СТМД

Сны твоих мертвых друзей - Никогда не смотрю

Сны твоих мертвых друзей - Всегда ли так

В ушах завывает буря. В правом глазе бесконечная стерильная белизна, красная бездна - в левом. Лица не чувствует. Пальцев не чувствует. Ничего не чувствует, кроме бешеной усталости. Упадёт прямо здесь и больше никогда не встанет.

Но он идёт.

Хрусть-хрусть по рыхлым сугробам, сквозь ветер и метель. Друг-автомат привычно оттягивает плечо, но он холост. Бесполезен. От этого тоскливей.

Хрусть-хрусть. Бесконечный двойной хруст, эхом повторяющийся совсем рядом.

Хрусть. Хрусть.

Хрусть!

Больная нога не выдерживает и подгибается. Янар старается не думать о плохом. Не оборачивается. Идёт дальше гордой походкой раненного павлина. Нога волочится по снегу, оставляя за собой раскопанный жёлоб. Наступать больно. Идти больно, но надо. Только вперёд.

Хрусть!-хрусть. Хрусть!-хрусть. Неравномерный темп. Сейчас бы присесть. Перевести дух.

Это обман, Янар это знает. Таким мыслям верить нельзя - никогда больше не встанет и никуда не уйдёт. Буря заберёт с собой, оставит заледенелый труп.

Идти.

Идти.

Нурай дотрагивается до его плеча. Легонько, словно стесняется. Он ведь таким тихим был раньше, со всеми, кроме Янара. На Янара кричал. И с ним кричал. А остальных стеснялся, либо боялся. С детства они братья...

Не встречает сопротивление и крепче сжимает ткань куртки. Не виснет - поддерживает. Помогает идти. Янар слишком устал, чтобы бунтовать. Поблагодарит потом. Когда помирятся.

Хрусть-хрусть-хрусть. Хрусть-хрусть-хрусть. Идут почти в такт. Если бы не нога...

Нурай что-то говорит, но ветер крадёт слова. Тянет. Заставляет Янара впервые повернуться назад. Янар тормозит - сделать это тяжелее, чем идти на одном упорстве. Нога дубеет. Одно большое полено.

Нурай опирается руками в колени, дрожит. У Нурая волосы белые от снега. На ресницах и бровях - слой инея, не плечах и капюшоне - целые сугробы. Наверное, Янар выглядит так же. Только губы у него не синие. Наверное. И куртка в кровище и заплатках, а на Нурае, почти тютелька в тютельку, сидит Янаровская, не дырявая, чистая. Демонами не исполосованная. Свитер тоже Янара. И вторые носки его, хотя этого не видно.

Губы. Заплатки. Раны.

Он идиот.

- Привал? - старается перекричать вой ветра Янар, пока сердце делает жим-жим в груди.

Чувствует гадость.

Нурай качает головой. Дышит тяжело, закашливается до рвотного рефлекса. Стоит на ногах. «Некогда» - говорит одними губами. Синими.

Голова покруживается. Он ведь не дразнит, не капризничает, а правда так думает. Как будто, если до точки дойдёт один и труп, кому-то станет легче.

Янар осматривается. Из глаз непроизвольно текут слезы - ледяные мухи кусают веки и зрачки. Замечает ёлку совсем близко. Метров сто. Дойдут, если сделают небольшой крюк.

Солнца на небе не видно. Неба не видно - все слилось на одном мыльном холсте без горизонта и вертикалей. Скорее всего, зенит уже прошёл. Слишком долго они мешают холодную муку ногами, точнее не скажешь.

Скоро стемнеет. Но привал нужен.

Янар находит в себе силы на рывок, тянет Нурая за собой. Старается не хромать, когда на него опираются. Лишь бы не шлепнуться, лишь бы не шлепнуться, лишь бы...

Прячутся под ёлкой, где снега меньше - забираются под пушистые лапы. По ощущению как в звериной норе. Ставят рюкзаки, растягивают один спальный мешок вместо стены - скрываются от ветра. Янар переводит дыхание. Трескается затылком о ветку - даже сидя не разогнуться. Места мало, упираются ногами друг в друга.

Нурай не двигается. Дышит мелко и быстро. Дрожит.

- Дай посмотреть, - просит Янар.

Компромисс. Временное перемирие.

Волчара хмурится, сражается сам с собой. Бой обиды и привязанности, кто победит?

Побеждает желание жить.

Такими же синими пальцами, ногти фиолетово-белесые, еле-еле разбирается с застежкой, приподнимает все слои одежды за раз - раздеваться холодно. Оно и понятно.

В глаза бросается свежее пятно на самых верхних бинтах, почти не разглядеть. Опять то же самое место. Дьявол.

- Спирт остался? - Янар наощупь пытается найти аптечку в рюкзаке.

- Снаружи.

Фляга пуста. Болтыхается что-то на дне.

Сегодня точно не их день. Как обычно.

- Нет, - Нурай не даёт приблизиться к себе, руку перехватывает, - сначала глаз.

- Ты дурачок? - не вопрос. Удивление с разочарованием в одном выдохе.

Это как понимать?

- Швы все равно разойдутся. Зрение важнее. Твое.

Звучит по-детски наивно и глупо.

- Но я не умру с одним глазом, - рана отдает тупой болью. Наверное не умрет, если не попадет инфекция. Снег переносит микробы?

Нурай морщится. Готовится выдать что-то из желчи, такое же противное и горькое.

Янар наконец-то понимает в чем дело. И от того, что понял, готов рассмеяться во все горло. Загадка разгадана.

- Это не упрек, - на душе становится легко и гадко одновременно, - придурок, я похож на идиота, чтобы считать тебя виноватым? За то, что ты чуть ласты не склеил?

- Не похож, - бурчит Нурай, - ты и есть идиот.

Как грубо. Но заслуженно.

- Послушай меня, - Янар приобнимает его за плечи, насколько позволяют дотянуться ветки, смотрит прямо в глаза. Фиолетовые. - Да, нам надо спешить. Но, даже если надо, это не повод забить на себя. Почему раньше не сказал, что рана открылась?

Волчара прячет глаза. Стыдно, значит. Не подумал, значит. Гордость помешала.

- Обработай глаз, - говорит совсем тихо, - тебе нужнее. Я не дойду, - добивает.

Воздух внутри горячий. А вокруг - холодный. Янар набирает побольше в легкие и чувствует, как он разгорается, плавится огнем. Так трещит гнев - искры во все стороны. Раздувается, продирает горло, и...

И не выходит. Ни криком, ни матом. Что-то отзывается на эти слова, тушит запал. Что-то глубоко под сердцем, готовое явиться на свет. Что-то...

«Я не дойду».

Холод царапает зубы.

«Я не дойду».

Это понимание. Не злость.

- Нурай, - Янар берет его руки - большие, зараза, такими на рояле играть - и прячет в своих ладонях. Пальцы холодные и неживые, а у Янара почему-то наоборот. Теплые. Согревающие, - глупости говоришь.

Нурай жмется к нему как к костру. Утыкается лоб ко лбу - с испариной, горяченный. Снова температура. Бредит.

- Заночуем здесь? - просит совсем хрипло, - я не дойду.

Повторяет как кукла одну и ту же запись. Или магнитофон - заевшую пленку. Раздражает и пугает.

- Нельзя, - Янар и сам рад взять небольшую передышку, но... Нельзя. Они больше не встанут, если позволят себе расслабиться, - на улице - мы тоже сейчас на улице, брат, не забывай - буря. Мы замерзнем, если останемся. Надо идти.

Нурай сонно моргает.

- Оставишь меня?

Кулаки просят дать этому идиоту хороший подзатыльник. Но кулаки заняты тем, что греют этого идиота.

- Сдурел что ли?

Никто не смеётся. Никто не улыбается. Нет места шуткам - самим квадратных метров не хватает.

- Нурай, - Янар вздыхает. Иногда приходится быть разумным взрослым, - ты устал. Я понимаю. Но нельзя сдаваться. Доползем. Если надо - я тебя потащу.

- Со своей ногой?

От пессимизма и отчаяния воздух отдаёт кислинкой. Металлом или кровью.

- Да, со своей ногой. Доверься мне. Мы дойдем до безопасного места и там отдохнём нормально. А сейчас дай, наконец, обработать этот долбанный порез.

Нурай, разморённый долгожданным теплом, не брыкается. На перевязку уходят последние бинты.

Когда они выползают из укрытия, воздух кажется ещё злее и холоднее. Мороз кусает. Вот тебе и, блин, середина ноября. Каково Крику отмечать юбилей в сугробе?

- Только вперёд, братишка! - кричит Янар навстречу ветру.

И снова становится маленьким. Снег - не враг, из него весело лепить снаряды и бросать всем подряд в лица. Снежинки приятно ловить языком (неприятно потом сидеть неделю с больным горлом), чтобы щипали. Серое-серое, с отливом в холодный металл, небо не пугает. Впереди юность.

Вперёд.

Хрусть-хрусть.

Ломается лед. В ушах завывает буря.

Хрусть-хрусть.

Мир темнеет.

Хрусть-хрусть.

Красная пелена в левом глазу становится насыщеннее.

Снег. Ветер.

Хрусть-хрусть.

Нога не гнется. Воздуха не хватает.

Света больше нет, но все вокруг в молоке.

Хрусть-хрусть.

Вперед. Вперед. Ну же!

Кашель. Маленькие льдинки царапают лицо.

Несгибаемые гвозди никогда не сдаются.

Нурай тянет за рукав.

Все повторяется как во сне. Остановиться. Прокашляться. Попытаться размять каменную икру. Посмотреть на свинец в небе.

Идти.

Хрусть-хрусть. Хрусть-хрусть. Губ не чувствует. А у Нурая они синие?

Нурай тянет за рукав. Прокашляться до рвоты. Вцепиться в ногу, горящую самым адским пламенем, умирающую изнутри. Потеряться в бесконечных черно-металлических завитушках туч.

Идти. Ползти стоя. Задыхаться стоя. Стоять. Тоже стоя.

Идти. Надо идти.

Янар не может сделать шаг. Ногу не чувствует. Вторую тоже. Пальцев на ногах не чувствует. Чувствует, как обнимает холод. В груди копошится что-то мертвое, режет наживую. Это лед. Это - смерть.

Вокруг пусто и бело. Вокруг как в морге.

Надо было ночевать под елкой. Легли бы в один мешок, закопались бы под снег. Демоны не нашли бы. Нурай как обычно был прав. Нурай всегда прав. А Янар почему-то никогда в это не верит.

Хрусть!

Нурай падает в сугроб. Как тряпичная кукла - неестественно. Не встает.

- Куда намылился! - Янар тянет его за шкирку. Сил не хватает. Ветер играет с торчащим воротником.

Да-а, дотащит на руках, конечно...

Янар делает шаг. Еще один. Еще. Чуть-чуть. Совсем немного. Еще шаг - и буря кончится.

Нога отказывает. Тело отказывает. Половина лица - одна большая глыба. Красная. Тоже отказывает.

Небо серое-серое. Снег кусает глаза, царапает зубы. Снегом дышать не получается. Злость не топит - злости нет. Сил тоже нет. Пара при выдохе нет. Наверное, он не выдыхает. Не дышит.

Страха тоже нет. Он слишком устал, чтобы бояться, слишком устал, чтобы уставать.

- Братиш, - вместо слов - кашель. Не тяжелый, холодный. Не больной.

В ответ воет ветер.

Утыкается лбом в снег. Не чувствует холода. Волосы мокнут. Пытается слизнуть верхний слой и тут же сплевывает - горло сводит. У него пальцы тоже сине-фиолетовые. Интересно, а губы синие?

Приподнимается на руках - и стреляет спину. Мышцы сокращаются. Позволяют сделать один рывок, но не вперед. Назад. К засыпанной белым порошком куртке. Набирает снега за воротник. Свитер промокает, но не чувствует.

Нурай на расстоянии меньшем, чем он может проползти, совсем рядом. Может, дышит. А может, и нет - непонятно.

Голова кружится. Воздуха нет. Воздух дерет гортань и легкие. Янар задыхается холодным воздухом. Давится ветром.

Нечего говорить. Прикроет глаза на секунду и придумает прощание. Или встанет и пойдет дальше. Да, встанет, пойдет...

Тянется к Нураю. Чуть-чуть. Последний рывок.

У Нурая глаза закрыты, рот приоткрыт. Снег набьется. На лице - тени, видно капилляры. На синих губах ярко-красная кровь.

Янар тянет руку. Наверное, касается бледного лица, но не чувствует. Ничего не чувствует, кроме усталости. Холода тоже почти нет.

Пальцы не слушаются, расстёгивает рваную куртку ладонью. Прищемил запястье, но этого тоже не чувствует. Ближе. Накрывает Нурая подолом. Сам не знает зачем. Наверное, чтобы не видеть: он ушел первым.

Наверное.

Наверное...

Они так и не помирились. Одно слово «прости», и его не скажет. Не может.

Темная белизна медленно загорается холодным светом.

Прости, Риша.

А может, Нурай дышит. Утыкается ему под ребра. Дрожит. Больше не двигается.

А может, не дышит. Ничего неизвестно. Все кажется. Янар не хочет знать, где правда.

Вдали что-то рычит. Эхо плывет, Янар не понимает, что за звук.

Демоны перестали бояться бурь? Это будет быстро.

Земля пульсирует. Сугробы трясутся. Рев. Шорох.

Почему не жрут?

Последнее, что Янар видит перед тем, как его поглощает бесконечный белый, черное пятно. Идеально чистая кожа. Когти? Берцы? Непонятно.

- Керел! - шумит не то голос, не то рев, - зайка, освобождай места. Тут дети.

А у него - галлюцинации. Здорово.

Увидеть бы перед смертью Нил, а не очертания мужского лица. Даже умирает он через задницу.