Я - справедливость

– По итогам рассмотрения дела госпожи Люсинды Мортем Суд постановил необходимым вынести последней обвинительный приговор. Вы признаётесь виновной в совершении двух тяжких преступлений, именно убийств, за что понесёте предусмотренное законом наказание... – сухой голос полного судьи в улёгшихся на крючковатом носу очках и овечьем кудрявом парике перекрывает глухой гул собравшихся в зале. Тонкие женские пальцы, бледнея, впиваются в древесную плоть.

– Нет! Здесь нет справедливости! – обвиняемая отчаянно цепляется за ограждение, и в тёмных глазах пляшут чёртики бессильной злости. – Я не позволю так обращаться с собой! – корзинка из кос на голове и платье из добротного твида не вяжутся с тюрьмами, разбирательствами и казнями. Они кричат о хорошей семье и материальной стабильности. Они не терпят грязи и пошлости. Они требуют должного отношения к себе. Увы, они оказались в ужасно неподходящем для этого месте. – Вам не доказать мою вину! – правдивые или лживые, отчаянные крики одинаково легко разбиваются о протяжное, монотонное:

– Ти-ши-на! – ...которому чужды сентиментальность и сочувствие.

– Против меня нет улик! – но они есть, и корзинка кос всё тяжелее давит на голову, превращается из королевской короны в терновый венец. Ногти от напряжения отливают синим, как у мёртвой. – Здесь нет правды!

Гомон, шушуканье, хлопки, судейский молоток. Парик качается в такт равномерным ударам. Свечи на люстре сияют бешено, ярко, томительно. Молоток опускается и поднимается, поднимается и опускается. На потолке блестят рисованные созвездия, а чья-то звезда сегодня закатится навсегда.

– Боюсь, Вы не в том положении, чтобы ставить условия и требовать доказательств. Ни один человек, слышавший выдвинутые против Вас обвинения и доводы, не усомнится в обоснованности приговора Суда, – заявляет человек в овечьем парике, и он прав настолько, насколько только возможно быть правым в прогнившем мире. За её дело не взялся ни один адвокат, и среди присяжных история обвиняемой не нашла понимания. Трудно отстаивать свою непричастность к двум кровавым расправам, когда орудие убийства нашли спрятанным в полу твоего дома.

– Вы не можете судить женщину за преступление, которое под силу совершить лишь взрослому мужчине! – снова разрезает залу на части крик, и сверкают в желтом свете желтоватые зубы, а слова челюстями вцепляются в оппонента.

Но это слабо, это жалко, это... крах. И лучшее тому подтверждение – сухой вердикт, вышедший из-под чужого пера:

– Смертный приговор будет приведён в исполнение в полдень. Суд находит невозможным дальнейшее откладывание данной процедуры. Люсинда Мортем, Вы будете казнены путём...

– ...обезглавливания, да и то много чести, – газетчики всюду поспевают первыми, просачиваются через полицейскую цепь, как песок сквозь пальцы. Новости на первой полосе свежи и горячи, как ещё не успевшие покрыться городским смогом сердца юных разносчиков. Как адская смесь алой и вишнёвой крови, забрызгавшая гильотину. Как тело, ещё в недавнем времени способное отстаивать свои права и вмещать разум.

Над городом – пыль, зной, грохот подкованных копыт, ругань. Каштановый венец из кос гниёт короной поверженного монарха в ржавом ведре. С площади убирают гильотину. Палач гремит кругляшами монет и костями приговорённой. Сегодня свершилось то, чего ждал город, чего ждала страна. Чего ждал Король, далёкий, могучий, сам – целое государство в государстве. Сегодня...

– ...виновный пожал плоды, достойные своих трудов. С этого дня, господа, имя убийцы премьер-министра будет известно всем, и он – вернее, она – никого больше не застанет врасплох, – произносит Люкс, поднимая над головой наполненный бокал. Его жесту вторят люди в синей форме и примятых погонах. Бокалы осушены и блестят драгоценной обманкой. Сегодня полиция отмечает свою первую победу. И, хотя старого премьер-министра не любил никто и никогда, потому что в блестящей, как ёлочная игрушка, оболочке заключены были желчь и плоский, словно бумажный лист, разум, теперь все были рады казни того, от чьей руки пала эта пустышка. В конце концов, премьер-министр был хорош именно тем, что на нём, как на бумаге, можно было выписывать любые указы и требования, и, будь он хоть последним мерзавцем, он оставался правой рукой короля и человеком, чья жизнь находилась под опекой тех самых людей в синих мундирах, что пьют теперь за торжество закона.

Борьба с людьми Короля – вызов монарху, и он был принят и отражён. Люсинда Мортем, прощайте! Вы сами подписали себе смертный приговор, ибо не в Вашей власти исполнять то, что находится в руках Бога.

***

– Вот отчёт, который Вы желали получить, – на стол перед Люксом опустились два весьма скромных листка. Из-под зелёного абажура на стол ложился ровный круг жёлтого света, а по сторонам всё расплывалось в зеленоватом тумане, из которого на расстоянии вытянутой руки и выплывало лицо начальника Яринского отделения. Физиономия у него была сонная и обещала очередную порцию наркотически опьяняющего яда.

– Благодарю. Я буду держать Вас в курсе о ходе изучения материалов, но пока попрошу Вас дать мне время для ознакомления со списками, – выкрашенная лампой в зелёный маска казалась заплесневевшей и почему-то очень хрупкой. Бумаги со стола перекочевали в руки столичного детектива. Они сменяются часто и с завидным постоянством, у Люкса задерживаются ненадолго и вскоре куда-то исчезают, как дешёвые проститутки после пьяной ночи.

– Не смею отвлекать Вас от столь важного дела, – елейным голосом произнесло лицо из тумана и, моргнув как-то странно глазом, уплыло за дверь, в коридор, где ждали сигары и диван под портретом полуобнажённой богини с завязанными поясом глазами. Над её лицом поработал какой-то большой выдумщик, и теперь она упорно смотрит на полицейских очами до абсурда доведённого воплощения городничего. Вообще вышло похоже и в лучшем виде, но уважение к начальству и любовь к выцветшей безвкусной картинке, оккупированной богиней, лишают возможности наслаждаться всеми прелестями карикатуры, поэтому портрет выше плеч ослеплён и закрыт. Мастера ждут на будущей неделе.

– Очевидно, тот, кого мы ищем, приехал лишь на днях, прямо пред убийством... Иначе ему не успеть... Если предположить, что среди властей сообщников у него нет, вероятно, билет он покупал незадолго до отправления, в деньгах не стеснён, путешествует при минимальном наборе клади... – листы зашуршали под пальцами, и в прокрадывавшемся из-под абажура свете поползли буквы, похожие на муравьёв. Глаза из-за маски обшаривают строчки взглядом, а за ними бежит попятам мысль, и уже на новом листе начинают роиться стрелки и символы. – Человек, надо полагать, он не слишком известный, пользующийся относительной свободой передвижений и зарабатывающий столько, чтобы всегда иметь под рукой некоторое количество средств, но недостаточно, чтобы сорить деньгами. Самая середина... Так...

Цифры, маленькие и чёткие, как пункты плана, покрывают отданное в их распоряжение рабочее поле. Принесённые документы читаются, данные анализируются, отчёт пишется. Так... В коридоре тихо, и в комнате темно, но откуда-то доносятся шаги и голоса. Дежурные сдают и принимают вахту, а через списки пассажиров выкручивают руки новым подозреваемым.

– Значит, путешествие в оба конца... – крест-накрест, имена зачеркиваются, и железная хватка отпускает чужие глотки, чтобы сомкнуться вокруг иллюзорной шеи следующей жертвы. По чьему-то бензиновому следу уже ползёт хвостиком пламя, и скоро запахнет жареной плотью. Но пока есть только несколько листков бумаги, один живой человек и много химер. А лампа зеленеет, и глаза следят за перечнями и датами.

– Так... – Люкс откинулся на спинку кресла, руки опёр о подлокотники и как будто устало положил на скрещенные пальцы подбородок. – Вас осталось всего пятеро, – обратился он к листу бумаги с ещё не застывшими чернильными буквами, складывавшимися в фамилии и имена. Предательски чернели эти записи на бумаге, а где-то в Барре готовились ко сну или блистали на светском рауте их ничего пока не подозревающие обладатели. Столичный следователь сверлил взглядом только сделанные записи и чувствовал, что разгадка приблизилась к нему ещё на один шаг. – Но... кто же?

– И почему именно они? – начальник Яринского отделения держал списки пассажиров со станции в одной руке, а сделанные Люксом заметки – в другой и тщетно старался их сопоставить. Тщетно потому, что он никак не мог понять, чем обозначенные последним пять человек были лучше или хуже тех оставшихся двух десятков безликих имён, что были оставлены без внимания. – Я бы на Вашем месте обратил внимание по крайне мере вот на этого, Роке. Вы знаете, что его сестра пребывает в настоящее время в тюрьме? И это только сестра! Девушка! Представьте, что могут представлять собой другие члены этой прекрасной семьи. Кхм... Нет, в самом деле, не лучше ли проверить всех?

– Ни в коем случае. Помимо того, что это мероприятие отнимет немало времени, избытком которого мы и без того явно не страдаем, согласитесь, это причинит немало неудобств обычным гражданам, не имеющим отношения к этому делу. И, кроме того... нам не стоит поднимать ажиотаж вокруг расследования, а любой ход с нашей стороны такого масштаба привлечёт много ненужного внимания. Преступник уйдёт, а мы останемся в дураках.

– Ответьте на вопрос, Люкс, – за Крона вступился уже глава отделения Барры, вместе с другими старшими офицерами прибывший на собрание по делу об убийстве премьер-министра, захватывавшему всё новые города и вовлекавшему в следствие всё больше кадров полиции. – Это Вам не шутки, дело приняло слишком серьёзный оборот. Если, как Вы утверждаете, убийца премьера пошёл на второе преступление... – он пожал плечами и, словно бы пытаясь сгладить грубость слов, посмотрел на Люкса, – ...мы больше не можем провоцировать его и тянуть. Обыски организовать действительно будет нелегко, но, увы, если Вы ошиблись со списком подозреваемых, мы, так сказать, сядем в лужу. Не подумайте, что я позволяю себе и коллегам усомниться в Вашем авторитете, заработанном и неоднократно подтверждённом... – он оставил фразу незаконченной, но несколько его подчинённых, ободрённые заявлением старшего по званию, украдкой кивнули, соглашаясь. Конечно, с мнением Люкса считались, но сейчас полиция не могла позволить ему вести свою игру.

И он, поняв обоснованность их претензий, осторожно усмехнулся под маской:

– Я и не думал уходить от ответа. Мы все имеем право и должны обладать информацией в одинаковой степени. Позвольте, я получу отчёт обратно? – обратился он к главе Яринского отделения, и тот, насупившись, будто собираясь чихнуть, и сделавшись оттого неимоверно похожим на бульдога с приделанными для чего-то над верхней губой щетинистыми усами, подошёл к Люксу и вложил ему в протянутую руку заляпанные дюжиной взглядов листы:

– Прошу Вас.

– Итак, господа, предлагаю Вам подойти к столу, – Люкс сам встал над ним и разложил на столешнице, всей в пятнах от света расставленных по углам ламп, документы. – Обратите внимание, для начала, на перечень пассажиров, воспользовавшихся услугами железнодорожной компании и прибывших в Барру в день убийства небезызвестного господина Княжича, – следователь, не оборачиваясь, поднял необходимую бумагу и продемонстрировал её всем участникам собрания. – Как видите, здесь обозначено двадцать семь имён. На наше счастье, поездки поездом – удовольствие дорогое и на поток не поставленное, поэтому анализировать списки длиной в сотню человек нам не грозит. Таким образом, какие вопросы нам следует сразу поставить перед собой?

– Во-первых, – подождав, пока все присутствующие изучат документ, поскольку большинство из них до сих пор такой замечательной возможности не имели, продолжал Люкс, – я решил обратить внимание на то, когда были приобретены билеты. Если исходить из предположения, что убийца действовал отчасти спонтанно, разумно было допустить, что место было забронировано не заблаговременно, а непосредственно перед отправлением состава. Увы, до настоящего времени на вокзале фиксировались даты приобретения лишь тех билетов, покупатели которых по какой-либо причине считались неблагонадёжными либо возвращали билеты. Тем не менее, одного человека эта проверка позволила сбросить со счетов: Ри Сейн, указанный в списке под третьим номером, приобрёл билеты на конечной станции, в Белых Росах, в тот день, когда произошло убийство под Ярином, а в двух местах быть одновременно, согласитесь, трудно, – сказал следователь и, повысив голос, добавил: – Предупреждая возможные вопросы, сразу скажу: не думаю, что это мог быть пособник. Этот человек никому не передавал билет, хотя, как помечено в журнале, собирался вернуть его вследствие болезни. Как бы то ни было, мы установили, что поездку он осуществил, так что Ри – вне подозрений.

– Это, конечно, хорошо, но остаётся ещё двадцать один человек, – напомнил глава полицейского отделения Барры. В свете лампы сильно выступали на его лице скулы, и само лицо казалось бледным, усталым и трогательно серьёзным. – Сомневаюсь, что для каждого из них найдётся столь подходящее оправдание.

– Нет, конечно, – подтвердил Люкс и поднял следующий лист. – Поэтому я решил обратить внимание на то, каковы профессии оставшихся пассажиров. Зная, что преступник с наибольшей долей вероятности отправился в Барру из конечного пункта железнодорожного маршрута, города Белые Росы...

– На чём основывается этот вывод? – это уже голос старого сержанта из местных. Он примостился у самого угла стола и, опершись об него, блестел в полумраке мутным стеклом монокля. Будучи одним из самых возрастных служащих, он поступил в полицию всего пару лет назад. Обязанности свои он исполнял, работу любил, коллеги к нему привыкли, но в деле он был тяжёл и занимался, в основном, обустройством и ведением бумаг в конторе.

– На пути до Барры поезда не делают остановок, поскольку тащат только пассажирские вагоны. Значит, логично предположить, что пассажиры отправились с начала маршрута. И, кроме того, я уже высказывал мнение о том, что к следующим действиям преступника подтолкнул тот факт, что он узнал о наметившемся преследовании; очевидно, ему пришлось быстро менять свои планы. Полагаю, он желал скрыться подальше от Ярина, поэтому отправился в ближайший город, соединённый с ним железной дорогой. Составы останавливаются в Ярине, чтобы погрузить отправляемые в порт товары, поэтому у убийцы было достаточно времени, чтобы найти место и благополучно отбыть. Надеюсь, с этим пунктом мы разобрались? – обратился Люкс к пожилому сержанту и, получив утвердительный ответ, сам удовлетворённо кивнул. – Что ж, тогда вернёмся к списку пассажиров. Итак, я предположил, что тот, кого мы ищем, обладает относительной свободой передвижений. Как вы сами можете судить, не каждый гражданин готов сорваться с места и, вдобавок, достать средства для поездки.

– Такие дела за один день не планируются, – заметил кто-то, но Люксу не пришлось отвечать: господин Крон, видимо, слишком долго уже сдерживавшийся и израсходовавший лимит своего терпения, решил сам внести ясность в этот вопрос:

– Прошу заметить, поезд – не тот вид транспорта, которым баловаться можно. Это если у Вас денег куры не клюют, то, дело ясное, в любой день и час, но, поверьте мне, простым рабочим вроде нас такие удовольствия не грозят. Две поездки за два дня, одна по обстоятельствам – никаких планов на это не хватит. Не думаете ли Вы, что тогда нашему убийце сподручнее было бы отправиться на закладных? Спланируй я всё, скорее бы воспользовался конными, чем этой ужасной неповоротливой махиной!

– Верно, – подтвердил Люкс его слова, и, к счастью, в комнате слишком много было людей, чтобы начальник Яринского отделения смог устроить очередной театр гримас. – Таким образом, наш преступник, вероятно, либо нигде не несёт службу, что маловероятно, либо волен относительно беспрепятственно перемещаться по стране именно в связи с работой. Это позволяет составить достаточно узкий список профессий, удовлетворяющих данному условию. Прежде всего, сюда попадают врачи частной практики, торговцы и оценщики, юристы. К таковым из оставшихся пассажиров, согласно полученным мною в Управлении данным, относятся шестеро человек, один из которых – ветеран войны, не способный держать оружие в руках, уездный врач. Увы, более точные сведения можно получить лишь при доскональном и целенаправленном полном изучении всех подробностей жизни каждого из оставшихся пятерых. Впрочем... – Люкс поднял со стола последний лист, на котором значилось лишь несколько строк. Он замолчал, словно одна эта бумага могла рассказать больше, чем все его слова, и вдруг стало слышно, что где-то в комнате отстукивали минуты часы и что у одного из полицейских был насморк: он всё время шмыгал носом и временами прикладывал к лицу носовой платок, весь в каких-то чёрных, как от сажи, полосах.

– Это маршруты перемещений кого-то из подозреваемых между тремя городами, замешанными, по Вашим предположениям, в этой истории?

Люкс молча кивнул, положил схему посреди стола и, наконец, развернулся лицом к остальным полицейским. Маска его чернела швами и провалами глазниц и, как и всё в странном свете керосиновых ламп, казалась какой-то бледной и почему-то тоскливой.

– К счастью, регистрацию приезжих в Белых Росах, на правах крупного порта, ведут. Двое из оставшихся пяти человек прибыли в город в интересующий нас день и отбыли из него ровно через сутки. Нет никаких гарантий, что один из них – убийца премьер-министра. Но, полагаю, проверку стоит начать именно с них. Если нам повезёт, результаты не заставят себя долго ждать.

– Риск того, что убийца успеет уйти, всё же слишком велик.

– Я знаю, – отозвался Люкс и, помолчав, повторил, блестя глазами из-за маски: – Знаю. Но мы должны рискнуть. С тех пор, как он пошёл на второе преступление, ставки стали слишком высоки. Господин Керн, – обратился он к начальнику полицейского отделения Барры, и лицо того показалось вдруг ещё более усталым и осунувшимся, – необходимо, чтобы в течение ближайших суток, до полудня, были сформированы два отряда для обыска жилых помещений подозреваемых. Не может быть, чтобы там не обнаружилась хоть одна улика. До тех пор я собираюсь повторно посетить место преступления и ещё раз обследовать его. Возможно, мы что-то упустили при первой проверке. Ещё вопросы, господа?

Вопросов не было, и офицеры разошлись, чтобы вовремя отдать все необходимые распоряжения – или просто обмыть начало процесса. Лампы выплёвывали свет, и часы стучали, но всё не били. Много времени прошло? Мало? Керосин выгорел почти весь... Но это в той лампе, дальней. А та, что у входа, – полна, словно её только зажгли. И с оставленных на столе листов в молчании кричат выведенные рукой столичного сыщика имена: лаконичное – "Эдвард Тилль". И беззащитное в керосиновом свете – "Люсинда Мортем".

***

На кладбище, казалось, не произошло никаких изменений. Только тело убрали, а вырытую под него могилу так и не засыпали. Вероятно, воры не совались в эти края с тех самых пор, как сюда нагрянула полиция, привнёсшая суматоху в тихий и монотонный кладбищенский мирок.

Впрочем, сегодня здесь было солнечно, хоть и сыро, и даже надгробия, всё сильнее враставшие в землю, гармонично встраивались в природный ландшафт, словно действительно стояли здесь с начала времён. Да и кто бы поручился, что это не так? Кладбище было старым, и кости тех, кто видел его основание, сами покоились теперь под холмиками могил и проржавевшими крестами.

Пожалуй, никогда ещё так много внимания не уделялось этому месту, даже в дни поминок и те далёкие времена, когда кто-то откопал один из трупов, чтобы вогнать ему в сердце древесный кол. Тогда городок взбаламутили слухи о вампирах и будто переносимой ими заразе, а через неделю нашли и скрутили какого-то паренька, маниакально страшащегося восстания отошедшей на тот свет родни. Он-то и сообщил после долгих часов истерики и радости от заключения в камеру ("Здесь им меня не достать! О, да, никогда не достать!"), что проводил этот ритуал из-за того, что от «мертвецкой заразы» у него заболели сёстры и мать.

А теперь...

– Его убили не на краю могилы, а притащили сюда. Следы, конечно, попытались замести, но... Помните, в какой позе лежала жертва? Его свалили в яму, как мешок с картошкой. Достаточно небрежно, что вновь наводит на мысли о спешке. Думаю, убийце очень повезло обнаружить разрытую могилу.

– Что Вы хотите этим сказать? Полагаю, шансы обнаружить следы убийцы стремятся к нулю.

– Я бы никогда не предложил Вам тратить время на такое бесполезное занятие. Но вспомните ещё одну деталь. В день убийства Княжича здесь было туманно, и, следовательно, задача преступника в некотором смысле усложнялась. Принимая во внимание факт спешки и ограниченности зоны видимости, можно осмелиться предположить, что убийца оставил нам какую-нибудь зацепку. Мы сами тогда копались в грязи и остатках тумана и могли, увы, что-то упустить. К счастью, полицейская охрана отпугнула от местных сокровищ всех возможных энтузиастов, так что теперь мы должны попытаться наверстать упущенное. Как Вы понимаете, искать следы не имеет смысла; их давно уже затоптали. Но стоит осмотреть кусты и саму яму: может, найдётся какая-то мелочь. Сломанная ветка, лоскут одежды... может, запонка. Если обнаружите нечто подобное, не трогайте находку и немедленно сообщите мне.

Люкс взял с собой лишь двоих полицейских, поскольку основные усилия штаба были брошены на другие ветви расследования. Он не думал, что ему потребуется много людей. Напротив, так было даже лучше: целый табун полицейских сметает улики, как пылинки, и вытаптывает их, словно стадо слонов. Сплошной вред для любого дела, а здесь речь шла о мелочах.

Люксу оставалось надеяться на то, что при первом осмотре места происшествия они и в самом деле упустили что-то из виду. Его воздушным замкам нужен был хоть один кирпич из каменной крошки.

Но проходили часы, спины у полицейских начинало ломить, и от вида и запаха земли уже шла кругом голова; они не бросали своего дела, хоть каждый в тайне думал об одном, когда бросал на странную поджарую фигуру в маске затуманенный взгляд: они ничего не найдут, потому что на кладбище ни черта не осталось и искать тут нечего.

Наконец, когда верхушки деревьев вонзились в плоть солнца и в пасти леса скрылся его белёсый край, Люкс выпрямился в полный рост и крикнул помощникам, успевшим разбрестись на расстояние нескольких метров по округе:

– Закругляемся! Вы свободны, можете возвращаться в отделение. Узнайте у начальства о распределении на время обысков. Благодарю за оказанное содействие!

Полицейские, не веря своему счастью, перекинулись взглядами и, попрощавшись полагающимся образом со столичным следователем, чуть не вприпрыжку, но с похрустывающими от проведённых в согнутом положении часов костями двинулись к кладбищенской ограде. Люкс остался в одиночестве среди могил.

В этом бою он не имел верных соратников. Как и в большинстве дел, за которые брался. Он всегда знал: если ты не поможешь себе сам, тебе не поможет никто.

– Мы что-то упускаем, – сказал он сам себе, вздохнул, зажмурившись и собираясь с мыслями. – Было туманно и скользко. Труп сбросили в яму. Убийца... очевидно, ему тяжело было нести тело. Значит, след может быть у могилы, где он спешил избавиться от трупа... Может, землю с тех пор успели перемешать?..

Он начал было делать очередной круг вдоль цепочки захоронений, но вдруг задержался на месте и после по прямой пошёл к разрытой яме, стенки которой оплыли от ночной сырости и возни с телом.

– Здесь?..

Люкс опустился у могилы на колени и стянул перчатки с рук. Под пальцами заскользила странно холодная в тёплый день сухая земля, вскоре сменившаяся влажными чуть более глубокими слоями. Руки скоро станут чёрными, как перчатки. Но... кроме земли здесь ничего нет. В этой могиле нет даже праха, сколько его ни ищи. Только комья земли, корни и черви. И что тебе здесь нужно, столичный детектив? Неужели надеешься прописать букашку в свидетели?

Нет... Нет.

Люкс, не поднимаясь с колен, медленно двигался вокруг могилы, а за ним тянулся след распотрошённой земли и вывороченных из неё мелких камней. И, как среди миллионов обманок кроется один золотой самородок, среди безликих и бесполезных булыжников тоже скрывалось сокровище, которое...

– Вот оно!..

...могло обрести огромную ценность в нужных руках – или не быть обнаруженным никогда и гнить под слоем почвы и зноем палящего солнца. Это была...

– Пуговица.

...всего лишь пуговица с манжеты, и всё же эта улика стоила времени, убитого на её поиски.

– Именем его Королевского Величества, откройте двери! – в дверь стучат, сапоги скрипят, на городских башенных часах – без пяти минут полдень. Звенит изнутри проворачиваемый в замке ключ, и дверь торопливо отворяют.

– Люсинда Мортем? – уточняет полицейский, стоящий ближе других к порогу и, очевидно, возглавляющий отряд.

– Чем обязана? – кивнув, спрашивает девушка, снявшая замок и обнаружившаяся у порога. На ней платье из лёгкого сукна в тон чёрному шоколаду, а голову венчает корзинка из волос того же цвета. Наверное, она могла бы претендовать на звание красавицы, если бы не несколько длинноватый нос и начавшие залегать под глазами мешки.

– Обыск, – был дан ей лаконичный ответ. – Отойдите от дверного проёма.

В глазах девушки отразилось смятение, но она последовала отданному приказу. Юбка прошелестела по полу, и замерла за косяком. Полиции никто не будет чинить препятствий. Законопослушным гражданам нет нужды беспокоиться о результате внеочередной проверки.

И, вероятно, в этом происшествии и не было бы ничего удивительного, если бы за отрядом в дом не вошёл, внимательно оглядываясь по сторонам, человек в странной, изрезанной швами маске. Он чуть склонил голову, приветствуя хозяйку дома, и молча прошёл во внутренние помещения. Девушка сосредоточенно и хмуро смотрела ему вслед, и тревожное предчувствие всё сильнее укоренялось в ней.

Ей предстояло безропотно выдержать обыск, когда ходуном ходило всё в доме, вздымалась в воздух залежавшаяся на полках пыль, грохотали кастрюли и шуршали бумаги в кабинете. Её дом не был слишком большим, но его обстановка вполне могла занять полицию на пару часов.

Люсинда опустилась на стул в холле, откуда наблюдала за появлявшимися время от времени в поле её зрения служащими, отвечала на брошенные вскользь вопросы и украдкой теребила подол платья. Брови её хмурились, и, хотя на улице было солнечно и свет, через раздвинутые занавеси проникавший в комнату, щедро заливал всё вокруг, лицо её казалось бледным, желтоватым, словно она давно страдала бессонницей.

Скоро они уйдут, и Люсинда вновь останется в долгожданном тихом одиночестве. Всего два чёртовых часа. Если, конечно...

– Госпожа Мортем! Вы арестованы по обвинению в совершении двух убийств.

– Что?..

...всё не закончится горазда раньше, чем только могла надеяться Люси. Да, ей даже дадут посмотреть на то, что позволило полиции утвердиться в своих подозрениях. Ведь Вы, госпожа, не будете отрицать, что это тёмно-синее, как слива, платье – Ваше? Так и кровь на нём, верно, принадлежит Вам... Ваше молчание уже говорит больше слов, особенно теперь, когда Вашу вину доказать легче, чем непричастность к делу. Увы, Вы не успели увидеть, как тот человек в маске, что так взволновал Вас, взял с полки аккуратную друзу горного хрусталя, подаренную когда-то Вам матерью на долгую память, и, поймав ею рассеянный солнечный свет, причудливо преломившийся, проходя через кристаллы, принялся изучать Ваш гардероб:

– Что Вы надеетесь найти? – удивился один из полицейских, которому прежде не доводилось сталкиваться с этой процедурой.

– Ищу следы крови, разумеется, – бросил ему Люкс. – Видите? Благодаря свойствам преломлённых лучей становится возможным увидеть их даже в случае, если пятно пытались замыть.

– И каков Ваш вердикт?

– Взгляните сами.

Да, взгляните на словно светящиеся светлые пятна, как по волшебству открывшиеся глазам и выплывшие на поверхность тёмного атласа. Ещё одна улика, играющая против Вас, уважаемая Люсинда Мортем, потому что...

– Обратите внимание: на манжете недостаёт одной пуговицы. Ровно такой, – Люкс поднял на уровень лица облачённую в перчатку руку, – какая была обнаружена давеча на кладбище, то есть на месте преступления, – и каждый желающий мог увидеть, что в его пальцах действительно предательски чернела выкопанная сыщиком из могилы пуговица.

– Ваши обвинения ошибочны, – попробовала возразить Люсинда, но всё было тщетно. Ни один разумный человек не поверил бы её словам. Но последним ударом, разрушившим стену её самозащиты, оказался пистолет, обнаруженный в тайнике под полом в кухне. Его тоже обнаружил Люкс, а полицейские выломали плиты. Он был достаточно старый, тяжеловесный, очень добротный; к тому же, разряженный, причём в доме не было обнаружено ни одной пули. Когда её спросили и об этом, госпожа Мортем не дала ответа, но, конечно, нельзя было верить, что она не знала его.

– Ваши заключения поверхностны. Проведите обыски в других домах, и, без сомнения, кровь на одежде найдётся не только у меня.

Оправдания, жалкие и слабые настолько, что сама Люсинда едва ли видела смысл в том, чтобы озвучивать их.

Она жила, вероятно, одна, поэтому её арест не вызвал шума. Конечно, соседи непременно перемоют кости всем полицейским и хозяйке дома, как только их силуэты скроются в шторме уличной пыли. Госпожа Мортем, как продолжали её называть те, кто только что вывел её по ступеням навстречу будущему допросу в отделении, не оказала сопротивления и, храня гордое молчание, повиновалась приказам.

Ей больше не суждено было вернуться в дом, в котором многое жестоко и непреклонно свидетельствовало не в её пользу.

***

Фанфары победы едва отгремели, и несколько бутылок вина были успешно опустошены. Убийца премьер-министра понёс заслуженную кару. Король должен устроить по этому случаю торжественный приём, и только брошенный и временно забитый полицией дом мрачно смотрит на улицу неосвещёнными окнами и тоскливо молчит день и ночь напролёт.

Полицейская контора работает вновь, как и обычно: сонно, лениво и не на людях. Опять их тревожат глупыми мелочными донесениями. Вот и сейчас: заявился какой-то мужчина:

– Я – обычный гражданин, но, надеюсь, я могу рассчитывать на помощь господина столичного следователя...

– Вы можете оставить заявление нам, – откликнулся на это дежурный, подняв на посетителя скучающий, как будто собачий взгляд. – Поверьте, господин, Люкс не может браться за каждое дело, с которым обращаются в полицию горожане. Этим занимаемся мы. Надеюсь, официальным органам Вы доверяете в достаточной степени, чтобы положиться на нас. Изволите дать необходимые показания?

– Благодарю, я... – печально начал гражданин, неловко кивнул и, не договорив до конца, спешно ретировался. Он был не первым просителем, гнувшим столь странную линию поведения, и дежурный порядком устал от монотонных, совершенно одинаковых пояснений, раздаваемых направо и налево:

– Господин, всеми делами местного значения занимается полиция непосредственно. Столичному эксперту Вашу просьбу мы передать не можем. Это не входит в наши полномочия и не относится к его обязанностям.

К счастью, обычно это заканчивалось быстро. Обычно. Но...

– Могу я оставить заявление, господин дежурный? – утренний посетитель вернулся в шестом часу, когда солнце начало клониться к закату и облака на далёком горизонте окрасились в кровавый розовый, прошивший тонкую облачную завесу. – Уверен... мы можем положиться на Вас и ваших людей. Я – отец Люси Хелл. Она... фельдшер. Понимаете, она часто совершает переезды между городами и сёлами, редко задерживается дома, – мужчина развёл руками и как-то недоуменно покачивал головой из стороны в сторону. – Но такого не бывало прежде. Поэтому я и решился обратиться в полицию...

– Вы хотите заявить об исчезновении Вашей дочери? – скучающим голосом уточнил дежурный и раскрыл полупустой журнал, в котором значилось несколько чернильных строк по верхнему краю листа.

– Да, – утвердительно закивал мужчина. – Её не видно уже неделю, господин, но она всегда была ответственной и... – посетитель растерянно улыбнулся, – я ума не приложу, что могло произойти с ней.

– Вы должны заполнить этот документ, – сообщил дежурный, не дослушав и уже протягивая необходимый лист. – Полные имена, Ваше и дочери. Место проживания и точная дата исчезновения.

– Да, конечно... Благодарю, господин дежурный, – поднял голову мужчина, чтобы кротко глянуть на полицейского и тут же уткнуться в бумаги. – Вы уж извините, пишу я не слишком хорошо. Дочь-то у меня образованная, а я... ей не чета.

– Не беспокойтесь. Если Вы предоставите мне Ваш регистрационный лист, я могу заполнить всё за Вас, – поспешил заверить посетителя дежурный, очевидно, не прельщённый перспективой задержаться с этим делом на лишние полчаса и, вдобавок, получить неверно заполненное заявление. На его счастье, мужчина вновь согласно закивал:

– Как любезно с Вашей стороны, господин дежурный. Я проходил уже когда-то аналогичную процедуру, и смел надеяться, что Вы будете так же добры, как Ваш коллега когда-то... Возьмите, – он протянул полицейскому сложенный вдвое лист, заверенный печатью городского ведомства.

– Пре-кра-сно, – проскандировал дежурный по слогам, развернул бумагу и принялся убористым почерком переносить нужные данные в бланк. Всё шло замечательно до тех пор, пока он не наткнулся на адрес. Что-то в нём показалось дежурному настолько странным, что он даже издал короткое восклицание и замер с чернильным карандашом между пальцев, так и не дописав номер дома. Он посмотрел на посетителя как-то исподлобья, карандаш отложил в сторону, голову для удобства сложил на подставленные руки и решил уточнить неизвестно с какой стати: – А Вы, что же, в самом деле проживаете по этому адресу?

Посетитель, очевидно, не ожидавший, что ему придётся отвечать на какие-либо вопросы, кроме уже заданных, удивлённо моргнул, но всё же покачал головой и сказал:

– Нет... Нет, я проживаю сейчас в отдалении, делю кров с сестрой и её семьёй... Понимаете, Люси всё-таки уже взрослая девушка, и я решил предоставить дом в её пользование... А что, – тут же спохватился он, – это вызовет какие-то затруднения?

– Нет, – задумчиво ответил дежурный, не сводя с собеседника взгляда. – Вы же понимаете, этого закон запретить не может... А знаете, – вдруг добавил он секунду спустя, – думаю, я мог бы предоставить Вам возможность обсудить Вашу проблему с нашим столичным экспертом... Только, боюсь, это мероприятие грозит затянуться... Вы извините, в участке много дел, – дежурный мимолётом глянул на журнал, в котором было пусто, как в голове у большинства горожан утром буднего дня. – Вы никуда не торопитесь? Если Вы согласны с моим предложением, Вам придётся задержаться в отделении. Не знаю, увы, на какое время; возможно, потребуется ждать до вечера, – он снова ненадолго замолчал, причмокнул губами и обрубил всё крайне прямолинейным вопросом: – Ну как? Вы согласны?

– Вы позволите мне обратиться к нему? – переспросил благоговейным голосом посетитель, не веря своему счастью. – В самом деле?

– Не могу ничего обещать, но такой исход дела очень вероятен.

– О, тогда я готов ждать, сколько нужно! Он точно найдёт мою девочку! – поспешил заверить мужчина дежурного и принялся зачем-то мять в руках шляпу, а полицейский подумал только без намёка на ту радость, с которой выслушал его предложение посетитель: "Уж Люкса-то это не может не заинтересовать. Суматохой пахнет, ох, пахнет! Что же это происходит?"

Но на его вопрос, к сожалению или к счастью, не мог дать ответ никто – даже Люкс, срочно вызванный в Барру тем же вечером и, очевидно, неожиданно для него переброшенный на новое дело. До тех пор он занимался некими бумагами в соседнем Ярине, где именитому детективу не так трудно было раздобыть экипаж, достаточно быстро, хоть и с жуткой тряской впридачу, доставивший его к нужному месту. В Барру он прибыл уже под вечер, когда над городом сгущались сумерки и гул голосов витал над улицами.

Добравшись до городского полицейского отделения, он получил от дежурного листок с занесёнными в него данными, сообщёнными шестичасовым посетителем. Он, как и полицейский несколькими часами ранее, взглянул на выведенный чужой рукой адрес, и видевший его дежурный готов был поклясться, что заметил, как у Люкса нервно дёрнулась рука, сжимавшая документ.

– Вы говорите, Вам это написал отец девушки по имени Люсинда Хелл? – поинтересовался он, и голос его, заглушаемый маской, неприятно рокотал и сипел.

– Да, – подтвердил его слова полицейский, но тут же поправил сам себя: – Вернее, он отдал мне свой регистрационный лист, а я всё записал. Он – малограмотный...

– Его регистрационный лист всё ещё у Вас? – немедленно спросил Люкс. Дежурный как будто растерялся от такого напора, но тут же понимание отразилось на его лице, и он, произнеся:

– Через мгновение он будет у Вас, – скрылся за дверями приёмной, оставив Люкса наедине с адресом и странным впечатлением, производимым им на всех в полицейском участке. Именно поэтому никто так и не увидел, как его пальцы судорожно сжали лист бумаги и непроизвольно смяли его:

– Либо всё это чудовищный обман, либо... у меня нет никаких объяснений.

Пальцы сжали бумагу сильнее, лист скукожился, но карандашная надпись на вырванной из журнала странице всё ещё была отчётливо различима и узнаваема: это был адрес проживания Люсинды Мортем, казнённой по обвинению в совершении убийства на основании улик, обнаруженных в том самом доме, что был, судя по всему, указан в принесённом вечерним посетителем документе.

И завертелось в отделении полиции что-то уже совсем неприятное и непонятное. Мужчину, подавшего заявление о пропаже дочери, расспросили, документы сверили и к уже знакомому дому сходили. Вечерний посетитель подтвердил, что дочь его действительно жила там, что комнаты они не сдавали и что находилось здание в собственности семьи Хелл на памяти не одного поколения.

Тогда пришлось поднять документы покойной, теперь лишь с большой натяжкой продолжавшей именоваться Люсиндой Мортем. Как о ней заявлять, в участке теперь не знали, поэтому старались имени её не упоминать... Да и, откровенно говоря, хоть вокруг дела суматохи поднялось много, заговаривали о нём почему-то только изредка и вскользь и всячески этого избегали.

А с документами, как и с самим именем, вышел между тем конфуз...

– Бумага взята гербовая, этого отрицать нельзя... Только приглядитесь внимательнее, так, если чуть наклонить... Ведь в Барре такие не выдают, если верить обозначенным здесь знакам! Люсинда Мортем... вернее, Люсинда Хелл... хранила фальшивые документы, которые и предъявляла всюду. Какой я был дурак, что не заметил этого прежде...

– В самом деле? – начальник полицейского отделения Барры принял бумагу из рук Люкса и тоже принялся вертеть её так и сяк, рассматривая на просвет. Его лицо, казалось, осунулось ещё сильнее, и под глазами чётче обозначились мешки. – Кхм... Что ж, вынужден признать, действительно очень хорошая работа. Не знаю, припомню ли... Хотя, да, полагаю... Это творчество палаты Рубиса. Знаете, их герб крайне похож на наш. Индивидуальными их делают считанные детали, выделяемые экспертами этого дела. Немудрено было упустить данный факт.

– Это не может послужить оправданием, – мрачно отрезал Люкс.

– Как бы то ни было, поддельные бумаги лишь усугубили бы её и без того незавидное положение, – пожал плечами полицейский. – И, главное, не изменили бы приговор ни в сторону более мягкого, ни в сторону более строгого.

...но, несмотря на его уверенное заявление, они бы многое могли поменять, о чём свидетельствовал следующий разговор, произошедший с отцом Люсинды Хелл.

– Она у нас больная, господин. Подвержена падучей, бедняжка.

– И Вы уверены, что она не умеет обращаться с оружием?

– Упаси Господь! Поверьте, она его и в руки-то взять не может – у неё немедленно начался бы припадок. Понимаете, господин, её в детстве ужасно напугали вооружённые бандиты... Они убили её мать и мою жену. И Люси, несчастная, так и не оправилась.

– Но как же она могла взяться за врачебную практику, если у неё, как Вы изволили сказать, падучая? – допытывался полицейский, очевидно, не веря Хеллу.

– О, это не мешает ей быть прекрасным доктором. К тому же, в дальние или трудные поездки она обычно берёт сопровождающих, умеющих обращаться с ней в таком состоянии. Поймите, господин, приступы случаются не так часто... Только иногда в грозу или, вот, при виде оружия... Не запрещать же ей из-за этого заниматься любимым делом? Она давно и успешно закончила курсы! – говорил отец Люсинды, ещё не знающий о смерти дочери и, вероятно, не понимающий смысла задаваемых ему вопросов даже весьма приближённо.

– Может, приступы были притворными? – высказал вслух то, что у многих вертелось на языке, начальник полицейского отделения Барры, обращаясь к Люксу. Но тот медленно покачал головой, и взлелеянная другими надежда осыпалась прахом:

– Приступы падучей симулировать очень трудно. Кроме того, неужели она, по-вашему, убийства с детства планировала и заранее разыграла свою роль? Это, извините за грубость, даже звучит глупо.

– Ну... Может, её отец лжёт?

– Боюсь, Ваша теория не имеет почвы под ногами. Он пока даже не знает о казни. Или ему кто-то успел рассказать? – но никто никому ничего не говорил. – В таком случае, как Вы, я полагаю, уже поняли... вынесенный Люсинде приговор стоит под серьёзным вопросом.

По документам, предоставленным господином Хеллом, окончательно установили личность казнённой, и тут же вместо одинокой, как будто обособленной от общества девушки, она стала в их глазах фельдшером, которого многие знали и даже любили. Сведения о припадках были подтверждены, равно как и то, что начались они впервые из-за детского шока, вызванного угрожавшими ей огнестрельным оружием грабителями. Она и впрямь не просто не умела, но физически не смогла бы никогда выстрелить из пистолета.

Словом, всё означенное вело лишь к одному естественному, но совершенно абсурдному выводу: согласно собранным уликам и показаниям Люсинда Мортем – или, вернее Люсинда Хелл – оставалась единственной подозреваемой по делу об убийстве, обоснование вины которой основывалось на неоспоримой, просто железной теоретической базе, при том, что совершить ни одно из убийств на практике обвиняемая не была способна. И уже этот факт врезался в Люкса смертоносным ударом пушечного ядра:

– Я отправил на плаху невиновного человека. Я... – он осёкся, не в силах произнести последнее слово, и, когда заканчивал фразу, голос его дрогнул, хоть он и пытался не показывать эмоций, – ...убийца.

– Не говорите ерунды, – покачал головой глава отделения Барры, как и все в эту ночь, оставшийся в участке за разбором дела. – Вам не в чем себя винить. Любой на Вашем месте, имея при себе те же факты и улики, пришёл бы к аналогичному заключению.

– Для Вас, может, это и так. Но для меня это несмываемое пятно позора. Знаете, если на вас возлагают большие надежды, последствия ошибки – даже куда более незначительной, чем мой фатальный промах – отдаются в сотню раз сильнее.

Расследование было свёрнуто, а результаты его так замяты и скомканы, что в городе уже никто не мог говорить ни о чём мало-мальски определённом. Люкс уехал из Барры и, вильнув как змей хвостом, исчез в неизвестном направлении, словно и не было его никогда на пыльных улочках Барры, залитых солнечным светом. Дело закрыли, так и не разобравшись во всех тонкостях обстоятельств.

Ему предстоит пылиться на полках два долгих месяца.

***

– Вот всё и закончилось. Гроза прошла стороной.

Они стояли на застеклённой мансарде, и под ними золотились в свете заходящего солнца зубастые черепичные крыши городских построек. Янус горделиво и радостно глядел на здание ратуши, розово-белое, как цветок, в закатных лучах, на рыжие скаты домов и разномастные флюгеры, металлически блестевшие на коньках крыш. Люси расположилась в кресле, где солнечные лучи не могли упасть на неё, и оттуда наблюдала за собеседником – и, как и он, за привычным видом из окна.

– Пистолета жалко, – как бы невзначай заметила она, протирая детали собственного револьвера платком.

– Что поделать, без жертв не обойтись.

– И ещё эта девушка, Хелл... – добавила Люси, не отрываясь от своего занятия. – В дурной она попала переплёт.

– Зато больше они никогда не будут искать Люсинду Мортем. Наткнувшись на это имя в бумагах любого рода за прошлый месяц, даже за целый год, они не станут возбуждать новое дело и перепроверять факты. Теперь ты можешь вздохнуть спокойно. Больше никто не будет искать человека с такими фамилией и именем.

– Мы рисковали.

– Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Ты же знаешь, – усмехнулся Янус, и лицо его, освещённое закатными ласковыми и тревожными лучами, словно бы светилось в полумраке спрятанного под крышей просторного чердака.