10. Обречённая расцвести
Оливия
После разговора с Ролландом сон стал чем-то недостижимым. Каждое его слово эхом отдавалось в голове, крутилось, повторялось, цеплялось за мои мысли, не давая отключиться. Я ворочалась, меняла позу, но тело никак не могло найти удобного положения. Подушка казалась слишком твёрдой, потом — слишком мягкой. Одеяло душило, волосы липли к разгорячённому лицу, а шея затекла так, будто я всю ночь спала в неудобном кресле.
Я пыталась закрыть глаза, заставить себя расслабиться, но ничего не выходило. Каждый раз, когда я почти проваливалась в забытье, перед внутренним взором снова вспыхивали обрывки разговора.
Что ж... в какой-то момент я сдалась. Прокрутившись в постели, как вша на гребешке, до самого рассвета, я резко села, сбросила одеяло и направилась в ванную.
Сейчас я судорожно укладываю вещи в маленький чемодан, действуя быстро, но осторожно, как будто каждое движение может меня выдать. Сердце гулко стучит в груди, а руки дрожат от напряжения. Я действительно это делаю.
Сегодня я улечу в Рим.
Когда первые лучи солнца пробиваются сквозь шторы, раздаётся стук в дверь.
— Оливия, вставай, — голос Джеки звучит мягко, но требовательно. — Идём на завтрак через пятнадцать минут.
Я быстро запихиваю чемодан в шкаф и подхожу к двери, делая голос слабым и усталым:
— Джеки... — я намеренно протягиваю её имя, прикладывая ладонь к животу. — Мне нехорошо. Живот жутко болит... Наверное, из-за стресса или еды. Можно я немного полежу?
Она молчит пару секунд, будто оценивает серьёзность ситуации.
— Держи, — вдруг говорит она, открывая дверь и протягивая мне телефон.
Я беру его, опуская взгляд, чтобы не встретиться с ней глазами.
— Спасибо...
— Тебе что-нибудь принести?
— Нет, — качаю головой, прижимая телефон к груди. — Я просто полежу, и всё.
Джеки изучает меня взглядом, потом легко трогает за плечо. Фух.
— Отдыхай. Если что-то понадобится, позови.
Я киваю, и она уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь вслушиваясь в тишину. Вроде бы ушла. Когда её шаги окончательно растворяются в коридоре, я разжимаю пальцы, стискивающие телефон, и наконец-то позволяю себе вдохнуть.
Первая часть плана удалась. По крайней мере я надеюсь на это.
Осторожно, почти беззвучно, я наклоняюсь и вытаскиваю из-под заправленной постели вещи, которые приготовила заранее. Тёплая ткань джинсов приятно ложится в руки, толстовка кажется слишком мягкой, но мне сейчас не до комфорта.
Быстро переодевшись, я зашнуровываю кроссовки и проверяю карманы. Телефон, паспорт, деньги – всё на месте. Сердце стучит так, будто я совершаю побег из-под ареста, а не из собственного номера. Абсурд.
Я открываю приложение и вызываю такси до аэропорта. Пока машина в пути, пишу сообщение Рóману:
Оливия: Вызвала машину. Буду через час в аэропорту.
Ответ прилетает почти сразу.
Рорó: Хорошо. Сейчас куплю билет в Рим и отправлю тебе на почту.
Я задумываюсь, представляя, как Жаклин берёт свой телефон, проверяет уведомления на почте и видит билет.
Оливия: Нет! Только не туда! Сестра увидит!
Рорó: Понял. Жди.
И это всё?
Он даже не спросил у меня паспортные данные, не уточнил ни одной детали? Что за хрень? Может, в нём вдруг проснулся маньяк? Хотя... почему «вдруг»? Он им всегда был.
Я просто сижу с этими идиотскими мыслями несколько минут, пытаясь осознать, что происходит, но, когда на телефон приходит уведомление о входящем файле, меня словно накрывает волной.
Я открываю сообщение и замираю. Билет. Первый класс. Боже, Рóман. Он не просто купил мне билет — он сделал это так, как будто не было никаких преград.
Мне приходит уведомление, что такси уже на месте, и я сразу хватаю чемодан, а затем покидаю номер. На голове широкополая шляпа, под которой спрятаны волосы, глаза закрывают солнечные очки, а на лице — полное спокойствие. Или, по крайней мере, его имитация. Мне нужно пройти мимо всех так, будто я просто выхожу прогуляться, а не совершаю побег.
Но едва я заворачиваю за угол коридора, как слышу знакомый голос.
Джеки.
Я резко замираю, сердце тут же начинает колотиться так, что кажется — его стук можно услышать в тишине гостиничного коридора. Она приближается, говорит с кем-то по телефону, и...
Всё.
Мне конец.
Вот сейчас она увидит меня, её взгляд упадёт на чемодан в руке, и дальше по сценарию: отберёт телефон, скажет, что я должна «вести себя как взрослая», а потом запихнёт обратно в номер, объясняя, как правильно Оливии Рэй вести себя.
Я замираю за углом, зажмуриваюсь, готовясь к неминуемой встрече.
Но она... проходит мимо.
— ... нет, не получится. Оливия уже амбассадор марки, мы не можем взять другие ракетки... — голос сестры звучит, мягко говоря, раздражённо.
Я распахиваю глаза и медленно оборачиваюсь. Джеки, спиной ко мне, шагает в другую сторону, активно доказывая что-то в телефон.
И тут же у меня сводит желудок.
Меня буквально тошнит от осознания, что она могла поймать меня. Я смотрю ей в спину и молю Бога, чтобы она не решила случайно оглянуться. Как обычно она говорит обо мне, но не со мной. Я для них — инструмент, ходячая реклама, рабочая лошадь, которой можно распоряжаться.
Как же это всё достало...
Когда Жаклин наконец скрывается за углом, я снова начинаю двигаться. Сердце колотится так, что я почти не слышу собственных шагов. Руки дрожат, ноги слабнут. Но лучше так, чем сидеть в номере, деградируя в ожидании, пока этот уёбок-Нилан поправится.
Блядь. Так бы и задушила его.
ꕤ ꕤ ꕤ
Аэропорт встретил меня привычной суетой: люди с чемоданами, гул голосов, запах кофе и обмоток на чемоданы. Я старалась держаться уверенно, но внутри всё ещё трясло. Меня мог узнать кто угодно, но я просто шла вперёд, стараясь не выделяться.
Сдавая багаж, я чувствовала, как напряжение потихоньку спадает. Чем ближе я была к самолёту, тем меньше оставалось шансов, что меня остановят и заставят вернуться. На фэйс-контроле я натянула самую расслабленную улыбку и опустила голову, чтобы не привлекать внимания. Сотрудник проверил паспорт, пробил билет и жестом указал проходить дальше. Всё. Я прошла.
Теперь только посадка, кресло в первом классе и шестнадцать часов на осознание того, что я вообще творю.
Моя семья. Карьера. И... отношения с Ролландом. Хотя как это можно назвать отношениями? Стоп. Оливия, почему ты вообще думаешь о каком-то гипотетическом «быть с ним»? У нас не может быть никакого будущего.
Он слишком взрослый. Когда я ещё только училась правильно держать ракетку, он уже выигрывал турниры и разбивал сердца поклонниц по всему миру. Когда я делала первые шаги в профессиональном спорте, он уже был на вершине, пропитан славой, деньгами и той безразличной самоуверенностью, которая всегда сопровождала его. Бабник. Эгоист. Человек, привыкший, что весь мир крутится вокруг него.
Но почему тогда он говорит со мной так, будто знает, как мне больно? Почему его голос одной ночью смог успокоить то, что никто другой не мог заткнуть во мне неделями? Почему он подложил письмо, надеясь, что я прочитаю его и услышу? Почему он поднял руку на Нилана перед всей моей командой, зная, что это может выйти ему боком?
Зачем ему я? Девочка, которой только предстоит вписать своё имя в историю тенниса. Девочка, зажатая между карьерой, семьёй и контролем, из которого я вот-вот выскользну.
Я не понимаю его. Не понимаю его намерений.
Да и своих тоже.
ꕤ ꕤ ꕤ
Шестнадцать часов в самолёте тянулись мучительно долго. Я успела пересмотреть кучу фильмов, переслушать весь свой плейлист, сделать пару снимков из иллюминатора и даже поговорить с соседкой — женщиной лет пятидесяти пяти, которая оказалась удивительно приятной собеседницей.
Она рассказывала о своей жизни в Риме, о муже, который занимается пасекой, и о своём любимом деле — садоводстве. Я, конечно, не могла не спросить, что привело её в Австралию, и её ответ меня удивил. Оказывается, она летала за особым видом цветов, редким и дорогим, чтобы попробовать вырастить их в римском климате и потом продавать за сумасшедшие деньги. Называется он Анигозантос, а если попроще, то «лапа кенгуру».
Я слушала её и ловила себя на мысли, что в какой-то степени завидую таким людям. Тем, кто нашёл свой уютный уголок в мире, у кого есть дом, любимое занятие, семья, стабильность. Она могла путешествовать, заниматься тем, что ей нравится, и наслаждаться жизнью без бесконечной гонки, давления и страха оступиться. Счастливая...
В целом, полёт оказался долгим, временами нудным, но в то же время неожиданно познавательным. За эти шестнадцать часов я узнала о цветах больше, чем за всю свою жизнь.
Получив багаж, я поспешно вышла из аэропорта и буквально запрыгнула в первое попавшееся такси, назвав адрес отеля. Водитель, улыбаясь, сразу же начал говорить что-то на итальянском, но я только растерянно покачала головой и вежливо ответила:
— Mi dispiace, non parlo italiano.
Он усмехнулся, что-то пробормотал, но продолжил говорить, словно надеялся, что я хоть что-то пойму. Я улыбалась в ответ и время от времени кивала, делая вид, что хоть немного улавливаю суть его слов.
Когда машина наконец подъехала к отелю, я поспешно расплатилась, взяла чемодан и, прикрывая нижнюю часть лица ладонью, быстро направилась внутрь, стараясь не привлекать внимания. В холле было просторно и тихо, но я всё равно чувствовала, как на меня смотрят.
На ресепшене молодой администратор поднял на меня взгляд и вежливо поинтересовался:
— Добрый вечер, синьорина. У вас бронь или вы хотите заселиться?
Я сглотнула, чувствуя, как лицо мгновенно вспыхивает, и выдавила:
— Меня... э-э... уже ждут в номере.
Администратор слегка улыбнулся, явно развлекаясь моей реакцией, а я мысленно проклинала себя за эту формулировку. Чёрт, это прозвучало так, будто я не просто гость, а... Нет, даже думать не хочу. Судя по выражению его лица, он, вероятно, видел немало девушек, входящих сюда поздно ночью «к тем, кто их уже ждёт». Но объяснять, что я не эскортница и не девушка по вызову, я, конечно, не собиралась. Какое вообще мне дело до его догадок? Пусть думает, что хочет.
Администратор набрал номер, дождался ответа, коротко кивнул и, кладя трубку, сказал:
— Всё в порядке, вас ждут.
Я медленно иду по коридору, едва слышно шепча номера комнат, пробегая глазами по золотистым табличкам на дверях. Вот он. Я останавливаюсь перед нужной дверью, осматриваюсь по сторонам, будто боюсь, что за мной следят, и аккуратно стучу.
В ответ — тишина. Но я чувствую, что он уже здесь, стоит за дверью, наблюдает за мной через глазок, и, чёрт бы его побрал, просто тянет время, развлекается.
— Ролланд, открывай, мать твою! — угрожающе шепчу я, чувствуя, как раздражение накапливается с каждой секундой.
Я не ошиблась номером, это точно. А когда дверь наконец приоткрывается, и я слышу знакомый, ненавистно-любимый смех, моё терпение лопается.
Рóман стоит в дверном проёме, расслабленный, в длинном халате, явно только что после душа. Волосы всё ещё влажные, а от его тела исходит запах дорогого мыла и чего-то ещё — чего-то, что пахнет слишком привлекательно для человека, которого мне хотелось бы ударить сейчас чемоданом.
Ему просто повезло, что меня буквально вырубает от усталости. Чудовищный перелёт, затянувшееся ожидание, незнакомый язык, поездка с водителем, который болтал без остановки, эта чёртова шляпа, прилипшая к волосам, неудобные джинсы, администратор, который смотрел на меня так, словно я какая-то содержанка... И, конечно, главное — месячные, которые должны начаться со дня на день, добавляя к этому хаосу ещё и гормональный шторм.
Я просто стою, смотрю на него, а потом, словно выключенная, опускаю голову, зажмуриваюсь и... отпускаю чемодан из руки. Он падает на пол с глухим звуком и...
Слёзы начинают литься сами по себе.
Я не всхлипываю, не дышу судорожно, просто позволяю им катиться по щекам, потому что больше не могу сдерживаться. Это не истерика, не нервный срыв, а обыкновенное облегчение. Я добралась. Наконец-то. К кому-то, кто не пытается контролировать каждый мой шаг, не осуждает и не диктует, как мне жить.
Я так долго сдерживалась, что сейчас даже не стыдно. Пусть видит. Пусть делает с этим, что хочет. Ролланд, в отличие от всех остальных в моей жизни, не делает глупых замечаний и не унижает меня.
— Рэй, не затопи мой номер, — негромко говорит он с улыбкой, заключая меня в крепкие объятия.
Я зарываюсь лицом в его грудь, чувствуя, как его руки смыкаются вокруг меня, словно защищая от всего мира, и рыдаю ещё сильнее. Теперь уже взахлёб.
— Я так рада, что доехала... — выдавливаю я между всхлипами.
— Ты в Риме, оливка. Всё в порядке, — тихо отвечает он, снимая с меня шляпу и проводя рукой по волосам, мягко, успокаивающе.
В его прикосновении нет ни намёка на похоть или игру. Простая человеческая забота.
Это совершенно не похоже на него.
Конечно, я не сомневаюсь, он ещё найдёт способ вставить свои пять извращённых копеек сегодня — это же Ролланд. Но пока что я просто позволяю себе утонуть в его объятиях, посреди пустого коридора, и впервые за два месяца дышу полной грудью... свободной.
— Ты голодна?
— Не знаю, — вру я, стараясь звучать непринуждённо.
Глупо отрицать очевидное. Особенно после всего, что между нами было. Я была голой перед ним, чувствовала его руки, его губы. И теперь мне стыдно просто сказать, что я хочу есть?
Детский сад, Рэй, честное слово.
— Оливия, — повторяет он, отстраняясь и глядя прямо в глаза. — Ты хочешь есть. Теперь вижу.
Мне даже отвечать не пришлось.
Рóман молча разворачивается, идёт к телефону, поднимает трубку и начинает говорить с кем-то из отеля. Я не слышу весь разговор, но понимаю, что он заказывает ночной ужин.
Я сажусь на край кровати, стараясь не ощущать себя гостьей в его номере, хотя именно так себя и чувствую. Всё ещё чужой, немного потерянной. Я не была с ним рядом два месяца, и теперь мне даже неясно, как вести себя.
В кармане джинсов снова вибрирует телефон. Я достаю его, даже не заглядывая на экран, потому что знаю, кто это. Джеки. Очередной звонок, который я проигнорирую. Но теперь, наконец-то, могу сделать то, чего так хотела. Я нажимаю кнопку, переключая телефон в авиарежим. Всё. Больше ни звонков, ни сообщений, ни контроля.
— Еда будет через минут сорок, — голос Рóмана возвращает меня в реальность. — Ночью на кухне меньше персонала, так что придется подождать. Если не сможешь — скажи, я отправлю Ральфа за бургером или чем-нибудь подобным.
Я качаю головой.
— Не стоит. Я подожду.
Он кивает и переводит взгляд на меня, словно оценивает моё состояние.
— Прими душ. Расслабься. Поешь, а потом мы поговорим.
Я не знаю, что мне больше нужно — ужин или этот разговор, но соглашаюсь:
— Да, спасибо.
— За что?
— За это, — я жестом показываю на номер. — И за то, что не бросил.
— За это не благодарят, — он улыбается.
Я поднимаюсь, достаю из чемодана чистую толстовку, нижнее бельё, косметичку.
— Я мыться, — бросаю через плечо и скрываюсь в ванной.
Вода обжигающе горячая, но я не уменьшаю температуру. Мне нужно смыть с себя эти дни, недели с Ниланом, и весь чертов контроль родни. Я мою волосы, смываю напряжение с тела, покрываю кожу лосьоном с запахом оливок.
Это мой самый любимый аромат.
Я усмехаюсь сама себе, надевая белые трусы-шорты и серую толстовку. Волосы слегка подсушиваю полотенцем, наношу крем на лицо, маску на губы, а затем приглаживаю брови гелем.
Зачем? Не знаю. Наверное, просто хочу выглядеть свежей.
Или... красивой.
Поставьте звёздочку пожалуйста и напишите комментарий❤️