5. Я хочу попробовать быть бегуном.
Келли — день.
Я не спрашивала ни о чём.
Не просила показать, не мешалась под ноги. Просто смотрела.
С самого утра — с того момента, как Чак проводил меня обратно от костра, — я не сказала ни слова.
Зачем говорить, если можно слушать?
Мир здесь дышал по-своему.
Деревянные постройки, гаммаки, пыльные тропинки между секторами. Кто-то тащил ящики, кто-то чинил ограду, кто-то резал ветки, кто-то мыл что-то в ручье. Каждый — на своём месте.
И всё это — без команд, без ругани, почти молча.
Как будто каждый уже давно знает, где его зона.
Как будто всё это — замкнутый механизм.
И я — единственная лишняя деталь.
Но никто не прогнал.
И это давало возможность смотреть.
Я выбрала место повыше — бочку у хижины — и просто сидела.
Изредка кто-то бросал взгляд.
Некоторые — открыто, как Галли.
Другие — украдкой, как Чак или Фрайпан.
Но я делала вид, что не замечаю.
А сама — впитывала.
Глэйд был разбит по секторам.
Я быстро поняла, где примерно кухня, где загон, где сад, где жилые постройки. Там — гаммаки. В основном натянуты между деревьями или под навесами. Почти у каждого свой.
Меня, видимо, поселили в хижине из-за того, что я девчонка. Условное «особое обращение».
Но я не обманывалась.
Это не привилегия. Это наблюдение. Они просто не знают, что со мной делать.
И правильно делают.
Я сама не знаю.
⸻
День тянулся, как вязкая тень.
Солнце пекло, земля пылила. Я всё это чувствовала на коже, но не уходила.
Кое-кто уже перестал обращать на меня внимание.
И это было хорошо.
К вечеру я знала:
— кто и что таскает,
— кто кому подчиняется,
— кто в какой группе,
— кто куда уходит,
— кто говорит громче всех,
— кто держится в тени.
И ещё — что ворота в Лабиринт открыты с утра до вечера.
А потом — с грохотом захлопываются.
Минхо туда уходит. Бегун.
Его зовут чаще всех. К нему слушают.
Он возвращается позже остальных.
И он не улыбается.
Я не знаю, почему...
Но я уже чувствую: это — то место, где я должна быть.
⸻
Минхо — вечер.
Воздух выжигает лёгкие.
Я вхожу в Глэйд, ноги гудят, футболка насквозь мокрая. Сзади — Бен и двое младших.
С нами сегодня почти не случилось беды. Но всё равно устал, будто прошли десять миль в аду.
Стук.
Двери Лабиринта захлопнулись. До завтра, ублюдок.
Я вытираю лоб. Медленно прохожу по поляне. Парни уже идут к костру, я — последним. Как всегда.
Пока ворота не закрыты, я не расслабляюсь.
И вот теперь — можно.
И я её вижу.
Она снова там.
Та, что появилась вчера.
Келли.
Сидит ближе к огню.
На этот раз — не сжата, не прижавшая колени к груди. Ровно. Спокойно.
Смотрит.
Не на нас, не в пустоту, не в небо.
На Лабиринт.
Я замираю на миг.
Она видит, что я смотрю — и не отводит взгляда.
Хм.
Я подхожу ближе. Костёр потрескивает. Фрайпан снова раздаёт миски. Кто-то шутит, кто-то ругается.
Она сидит, будто ждёт.
— Удобно сидится? — кидаю ей с усмешкой. — Весь день, говорят, просидела.
Она смотрит на меня. В глазах не вызов, не страх.
Что-то другое. Тихое. Сосредоточенное.
— Я наблюдала.
— Это я заметил. И?
Она не отводит взгляда.
— Я хочу попробовать быть бегуном.
Я моргаю.
И смеюсь.
Не громко, без издёвки. Просто...
Я только что вышел из Лабиринта с отбитой ногой Бена и двумя новыми порезами на себе, а она — хочет стать бегуном?
— Это не прогулка, сладкая, — говорю я, чуть насмешливо. — Там умирают. Не потому, что глупые, а потому, что даже самые быстрые не всегда успевают.
— Я быстро бегаю, — отвечает она. — И у меня хорошая память.
Я чувствую, как несколько голов поворачиваются.
Фрайпан, Ньют, даже Галли с краю поднимает бровь.
Я прищуриваюсь.
— Ты не знаешь, что там внутри.
— А ты не знаешь, на что я способна.
Пауза.
Тихо.
И мне впервые за долгое время... интересно.
Не раздражающе, не настороженно.
А по-настоящему.
Я кладу руки на бёдра.
Смотрю на неё.
— Завтра с рассветом — пробежка вокруг Глэйда. Без скидок.
— Хорошо.
— Я не буду снисходителен.
И она не моргнула.
Не свела глаз.
Не сжалась в жалость.
Вместо этого — выдохнула коротко, почти сердито:
— То, что я девушка, не означает, что я слабая.
Пауза.
Я нахмурился.
Кто-то за моей спиной шумно втянул воздух.
Наверняка Галли, он уже стоял на грани, чтобы что-нибудь ляпнуть.
А она стояла напротив. Прямая. Спокойная. В глазах — стальной блеск.
Как будто сказала не для того, чтобы защититься, а чтобы обозначить: это не обсуждается.
Я криво усмехнулся.
— Никто не сказал, что ты слабая.
— А «сладкая» — это что тогда? — её голос стал тише. Острее.
Я чуть приподнял бровь.
— Просто слово. Не придавай значения.
— А вот я придаю. — Она наклонила голову вбок, точно так же, как вчера, когда впервые поймала мой взгляд. — Советую думать, прежде чем говорить.
На пару секунд стало тихо.
Проклятая пауза.
Она сделала шаг ближе, будто нарочно.
— «Сладкая», говоришь?..
Пфф. Нашёл, кого так назвать.
Я открыл рот, чтобы сказать что-то — хоть что-то.
Но не успел.
Сначала она усмехнулась.
Мелко. Раздражающе. Нарочно.
Потом — повернулась.
И, уходя в сторону хижины, бросила через плечо:
— Сладкий.
Чёрт.
Слово ударило точно между рёбер.
Не громкое. Но с оттенком.
С издёвкой. С тем самым тоном, от которого у тебя мгновенно пересыхает горло, и ты не можешь понять — тебя высмеяли или пригласили в игру, где ты не знаешь правил.
Я стоял, глядя ей вслед.
Шаг за шагом она уходила — спокойно, будто ничего не случилось.
Платье — нет, не платье, рубашка до колен. Волосы чуть взъерошены. Движения лёгкие. Ни капли смущения.
— Ты это видел? — прошипел Фрайпан сбоку.
Я молча кивнул.
— Охренеть, — добавил он, жуя кашу. — Она тебя переиграла, бро.
— Не она первая, — пробормотал я.
— Но, может, первая девушка в жизни, которая ушла с таким выражением лица.
Я не ответил.
Потому что знал: он прав.
Она не просила стать бегуном.
Она заявила.
Она не защищалась — она напала.
И чёрт побери...
она произнесла "сладкий" с такой интонацией, что теперь у меня не выйдет выкинуть это слово из головы ближайшие часов двадцать.
Ньют подошёл сзади.
— Ну что, впечатлила?
Я дёрнул плечом.
— Наглая.
— Иди попробуй скажи это ей в лицо.
Я снова посмотрел в сторону хижины.
Тёмная, тихая. Но я знал — она там.
И точно знала, какое послевкусие оставила.
Я выдохнул сквозь зубы.
— Завтра. На пробежке. Посмотрим, как быстро она сдастся.
— Если сдастся. — Ньют посмотрел на меня искоса. — Только не ломай её. Нам не нужен ещё один полутруп с растоптанной самооценкой.
— Я не сломаю, — буркнул я. — Но если она думает, что быть бегуном — это просто марафон по травке, то пусть лучше узнает это от меня. А не от Лабиринта.
Ньют кивнул.
Я остался у костра, даже когда остальные начали расходиться.
Небо темнело. Ветер усилился.
И всё, что оставалось во мне — раздражающе-пульсирующее "сладкий", сказанное так, как никто и никогда.
Значит, хочешь в Лабиринт, девочка?
Добро пожаловать в ад.