СТМД

Сны твоих мертвых друзей - Навсегда прощай

Тушёнка из говядины в первую кучу, из свинины во вторую. Жестянка каши в первую, жестянка во вторую. Несколько консерв со стертыми этикетками в первую, несколько во вторую. Таблетки для обеззараживания воды, палочки для определения щелочной среды, несколько тканевых фильтров, спички, два котелка...Во вторую обязательно новую бутыль антисептика и бинты. Они потребуются. В первую запасную зажигалку. Проверить рации.

- Что ты делаешь? - когда Каррин спрашивает, вокруг неё виснет облачко пара.

В сторожке холодно до жути.

- Разделяю припасы. Ты пойдёшь вперёд.

Янар оборачивается через плечо и смотрит на спальный мешок в середине комнаты. Тот дрожит.

- Я вас не брошу.

Упрямость - лучшее качество Каррин. Но не сейчас.

- Волчара ранен, а у меня не сгибается нога. Мы обуза.

- Вот поэтому вам нельзя оставаться одним. Всегда нужно держаться вместе.

- Каррин, - Янар выдыхает почти без сил, - если будем держаться вместе - опоздаем. На базе закончатся патроны или еда. Они умрут, поэтому надо спешить. Ты сама дойдешь до ближайшего города, найдешь укрытие на ночь. А мы доползем по следам.

Каррин замирает и почти плачет. Она, снежная королева, та, кто всегда следует приказам и не терпит неповиновения, ломает себя. Физически разрывается между долгом и семьёй - слышно, как рвётся что-то внутри.

- Позволь хотя бы помочь...

- Ты поможешь, если пойдёшь вперёд, - Янар сжимает её ладони в своих. Пачкает подсохшей кровью. Старается выдавить из себя улыбку, - проложи дорогу и не останавливайся. Мы выживем и пойдём следом.

Прорвутся.

- У вас нет патронов. Вас сожрут.

- Поэтому пойдём днём, когда демонов не будет. Но не сегодня, - Янар мягко похлопывает её по спине. Воротник, куда утыкается Каррин, почему-то мокнет, - Риша, я не встану. Тем более не пробегу сотню километров до заката. А Нурай...

Нурай тем более. Тут без шансов. Продуктов хватит дня на три, если тянуть и разделять порции. На пять, если экономить и свести потребление к минимуму. За пять дней он должен оклематься. Нет, не должен - обязан.

- Не смейте умирать, - Каррин стукает его кулаком по груди, и Янар складывается пополам, - прости, прости, я забыла!

- Видишь, ты сильнейшая, - а он смеётся сквозь кашель и растирает больное место, где созревает синяк, - иди. Назови потом координаты, я буду ловить твою передачу.

Каррин закидывает рюкзак на плечо. Автомат с полупустой обоймой в руки, рацию на пояс. Оглядывается в последний раз.

- Может все-таки...

- Я сам. - Янар сжимает флягу со спиртом в руках. - Он бы не хотел, чтобы ты видела.

- Не хочу, - подтверждает едва слышимый голос Нурая, - иди, Карри.

Каррин кивает. Мнётся. Резко наклоняется, клюет Янара в щеку и уходит. Скрипят петли непрочной двери. Хрустит снег.

Они теперь одни. Сторожка начинает казаться пустой и брошенной.

- Проснулся? - Янар вздыхает. Трет переносицу.

Его потряхивает от ужаса.

- К сожалению, - Нурай пытается присесть, но шумно втягивает воздух, как только двигается. Не встаёт, - обезбола посильнее нет?

Всё было бы слишком просто.

- Нет, - Янар на четвереньках подползает к другу - убого, ужасно, бьёт по гордости, но ему тоже не подняться, не со своей ногой - и из кармана достает небольшой свёрток.

Личная походная аптечка. Остатки бинтов, вата в пакетике, несколько тончайших иголок, замотанных в плотную ткань. Не уколоться бы.

- Надеюсь, в школе по технологии у тебя была пятёрка, - морщится Нурай и пытается расстегнуть исполосованную куртку, - я буду кричать и звать на помощь.

- Кого? Демонов?

Не будет. Нурай всегда терпит сквозь зубы. Он сам по себе тихий, орет крайней редко. В основном на Янара, когда ругаются по пустякам.

- Если у них навыки шитья лучше - да.

Янар помогает ему стянуть куртку с плеч, и Нурай мычит - бинты прилипли к царапинам. Броня, свитер, безрукавка под ним - всё разорвано острыми когтями-лезвиями, даже разрезать не надо. Всё в буро-алых пятнах. На бинтах - яркие маковые побеги.

Надо зашивать.

Вспоминая уроки Минты, Янар обрабатывает руки, иголки с нитками, пытается аккуратно отодрать бинты от ран. Старается держаться уверенно, видом показывать - всё под контролем, сейчас он всё сделает! А у самого в глазах темнеет от ужаса.

Он убивал своими руками. Он видел, как убивали другие - свинец в затылке другого мальчишки и равнодушный взгляд Крика. Видел, как одного пацаненка из его отряда разорвали на две половинки демоны, аккурат по семнадцатому позвонку - органы разлетелись в разные стороны как из пиньяты. Помогал Минте откачивать гражданского, заблевавшего всю палатку пенистой кровью- зрелище было отвратительным, - прижигал рваные раны ножом и спичками, доставал гвозди из пяток... Ничто не сдвинет психику сильнее, ничего уже не страшно.

Но сейчас боится сделать несколько швов у пугающих, но не очень глубоких ран. Не до артерий - хотя кровь местами не то светлая, не то темная, и булькала, вытекая. Сейчас подсохла. Не понять.

Не страшно штопать человека на живую, хотя такого опыта не было. Страшно штопать Нурая.

Они часто дрались, когда были младше. Янар выбил ему зуб, а Нурай чуть не сломал ему руку. Но детские потасовки - это другое. Это играющая юность в одном месте и желание выпендриться, в стычках никто смиренно не ложится, сложив ручки в молитве, и не доверяет свою жизнь другому.

В детских стычках никто не умирает.

- Я начинаю, - зачем-то предупреждает Янар. Голос дрожит.

Нурай вздрагивает всем телом - первый стежок. Удивлённо замечает:

- Думал, будет хуже, - и тут же вцепляется зубами в руку, чтобы не кричать.

Второй и третий.

На одном дыхании, в то время, пока Янар разбирается с узлами, успевает выдать «яшаталидемоновикотовиэтиихкогтиповырывалбывсевместесусами», а затем снова задыхается.

Янара мутит. Кровь пачкает руки, пульсирует. В горле ком, в глазах - плывущая темнота.

Не вырубаться. Не вырубаться. Никто не поможет, если он потеряет сознание.

Нурай тянет мат после каждого движения иглой, как будто, чем больше в одном слове гласных, тем слабее будет боль, кусает пальцы, голову откидывает назад настолько, что становится страшно - лишь бы шею не сломал. Но больше не дёргается и давит кашель как может. Наверное, чтобы Янар не пришил к нему пальцы. Никакой радости, если им придётся таскаться вместе, как сиамским близнецам. Хотя, если это вопрос жизни и смерти...

- Одна из пяти, - кое-как заканчивает Янар и зачем-то добавляет ненужное, - ты молодец.

Никому не нужна похвала в нынешнем мире. Молодец, что выжил, молодец, что не сдаешься? Смешно.

Нитка никак не хочет вдеваться в ушко. Пальцы липнут к антисептику. Всё плохо.

- В тебе точно что-то не так, - замечает Нурай, а у самого тон прыгает туда-сюда, почти жалобно, и дыхание сбивается, - ты слишком собран.

- Это плохо? - негодование помогает сделать всё так, как надо, и договорить волчара не успевает.

Вторая рана зашивается быстрее. Нурай переносит экзекуцию легче.

- Это хорошо. В прошлый раз ты никого не слышал и два дня просидел овощем.

Оба знают, что за прошлый раз. О прошлом разе Янар предпочёл бы не вспоминать.

Тогда он тащил Нил на руках четыре километра. С собой не было даже банальных бинтов, шли «налегке», рюкзаки набили проводами и аппаратурой. Демонов тогда было меньше, а надежды - больше.

Нил было всего шестнадцать, а Янар уже знал, что, как только человечество победит, он предложит ей встречаться, как нормальные люди делали это до апокалипсиса. У них будут нормальные свидания, а не ремонт точек связи, хорошая одежда, а не однотипная броня, на которую Нил постоянно жаловалась, нормальная жизнь...

Не будет.

Потому что полтора года назад Янар тащил Нил на руках, пока она захлебывалась своей же кровью, и не смог сделать больше ничего. Бросить рюкзаки, наложить два жгута - понять: он каким-то образом потерял часы - разорвать свою любимую футболку на повязки и отсчитывать в голове ход секундной стрелки, пока в ней стремительно, капля за каплей, угасала жизнь.

Это было отвратительно.

Минта тогда вылетел с небольшим отрядом на встречу, унёс её, совсем иссохшую и маленькую, беззащитную, в лазарет. Сказал, что наложит швы, перельёт кровь. Янара пытался затащить обработать порезы.

И тогда всё кончилось.

Несколько последующих дней выпадут из памяти. Оно и к лучшему.

- К чему ты это сказал?

Болит в груди. Как будто это его растерзал демон на шашлык.

- Потому что ты опять плачешь. Как тогда, - и слабую руку тянет к его лицу.

У Янара щеки влажные. Темная пелена мешается с прозрачной. У Нурая пальцы холодные. Обжигают кожу.

- Не двигайся, - случайно рявкает Янар, от руки уклоняется. Из глаз брызжет ещё больше соли.

От испуга - за раны и за себя. От ужаса. От нежелания делиться.

Это - только его горе. Никому нельзя трогать.

- Я не умру, - а Нурай почему-то пытается смеяться, - и как Нил тебя не брошу.

Янар слишком зло и резко затягивает третий узел, Нурай сдавленно охает.

- Она не бросала, - давит сквозь зубы.

И этот не бросит. Демоны бы его побрали.

- И я... Не брошу... - волчара подозрительно замолкает на половине слова. Прикрывает глаза.

Вырубился.

- Эй, - Янар хлопает его по щеке, всё ещё переполненный гневом и плачем внутри, пока в пальцах зреет лёд, - не спать! - бьет наотмашь. Нервное. Извинится потом.

Нельзя терять сознание. Не так.

Не у Янара на руках. Не снова.

Нельзя. Нельзя! Ещё одна пощёчина.

Нурай сердито моргает, но взгляд плывёт.

- Мне не больно, - замечает недовольно-удивленно, - работай быстрее.

Его выдаёт с потрохами гримаса: морщится неосознанно каждый раз, как только иголка проходит сквозь кожу, дыхание задерживает, грудная клетка дрожит от внутренних спазмов. Блестит хрусталь в уголках глаз, но, стоит посмотреть, волчара рукой прикрывает лицо.

Больно. Еще как больно.

Сжимается сердце неприятно, а может это завязывается в узлы желудок. Янар никому из своих не хочет делать больно. Хлестать словами - это одно, а вот так, без анестезии, в полевых условиях...

Зато жив. Пока что.

Заканчивает с последней раной, самой тяжелой и длинной - тянется от таза до верхних рёбер, косая, рваная - и наконец-то выдыхает. Справился.

Запоздалый испуг теплится внизу живота. Давит до истерики.

Нет, спасибо, прошлого раза хватило. Сейчас некогда сходить с ума.

- Чтобы я ещё хоть раз... - ругается тихо, мешает мат с выдуманными словами. Накладывает стерильные (что по определению невозможно) повязки. Финальный штрих.

- Я не умер.

Нурай перехватывает его руку. Холодная ладонь, зараза, под кожей лёд, пальцы из снега. Ледяной. У Нил тогда тоже руки были ледяными...

- А это к чему? - подкашивает. Мутит. Болит. Скребет.

Перед глазами другая картина. Поле, не сторожка, ранняя осень.

Тоже руки в крови. Не его.

Тошнит.

- Благодаря тебе. Я жив. Не плачь.

Янар шмыгает носом, запоздало вытирает вновь намокшие щеки - каким образом умудрился? - выдыхает.

Жив.

На этот раз жив.

На этот раз...

- Ещё раз прыгнешь в кучу с этими своими зубочистками - я тебе руки к ногам пришью, -обещает Янар без прежней злости в голосе, - будешь ногожопым жопоруком.

Нурай хихикает и тут же загибается от боли. Тихо стонет, уже не сдерживаясь. Фиговый обезбол перестаёт работать. Плохо.

- Клинки мои помой, - просит одними губами, - заржавеют...

- Помою.

Даже если эти ножи ненавидит.

Нурая вырубает и не включает до самого утра. Янар каждые несколько минут замирает, вслушиваясь в тяжёлое дыхание, пока занимается бытовыми делами: снова считает припасы, по десять раз разбирает автомат, исследует карты.

Ночью спят в разных спальниках, но спинами жмутся друг к другу - холодно до жути. Под утро Каррин подаёт весточку - рация шипит так громко, что обоих выдергивает из сна, - называет координаты своей первой остановки.

Они все живы. И это хорошо.