Я - справедливость

Тогда их ещё никто не звал «мародёрами». Тогда за ними по пятам не шла ни плохая, ни хорошая слава. Тогда... они только сделали первый неуверенный шаг навстречу будущему.

Их было мало. Всего лишь компания подростков-друзей. Янус сам ходил по домам и зазывал в свою новорожденную общину. Долго думал над тем, к кому стоит обратиться, и никогда не ошибался в сделанном выборе: если мальчик стучался к кому-то вечером в дверь, утром у него становилось одним компаньоном больше.

Потом они рыскали по городу и как бы невзначай подбирали слухи и неосторожные фразы, громогласные угрозы и произнесённые шёпотом обещания. Они копили сведения, чтобы впоследствии подбросить бумагу с выведенными аккуратным почерком фактами в отделение полиции, дабы сберечь чью-то жизнь – или отправить парой фраз виновного на эшафот.

Янус знал, что многие их недолюбливали. Знал, что на первых порах над их затеей посмеивались полицейские, не знавшие своих благодетелей; что им не верили и не доверяли. И всё же вскоре произошёл, как называли его ребята, «коренной перелом»: собранные ими данные впервые использовались на слушании и в первый раз были предъявлены стороной обвинителя. Янус снова был там, рядом с отцом. Он слышал слова, которые писались под его диктовку, и сердце сильнее билось в груди, когда опускался тяжёлый молоток судьи. Отец парировал аргументы сына, не зная, что тот являлся их автором. И Янус, скрипя зубами, но не изменяясь в лице, чувствовал, как стена выверенных фраз осыпалась под напором лучшего адвоката, какого он только знал. Чёрт, а на что он надеялся? Что первым же ударом отправит в нокаут сильного и опытного соперника? Как можно быть таким глупцом! И всё же он верил в то, что одно, два, даже десять поражений стоят сотни будущих блестящих побед. Он готов был ждать, хоть каждый отбитый аргумент и уязвлял его гордость.

Янус терпел, и ожидание принесло свои плоды: с мнением негласных сыщиков стали считаться. Над ними больше не смеялись, и мальчик видел, как изменились взгляды многих горожан, теперь, когда они знали, что в Белых Росах орудовала своя «тайная полиция».

Но такая слава – обоюдоострый меч, и вскоре её остриё оказалось наставленным на юных следопытов.

– Полиция ищет этих шутников, – сказал однажды вечером Янусу отец, и дрожь электрическим разрядом прошлась по телу мальчика. – Тех, которые суют свой нос в чужие дела и собирают компромат на частных лиц. Полагаю, скоро этих весельчаков ждёт тюрьма.

И тогда Янус впервые подумал о том, что в чужих глазах они могли выглядеть иначе, чем в собственных мечтах. Кем они были для людей, пожинавших плоды их трудов? Трюкачами? Шулерами? ...Бандитами или шайкой? Раньше никогда не приходила ему в голову мысль, что далеко не все могли превозносить их благородные цели.

Они не видели слежки, но знали, что за ними наблюдали. Каждый день и каждую ночь. Каждое мгновение жизни. И, не изменяя привычного образа жизни, они чувствовали под ногами тонкое лезвие ножа, по обе стороны от которого простиралась бездонная пропасть. Из хозяев положения они превратились в канатоходцев, для которых любой шаг мог стать последним на этом свете.

Они долго хитрили и виляли, как зайцы, бегущие от хищников. Но неизбежное должно было произойти, и страшный финал не заставил себя долго ждать.

В тот день, когда народ обычно собирался на ярмарку, люди стеклись не на рыночную площадь, а на пригородный пустырь, над которым возвышался помост с висельными столбами. Янус стоял в отдалении, плечом к плечу с отцом. Он знал, что среди зрителей затерялись его друзья. Он заметил замершую рядом с матерью Эмми и белое как мел лицо Эрна. Они были здесь. Все.

– Расступись! – разнёсся над собравшимися протяжный призыв стражников, и где-то раздался неуместный рыдающий голос трубы. Висельника вели к помосту. Люди подались в стороны, а Янус, подняв голову с насколько только возможно гордым видом, обратил взор к образовавшемуся проходу.

Опережая конвоиров на пару шагов, по вытертой брусчатке ступало прекрасное существо с тонкими ножками, скрытыми до щиколоток под тканью скромного платья. Его светло-коричневый подол колыхался на слабом ветру, оголяя выступающие кости щиколоток. Золотистые волосы, перевязанные белой, чистой и праздничной лентой, переливались, когда на них падали пробивавшиеся сквозь облачный кисель солнечные лучи.

Она шла уверенной походкой, а светлую чёлку трепал ветер, и она то спадала на самые глаза, то нимбом окаймляла лицо.

Шарлотта отправлялась в путь на небеса с привычной лёгкой улыбкой на губах и выглаженным передником, повязанным на талии. Как это могло быть прекрасно и жутко одновременно?

Янус не отводил от неё взгляда. Когда до помоста оставалось несколько метров, Лотта грациозно обернулась и взмахнула на прощание рукой: она знала, что друзья были здесь, рядом. До самого конца. Она трепетно улыбалась, и что-то невольно дрогнуло у Януса в груди, когда он увидел, что по щеке Шарлотты стекла слеза. Всего одна, кристально-чистая, как родниковая вода.

Перед казнью девушка умылась и причесалась, и одежда её была приведена в безукоризненный вид. Она шла на смерть с гордо поднятой головой, и Янус понимал, почему это было так: Лотта верила, что за их общее дело умереть будет честью. И для Януса это было ещё страшнее, чем то, что сегодня их только-только окрепшей семье предстояло лишиться первого несправедливо осуждённого члена. Когда их благородная цель, желание защитить общество от неправых судов, стала приносить столь кровавые плоды? Когда благонравное стремление выжгло на их спинах клейма, за которые их самих можно было заключить под стражу? Почему... чёрт возьми, почему кто-то из них должен был идти на смерть, с честью принимая её? Почему вообще возникла эта дурацкая необходимость? Зачем им становиться героями трагедии, если эта роль никогда не должна была быть отведена им?

Но Шарлотте уже накинули на шею петлю, а вопросы так и остались без ответа, и их поглотил сизый табачный дым. За неё не вступился никто, а товарищи молча смотрели на Лотту, тем самым выказывая немую поддержку и признательность. Они провожали её. Они отдавали ей дань уважения и дарили последние взгляды, в которых сохранилось отражение её счастливого лица. Сделать для неё нечто большее они были бессильны.

И всё же Янус не мог не узнать, на чей счёт стоило записать их первую потерю. Отец ответил не сразу, но всё же не стал скрывать имя нового героя Белых Рос:

– Поимка этой нарушительницы общественного порядка – заслуга нового инспектора. Вскоре состоится очередное слушанье, и там ты познакомишься с ним, обещаю. Он неплохой человек и профессионал своего дела. Его зовут господин...

– ...Гротт. Всё верно, он достойно нёс службу у нас. Ушёл в отставку несколько лет назад, – дежурный, молодой долговязый и субтильный человек, щурившийся на Люкса из-за стёкол очков, говорил со столичным детективом, одновременно пролистывая папки со старыми делами. – Вот, взгляните, – предложил он, разворачивая к посетителю написанный на пожелтевшей бумаге документ и указывая на стоящую под материалом подпись. – Это он писал, когда только-только получил назначение.

– Спасибо, – отозвался Люкс и одними кончиками пальцев ловко пододвинул дело к себе, после чего, не дотрагиваясь до старых страниц, обратил на дежурного внимательный взгляд: – Вы не будете против, если я ознакомлюсь с протоколами расследований, которые он вёл?

– Как Вам будет угодно, – полицейский поджал губы и вдруг, склонившись над столом, чтобы приблизиться к Люксу, осторожно и быстро, словно стыдясь своего любопытства, поинтересовался: – А что, Вы думаете, он как-то связан с убийством премьера, да? – подслеповатые глаза возбуждённо поблёскивали. Очевидно, именно ради этого вопроса он остался в участке и так долго перебирал пачки пожелтевших дел.

– Не хотелось бы Вас разочаровывать, но я пока не могу сказать ничего определённого, - голос Люкса был так же непроницаем, как и маска, скрывавшая его лицо. Дежурный сдержанно кивнул, но всё же было ясно: что бы там ему ни говорили, он не сомневался, что уж этот-то титулованный сыщик что-то знал и просто не хотел делиться с ним информацией. Впрочем, на то он и недостижимый идеал, чтобы не подпускать к себе никого на расстояние пушечного выстрела. Дежурный оправил форму и вышел в соседнее помещение, чтобы не мешать следователю проводить ему одному понятные исследования.

Тот же, стоило полицейскому выйти, взял оставшуюся лежать на столе папку в руки и уселся в кресле нога на ногу. Ставшие хрупкими от времени страницы зашуршали под пальцами.

– Господин Гротт... Где же я смогу Вас обнаружить? – пробормотал Люкс себе под нос. Он уже узнал, где и как давно служил предмет его поисков. И вскоре он найдёт если не его самого, то, по крайней мере, людей, через которых можно будет выйти на след бывшего следователя – или получить сведения о его смерти.

***

Днём над улицами взметается пыль. Её облака вылетают из-под копыт лошадей и ног людей, вздымаются ветром и осыпаются на брусчатку площадей. В городе много солнца, много пыли и много голосов. И очень, очень мало смысла.

Люси торопливо шла по кварталам Барры, и всё больше домов оставалось у неё за спиной. Где-то там, в стороне восхода, возвышалось здание, в котором жил её брат. Как странно, что он и представить себе не может того, чем занимается она, покидая дом. Впрочем, может, он точно так же думает о ней? И эта мысль казалась девушке ещё более абсурдной.

Её путь лежал в сторону кладбища, и впереди уже чернела его ограда, над которой склонились застывшие в немом крике деревья. Люси прибавила шаг, словно боялась опоздать. Как же глупо! Разве можно прийти поздно на встречу с мертвецом?

Чугунная калитка приоткрылась с душераздирающим скрипом, когда рука живого человека толкнула её. По каменному фундаменту полз неприхотливый мох. По обе стороны от узкой тропинки, уводившей вглубь кладбища, громоздились могильные плиты.

Кладбище – всего лишь место. Но как чудно́ становится, когда задумаешься о том, что за каждой строчкой, высеченной на мраморе, за каждой поблекшей датой и каждым именем – стояли живые люди, которые тоже когда-то стремились к неведомым целям, любили, предавали, смеялись... ходили по той же самой земле.

Йоханнес, скажи, ты любил ночевать с палаткой в горах? Патрик, это ты подбрасывал конфеты девочке за соседней партой? Хелен, какое у тебя было любимое платье? То, голубое, как небо, с вышитыми розами на груди?..

Здесь было немножко семейных склепов, много именных захоронений и ещё больше – безымянных. Они тонули в разросшейся траве, а некоторые камни изъели осадки и лишайник, пробивавший себе дорогу изнутри, через трещины. Не одна надпись стёрлась, унося с собой навсегда когда-то дорогое близким имя.

Но сегодня во мглу погрузились не только призрачные захоронения: над кладбищем полз туман. Его белёсые клубы вуалью скрывали лица деревьев, языками пламени вылизывали каменные стены склепов. Туман был прохладным и влажным, и он был везде и всюду. Пропало солнце, исчезла пыль, сгинул городской шум. Где вы, вечные спутники людей Запада? Неужели есть места, где вы теряете свою власть?

Люси знала, что пункт назначения уже близок. Нужно было только подняться по тропке, полого убегавшей в горку, и, сойдя с протоптанной человеком дороги, свернуть влево. В тумане странно бы было спешить, но ноги Люси помнили путь, который проходили не раз, и заменяли глаза, застланные кисейным покрывалом.

В последнее время кладбища не могли похвастаться множеством гостей, но... За деревьями хрустнула ветка, и девушка замерла. Была ли то птица или человек, она бы не взялась определить, но делала ставку на последнее. Как бы то ни было, пусть она и не могла видеть нежданного пришельца, он тоже не мог различить в тумане её фигуру, и, значит, повода для беспокойства не существовало. И всё же... В пару лёгких широких шагов преодолела она открытый участок, и её силуэт заслонили древесные стволы. К счастью, она не шумела, и за ней вряд ли могли проследить.

Люси никогда не была суеверна, но всё же было что-то жуткое в том, что где-то поблизости находилась ещё одна живая душа, а она не могла определить, кто это был и что привело этого человека на кладбище. В такие моменты начинает казаться, что все звуки стихли, а опасность притаилась рядом. Ты идёшь под сотнями взглядов, плавящих твою одежду и кожу, и они устремлены на тебя отовсюду, словно в амфитеатре, где ты – единственный актёр на сцене.

Но Люси закаляли, как сталь, бросали в печь и окатывали водой, и теперь она бы ни за что не спасовала перед простыми звуками, даже если бы то был грохот пушек, отправляющих ядра в полёт из отверстий бойниц. И она продолжила свой путь, всё более отдаляясь от места, где ей почудились чьи-то шаги.

Рядом замелькали знакомые могильные плиты, украшенные трещинами, словно искусными узорами, выстланные мхом и лишайником вместо погребальных венков. В тумане они казались одинокими и заброшенными – и, должно быть, память о заключенных в недрах земли телесных оболочках действительно давным-давно угасла в сознании родных. Как грустно, как завораживающе, как... красиво?..

Вот и место, к которому Люси держала путь. Скромный крест, выступающий прямо из камня. Безыскусный мемориал – и надпись по краю: «Шарлотта Л.». Здесь не покоилось под слоями почвы и перегноя тело усопшей – её никогда не хоронили в Барре. Её не проносили под звуки траурного марша в гробу, и родственники не рыдали над её могилой. Шарлотта была преступницей, преданной смертной казни, - а висельников нельзя хоронить согласно требованиям закона. Люси не видела того, как переломилась её шея, когда девушка обвисла на верёвке, но знала её историю из первых уст: Янус не любил говорить о казни, но помнил о ней абсолютно всё. И Люси, услышав историю Шарлотты лишь раз, отложила её в памяти так же, как и он, - навсегда.

И потому она точно знала: на кладбище остались лишь крест и имя. Лица погибшей не увидит больше никто, а её останки не сгниют в могиле. Их сожгли вместе с другими трупами после казни. И всё же именно этот крест, это иллюзорное захоронение являлось краеугольным камнем нынешних мародёров, потому что оно много значило для тех, кто стоял у истоков их общих идей.

Туман скользил над травой и укрывал могилы. Одинокие и брошенные живыми. Крест Шарлотты выступал из белёсой взвеси; от густого тумана на нём остались капли, словно призрак умершей девушки лил здесь слёзы, оплакивая прошедшие дни.

Вот они и увиделись с глазу на глаз. Долгий путь подошёл к концу.

– Ах! – глаза Люси расширились, и она непроизвольно подалась назад, когда по ту сторону могилы из тумана соткалось чьё-то лицо, обрамлённое остриженной в парикмахерской бородой. Кто это?! Что он здесь делает? Неужели это его шаги послышались Люси по дороге сюда? Нет, чёрт, это не мог быть он! Он бы не успел прийти сюда раньше неё!

Губы мужчины дрогнули, обещая приветствие. Есть лишь миг на то, чтобы принять решение. Всего-навсего «да» или «нет» – но этот выбор может стать судьбоносным.

Чужие губы начали приоткрываться, и скоро с языка слетит первое слово.

– Я...

Мгновение утекает по капле.

– ...не...

В мгновение ока в воздух взметнулся револьвер, щёлкнул спусковой крючок.

– ...о...

Голос оборвался, и мужчину с бородкой швырнуло наземь. Сизый пороховой дым смешался с молочно-белым туманом. Над кладбищем, отрывисто каркая, взмыла потревоженная выстрелом стая ворон.

Люси опустила револьвер и стиснула зубы.

– Боги... что же мне теперь с этим делать?

***

– Да, раньше и представить было нельзя, чтобы кто-то рискнул покуситься на жизнь приближённых короля, – говорил господин Берт. Он был стар, но всё ещё бодр, много курил и редко выпивал, любил балы и притом ненавидел вальс. – Такие настали времена, что даже комар может точить на тебя зуб.

Янус, стоя рядом с ним на балконе здания Суда, внимательно слушал слова давнего друга отца и иногда кивал, соглашаясь с высказанными им мыслями.

– Может, оно и так, но нам не о чем переживать, – заметил он с лёгкой улыбкой на губах. – Вы, должно быть, уже слышали о том, что по следу преступников идёт некий таинственный субъект из столицы.

– Слышал, – согласился, вздохнув, Берт. – Да только, правду сказать, – он окинул взглядом подступавший к их укромному уголку зал и, убедившись, что поблизости никого не было, продолжил, чуть понизив голос, - не верю я в нюх этой гончей. Его почти никто не видел, а те, кому довелось иметь с ним дело, отзываются о нём... так скажем, как о крайне своеобразной личности.

– В самом деле? – Янус выглядел слегка удивлённым. Чувства давно стали марионетками в его умелых руках. Так же, как и язык. – Мне, напротив, казалось, что слава идёт впереди него самого. Не один следователь в моём присутствии давал его методам и результатам работы крайне высокую оценку.

– Чушь, – отмахнулся господин Берт. Его щёки, покрытые сероватым налётом недавно сбритой щетины, налились едва заметным румянцем после пары приголубленных рюмок хозяйского угощения. – Я с ним дела не имел, и, надеюсь, Господь убережёт от такой чести. Он, как изволите видеть, относится к разряду людей, вокруг которых искусственным образом нагнетают таинственность и трагичность. Вся эта охрана, торжественные приёмы, секретные заседания, о которых не знает только ленивый, псевдонимы... Не удивлюсь, если скоро народ заговорит о том, что он умеет читать мысли.

– Эта идея кажется мне абсурдной, – Янус облокотился о перила и, позволив себе ненадолго отвлечься от лица собеседника, окинул взглядом простиравшуюся внизу улицу. По брусчатке, гремя копытами коня, проскакал посыльный с почтовой сумой наперевес. За ним шлейфом взвилась пыль, и какая-то чувствительная барышня, вскрикнув, чуть не угодила под замешкавшуюся тройку. – Люди склонны преувеличивать, бесспорно, но всё имеет определённые границы. Вижу, Вы не особо чувствуете надежду самого Короля... Не скажу, чтобы серьёзно расходился с Вами во мнении, но, думается мне, не стоит отрицать того, что этот детектив, кем бы он ни был, не лишён способностей. Насколько я знаю, он очень серьёзно подошёл к порученному ему делу, связанному с недавним прискорбным происшествием. Быть может, вскоре мы все узнаем его развязку.

– Вы – умный молодой человек, но, поверьте, и я не без претензии на интеллект, – немного резко заметил господин Берт, и Янусу пришлось подавить усмешку. Друг его отца, приблизившись к перилам, тоже бросил мимолётный взгляд на уличную толчею. – Эта информация может быть неточной и крайне нежелательна к распространению в сторонних кругах, но... – внимательные глаза старого адвоката плавно перешли от созерцания спешащего потока к лицу Януса. Тому не потребовалось много времени, чтобы понимающе кивнуть, обнаружив подходящий ответ:

– То, что Вы скажете, останется между нами.

– Что ж, тогда слушайте, – Берт кашлянул и вздёрнул брови, собираясь с мыслями. – Эта столичная ищейка вместо того, чтобы прорабатывать версии убийства премьер-министра – а это, заметьте, поручение короля – уехал из Ярина невесть куда, бросил полицию, оставил расследование в зачаточном состоянии! И догадайтесь, для чего? Я бы сам счёл это заявление смехотворным, если бы не был уверен в информаторе. Так вот, – голос господина Берта снова сделался тише. – Он зачем-то наводит справки о Гротте. Вы, должно быть, его уже не помните...

– Напротив, – счёл нужным вставить Янус. – Этот замечательный человек не единожды брался за запутанные истории, и мой отец всегда отдавал должное его упорству. Но я слышал, что он больше не служит в рядах полиции. Впрочем, я могу ошибаться.

– Увы, Вы абсолютно правы, – задумчиво и мелко закивал его собеседник. – Потому я сказал, что затеи этого столичного «эксперта» кажутся мне безосновательными. Ума не приложу, для чего ему понадобился старик Гротт, давно уже отошедший от дел.

– Вероятно, он хочет взять у него пару профессиональных уроков, – пошутил Янус и продолжил в той же несерьёзной манере: – Думаю, чтобы удовлетворить любопытство, нам стоит самим обратиться к Гротту. Он бы мог по старой дружбе выдать нам все государственные тайны.

Господин Берт тихо рассмеялся.

– Я целиком и полностью поддержал бы Вашу инициативу, но, боюсь, я не видел Гротта с тех пор, как мы встретились на званом ужине у господина Княжича.

– Неужто скромный страж закона стал вхож в дома знатных особ? – усмехнулся Янус. – Тогда и для нас ещё потеряно не всё.

– И то верно... Но, возвращаясь к разговору о нашем таинственном субъекте... Не находите ли Вы странной его манеру вести дело, постоянно уходя в сторону от основной проблемы?

– Любые методы хороши, пока они дают результат, – заметил Янус.

– Надеюсь, что, в таком случае, мы вскоре сможем ознакомиться с плодами его трудов, - сухо заметил старый адвокат, очевидно, слегка разочарованный столь туманным ответом. – Потому что в противном случае, полагаю, общественность будет разочарована. На него возлагают слишком большие надежды. И я не уверен, что под всем этим есть твёрдая почва.

– Да, – кивнул Янус. – Я тоже буду надеяться на триумфальное завершение дела.

«Только, – добавил он про себя, глядя вдаль сквозь выраставшие напротив дома, – приз в этой игре должны взять мы, а не мнимый фаворит короля. Благодаря Вам, господин Берт, я теперь смогу выйти на Гротта. Думаю, правда, лучше мне не заявляться к нему лично: это не тот вопрос, в котором стоит пускать своё имя в свободное плавание среди слухов... Эй, столичная выскочка... а чем сейчас занимаешься ты?»

– Мне стоит отправиться в Барру. Целых три крупных дела, которые вёл Гротт, так или иначе связаны с именем ювелира Княжича... – пробормотал себе под нос Люкс, собирая в стопку просмотренные документы. – Я буду очень разочарован, если эта встреча не позволит узнать настоящее местоположение нашего следователя. Тот, кто уничтожил сведения об этих загадочных мародёрах, непременно захочет добраться до него первым, если узнает о поисках, которые я веду, – он в задумчивости упёр подбородок в ладонь левой руки, а правой принялся выводить на лежавшем перед ним листе бумаги даты и отдельные слова. – При условии, что наш товарищ доверяет слухам, он может о чём-то догадаться... Если я сделал хоть одну промашку, а убийца министра способен делать мало-мальски разумные умозаключения... – ручка, выведя очередную букву, зависла над страницей, – ...тогда не стоит мешкать с розыском свидетелей. Пожалуй, у меня есть идея, как раздобыть необходимые сведения.

***

Над горизонтом к небу прилепилось розово-золотое солнце. Его лучи, чертя блёклые конусы в зависшей над улицами пыли, падали на крыши домов и играли бликами на стёклах.

В богатом особняке Княжичей шуршала прислуга. Пока почивали господа, там чистились ковры и полировалась посуда, подметались полы и до блеска начищались люстры. И в этот тихий час, когда все замки были закрыты, а гостиная была пуста и торжественно молчалива, с улицы долетел стук молоточка, прикреплённого у парадной двери.

Дворецкий прошествовал в холл. Щёлкнул проворачиваемый в замочной скважине ключ, и взгляду слуги предстал замерший на пороге молодой человек.

– Пусть будут добры Ваши ночи и светлы дни, – поприветствовал дворецкого незнакомец, но вымуштрованная прислуга никогда не менялась в лице. Юноша чуть мотнул головой, чтобы откинуть со лба вьющуюся прядь, из-под которой блеснули задорные голубые глаза. – Меня зовут Лука. Не будете ли Вы так добры попросить от моего имени господина Княжича об аудиенции?