4.Слушать, наблюдать, не забывать
От лица Ньюта
Я стоял чуть поодаль, наблюдая за ней.
Пацаны разбрелись по периметру — кто-то вернулся к делам, кто-то всё ещё пялился в её сторону, будто не знал, как с этим жить. Минхо отошёл к ручью, обливаясь водой, пытаясь смыть с себя пыль Лабиринта. Галли ворчал возле Алби, подозревая за новенькой всё, что только можно. Остальные просто замирали при её приближении — будто она была миражом, а не настоящим человеком.
А она...
Она просто сидела у костра. Скрестив ноги, обняв руками колени.
Спокойная. Тихая. Не такая, как мы все. Ни тени паники, ни вопросов, ни слёз.
Будто уже прошла всё.
Я смотрел и не мог понять, что во мне сильнее: настороженность или... какое-то странное, болезненное уважение. Потому что, чёрт возьми, в первый день мы все были раздавлены. Сломаны.
А она?
Она будто пришла сюда уже собранной.
Я подошёл ближе. Не спеша. Как к дикому зверю, который может сорваться с места в любой момент.
Но она не шевельнулась.
Села плотнее. Щека почти уткнулась в колено, волосы спутаны, губы чуть приоткрыты, как будто готова сказать что-то — и не говорит.
Я присел рядом. На приличном расстоянии, конечно — чтоб не напугать, не спугнуть. Просто сел на землю, вытянув ноги. Тепло костра приятно било в лицо. Воздух пах дымом, пылью, потом и чужой тревогой.
Минуту никто не говорил.
И вдруг — тихо, почти шёпотом, не глядя на меня:
— ...Ньют, верно?
Я вздрогнул. Не от того, что она знала моё имя — хотя и это было странно, — а от того, как она его произнесла.
Без страха. Без дурацких уточнений. Не «ты, вроде, Ньют?», а просто — «Ньют. Верно».
Будто давно знала.
Я повернул голову.
Её глаза всё ещё были опущены. Щека у колена.
И только через пару секунд — медленно — она повернула лицо и посмотрела на меня. Прямо. С серьёзной, почти невыносимо взрослой сосредоточенностью.
Я почувствовал, как внутри будто что-то сжимается.
Она молчала ещё пару секунд. Потом:
— ...Кажется, я вспомнила своё имя.
Я замер.
Она выдохнула — чуть дрожащим выдохом, будто вслух говорить это было страшнее, чем думать.
— Келли.
Я молчал.
Потому что это было...
Слишком живое.
Слишком реальное.
Имя — настоящее, не надуманное, не случайное.
Оно будто прорвалось сквозь пустоту, в которой мы все жили с тех пор, как нас выбросили в эту клетку под небом.
— Келли, — повторил я, тихо, чтобы не спугнуть, будто если произнесу громче — исчезнет.
Она кивнула.
— Красивое имя.
Она не улыбнулась. Просто наблюдала.
— Тебе больно? — спросил я.
— Нет.
— Страшно?
— Было. Утром. Сейчас — нет.
— Почему?
— Потому что я всё равно здесь. Что толку бояться?
И это было...
Не по-детски.
Я вдруг понял, что сижу рядом не с испуганной девчонкой, которой нужна защита, а с кем-то, кто уже принял то, от чего мы сами бегаем годами.
Я оглянулся.
Пацаны ещё бросали взгляды — особенно Фрайпан, он стоял у дальнего края поляны и, казалось, пытался понять, стоит ли подходить. Чак был рядом с ним, вцепился в его руку, как будто надеялся, что тот всё объяснит.
Галли, конечно, всё ещё метался. Слишком подозрительный. Слишком громкий.
Но в этот момент мне было всё равно.
Я снова посмотрел на неё.
На Келли.
Она отвела взгляд. Опустила подбородок на колени.
Усталость всё же была в её лице. Тонкая, скрытая, но настоящая.
— Ты помнишь ещё что-то? — осторожно спросил я.
Она медленно покачала головой.
— Только имя.
— Это уже много. Большинство даже с этим справиться не могут.
— Я тоже не могла. До костра. До того как села.
— Что изменилось?
Она посмотрела на огонь. Долго.
А потом ответила:
— Он настоящий. И... тёплый. Как будто... я видела такое. Где-то. Когда-то.
— Камин? Дом?
— Может. Или костёр на улице. Не знаю. Но я вспомнила это ощущение. И вместе с ним — имя.
Она провела пальцем по своему рукаву, будто рисуя по ткани.
Потом снова заговорила:
— Ты... здесь главный?
— Я... второй.
— Второй?
— После Алби. Он лидер. Я — его правая рука.
— И ты всегда садишься рядом с новенькими?
Я усмехнулся, неожиданно приятно удивлённый её сарказмом.
— Только если они знают моё имя, прежде чем я им представлюсь.
Она чуть прищурилась.
В уголках губ — почти-невидимая тень улыбки.
— А если бы не знала?
— Тогда я бы сел рядом всё равно. Но, может, молчал бы дольше.
Молчание.
Над Глэйдом сгущались сумерки. Кто-то зажёг ещё один факел. Чак рассмеялся где-то вдалеке — лёгко, по-детски. Этот смех выбивался из общей тишины, но был как напоминание: здесь всё ещё можно жить.
— Сколько вас здесь? — спросила Келли.
Я оглянулся.
— Примерно семьдесят.
— И ни одной девушки.
— Теперь есть.
— Мне это не нравится.
— Мне тоже, если честно.
Она удивлённо посмотрела.
— Почему?
— Потому что ты теперь — центр. А центр, Келли, здесь не всегда в безопасности.
— Думаешь, я не справлюсь?
Я замер. А потом честно ответил:
— Думаю, что справишься. Но не хочу, чтобы тебе пришлось.
Она кивнула. И снова опустила голову на колени.
Плечи её чуть дрожали — не от холода. От напряжения, которое она прятала весь день.
Я не стал спрашивать, хочет ли она поговорить.
Не стал убеждать, что всё будет хорошо.
Потому что это было бы ложью.
Потому что сам не знал.
Я просто сел рядом.
Рядом с человеком по имени Келли.
Который выбрал не кричать, не плакать, а просто быть.
И это было достойно уважения.
Через несколько минут она сказала:
— Можно я тут посижу ещё немного?
— Конечно, — ответил я. — Сколько хочешь.
И мы сидели.
Просто сидели.
Пока небо не стало чёрным, а звёзды — ярче.
Пока лагерь не стал засыпать.
Пока тишина не стала... родной.
Келли не смотрела на меня больше в ту ночь.
Но я знал, что она слышит, что я рядом.
И, может быть, впервые за весь день...
она чувствовала себя не одна.
Келли — утро в хижине. День 1.
Просыпаюсь от того, что солнце пробивается сквозь щели в досках.
Тонкие, пыльные лучи ползут по полу, по стенам. Один из них — прямо мне на лицо. Тепло.
Но неуютно.
Я не сразу понимаю, где нахожусь.
Хижина. Кровать. Потолок из досок. Воздух — влажный, пахнущий пеплом и деревом. Где-то за стеной щебечут птицы.
Не громко, но чуждо.
Я привстаю на локтях. Тело тянет, как будто не спала вовсе. Сон был... не как сон. Как глубокая темнота. И всё. Ни снов, ни мыслей.
На мне та же одежда. Тонкая рубашка, ткань шершавит плечи. Волосы спутались. Ноги зацеплены за край одеяла.
Я не уверена, сколько сейчас времени — но снаружи уже слышны голоса.
Хриплые, мужские. Смех. Шаги. Кто-то кого-то зовёт.
Пауза.
Неспокойно внутри.
Я вспоминаю: вчера. Поляна. Костёр. Лица. Ньют.
Я называю его по имени мысленно — и это имя почему-то звучит легче остальных.
Ньют.
Он был рядом. Просто сидел. Не давил. Не спрашивал слишком много.
Мне хотелось сказать ему спасибо, но я не умею говорить это просто так. Я вообще сейчас плохо понимаю, как разговаривать.
Я опускаю ноги на пол.
Он тёплый. Доски шероховаты, но чисты. Видно, кто-то специально привёл всё в порядок, прежде чем меня сюда привели.
Это не палата, не больничная койка, не пустая камера. Это... комната.
Пусть и странная.
В углу — ведро с водой, кувшин, тканевая салфетка.
Возле стены — стул, грубо сколоченный. На спинке — чистая рубашка.
Чья-то забота.
Меня здесь как будто ждали.
И всё равно...
Меня знобит.
Я беру салфетку, окунаю в воду. Промываю лицо.
Ощущение — резкое, почти болезненное, как будто холодная вода вырывает меня обратно в реальность.
Это не сон. Не бред.
Я — здесь.
В этом месте. Среди них. Единственная.
⸻
Я выхожу на крыльцо.
Тихо. Осторожно.
Солнце уже высоко. Поляна — оживлённая, шумная. Кто-то носится с ведром, кто-то чинит что-то у загона. Пахнет гарью, хлебом, травой.
А в воздухе — настороженность. Не враждебность, но... внимание.
Много взглядов.
Я делаю шаг вперёд. И ещё один. Меня заметили.
Пауза.
Птицы затихают.
Мир будто делает вдох.
И тут один из мальчишек — кажется, Чак, тот, кто вчера бегал за Ньютом — машет рукой:
— Доброе утро! Хочешь завтрак?
Я не отвечаю сразу.
Просто киваю.
Внутри всё ещё будто натянутая струна. Но я иду. Прямо. Спокойно.
Не девочка, не проблема.
Я — Келли.
И я здесь.
____________
— Мы каждое утро собираемся здесь, — говорит, указывая на костёр, — ну, не прямо все, но большая часть. Еду приносит Фрайпан. Он у нас типа главный по кухне. Смешной, тебе понравится. Ещё бывает каша, хлеб, иногда что-то вроде яиц, хотя я не уверен, что это яйца. А ты ела что-нибудь с вечера?
Я качаю головой.
Он замолкает на секунду, будто ошеломлён.
— Значит, ты вообще не ела с тех пор, как появилась?
— Нет, — говорю я просто.
Он медленно кивает и чуть ускоряется, будто хочет как можно быстрее доставить меня к еде, как раненого к лекарю.
Поляна перед нами оживляется. Парни ходят группами, кто-то смеётся, кто-то ругается, кто-то тащит вёдра, ящики, инструменты. Все — разного возраста, но ни одного, кто был бы близок мне.
Ни одной девочки. Ни одной женщины. Только я.
В этом есть сила — и опасность.
Некоторые бросают на меня взгляды. Не открыто, не грубо, но... долго.
Как будто я — загадка, и каждый пытается найти ключ.
Я не тороплюсь говорить.
Слушаю.
Так было ещё вчера. Я запоминала.
Имя Ньют я услышала, когда кто-то окликнул его у костра. Голос — серьёзный, чуть грубоватый.
«Ньют, подойди!»
Я не знала, кто это тогда. Но запомнила.
И он оказался именно тем, кого позвали. Он подошёл. Значит — это его имя. Логично.
Также я услышала «Галли», «Минхо», «Фрайпан», «Алби».
Они повторяли имена друг друга. Говорили вслух, как будто всё происходящее настолько привычно, что никто не боится услышать больше, чем нужно.
А я — слушала.
Как будто всё, что у меня было, — это наблюдение.
Теперь я знала:
— Ньют — высокий, светловолосый, напряжённый. Был рядом со мной у костра.
— Галли — тот, что смотрел с подозрением, будто я несла заразу.
— Минхо — вернулся вечером из Лабиринта, весь в поту, но уверенный, как будто стена за спиной.
— Фрайпан — чёрт знает кто, но сегодня я его узнаю.
— Алби — лидер, о нём говорили в тоне, будто от него многое зависит. Я пока не видела его близко.
Я никому не сказала, что уже знала их имена.
Это было моё.
________________
Костёр потрескивал.
Над ним — большой металлический котёл. Рядом стоял парень плотного телосложения с курткой, закатанными рукавами и повязкой на лбу. Он мешал что-то в огромной ложке, пыхтя и ругаясь себе под нос.
— Фрайпан! — весело крикнул Чак. — У нас сегодня гостья!
Фрайпан обернулся.
Окинул меня взглядом — беглым, но внимательным. Без вожделения, без страха. Скорее, с усталостью повара, у которого с утра пораньше очередь из голодных.
— Ну, значит, не зря я вывалил сюда тройную порцию. Привет, — сказал он, — я Фрайпан. Это не прозвище, это... ну, ладно, прозвище. И не спрашивай, почему. Просто принимай как есть.
Я коротко кивнула.
— Келли.
Он приподнял бровь.
— Уже вспомнила имя? Быстро.
— Не сразу.
— У нас есть те, кто через месяц даже цвета не различают, так что ты на хорошем старте, — усмехнулся он.
Он наложил в деревянную миску горячую массу, пахнущую специями, чем-то поджаренным и странно знакомым.
Я взяла её осторожно. Чак вручил мне деревянную ложку, как будто боится, что я передумаю есть.
— Хочешь сесть? — спросил он.
Я кивнула и пошла за ним к бревну, поставленному полукругом у костра.
Парни сидели, жевали, переговаривались, время от времени бросая в мою сторону взгляды.
Никто не подходил. Никто не заговаривал.
И это было даже лучше.
Я ела молча.
Вкус был странный, но не отвратительный. Тёплая пища в желудке — словно сигнал: живёшь. продолжаешь.
— Если будет плохо, — шепнул Чак, — просто скажи. Я всё у Фрайпана выброшу, никто не осудит.
— Нормально, — ответила я. — Есть можно.
Он кивнул, радуясь, как будто я сказала нечто важное.
Я сидела с ними, молчала, слушала.
Имена, слова, голоса.
Пыталась встроиться в ритм места, где не знала ни правил, ни границ, ни друзей.
Но я уже знала главное: слушай. наблюдай. не забывай.
И если я здесь надолго — мне придётся помнить всё.
Потому что мир, в котором нет ничего, кроме имен и голосов, — это пока всё, на что я могу опереться.