Против всех правил

Дорогие читатели, в этой книге появляются персонажи из моих книг «Проклятье Клинка Дааран» и «Дар Клинка Дааран». Приятного знакомства с той, кто в других книгах творит историю своими собственными руками. В прямом и переносном смысле!

Оливия

Сложно передать то гнетущее напряжение, которое накрывает зал, стоит лишь человеку масштаба Меган Дааран переступить порог. Она не просто узнаваемое лицо с экранов и обложек журналов. Для кого-то она — символ власти, для кого-то — двадцативосьмилетний зловещий миф. Жена государственного секретаря США. Советник, связанный с самыми влиятельными структурами, куда не ступает ни один журналистский микрофон. Её имя произносят шёпотом, будто боятся, что оно имеет силу само по себе.

И всё же, несмотря на её работу в репутационном кризис-менеджменте — том самом теневом ремесле, где отмываются имена самых одиозных фигур, — народ продолжал её боготворить. Её уважали и даже любили. В Англии её сравнивали с принцессой Дианой — за благотворительность, красоту, стиль и народную любовь. Хотя в отличие от Ди, Дааран не пряталась от грязи — она в ней работала. Очищала имена, вытаскивала репутации из могил, вырезала скандалы из тел новостей, как хирург — опухоли. Она спасала беженцев, помогала детям, устраивала аукционы в помощь больным. Она знала, как подать себя, и как вызвать доверие. Почему её прощали и верили? Никто не мог дать чёткого ответа. Но Дааран была той женщиной, которую встречали поклонами даже в Белом доме.

И вот она здесь. С мужем, в том же ресторане, что и мы. Её высокие каблуки гулко отдаются по мрамору, охрана сомкнулась вокруг неё плотным кольцом. Эти люди не телохранители. Это военные, действующие с точностью и синхронностью, как элитный отряд спецназа.

Они занимают столик в углу зала, но Меган, уловив взгляд — или, скорее, силу присутствия — поворачивает голову. Сначала просто осматривается. А потом замечает...

Рóмана!

Всё её лицо озаряется какой-то слишком личной улыбкой. Мне не показалось — это не было просто «о, знакомое лицо». Она улыбается так, будто у них было прошлое. Или хотя бы — будто она уверена, что у них есть незакрытый вопрос.

Рóман остаётся почти безэмоционален. Его губы не дрогнули в улыбке, взгляд спокойный, даже чуть настороженный. Но всё это длится всего пару секунд — потому что она подходит. Уверенно, красиво, с той самой плавной походкой, которую можно увидеть только на экранах. И кладёт руку ему на плечо.

Она кладет руку ему на плечо?!

Как будто какая-то хозяйка.

Именно в этот момент во мне что-то вспыхивает. До этого я смотрела на неё с восхищением. Она — как икона. Женщина, которую можно повесить на обложку любого журнала мира. И женщина, которой и слово кривое страшно сказать. Она может себе позволить одним звонком отменить любого спортсмена. И не только спортсмена, я уверена.

Её рука на его плече — словно удар по внутренней тревожной кнопке. Мелкий, но звонкий. Я даже не сразу осознаю, что ревную. Но эта ревность — не глупая. Она сдержанная, холодная и точная, такая же, как её пальцы, лежащие на его плече.

— Ролланд, — произносит она с тем голосом, от которого у женщин мурашки, а мужчины забывают, как говорить. — Какая неожиданность.

Он кивает. Медленно.

А потом она поворачивается к нам, и с мягкой улыбкой произносит:

— Добрый вечер. Меган Дааран. Очень приятно.

Очень приятно...

— Добрый вечер, это честь, мисс Дааран, — мягко улыбается Ральф и первым берёт слово, пока я всё ещё не могу полностью собраться с мыслями. — Я Ральф, менеджер Рóмана, это Теодора — его нутрициолог и по совместимости психолог, а это Мэтью, его тренер.

— Рада знакомству, — отвечает она, и её улыбка — не просто вежливая, нет. В ней есть кокетство, уверенность, и тот самый женский яд, который умеет проникать под кожу без всякого разрешения.

А ещё... она всё ещё держит свою ладонь на плече Рóмана. Пальцы почти лениво лежат на его рубашке, обручальное кольцо с огромным камнем — выставлено вперёд. И я замечаю: она не спешит убирать руку, словно это её законное место.

— А вы, кажется... американская молодая гордость, — её голос обращается ко мне, и от этой фразы моё сердце делает паузу. Я не понимаю — это была ирония?

Я заставляю себя улыбнуться.

— Оливия Рэй, — отвечаю коротко, не сводя с неё взгляда.

— Точно, — она чуть склоняет голову набок. Мягко, дружелюбно, с виду непринуждённо.

Но я знаю этот жест. Папа рассказывал об этом, когда говорил о дипломатических приёмах. Это демонстрация «заинтересованности», попытка войти в контакт, расположить к себе. Улыбка, наклон головы — она играет, и делает это мастерски.

— Наша страна гордится тем, что как в мужском, так и в женском теннисе, американцы занимают первое и третье места в мире, — добавляет она, быстро бросив взгляд через плечо, на своего мужа, сидящего с охраной чуть поодаль, — а затем вновь возвращает внимание к нам. Точнее — ко мне.

Я ощущаю её взгляд до самой глубины позвоночника. Он тяжёлый, однако не навязчивый. Словно сканирует меня или ищет что-то под кожей. Я сглатываю.

— Спасибо за такие слова, — это всё, что я могу выдать.

Единственное, с чем я просто не в силах бороться — это с её внешностью. Меган Дааран выглядела, как вышедшая из мрамора Афродита.

Голубые глаза — настолько яркие и ясные, что даже при искусственном свете ловили на себе взгляды. Длинные, изогнутые ресницы отбрасывали лёгкую тень на высокие скулы. Волосы — густые, чёрные, собранные в строгую военную гульку, без единого выбившегося локона. Сочетание дисциплины и женственности, которое невозможно не заметить. Кожа — фарфоровая, но с лёгким, аккуратным оттенком загара, будто она только что вернулась с частной виллы в Амальфи, где позволила себе чуть больше солнца, чем разрешают протоколы.

На ней длинное молочно-белое платье из струящейся ткани — нечто между древнеримской тогой и современным кутюром. Оно мягко облегает фигуру, не выделяя, но намекая. Обволакивает её, словно вторая кожа, спускаясь драпировками с плеча и пряча всё, что может казаться вызывающим. И именно в этом была её сила — она не показывает, но завораживает.

Сейчас она смотрит только на мужчину. И особенно — на одного.

На моего мужчину.

— А что привело Вас в Рим, мисс Дааран? — вежливо, но с той самой едва заметной сухостью, которую я в нём так хорошо знаю, поинтересовался Рóман.

— Медовый месяц, — легко отвечает она, как будто речь идёт не о новой паре, чья жизнь расписана по минутам. — Мы с супругом остановились в Тоскане, но, когда я узнала, что в Риме пройдёт турнир с участием нашей первой ракетки мира, я настояла на поездке. Нам с мужем показалось разумным остаться до финала.

Я не сдерживаюсь, чтобы не вставить слово:

— До финала ещё далеко, вам придётся долго ждать.

Ой...

Нахуя я сказала это, Боже.

— Уверяю Вас, мисс Рэй, — её улыбка остаётся мягкой, но в голосе чувствуется сталь, — я прекрасно ознакомлена с расписанием.

Мне становится не по себе. Как будто этот разговор — тонкая партия в шахматы, где я пока только расставляю фигуры.

Затем она переводит взгляд обратно на Рóмана — уверенно, почти по-хозяйски.

— Я рада снова видеть тебя, Ролланд. Надеюсь, ты снова привезёшь победу на родину. Мы будем в Риме до конца турнира, я обязательно приду на полуфинал... и, уверена, на финал тоже.

Он слегка улыбается и кивает:

— Спасибо. Буду рад видеть вас с мужем на трибунах.

Вот только я не уверена, что он действительно этому рад. Или настолько рад, что и слова лишнего сказать не может.

— Оливия, раз уж речь зашла о турнире... — Меган мягко наклоняет голову, её голос обволакивающе вежлив, но я уже чувствую: вопрос будет с оттенком недоброжелательности. — Я так и не увидела вашего имени в сетке. Вы не участвуете?

— Нет, этот турнир пройдёт без меня, — спокойно отвечаю я, стараясь говорить уверенно, но внутри всё кричит о самосохранении.

— Правда? — её брови слегка поднимаются, будто в искреннем сожалении. — Очень жаль. Вы так ярко стартовали в Австралии, — затем пауза, — хотя, конечно, финал был... нервным.

Вот сука.

Я чувствую, как щёки начинают медленно наливаться жаром. В голове уже строятся варианты ответов — резких, колючих. Но я глотаю их. Просто киваю:

— После Австралии мне был необходим отдых. Нужно восстановиться. Физически и ментально.

— Конечно, — с тем же ласковым голосом соглашается она, и всё же во мне нарастает ощущение, будто я только что сдала какой-то экзамен и получила непрошеную оценку. — Главное — вернуться в нужное время и в правильной форме. Хотя некоторые возможности не любят ждать.

Я не отвечаю. Просто смотрю на неё, сохраняя на лице то же выражение — вежливое и безэмоциональное. Внутри всё кипит, но я не поддамся.

— Ну, — вздыхает она, бросив мимолётный взгляд на своего мужа, — мне пора возвращаться. Очень рада была познакомиться со всеми вами.

— И мы были рады, — коротко отзывается Ральф, вежливо кивая.

— Удачи, Ролланд, — она снова касается его плеча так легко, будто он ей принадлежит. И поворачивается, утопая в охране, которая тут же смыкается вокруг неё плотным кольцом.

Я молчу. Но пальцы под столом сжаты в кулак.

За столом повисает напряжённая тишина. Даже ложки и вилки теперь звучат громче обычного, будто никто не решается первым нарушить молчание. И вдруг Тео, не выдержав, наклоняется ближе к центру стола и шепчет, отодвигая бокал:

— Что это, блядь, было?

— Тише, — спокойно, но жёстко, отзывается Ролланд. — Не здесь.

— А где? — не выдерживаю я, поворачивая к нему голову, глаза горят. — В коридоре? В номере? Или, когда она снова подойдёт к тебе?

— Оливия, успокойся, — говорит он, более мягко, кладя ладонь на моё бедро под столом.

— Твоя... приятельница только что унизила меня на глазах у всех. И ты молчал.

— Она не моя приятельница. И молчал, потому что она... советница президента, — ровно отвечает он, слегка сжав мою ногу. — И давайте, пожалуйста, не будем обсуждать государственные фигуры в общественном месте.

Я отворачиваюсь, чтобы не сказать больше, чем нужно. Я злюсь. Меня будто окатили холодной водой — от головы до пят. Меган Дааран, чёрт бы её побрал, выглядит как богиня, говорит как политик, а колет — как хирург.

— Она будет сидеть на трибуне. Смотреть за тобой. С ним, — бросает Ральф с выражением обречённости, будто речь идёт о надвигающемся землетрясении.

— Она всего лишь женщина, — выдыхаю я и поправляю волосы, стараясь вернуть себе лицо. — Не больше.

— Оливка, забудь, что она тебе сказала, — вступается Теодора. — Её надменность — не твой масштаб. Ты не обязана никому что-то доказывать.

Я благодарно киваю. Кажется, если бы не эти слова, я бы точно взорвалась и вмазала этой выскочке в нос. Вместо этого я просто беру бокал и опрокидываю остатки вина. Да, вечер явно пошёл не по плану.

И, сука, она в Риме. Она будет рядом. Будет смотреть на него, как и я.

ꕤ ꕤ ꕤ

Я определённо перебрала с вином.

После того как Дааран и её супруг покинули ресторан, в зале ощутимо стало легче дышать. Не только мне — лица вокруг тоже будто расслабились. Напряжение ушло, словно кто-то убрал тяжёлую скатерть со стола. Мы закончили с ужином: первое, второе, десерт. Всё было вкусно, но я едва держалась в вертикальном положении. Глаза слепались, живот снова тянуло, ноги ныли, и желания возвращаться на корты после такого насыщенного вечера у меня не было ни на грамм. Единственное, чего хотелось — это оказаться под тёплым одеялом, зарыться в подушки, листать телефон и — да, признаю — почитать пару скандальных статей про Меган Дааран.

Из этих полуразмышлений меня выдёргивает официант, который приносит счёт. Рóман, не моргнув, протягивает свою карточку. Всё чинно, спокойно. Я тянусь за бокалом, делаю ещё глоток... но тут что-то не так. Стекло неожиданно исчезает из моих пальцев. Я моргаю. А потом слышу знакомый голос:

— Хватит, — его шёпот строгий, сдержанный.

Ах, вот кто. Конечно. Ролланд.

— Я отдыхаю, — говорю немного растянуто, всё ещё не понимая, почему меня лишили права на последний глоток.

— Ты пьёшь, как не в себя, Оливия. Прекрати, — его дыхание касается моей щеки, голос строгий, но тёплый.

— Не без повода, — бросаю я почти обиженно.

Он приподнимает брови, не скрывая удивления, а потом — лёгкое движение, едва заметное — и его лицо хмурится.

— Вот как?

— Да, — киваю, чувствуя, как подступает нечто среднее между усталостью и упрямством. — Прости, но я хочу домой.

Я собираюсь встать, но сразу же теряю равновесие: пятка скользит с туфли, и я, как глупая балерина на первом кастинге, хватаюсь за спинку стула и Рóмана. Он почти моментально реагирует, подхватывает меня за талию, не давая рухнуть.

— Я в порядке, — вырывается у меня чуть громче, чем нужно.

Пара голов соседнего столика поворачиваются в нашу сторону, и я внутренне скрежещу зубами от неловкости. Он наклоняется к моему уху, грея кожу своим голосом:

— Тише. Ты в порядке, да.

— Просто устала. Хочу спать, и всё, — выдыхаю я, упрямо держа подбородок высоко.

— Дай ей воды, Рóман, — говорит Теодора.

Он с нежностью поправляет мне прядь волос, подаёт бокал с водой. Я пью, не спорю. Несколько глотков, чтобы убрать горечь из горла и немного успокоиться. А потом тянусь к его руке — не столько ради опоры, сколько ради чего-то устойчивого. Меня действительно чуть покачивает.

— Я хочу в номер. Пожалуйста.

— Хорошо. Конечно, — в его голосе беспокойство, но и абсолютная готовность. Он поворачивается к Ральфу, кивает. — Закажи нам такси, пожалуйста.

— Ты вернёшься? — спрашивает тот, уже тыкая в экран телефона.

— Отвезу её, проверю, чтобы всё было нормально и напишу вам, — отвечает Рóман, глядя теперь только на меня. — А, как договаривались, к девяти — на корт.

— Такси будет через пару минут, — говорит Ральф, не отрываясь от телефона.

— Я могу сама... мне не нужен присмотр. И нянька тоже, — бормочу я, с трудом выговаривая слова. Голос, к несчастью, звучит громче, чем я рассчитывала.

Рóман тут же оказывается рядом и, чересчур спокойно, прикрывает мне рот ладонью.

— Тише, — шепчет он, сдерживая улыбку. — Не привлекай внимание.

Я улыбаюсь — искренне, глупо, чуть виновато — и киваю.

— Обещаю вести себя хорошо.

Он не отвечает, но я вижу, как уголок его рта чуть поднимается. Потом он опускается на корточки и снимает с моих ног каблуки. Я замираю, наблюдая, как его сильные пальцы осторожно расстёгивают ремешки, будто это не я — упрямая, подвыпившая девчонка, а хрустальная статуэтка.

Когда он поднимается, я чуть покачиваюсь, и он сразу подставляет руку, придерживает, словно знал, что это произойдёт.

Такси уже ждёт у входа. Мы медленно направляемся к выходу, и я крепко вцепляюсь в его руку. Много на меня сегодня навалилось — и усталость, и боль внизу живота, и эта проклятая Дааран.

У выхода к нам подходит мужчина в костюме — администратор, судя по всему.

— Всё хорошо? Ей нужна помощь?

Рóман спокойно отвечает:

— Всё в порядке. Я Рóман Ролланд. Мы оба — теннисисты. Она просто устала, был насыщенный день. Я забочусь о ней.

Мужчина кивает, осматривает меня — я делаю вид, что держусь лучше, чем на самом деле — и он отходит, позволяя нам пройти.

На улице уже прохладно, я ощущаю, как тянет от асфальта. Рóман открывает мне дверцу, помогает сесть в машину, а сам садится рядом. Я кладу голову ему на плечо, обнимаю его за руку и закрываю глаза.

Мне просто хочется тишины. И забыть о том, как сильно меня выбило из колеи это столкновение с женщиной, которую я ещё вчера называла иконой.

Я третья ракетка мира. Я не просто сильная — я умею принимать поражения, выносить прессинг, справляться с усталостью. Я не нуждаюсь в снисхождении или утешениях. Я знаю, кто я, и знаю, что нравлюсь ему. Между нами давно не просто искры и нечто мимолётное. Это то, что он не называет словами, но подтверждает каждым своим действием — когда гладит меня по голове, когда смотрит, как будто я его дом, когда не злится, даже если я делаю глупости.

Но.

Сейчас, сидя в этом такси, прижавшись к нему и уткнувшись в его тепло, я чувствую тревогу. Неосознанную, но цепкую. На каком-то животном, интуитивном уровне мне кажется, что между ним и этой женщиной, Дааран, что-то было. Что он когда-то смотрел на неё... может, не так, как на меня, но всё же по-настоящему. Может, я ошибаюсь. Может, я веду себя, как девочка, которую что-то задело, и она сама не знает, почему. Но, чёрт возьми, я имею право так себя чувствовать. Это тоже я. И мои чувства заслуживают места, без осуждения.

— Рóман, прости меня, — шепчу я, стараясь повернуться к нему боком, но он мягко придерживает меня за плечо, не давая отклониться.

— Не извиняйся, — его голос спокоен, но в нём металл. — Просто помолчи. Мы поговорим в номере.

— Я испортила тебе вечер... — шепчу снова. — Тебе и твоим друзьям. Я не такая, ты же знаешь. Просто...

— Это не на тебе, — он почти перебивает, но его голос остаётся ласковым. — Это я тебя потянул. А тебе сейчас нужно только одно — выспаться.

— Прости... — повторяю я, уже не открывая глаз. Я просто прижимаюсь к нему, чувствуя, как пальцы теплеют, как веки тяжелеют, и как в этом его спокойствии мне становится безопасно.

Медленно и сладко сон затягивает меня в себя. И я не сопротивляюсь.

ꕤ ꕤ ꕤ
[Рекомендую к прослушиванию: Wash — Bon Iver]

Я просыпаюсь в прохладе и мраке, медленно потягиваясь в мягкой постели. Простыни приятно холодят кожу, а вечерний воздух с улицы струится в комнату через открытый балкон. Где-то вдали гудят машины, кто-то смеётся на террасе кафе — Рим живёт своей вечерней, почти ночной жизнью, а я... только возвращаюсь в свою.

Проморгавшись, приподнимаюсь на локтях и тут же чувствую, как ткань моей пижамы уютно облегает тело. Ладонь почти рефлекторно скользит к бедру — я в спальных трусиках. Чистая, сухая, переодетая. И... с новым средством гигиены.

Я замираю.

Воспоминания смазаны. Последнее, что помню, — это как я шептала ему в такси, что хочу спать... и как тело стало тяжелеть. Видимо, я вырубилась. А он донёс меня до номера, аккуратно переодел, сделал всё, чтобы мне было комфортно. Не разбудил. Просто... позаботился.

Медленно поднимаюсь, опираясь на ладони, и смотрю по сторонам.

— Рóман? — зову я в полголоса.

Ответом — тишина. Комната пуста. Только лёгкий ветер играет занавесками, и город продолжает шептать мне что-то сквозь ночь.

Я одна.

Я сажусь на край кровати, потягиваюсь и тянусь за телефоном на прикроватной тумбочке. Пол десятого. Вероятно, ребята уехали на позднюю тренировку. Я моргаю, привыкая к мягкому свету, и взгляд цепляется за знакомый силуэт — привезённый с ресторана букет роз на журнальном столике. Как же приятно получать цветы. Особенно такие, и особенно от того, кто не безразличен.

Медленно поднимаюсь, и меня сразу накрывает — в висках стучит тупая боль, отдавшаяся в затылке. Вино было пипец лишним, Оливия. Придерживаясь за кровать, я подхожу к столику, и вдруг замечаю белый бумажный пакет с витиеватым логотипом — что-то итальянское, незнакомое, но явно дорогое. Я опускаюсь на колени, аккуратно подтягиваю его к себе, и в этот момент в голове вспыхивает тревожная мысль: а вдруг он не для меня? Может, это подарок Рóману? Кто-то в ресторане? Кто-то из команды?

Но... если это действительно не для меня — почему он оставил его здесь, прямо рядом с цветами на видном месте? Любопытство в итоге берёт своё, я аккуратно просовываю руку внутрь. Там что-то шуршит — бумага. Белый, ничем не подписанный конверт. Я медлю, но затем быстро его вскрываю.

Внутри — небольшая плотная карточка:

«Самой красивой девушке, которую я когда-либо встречал. Тебя, Оливия, и никого другого.»

Слово «никого» выделено. Подчёркнуто так, будто он знал, что мне нужно это прочитать. Словно он почувствовал, как я сжалась в ту минуту, когда Меган Дааран позволила себе положить руку на его плечо, будто она имела на него права.

Эта записка— ответ. Тихий, но однозначный. И мне становится невыносимо тепло в груди. Я прижимаю карточку к себе, вдыхаю глубже, чтобы не разрыдаться прямо здесь. Ну вот опять. Глупая, чувствительная, растроганная до слёз...

Я откладываю записку, стараясь не прижимать её слишком крепко к себе, чтобы не оставить следов на бумаге, и опускаю руку снова в белоснежный пакет. Там что-то твёрдое, гладкое — продолговатая кожаная коробочка цвета насыщенного рубина. Я поднимаю её, провожу пальцами по бархатистой поверхности, замечая едва заметное тиснение и аккуратно отщёлкиваю маленькую защёлку.

Крышка открывается мягко, с лёгким щелчком, как будто специально создана для моментов, от которых перехватывает дыхание.

Боже...

Внутри — тончайшее золотое ожерелье. Изящная цепочка, будто сотканная из солнечного света, держит подвеску в форме теннисных ракеток, инкрустированных россыпью драгоценных камней. Одна из ракеток — золотая с изумрудом в центре сетки, другая — нежно-розовая, с крошечными бриллиантами и буквенной вставкой: буква «O», выложенная мелкими белыми камнями, словно сияющая подпись, его молчаливое признание. О — как Оливия?

Это невероятно. Украшение выглядит не просто дорого — оно сделано с таким вниманием к деталям, с таким вкусом и символизмом, что невозможно поверить, что это просто подарок.

У меня перехватывает горло. Я просто сижу и любуюсь этим украшением, в котором он соединил всё: моё имя, мою страсть, и нашу историю.

Тепло подкатывает к горлу, будто я вот-вот расплачусь, но не от грусти, а от чего-то гораздо более щемящего — от доброты. От того, что кто-то подумал обо мне настолько. Что вложил в подарок не просто деньги, а... признание. Признание в симпатии. А может, и в большем.

Это ожерелье — оно такое моё. Не просто «красивое», не «модное», а моё. В этой подвеске — я. Мои корты, мои цели, мои чувства. И он...

Я моргаю, чувствуя, что в глазах собираются слёзы. Тепло, волной, заполняет грудную клетку. Как у ребёнка, которому подарили надежду. Всё остальное отходит на второй план — даже головная боль уходит.

Я вытаскиваю цепочку из коробки и дрожащими пальцами пытаюсь застегнуть её у себя на шее. Не получается. Пальцы соскальзывают.

— Сука, — шепчу в нос, смеясь сквозь слёзы. — Давай, Оливия.

Вторая попытка — щелчок. Получилось.

Я встаю, немного неуверенно, подхожу к зеркалу и смотрю на себя. Свет в номере мягкий, уличный шум с балкона приглушён, и в отражении — я. Немного растрёпанная, заплаканная... и счастливая.

Я улыбаюсь, прикрывая рот рукой. И не могу поверить, что наконец-то встретила того, кто умеет... заботиться. Кто может извиниться, когда виноват, кто замечает, когда я загрустила, и кто не молчит.

Я шморгаю носом, стараясь не разрыдаться, и, всё ещё касаясь подвески у горла, подхожу обратно к тумбочке. Беру телефон, сажусь на край кровати, быстро разблокирую экран и, почти не задумываясь, набираю первое сообщение:

«Я открыла пакет, который стоял у роз. Спасибо за подарок, Рорó. Мне очень-очень понравилось украшение!»

Отправляю. Экран гаснет. Но я продолжаю улыбаться, как будто он уже ответил.

Пальцами касаюсь миниатюрных теннисных ракеток, снова и снова. Словно не могу поверить, что они теперь на мне. Что это — мне.

Не удерживаюсь. Разблокирую телефон снова и печатаю ещё одно сообщение, прежде чем успею передумать:

«Когда ты вернешься? Я бы хотела прогуляться с тобой по ночному Риму.»

Нажимаю «отправить», а сердце делает крошечный прыжок. Всё. Теперь — ждать.

Я встаю, будто на крыльях, и почти мгновенно переодеваюсь: мягкая лёгкая рубашка на пуговицах, свободные тёмно-синие штаны, лёгкие макасины на босу ногу. Украшения — аккуратно подбираю кольца, серьги и браслет, не переборщивая, но так, чтобы всё сочеталось. Волосы слегка взъерошиваю, проводя пальцами, и выдыхаю с улыбкой, словно внутренний моторчик счастья запускает во мне новую волну жизни.

Я готова.

Но экран телефона молчит. Сообщений от Рóмана всё ещё нет.

Я снова беру телефон в руки и, поколебавшись пару секунд, решаю не писать, а позвонить Ральфу. Просто чтобы узнать — вдруг они всё ещё на корте, и я зря сижу, наряженная, как на свидание.

Гудки длятся недолго.

— О, привет, — отзывается Ральф бодрым голосом. — Всё в порядке?

— Привет... А вы когда вернётесь? — стараюсь говорить легко, будто это просто вопрос между делом.

— В смысле... вернётесь?

— Ну, с тренировки. Когда она заканчивается?

На том конце провода возникает короткая пауза, а потом он говорит спокойно:

— Мы приехали в отель минут двадцать назад.

Улыбка на моём лице медленно гаснет. Грудная клетка становится тяжелее, словно в неё кто-то вбил гвоздь с изнанки. Я молчу. Не знаю, что сказать.

— Ты тут? Всё хорошо? — мягко переспрашивает он.

— Да, просто... я не знала. Писала Рóману, а он не отвечает. Я подумала, вы ещё там.

Ральф вздыхает.

— Он хотел заскочить в бар на первом этаже, взять воды. Может, кто-то из знакомых попался. Не переживай, правда. Ложись отдыхать. Завтра день будет непростой.

— Угу. Спасибо, Ральф.

— Спокойной ночи.

Я сбрасываю вызов, медленно опуская телефон на подушку. Ощущение неловкости и непрошеной уязвимости расползается по телу.

Что-то не даёт мне покоя.

Если он просто встретил кого-то в баре — почему не отвечает? Ни на первое сообщение, ни на второе. Даже не прочитал. Странно. Я вздыхаю, потянувшись к тумбочке, беру ключ-карту и телефон. Внутри снова всплывает это тёплое ощущение заботы — и тут же разбивается о холодную стену беспокойства. Неуверенность режет тонко, почти незаметно, но больно.

— Что ты делаешь, Оливия? — тихо выдыхаю вслух, упрекая себя.

Я веду себя, как ребёнок. Как ревнивая, неуверенная в себе девчонка. Это просто любопытство, говорю себе. Я не собираюсь устраивать сцену, не собираюсь вмешиваться. Просто посмотрю. Если он с кем-то, даже не подойду. Просто увижу — и обратно, в номер. Вот и всё.

Я закрываю за собой дверь и иду по коридору, притягивая плечи к себе от прохлады. Лифт быстро открывается, я захожу и нажимаю нужный этаж. На экране мигают цифры, а я кладу карту на большой палец и начинаю нервно постукивать ею. Этажи перескакивают с раздражающим щелчком, а с каждой секундой моё тело будто напряжённая струна. Всё во мне хочет выбежать на этот чёртов этаж и сорвать покрывало с реальности.

Двери открываются. Я делаю глубокий вдох. Спокойно. Ровно. Не беги.

Шагнув наружу, я стараюсь идти медленно, не вертеть головой, не выдавать себя. Просто походка девушки, которая решила выпить воды или спросить на ресепшене о чём-то. Но если бы я была героиней фильма — зритель бы уже понял, что я очень плохо играю.

Я выглядываю из-за колонны, стараясь не дышать слишком громко. В баре полумрак, приглушённый свет, отражающийся в бокалах, мягкая джазовая музыка. Посетителей немного, и потому я сразу замечаю его. Рóман.

Он сидит у стойки.

Не один!

Моё сердце на долю секунды замирает, а потом резко ускоряется. Я медленно достаю телефон, открываю камеру и навожу, приближая. Тень сомнения моментально превращается в уверенность — это она.

Меган Дааран.

Точнее, её тень. Закутавшаяся, как актриса, уставшая от славы. Гольф, широкий кардиган, джинсы, низкие кеды. Никаких украшений. Только шляпа, очки и губы, нарочно выделенные тёмной помадой. Маскировка на высшем уровне, но я вижу. Это, сука, она.

И прямо сейчас, на моих глазах, её рука медленно ложится ему на плечо. Плавно, мягко, владельчески.

Грудь сжимает так, будто я проглотила камень. У меня дрожат пальцы. Я слишком хорошо знаю этот взгляд. Она не просто говорит с ним — она проверяет насколько далеко можно зайти. А он... он сидит спокойно. Не отстраняется.

Я хочу вырваться из своей кожи. Я хочу влететь в зал и сказать ей: «Убери свои клешни, сука, он не твой.» Но я стою, стискивая телефон в руке.

Резкий захват за запястье заставляет меня вскрикнуть от неожиданности. Я оборачиваюсь — огромный мужчина в форме, лицо каменное, взгляд — как у палача перед приговором. Он не говорит ни слова. Просто тянет меня прочь, сжимая мою руку так, что кажется, кожа треснет.

— Отпустите! Что вы делаете?! — пытаюсь вырваться, но его хватка как железный зажим. Телефон выпадает из рук и шлёпается экраном вниз на ковёр.

— Помогите! — голос срывается в крик. Я больше не контролирую себя — паника накрывает целиком. — Помогите!

ОСТАВЬТЕ КОММЕНТАРИЙ И ЗВЁЗДОЧКУ (голос за главу)⭐️
Не лучшее знакомство с любимкой Меган, но, я настоятельно рекомендую прочитать её непростую, тяжелую и порой очень несправедливую историю. Это не последняя встреча Меган и Оливии, обещаю. В нужное время Меган разглядит в Оливии то, чего не видит в других и появится, как фея крёстная. Доверьтесь мне и окунитесь в книги «Проклятье Клинка Дааран» (это первая часть) и «Дар Клинка Дааран» (вторая).
Целую❤️