Искушение/18+

Судьба - коварный игрок. Не стоит ее недооценивать. 

Моя мама обожала готовить. Она делала это  постоянно:когда ей было грустно, хорошо, тоскливо, радостно. Были ли у нас проблемы или их не было - она готовила. Я тоже переняла эту привычку. Чтобы в моей жизни не случилось, я всегда находила утешение возле духовки, сооружая различные торты, которыми потом радовала близких и коллег. Но последнюю неделю во мне не было сил, чтобы я могла поднять свое бренное тело. И все же я сделала это. 

Мама и папа сначала сидели за столом, внимательно наблюдая за мной, но на некоторое время я всего лишь застыла, думая о своем, и очнулась лишь только тогда, когда они вышли из помещения, оставив меня одну. Они пытались подключить моих братьев, чтобы те хоть как-то отвлекли меня, но я отказывалась разговаривать с кем-либо. Язык присох к небу. Откровенно говоря, меня это устраивало. Голова жутко болела, в груди все ужасно ныло. 

Я старалась не смотреть на часы и календарь, чтобы лишний раз не вспоминать о том событии, которое должно произойти сегодня, но взгляд сам утыкался в телефон. 

Я потерла лицо руками, закрыла глаза, посчитала до десяти, громко выдохнула и принялась смешивать ингредиенты.Точные, размеренные движения превратились в неловкие, неуклюжие, из-за чего все из рук валилось. Я разбила три яйца, когда уронила их на пол, рассыпала сахар, сломала лопатку, высыпала муку в миску, в которой оттаивало мясо для сегодняшнего ужина. 

Ударив рукой несколько раз по столу, я закрыла глаза, потерла их, открыла окна, впустив холодный ветер и сделала несколько глубоких вдохов. Взгляд невольно упал на дерево, на котором одинешенько трепетал пока еще зеленый листок. Вспомнились его глаза. Я отошла от окна, спряталась за стеной, громко переводя дыхание.

Собравшись силами и духом, вновь принялась смешивать ингредиенты, делая традиционные имбирные пряники, которые намеревалась сегодня целый день украшать. Мамина подруга, миссис Робертс, которая держит свою пекарню, попросила меня помочь ей: на день рождения ребенка понадобилось триста пряников, двести из которых испечет она со своей помощницей, а сто - я. Включив современную классическую музыку, я вновь погрузилась в процесс. Корица приятно пахла, напоминая мне о моем любимом празднике - Рождестве. 

Когда дело наконец дошло до теста, я облегченно выдохнула, на лице даже появилась тень робкой улыбки. Замешивание теста - особый вид удовольствия. С ним нужно обращаться нежно, легко, не бить, не вымещать свою боль, а напитывать своей любовью, радостью к жизни, рассказывать ему смешные и добрые истории, чтобы оно потом, когда человек положит его, готового, в рот, смогло позволить ему почувствовать ту любовь, с которой оно было выпечено. 

Но сейчас я не могла говорить с тестом, не могла гладить эти мягкие бочка, танцевать для него, петь ему, смеяться - я плакала. Мяла тесто и плакала, переворачивала и всхлипывала, вытирая слезы о края кофты, трогала его и понимала, что у меня нет сил, что позволят сделать из этой массы нежные, тающие во рту пряники, которые должны были порадовать ребятишек. 

Я обернулась, не скрывая того, что печаль вновь победила меня, и увидела своих родителей, которые молча надевали фартуки. Они поочередно вымыли руки и встали около меня, ожидая приказаний. Мои губы задрожали.

- Мы рядом, малышка, - тихо произнес папа. - Мы будем рядом столько, сколько тебе это будет нужно. 

Я благодарно кивнула ему и показала на тесто, стараясь держать дрожащую руку ровно. Папа стал месить тесто, а мама села рядом. Ее помощь понадобиться позже. Я закрыла глаза, позволив моему воображению перенести меня на многие годы назад. 

Шел снег. Он падал хлопьями на лицо, застревал в бровях и ресницах. Небо темное, солнце едва проснулось. Мне было восемнадцать, меня ждали выпускные экзамены. Я шла в школу по давно уже знакомой тропинке, глядя на дома, что стояли здесь еще тогда, когда меня в помине не было, и испытывала какую-то непонятную грусть, даже тоску по тому, чего еще нет, по тому, чего уже не будет.

Тогда меня встревожила одна мысль: время быстротечно. Оно ускользает от тебя, просачивается, словно вода сквозь решето. Да. Я только недавно была еще ребенком, для которого море по колено, для которого открыты все дороги. Ничто, абсолютно ничто не являлось для меня препятствием, юной девушки, страждущей нового, неизведанного. Любая моя мечта...Я свято верила, что смогу воплотить любую свою мечту, добиться поставленной тобой цели только потому, что ее захотел я. У других может не получится, но у меня обязательно получится.

У меня столько надежд, столько мечт...Кто сможет их разрушить? Кто сможет заставить меня усомниться в них? Никто! Я же так сказала! Я же так захотела! Но жизнь...

Она может.

Я повзрослела, и мои надежды, словно листья на деревьях в осеннюю пору, увядали. В какой-то момент я осталась ни с чем. Голая. Обнаженная перед другими. Уязвленная. Сломленная. Наступила зима, что проверяла меня на прочность, испытывала волю, смелость, терпение, доброту. Меня накрыло состояние угнетения, подавленности, кажется, что мне никогда не избавиться от этого. Небо темное, солнца нет. Рассвета нет, а я ждала и ждала. И так и не дожидалась. И нет, я говорила не о зиме, осени, небе и рассвете - я говорила о жизни.

***

- Не надо обращаться со мной как с маленьким, - проворчал я, когда Харви насильно посадил меня в кресло-каталку. - Я не больной!

- Ты больной на всю голову! - буркнул Харви и так толкнул коляску в сторону лестницы, что я чуть не вылетел из него и не распластался перед швейцаром, глаза которого в этих очках походили на совиные. 

- Следи за словами, Пухля! - я нарек его именем хрюшки, что была любимицей у Мэйбл из "Гравити Фолз". Харви больно ущипнул меня, и я со всей дури ударил его по руке, довольно улыбнувшись, когда он ахнул от пронзившего его "удовольствия". -  Извращенец.

Джейми рядом аж поперхнулся от смеха, но тут же принял серьезное выражение лица, когда увидел недовольную обращением со мной Валери.

- Звездочка моя, - прохныкал я, - они всю дорогу обращались со мной дурно!

Валери шикнула на Харви и Джейми, те ошарашенно переглянулись и выпустили коляску из рук. Я почувствовал, как она крениться в сторону из-за неровной дороги, и громко воскликнул:

- Алло, тачку угоняют!

Лукреция тут же схватилась за ручки коляски и недовольно насупила брови, поглядывая на Джейми и харви. Эти двое пали в немилость. А нечего было издеваться над мной с самого утра.

- Видел бы ты себя вчера, - хрюкнул от смеха Джейми, - язык вывалился, глаза вытаращенные, голова болтается из стороны в сторону... УМОРА!

У нас была давняя традиция посмеиваться над моими приступами, чтобы не впадать в то уныние, в которое мы все скатывались, когда я впервые столкнулся с этой угнетающей голову заразой. 

- Ты бы себя видел в это время, - усмехнулся Харви: - был больше похож на мужика, который стоит рядом с рожающей симкой из Симс.

Харви стал смешно показывать их телодвижения, и я прыснул со смеху.

- Вот это реально умора! - воскликнул я, смеясь как осел.

Джейми, Лукреция и Валери не выдержали, захохотав во все горло. К смеху осла присоединился смех чайки, исходивший от Валери. Свой своего видит издалека. Обмениваясь шуточными репликами, мы наконец поднялись к моему номеру, в котором за столом сидела женщина.

Не веря своим глазам я бросился к ней, схватив в плен своих объятий худую старушку, которую я называл так в шутку еще с малых лет. Несмотря на прозвище, эта женщина, вдохновлявшая меня на противостояние отцу, была до невозможности красива: ее  глаза-хамелеоны, становившиеся в зависимости от света то-серо-зелеными, то серо-голубыми, то голубо-зелеными с материнской нежностью смотрели в мои, мягкие губы  с едва заметным луком купидона растянулись в ласковой улыбке, еще больше заостряющей ее высокие скулы и подчеркивающей точеный подбородок. Среднего роста, она едва доходила мне до плеч на невысоких каблуках, на которых неизменно ходила всю жизнь. Пряди светлых волос были аккуратно сложены в пучок, и лишь две спереди опускались на лицо, касаясь ее нежной чуть морщинистой кожи. 

Я отвел их в сторону, с любовью глядя на ту, что родила меня и сделала таким, какой я есть сейчас, - на свою маму.

- Я скучал, родная, - счастливо сказал я, вновь прижимая к себе благоухающее тело.

Сколько помню себя, она всегда пользовалась одним и тем же парфюмом, так искусно нанося его, что само это действие превращалось в целое зрелище, от которого невозможно было оторваться. Взглянув на меня и ничего не сказав, она обхватила мое лицо руками, внимательно осмотрела его, и только тогда я заметил, как накрашенные едва заметной розовой помадой губы подрагивают, как в этих бездонных глазах плескаются материнские переживания, что мучали ее на протяжении долгого времени, как эти руки, что с трепетом касались моей кожи, то сжимались, то слабели от невысказанных чувств.

- Мама? - озадаченно выдохнул я.

- Я знаю, что было сегодня ночью и где ты был все это время, - произнесла она тем голосом, которым пела мне песни, когда мои сны оборачивались кошмарами, тем голосом, которым она читала мне сказки, когда мне хотелось мечтать, тем голосом, которым она шептала мне сладкие речи после побоев, коими одаривал нас отец, когда был не в духе. - Как ты себя чувствуешь? Что сказал врач?

Я улыбнулся, широко, радостно, покачал головой и вновь прижал к себе свою волшебницу.

- Ты моя суетная, заботливая, переживающая, - проворковал я.

Наши объятия стали теснее, руки ее блуждали по моей спине.

- Ты похудел, - заключила она настороженно. - Это нехорошо. Ты плохо ешь?

Я рассмеялся, звучно поцеловав маму в лоб и с нежностью провел костяшками пальцев по ее угловатому лицу. 

- Мам, со мной правда все в порядке, - я щелкнул ее по носу, и мама, хохотнув, сжала его.

- Ты не обманешь меня, сынок, - тихо прошептала она, глядя на моих друзей, что стояли рядом и улыбались. - Я по глазам твоим вижу, что что-то не так.

Я постарался не выдать свое состояние, дабы не подтвердить подозрения матери, но выдохнул резче, чем должен был. 

- По кому тоскует твое сердце? - спросила меня она, и я пораженно уставился на нее. Как эта женщина понимала, что со мной происходит в определенный момент жизни? - Ты до сих пор не можешь..., - она искоса взглянула на моих друзей и подошла ближе, произнося шепотом: - отпустить Джейн?

От отвращения при мысли об этой чокнутой меня аж передернуло.

- О Боже! - воскликнул я.- Да как ты могла подумать об этом?

- Чщ-щ-щ, -шикнула на меня мама, и я, как послушный мальчик, понизил голос, правда, рассмеявшись.

- Меня уже давно не привлекает Джейн, доктор Ватсон. Неужели ваши сведения устарели?

Она хохотнула, прикрыв рот рукой. Когда мама читала книги Конан Дойля, она всегда была доктором Ватсоном, а я мистером Холмсом (P.S. Так получилось, потому что я на тот момент плохо читал, а повествование ведется как бы от лица доктора). Поэтому я во время нашего вечернего чтения неизменно сидел с важным видом с трубкой во рту и перебивал маму своими блестящими догадками, которые в конце концов доводили ее до приступа истерического смеха. Вот такой я был озорной мальчишка.

- Это действительно так, Эйден? - все же допытывалась мама.

Я поспешил ее успокоить:

- Если бы это было не так, мы бы сейчас с тобой тут не сидели: я, как обезумевший влюбленный мужчина, молил бы на коленях  Джейн сбежать со мной и обвенчаться в какой-нибудь деревенской церквушке, а после выпить со мной эль и танцевать средневековые танцы, но так как мы живем в двадцать первом веке и эль уже не тот, не бывать моей свадьбе в какой-нибудь церквушке, где старый священник обвенчал бы нас и благословил на пару чудесных детишек.

Как бы мама не пыталась сдержаться, у нее это не получилось и она захохотала во все горло, в конце концов прислонившись к моей груди лбом, чтобы не упасть от охватившего ее веселья. 

- Ей Богу, время только десять утра, а ты, София, уже выпила и потому такая? - я немного повертел у виска, чем насмешил ее еще больше.

Лукреция рядом тоже засмеялась. Моя мама еще не знала, что она станет ее невесткой. Этой новостью я, пожалуй, ошарашу ее сегодня вечером.

- Ну что, молодежь, - обратилась к нам София Янг, глава нашего семейства и моя гордость, - пора собираться на свадьбу. Кто отвезет нас в салон?

Я, Джейми и Харви переглянулись, как бы молча сваливая друг на друга эту непосильную ношу, как вдруг гаденыш Джейми заговорил:

- Я не брал свои права, поэтому, к сожалению, не смогу здесь помочь, - он почесал за ухом и сделал виноватый вид. 

Вот актер! Ну что за актер! Гле-то от смеха умер один Станиславский. Мы с Харви переглянулись, и он почему-то ехидно улыбнулся, проводя проколотым языком по нижней губе.  Что задумал этот Пухля?

- Джейми, ты уверен? Кажется, ты брал их, - Харви вытащил из кармана бумажник и достал оттуда блестящую карточку, что была свидетельствовала о наличии у Джейми международных прав. 

Я незаметно для всех шлепнул Харви по заднице и еле сдержался, чтобы не захохотать прямо здесь при виде ошеломленного Джейми, губы которого беспомощно то округлялись, то вытягивались в линию. Валери молча уставилась на Джейми.

- Ладно, - обреченно выдохнул он, - я отвезу вас в салон.

Харви за нашими спинами дал мне пять и кинул права в сторону Джейми.

- Чао, Бамбино, - злорадно кинул я Джейми, показавший нам средний палец и вышедший из комнаты, чтобы помянуть свободное время, которое он мог пролежать в кроватке.