Цвет махаона

Билл проснулся посреди ночи. Голова как пульсирующий шар. Что-то билось изнутри в попытке вырваться наружу. От потного тела пижама и постельное белье промокли. Темнота. Билл хотел подняться, но ноги обмякли, и он упал. Грохот, раздавшийся на всю палату, разбудил соседей по койкам. Один из мужчин вскочил, включил свет и подбежал к Биллу:

– Что случилось, Билли? Чем-то помочь?

Билл ничего не соображал и с трудом слышал. Его бросало в дрожь.

– Воды! – мычал он. – Воды!

Мужчина помог Биллу встать и усадил его на койку. Затем он схватил с тумбочки стакан и наполнил его водой из-под крана, находившегося у выхода из палаты. Билл взял в руку стакан. Еле держа его, он пытался попить, но часть воды текла мимо рта. Билла трясло, он не мог уснуть, пялился в одну точку. В палату вбежал дежурный врач. Он потрогал лоб Бенктона, послушал дыхание и измерил давление.

– Повышенное! – с опаской сказал тот. – Вы что-то принимали?

– Нет! – пробормотал Билл.

Доктор достал из кармана таблетку и дал ее Бенктону. После этого уложил Билла на койку и накрыл одеялом. Врач не понимал, отчего у того так поднялось давление. Он приложил намоченный холодной водой бинт ко лбу Билла, и дождался когда он уснет, после чего покинул палату.

Проснувшись утром, Бенктон чувствовал себя лучше, однако постель была еще мокрая. Он не помнил, как просыпался в конвульсиях, но ему об этом рассказали соседи.

Спустя полчаса Билл достал из тумбочки «Алпразолам», что ему выписал доктор Милтон. Выдавив две таблетки из блестящей шумной пластинки, принял их, запив холодной водой. Билл поднял глаза и посмотрел в зеркало. Перед собой он видел расплывчатое уродливое лицо, покрытое шрамами. За несколько дней щетина успела превратиться в бороду. Билл ощупал лицо пальцами. Он помнил себя совсем другим.

«В кого я превратился! – думал он. – Урод, да и только!»

После этого он опустил голову к раковине, прополоскал зубы и сплюнул. Билл решил размять ноги прогулкой по коридору. Вдоль стены, держась за нее, он передвигался не спеша. Люди, стоявшие у кабинетов и напротив палат, сторонились Билла. Он не видел их эмоций, не знал, каких цветов на них штаны, рубашки и платья. Он старался улыбаться, но те на него смотрели косо, боязно, будто видели демона. Через некоторое время он вернулся в палату. Там его ждала Джессика.

– Вот это сюрприз! – удивился он. – Привет, Джесс! Не думал, что ты так рано приедешь!

– Привет, любимый! – подходя к нему, ответила она. – Вообще-то, уже начало третьего!

Билл не поверил, ведь еще полчаса назад он умывался, а стрелки на часах показывали десять минут десятого.

«Видимо, зрение и здесь подвело», – подумал Билл.

Джессика его обрадовала тем, что сегодня они едут домой вместе. Билл сидел на койке, пока она собирала его вещи. В это время он, как и рекомендовал доктор Крис Милтон, заглотил еще две таблетки «Алпразолама». Джессика напомнила ему, что скоро им нужно идти к психиатру, на что он кивнул и продолжил бездвижно смотреть на стену.

– Что-то увидел? – спросила Джессика, посмотрев в ту же сторону. – Что там, дорогой?

– А? Нет, ничего! – ответил он.

Билл потянулся к Джессике, чтобы поцеловать, но она резко отошла. Ему показалось, что она его тоже боится. Джессика же просто ушла к раковине намочить тряпку, чтобы протереть ею пыльную тумбочку.

– Джесс, – окликнул Билл. – Я стал никчемным уродом, потянувшим тебя за собой?

– Нет, что ты, – утешительно ответила она. – Я тебя как любила, так и люблю. Не говори глупостей!

Билл чувствовал, что она лишь успокаивает его. В голове крутились мысли, будто у нее кто-то есть. Разум от выпитых таблеток словно плыл в неизвестность. После их употребления появлялось желание парить по воздуху, во рту пересыхало, но на душе становилось спокойнее. Если еще минуту назад Билл ощущал себя ничтожеством, то сейчас он был готов горы свернуть ради любимой. Боль в ногах утихла, и он мог передвигаться без особых проблем, изредка прихрамывая. Зрение обострялось, были видны четкие контуры, но цветовая гамма все так же нарушена. С виду было не сильно заметно, что человек под воздействием сильного препарата, однако внутри все бушевало.

Они собрали вещи и покинули палату. Дошли до лечащего врача, чтобы поблагодарить его и подписать лист выписки. Тот снял швы с ран на лице Билла, назначил небольшой курс лечения дома и отпустил, сказав напоследок:

– Билли, с днем рождения! Больше к нам не попадай!

– Спасибо, доктор! – уверенным голосом поблагодарил Бенктон. – День рождения? Не думаю, что это праздник!

Доктор с удивлением проводил молодых людей и продолжил заполнять карту пациента. Джессика с Биллом поднялись на третий этаж, где их должен был ждать Крис Милтон. Они бродили по коридорам в поисках того самого лифта, о котором говорил доктор. Спустя некоторое время они нашли кабинет, но оказалось, что он пуст. Подождав немного, намеревались уходить, но тут лифт открылся, и из него вышел доктор. Он пригласил их в кабинет, Джессике налил чашку кофе и усадил в дальнем углу кабинета на стул, а Биллу предложил прилечь на удобный, мягкий, словно пух, кожаный диван, от которого можно было испытать истинное блаженство.

– Итак, мистер Бенктон, – начал Крис, – как вы сегодня себя чувствуете? Что-то тревожит? Как зрение?

– Неплохо, доктор, – ответил Билл. – Зрение немного лучше, но все равно одна серость. После таблеток становится лучше, но в горле пересыхает. Можно воды?

– Да, конечно! – произнес Крис, протягивая подготовленный заранее стакан с водой.

Милтон ходил из стороны в сторону, внимательно осматривая Билла. Ежедневно через этот кабинет проходят десятки людей, но Бенктон здесь сегодня был особенным гостем. Такой случай в практике Милтона впервые, несмотря на большой стаж работы. Он держал в руках блокнот и что-то постоянно в него записывал. Моментами доктор напоминал уличного художника, рисующего портреты прохожих. Так и было, Криса можно назвать художником, вот только рисовал он нутро человеческое, являющееся истинным лицом каждого.

– Помните, вы называли мне три цифры? – спросил Милтон.

– Да, помню! – ответил Бенктон. – Какую они играют роль?

– Дело в том, – начал Крис, – что человек называет цифры, наиболее точно отражающие его жизнь и судьбу. Я совершенно не удивился вашему ответу. Подняв ваше досье, мистер Бенктон, я узнал, что число четырнадцать означает возраст, в котором ваш любимый брат Чарли умер. Произошло это, когда вам исполнился именно двадцать один год. С тех пор двадцать девятое октября для вас несчастливое. И сегодня, двадцать девятого числа, вам, Билл, исполняется именно двадцать девять лет. Я все верно сказал?

– Доктор, – уныло ответил Билл, – вы правы во всем. Но я называл эти числа, не задумываясь. Не понимаю, как это вышло.

– Я вам отвечу! Ваш разум запоминает лишь самые значимые моменты из жизни. Для вас, к сожалению, эти числа означают неудачу и горечь. Многие мои пациенты называют дату свадьбы, рождения ребенка или смерти близкого. Увы, но мозг запоминает из миллиардов чисел только несколько. И не обязательно, что это будет три цифры. Кто-то и одну с трудом вспомнит, а некоторые умудряются наговорить целый список чисел, каждое из которых что-либо символизирует. Перейдем к другому вопросу. Когда у вас начались проблемы с вашим, так сказать, взглядом на жизнь? Что послужило отправной точкой?

– Я не знаю, как ответить, – говорил Билл, лежа на мягком диване и рассматривая потолок. – С детства моя жизнь не задалась. Меня растила мама, а когда мне исполнилось семь лет, на свет появился Чарли. Я за ним присматривал, любил его, – в это мгновение глаза Билла намокли. – Конечно, где-то я ревновал, так как порой мама ему уделяла больше внимания. Я злился на то, что у соседских мальчишек есть отцы, не мог выдержать того, что в школе меня дразнили безотцовщиной и неудачником. Из-за этого я терял над собой контроль, а последствий, к сожалению, не помню. Все моменты, сопровождаемые этими непонятными приступами, были спонтанны. Доктор, что со мной?

– Понимаете, Билл? – говорил Крис. – Это сложный случай, ответ на который можно вовсе не найти. Я ежедневно обследую десятки пациентов с разными проблемами. В вашем случае ревность не играет никакой роли. Дело в том, что человек способен проявлять агрессию на подсознательном уровне. Ваш разум заставляет вас поверить в то, что вы видите, однако это может быть совсем иначе.

– Я вас не понимаю, – возбужденно произнес Билл.

– Если вы видите только черные и белые цвета, это не значит, что других не существует. Вы же раньше после вспышек агрессии просыпались и видели привычные краски? Поэтому дело здесь в мозге. Именно он отвечает за то, как вы воспринимаете окружающий мир, а глаза являются лишь кинескопом.

– Вы хотите сказать, что я вас обманываю? – занервничал Бенктон. – Думаете, мой мозг придумал эти оттенки, а теперь я от них должен страдать?

– Нет, Билли, – успокаивающе ответил Милтон. – Вы можете видеть мир в тех тонах, какими он перед вами представлен. В данном случае в вашей жизни все не так хорошо, как могло быть. Вы сами строите свою судьбу, оттого и материал может быть разным.

Милтон подошел к Биллу, протянул ему ладонь. На ней лежала таблетка. Доктор просил принять ее. Билл настороженно посмотрел на лицо Милтона, а после на таблетку. Он боялся ее принимать, но доктор утешал, что она поможет ему. Спустя минуту Бенктон с опаской взял красно-белую таблетку, которая в его видении выглядела иначе. Он осмотрел ее со всех сторон, положил в рот и начал рассасывать.

– Билли, – сказал с интересом Крис, – вы ведь хотите вернуться к тому, с чего начинали? Желаете, чтобы жизнь наладилась, стала красочной?

– Конечно! – не задумываясь, ответил Билл.

– Будьте спокойны, не нагружайте мозг проблемами и фантазиями. Вот увидите, это поможет. И не забывайте пить те таблетки, что я вам прописал.

– Хорошо! – сказал Билл. – А что это за лекарство, что я сейчас принял?

– Ничего страшного. Просто конфета! – ухмыльнулся Милтон.

– Мы раньше не встречались? – спросил Бенктон. – Мне ваш голос знаком. Я его раньше слышал.

– Не думаю. Через меня проходят сотни пациентов, но вас бы я запомнил.

– Я вас точно помню. Ваш голос. Он как вспышка в памяти. Мы раньше общались.

– Вы что-то путаете. Вам это приснилось!

– Можно еще один вопрос? Как связаны цифры, что я вам называл, с моим состоянием?

– А вы еще не поняли? Пролистайте всю свою жизнь, совместите значимые моменты с цифрами и все поймете.

Билл начал размышлять. Он вспоминал мгновения, когда был четырнадцатилетним мальчишкой. Ведь именно тогда семейную идиллию и нарушил Джон. В двадцать один год Билл потерял свою семью, но образовал новую. Но что значит двадцать девять? Это не дата дня рождения! Получается, что в этом возрасте будет третий перелом судьбы, который Билл создал в голове.

– Я понял, – внезапно сказал Бенктон.

Милтон безрадостно посмотрел на него. Он знал, что это не последняя их встреча.

Билл и Джессика добрались до дома, где их с нетерпением ждали родные.

– Мой папа Робинзон Крузо, – закричал Чарли, прыгнув на отца.

Однажды Билл читал ему перед сном книгу про Крузо, поэтому мальчик запомнил этого персонажа.

Билл улыбался, видя всех родных. Даже мистер Моррисон зашел на огонек, что редкость. Билл поцеловал бабушек, поздоровался с Филипом и сказал:

– Спасибо, что все собрались! Усаживайтесь за стол, а я отлучусь ненадолго.

Он ушел в ванную, чтобы побриться и принять душ. Билл на людях играл счастливого семьянина, но в душе его творился полный бардак. Он посмотрел в зеркало и подумал:

«Лицо в шрамах, волосы по плечи! На кого я стал похож! Они все там радуются, а я и представить не могу, какого цвета свитер на Чарли и платья на бабушках. Дядя Филип-то, понятно, в своем черном жилете поверх белой рубашки. Он на мое пятилетие в таком же виде приходил».

Холл и большая комната были увешаны шарами, перед Биллом большой стол с разнообразием еды. Бенктон поднялся в комнату Чарли, переоделся в приличную одежду, а через мгновение уже стоял внизу. Джессика подошла к нему со спины и окутала поясницу Билла своими руками. Она держала плоскую, завернутую в разноцветную блестящую бумагу коробочку, поверх которой повязан пышный бант.

– Это тебе, любимый! – прошептала на ухо Джессика и положила подарок в ладони мужу.

Заинтригованный, Билл рассмеялся и начал срывать бумагу. Это была старая выцветшая фотография в деревянной лакированной рамке, под стеклом. На ней Биллу одиннадцать лет, а рядом с ним несколько детей, в том числе и Джессика. Однажды они участвовали в городском спектакле. Две дюжины учеников разных школ собрались на одной сцене. С того дня Билл и начал пускать по Джессике слюни.

– Джесс, где ты ее взяла? – удивленно спросил он.

– Места знать надо, – игривым голосом ответила она.

Билл поцеловал ее и прошел к столу, за которым все сидели в ожидании празднества.

– Дорогая, – сказал он Джессике, – я понимаю, что вы любите меня и цените, но не стоило такой банкет закатывать на мою выписку из больницы.

Гости удивились его словам. Они считали, что Билл не желает никого видеть. Обстановку смог разбавить лишь малыш Чарли. Он вылез из-за стола, подбежал к отцу, протянул ему рисунок и писклявым голоском сказал:

– Папуль, это тебе. С днем рождения!

Билл взял рисунок и начал вглядываться в него. На нем нарисованы папа, мама и обе бабушки на фоне дома и деревьев. Все они держались за руки. Билл сомкнул веки, молчал и пыхтел. Он ушел в ванную. Гости не понимали, что происходит. Перед глазами Билла был абсолютно белый лист. Желтого, салатового и голубого цветов он практически не видел. Мозг заставлял вспомнить тот день рождения, когда погиб Чарли. Эти дни были похожи, что и пугало Билла.

Он моргнул и увидел рисунок, который ему подарил брат. Но на нем Билл видел не себя, а окровавленное злое лицо будто близнеца. Оно скалилось и шевелилось, как живое, как в зеркале.

– Привет, братишка! – сказал противный голос с рисунка. – Ты готов?

– К чему? – спросил Билл.

– Ты знаешь! – ответил голос.

Этот голос был человеческим, отчетливым и устрашающим. Билл понимал, что все это его воображение, но оно ужасало. Встряхнув головой, Билл посмотрел на лист. Он снова бел, как свежий снег. Бенктон отложил рисунок в сторону, умылся и вышел из ванной. Подхватив Чарли на руки, он прошел к столу, словно ничего и не было.

– Что сидим? – спросил он. – Кого хороним?

Мгновенно за столом образовалась общительная атмосфера, бокалы наполнялись вновь и вновь. Билл пытался не подавать виду, что с его зрением проблемы, но в один момент Чарли спросил:

– Пап, как тебе свитер, который мама купила? Нравится?

– Отличный свитер, сынок, – ответил Билл.

– Пап, я просто думал, что синий лучше будет, чем красный, – продолжал Чарли.

– Я тоже так считаю! – ответил Билл.

– Но этот свитер красный, и ты сказал, что он хороший, а я хочу синий, – сказал мальчик.

– Чарли! – крикнул Билл и ударил кулаком по столу. – Мне все равно!

Образовалась неловкая тишина. Филип, до этого обгладывающий весь вечер одну куриную ножку, внезапно замер. Он холодно посмотрел на Билла, встал из-за стола и ушел из дома. Бабушки остались. Они беспокоились за состояние Билла. Чарли, захныкав, помчал наверх.

Вскоре Билл поднялся к нему. Он извинился. После этого взял первую попавшуюся под руку книгу и принялся читать ее. Чарли внимательно слушал, а спустя время спросил:

– Ты нас с мамой не оставишь?

– Что ты говоришь, сынок, – ответил Билл. – Конечно не оставлю! Вы мое все!

Чарли подтянулся и поцеловал отца в щеку. Билл выключил свет и вышел из комнаты. Он посмотрел на лестницу. Перед ним все расплывалось, ступени сливались со стеной. Билл неторопливо спустился в холл.

– Опять все испортил! – сказала Джессика.

– Прости, я очень устал!

Джессика проводила его к дивану. Он лег, а через несколько минут к нему присоединилась и она. Джессика не могла уснуть. Все мысли кружились вокруг работы. Но больше всего она думала о Майке Картовиче. Она боялась видеться с ним, но иного выхода не было.