Тульмонт

Светлый день заглядывал внутрь крестовидного окна, едва освещая высокие, сводчатые арки из белого мрамора. Камень, покрытый вычурной округло-острой резьбой улыбался своим светлым цветом, когда спонтанные лучи светлого солнца прикасались к нему. Однако, все же, громадные каменные залы оставались темны, в них редким гостем был дневной свет и даже свечи загорались в этом месте только изредка. И в плену вечных сумерок, с окнами, зияющими в темноте, словно светлые раны, здесь стояла тишина. 

Только едва слышное дыхание улавливалось в этой святой обители. Оно было тяжёлым, отчасти - болезненным. У одного из резных окон стояла одинокая фигура. Одетая в светлое платье, расписанное лазурными узорами в своих полах, она была подобна иконе, что навечно застыла так, в порыве одного чувства. Эта девочка смотрела куда-то вдаль, обратив свой взгляд к светлому солнцу, вечно, неподвижно. Но следом, ветер подул в сторону храма и его тёплое прикосновение обдало воздушным потоком одежду фигуры, платье задвигалось, заиграло, как и светлые волосы, что переливались и блестели в свете дня. 

Она сделала новый вдох, её грудь, дрожа, приподнялась, а следом опустилась. Руки, до самих миниатюрных пальцев укутанные в шёлковую ткань сжались, а глаза, света самого чистого, голубого неба снова посмотрели на то, что укрывалось за стенами холодного оплота тишины. Перед ней стоял город, полный белых, серых, красных зданий, деланных из мрамора, любящей мастерской рукой, по ним, вился и стремился к свету цветущий виноград. Люди то тут, то там, выныривали из зданий, куда-то направлялись, бегали, обнимались. А вдали, как нога атланта, высилась величественная белая башня, от которой вдаль и вблизь растеклись тёмными ручьями пешие и конные дороги.

Девочка смотрела. Её миниатюрное тело, укутанное в пышные одежды было совсем неподвижно, но оно светилось жизнью и светом, не как холодная статуя, но как течение реки, неразличимое издали. Её тонкие губы были едва приоткрыты, будто в удивлении, маленький нос поднимался к двум смутным океанам среди длинных и тёмных ресниц, а белоснежные кудрявые волосы, заплетённые в аккуратный хвост не мешали глазам. Это создание было непорочно красиво, в девочке, казалось, жил сам дух молодости и лицо её улыбалось беззаботной радостью, да только глаза были грустны. Она была была как лицемер, что кривит лицевые мышцы, дабы показать печаль, но глядит пустым, стеклянным взглядом, только лишь эта девочка была счастлива и жива всей своей фигурой, только лишь пасмурная душа глядела через взгляд осенним дождем.

Позади тихо заиграл орган. Мелодия была проста, но неповторима, словно бы хвост кометы, она лишь закручивалась, никогда не возвращаясь обратно. Это была размеренная музыка жизни, что словно снадобье ложилась на больное сердце. Там, внизу, должно быть, загораются свечи, настает тот самый редкий миг, когда тёмный и тихий храм заполнится светом, голосами людей. Голова девочки повернулась в сторону звука и казалось, сам воздух замер при от её взгляда. Но действительно, за высоким дверным проемом на стене жёлтыми пятнами загорались отголоски свечей, что расставляли внизу. Орган не останавливал игру, словно бы вечное шуршание реки или дыхание горного ветра, он лег куда-то на кромку слуха, изгоняя оттуда её тяжёлые вздохи, что одни в обители покоя предательски говорили ей "Ты слаба". 

Сейчас, должно быть, внутрь зайдут люди. И им дадут надежду, им скажут о том, что богиня все еще смотрит, следит за этим городом, что никогда небосвод не вспыхнет чёрным пламенем, что никогда виноград, живущий на стенах домов не сгниет вместе с жителями. Девочка снова посмотрела в окно. И правда, люди, наряженные лучшим, что у них только есть, стекались внутрь храма. Он же, словно рука отца, обнимал прихожан, встречая их своими огромными, светлыми арочными сводами, на которые дети, взрослые и старики глядели раскрытыми от благоговения глазами, запрокидывая голову в самую высь и находя на высоченных потолках, примостившихся в углах ангелов и богов, что с закрытыми глазами и нежной, благоволящей улыбкой встречали своих служителей и щедрым жестом руки приглашали проходить внутрь. Ни возгласов, ни даже шёпота не было среди зала, только лишь шаги, тихо спонтанно барабанящие по камню, дополняя природное звучание органа. 

И лик девочки, что был создан для счастья медленно, дрожащими рывками начал растягиваться в скромной улыбке. Развернувшись, она словно ребенок, желающий потешить свою гордость, зашагала навстречу к балкону. И только её маленькая ножка поднялась - она заскользила по пространству так нежно, как солнце на рассвете, что взамен тьме обнимает мир своим теплом. Грация эта была непринужденная, естественная и лёгкая, как ветер. Только одно могло сравнится с ней - два моря на солнечном лице, что погрузившись на миг во тьму, превратились в звездные океаны. Фигура совсем беззвучно проплыла к балкону, оставаясь в тени, дабы не привлечь лишнего внимания. Она увидела людей, что послушно сидели на скамьях, окруженные тёплым светом свечей, серые трубы могучего органа, за которым сидела девушка в белом, вторя нарядом ей самой. Синим лазуритом мерцали витиеватые узоры, а места, на которых должны были стоять и другие музыканты были ловко упрятаны мраморными заслонами. Ведь не было больше их.

Девочка подошла к стене возле неё, что была укрыта от взглядов окружающих и находилась в полутьме. Её рука заскользила по одному из синих узоров, которые едва виднелись во мраке. С кончиков её тонких пальцев внезапно сорвался лазурный свет, что стал таким же синим васильком, что так и замер в воздухе, озаряя звездные небеса в глазницах девочки синей луной. Но нежная фигура сделала плавный жест рукой и подтолкнула цвет навстречу к узору. Камень и цветок слились в одно и вверх, повторяя лазурную закрученную полосу, понеслась полоска синего света. Она поднялась к самому верху храма, а потом разрослась, разгорелась и устремилась по каждому из синих узоров, охватывая их нежным светом, что заиграл, заплясал с огнями свечей, засветился в глазах прихожан, а одинокая девочка, увидев это, снова кокетливо улыбнулась. 

Но следом, внезапно, зазвенел колокол. И трещины пошли по взращенной идиллии, а девочка внезапно встрепенулась, её глаз снова коснулся тёплый свет свечей и в них видна была тревога. Тут же, она побежала обратно к окну, а вжавшись в окно, подняв назад ножку, увидела, как туча, что бежала быстрее самого ветра, окутала город в сумрак. Внутренние кончики её бровей поднялись сначала вверх, а следом медленно и нарастающе начали опускаться в выражение решимости и напряжения. В то время, как орган заводил пламенный мотив в сердце, чья мелодия находилась на пике своей страсти, одинокая светлая фигура понеслась вниз, в сокрытые коридоры храма, к которым попасть было можно лишь с балкона, к которому не вели ни одни ступени и ни одна дверь. 

Она мчалась так быстро, что сердце скакало в самих висках, а глаза её бывали то округлены, словно у испуганного зверя, то сощурены, как у метящегося стрелка. Фигура мчалась во тьме и лишь свет её собственных глаз. Наконец-то, пришла. Тихое фыркание и запах свежей соломы встретил её. 

Пред ней во всем величии четвероногого гиганта, предстал большой, прекрасный жеребец, чья кожа отливала от лучей солнца, что спускались из окна вверху, словно бы седые волосы или же серебро. Кучерявая, вьющаяся грива ниспадала с одного боку его головы, а такой же кучерявый, пышный хвост, словно бы плюмаж - придавал лошади пышности. А его чёрные глаза нашли её в тот миг, как только девочка увидела его и огромные, блестящие светом алмазы встретились со звездными морями. Он пробежал круг на грациозной рыси, едва касаясь копытом земли, гордо опустив голову, как рыцарь, что кланяется своей королеве, а следом остановился прямо перед своей владыкой. Девочка, что была словно беззащитный ребёнок перед этим зверем, побежала коню навстречу и в тот же миг из иссиня-лазурной тьмы на лошади появились узорчатые стремена и седло из светлого стекла. Оттолкнувшись от земли левой ногой, девочка подскочила ввысь, её правая нога уперлась в стремя и помогая себе руками, она запрыгнула в седло и её ноги тут же вжались в ребра жеребцу. Этим уверенным движением, она выковала рвение вперед в груди у зверя и не успели еще девичьи руки ухватится за стремена, а лошадь уже погналась, звучно выдыхая на сумасшедшем галопе во тьму нового коридора. 

Солома сменилась каменной кладкой и пока конь мчался вперёд, он начал обрастать звездным доспехом. На коленях его копыт появились щитки с острыми шипами, надежный слой металла покрыл и тело исполина, а на его голове вырос щит с высоким, острым рогом. Повизгивая с каждым шагом, который преодолевал, конь тоже жаждал боя. И девушка поднималась в седле, делая рывок в тот миг, когда передние копыта лошади отрывались от земли, давая даже больше легкости этому галопу, свет в конце тоннеля ослепил бы кого угодно, но не тех, чьи взгляды видели бездну. Двоица выскочила из тьмы и тут же, лошадь подскочила, подняв всю свою немалую массу в воздух, но так и не отпустив. 

Две новые пышные тени как мантия поднялись на земле, а два крыла взмахнули в воздухе, дав толчок, от которого у девочки засвистело в ушах. Все еще двигая своими ногами, пегас двигался навстречу к пасмурному небу, мягкая рукоять обрела форму в руках воительницы и следом, переливаясь светом, унеслась вперед, медленно сужаясь. Сразу за рукой в стороны разошлись две ветви, образовав гарду, меч ныне резал саму реальность и слился воедино с девочкой, отблескивая тем же синим светом, что и её глаза. 

Из башни, недавно виданной на горизонте, навстречу к пегасу неслись и другие тени. А город внизу в витиеватый узор, такой же, как и те, что виднелись в храме. Дороги были здесь контурами, а здания - милыми глазу вставками. И только света жизни не было в нем, ведь люди остались внимать дыханию органа, молится и верить. 

Девочка поудобнее перехватила меч, воздух медленно редел и она чувствовала, как карабкаются крылья коня по все более разреженному пространству. Точки позади превратились в дюжину таких же лошадей. Одним движением ножки, она направила своего жеребца навстречу к другим. Когда-то их было три сотни. Когда-то храм не молчал. 

Десять и еще двое воителей на конях, на чьих глотках выступили жилы, с пиками, выстроенными в ровный ряд ожидали её, она подлетела поближе. Вверху бурлило мрачное облако. Став клином, они ждали. Знали, что нет смысла ни словам, ни кличам, ни проклятиям. Свершилось. И мрачное облако собралось воедино, а следом, ониксовой кометой повалилось на тринадцать всадников. Заржали кони, настало время подобрать упряжь. 

Ушедшая вниз стрела не забрала с собой ни одного, но это была лишь прелюдия. Сделав дугу, мрак вернулся, он застыл прямо пред воинством, его тёмная, словно бы песочная сущность пульсировала, а изнутри доносились искажённые, пискливые голоса. Следом, из бурлящей массы вынырнула щупальца, аморфный отросток, который в какой-то миг внезапно замер, по нему пронеслась ударная волна и он обрел форму шипастого, смольного копыта. Из тьмы начал вылазить не то бык, не то человек, а на его верху, бледно блестя ониксовым лезвием своей уродливой глефы, возвышалась фигура, чьи глаза горели призрачным светом. Следом, другие твари так же процарапали себе путь сквозь дымку. Их было много. Два, три десятка - не меньше. 

Не было больше слов, которые можно было сказать, лишь белоснежные пегасы заржали в предвкушении крови, следом изысканный клинок маленькой воительницы поднялся и начался бой. Дюжина всадников устремились навстречу чёрной волне, их большие пики, что скрывали внутри себя лазурные солнца, в миг раскрылись в стороны, а изнутри забил синий свет. Миниатюрные звёзды цвели все сильнее, аж пока не разорвались в голубых лучах, которые, словно стрелы, устремились навстречу к проказе. Сразу двенадцать игл пробили вражеских лошадей и с громким хлопком вышли сзади всей тучи, вниз повалились ошметки тварей, выжившие же закричали и побежали навстречу к лазурной армии. 

Светлые пегасы начали подниматься, убегая кто-куда, только девочка понеслась вперед, прямо в гущу бури. Огромная чёрная фигура двинулась навстречу к лазурному полководцу, она опустила свою страшную глефу, а существо, на котором она сидела, фыркая и рыча двинулось на острие тёмной атаки. Девочка опустила меч, её глаза смотрели на врага. В тот же миг, небо снова рассек свист, а вместе с ним, в грозовую орду упали новые синие лучи, рыцарство было вверху и их клинки обрушивали снаряд за снарядом на недруга. Их владыка, замахнувшись своим, казалось бы, маленьким клинком, ворвалась прямиком в тёмную орду, её оружие первым лишь взмахом срубило голову уродливому коню, который был первый среди тёмных всадников. Не разлучаясь с свистом ветра, лезвие неслось в другую сторону, рассекая кольчугу и кости нового врага, а рог лазурного коня вонзился в тварь впереди и зазвенел благородный метал, а пегас заржал вновь и сила этого крика заставляла дрожать воздух. 

Снова и снова вниз сыпались враги, они падали наземь гнилыми ошметками, обрубки конечностей и тел разбивались о землю, расплескивая вокруг проклятую кровь, а небо было точно огромной грузовой тучей, что миг за мигом вспыхивала голубыми вспышками, будто молнией. Удар за ударом сыпался с седла огромного коня посреди вражеской орды, не зная усталости, маленькая, нежная рука девочки кромсала противника, омывая себя его кровью. Однако конь, что все еще пытался двигаться вперед, быстро замедлялся от вражеской массы, а искромсанные крылья бились о тела врагов, не в силах дать толчок для взлета. Удар за ударом приходился на его броню, она трескалась и гнулась, а большие, янтарные глаза наливались кровью от боли. Девочка нанесла новый удар, но в тот миг, когда её клинок должен был рассечь нового врага на части, она почувствовала боль в руке, увидела, как её оружие пульсирует от удара с чем-то большим и тяжелым. Тогда она увидела, как среди толп лошадей растет фигура монстра, вдвое большего её пегаса. И длинная глефа, опущенная вниз, готовится срубить воительнице голову. 

В тот миг, клинок в её руках задрожал, затрясся, а следом снопы ослепительного света забили во все стороны, ослепляя тёмных всадников на миг, это новое пламя росло в своей силе с каждой секундой, но с каждой этой секундой рост захлебывался в поглощающей тьме. Однако, это не был девичий реквием, лишь только маяк, на зов которого откликнулись воители вверху, что раньше, словно бы орлы, носились над полем боя. Крик десятка коней и бой их тяжёлых копыт заставили сердца вражеских всадников содрогнутся. Используя силу зеленой планеты, что тянула лошадиные тела вниз, прижав крылья к своим горячим телам, подняв копыта, словно бы в прыжке, пегасы повалились вниз и ветер закричал, завыл в шлемах рыцарей. Секунда, две, когда гас свет внизу, превращаясь из солнца в светлячка и в этот миг, словно бы метеориты врезались в вражеские ряды, вихри из ударов заставили тучу заплакать кровавыми слезами. А девочка, вновь сжимая свой клинок, вонзила его прямо в плечо огромной вражеской твари и тот, прожигая внутренности, пробил ногу тёмной фигуры, что сидела наверху. Крик и злость завладели противником и размашистый удар упал свысока, но только для того, чтобы быть встреченным лазурным клинком. 

Могущественные удары высекали вокруг искры, рыцари сражались с равными себе, пока два полководца вели собственную дуэль. Но даже так, глядя лишь на вражеского зверя и направляя свои силы на новые удары, девочка не могла не услышать, как завизжал один конь её подданного, как забились его бессильные крылья, как затрещала броня и следом тень повалилась вниз на город винограда и мрамора. А следом еще один и еще один. Боль словно древесная смола растекалась в девичьем сердце, заставляя её руки цепенеть. Музыка в храме слабела. Прихожане должны были скоро уйти. Но слабость превратилась в гнев и с новой силой удары понеслись навстречу к недругу. Вражеский владыка взмахнул своим оружием, желая рассечь воительницу, девочка пригнулась, а следом с рывком крыльев пегаса, что успел убежать от ударов нежити вокруг, с чудовищной силой девочка понесла клинок вперёд. Оружие прошлось прямо по лицу зверя, что замахнулся своими огромными лапами для того, чтобы разорвать коня перед собой, меч лишил тварь одного глаза, а вертикальный взмах продолжал свой путь, теперь пробивая доспех фигуры вверху, которая уже наносила новый удар своим длинным оружием. Однако там, где еще недавно была голова девочки - теперь едва ли оставались копыта лошади и взмах глефы только разрезал воздух, в конце концов, поднявшись на уровень вражеского всадника, воительница снова понесла свой клинок на недруга, по плечо срубив ему левую руку. Вой самой грозовой тучи превратился в свист длинного оружия, что вломился в белоснежный клинок. 

Враг защищался в отчаянии, его оружие дрожало, его силы слабели вместе с телом, что истекало кровью от чудовищных ран. Остался лишь один-единственный удар, один выстрел из пики рыцаря, чтобы пробить беззащитного врага, скованного поединком с воительницей. И девочка, торжественно глядя на тварь сверху вниз, одной лишь мыслью подала сигнал стрельбы своим подданным, а её броня и одеяния засветились лазурным светом, как и её белоснежный конь. Эта блестящая эгида окутала все тело маленького создания, которое только глупец станет называть человеком. Она была богиней, она предстала со своим воинством перед разбитым врагом. Но только лишь на миг.

Ведь следом, утих бой, а внизу задрожала каменная плитка. Последний рыцарь упал на землю. И торжественный свет, словно бы испугался, замер. Девочка осознала все и сердце пропустило удар, заскрежетали её зубы и две серебряные слезы упали вниз, прожигая каменную плитку. Её конь понесся вверх, подрагивая, обрастая новыми слоями брони. Орган играл последние аккорды, но они были полны силы и энергии, а человеческие глаза блестели от слез. Это была лучшая игра за века, она придавала сил божеству на небесах. Воительница засветилась лазурным светом, она поднялась над всем вражеским войском, а следом, быстро дыша, перехватила клинок поудобнее, развернулась и устремилась вниз. Глаза её засветились синим громом, глаза коня - морской волной, а сам воздух воспламенялся от поступи могучего жеребца. Он бежал на галопе вертикально вниз, словно бы это было чистое поле, клинок рассекал реальность перед собой, превращая её в божественный свет, который поглотил саму фигуру всадницы и коня, теперь это была комета, что превратила дождевые сумерки в ясное утро. Вся мощь, вся сила и вся вера исповедующих теперь стучала в девичьем сердце. Все, на что только когда-либо она была способна собралось в её руке, в её клинке. Она хотела стереть с лица этого мира даже сами напоминания о тьме, что собралась внизу, её глотка разразилась криком, а следом, тьма и свет столкнулись вместе.

Вспышка  разошлась дальше горизонта, ударная волна разбежалась гигантской сферой вокруг, разрушая дома, поднимая каменную кладку, словно пыль, стирая в порошок тела рыцарей и нежити. Вокруг во все стороны разлетелись чёрные кони, пытаясь удержать равновесие и не разбиться о землю. И девочка валилась с ними. 

Её могучий конь падал вниз, с разрезанным животом. Глефа нагнала его. И девочка собрав до этого все силы, теперь ослабла, не в силах держать в маленьком теле жизнь, она валилась наземь, глядя на небо, что в последний раз светилось дневным светом. Клинок выпал из её рук. А следом с треском и гулом, вместе с пегасом, они упали на разрушенный город, обрушив целый дом. Камни не могли навредить девочке и пегасу. Но их конец и так уже пришел. 

Было тихо. Только тяжелое дыхание доносилось из одного уютного дворика мраморного города. Конь лежал возле божества и молча мучился от боли. Девочка, как только могла подползла к нему и лошадь положила на голову на маленькие человеческие колени. И снова тишина. Только лишь дрожащий вдох и выдох. А где-то там размеренно и гармонично забили колокола в молчаливой обители света. Девочка обратила на неё взгляд и он так и застыл, пока и конь и маленькое детское тело не развеялись в лазурный прах.