Тульмонт

Огни, сыпятся с неба ровной вереницей. Тут и зеленый, и синий - все, что только может распознать человеческий глаз. Они все падают и падают, как звёзды, появляющиеся на один миг, но отделывающие в памяти воспоминание на долгие, долгие годы. Почему помнится то, что видно было только краем глаза? Быть может, потому, что ради этой самой маленькой детали наш взгляд и сосредотачивается на целях, может быть потому мы и шагаем, вперед, вперед и только вперед? Почему же это так трудно осознать, в конце концов, почему так трудно в этом не сомневаться?

Его глаза блестели - точно золото на солнце. Мех сохранял тепло, вся одежда колыхалась, словно живая, от ветров, которые выли, дули, обдавая лицо ледяным бризом. Большая, длинная палка упёрлась в мёрзлую землю, из тонкой щели между верхней и нижней губой, вырывался пар. Он застыл так, уже давным давно, стоял и смотрел. Должно быть, отморозил себе все лицо. Придётся снова останавливаться, пить горячий чай. В целом, не сказать бы, чтобы это отягощало. Меховая шубка побелела от кусочков льда, которые пристали к её поверхности, а он стоял и стоял.

Скалы. Горы. Дышать не очень просто. Обычно именно сейчас начинаются чудеса. Являются черти, ангелы. Но ему никогда не являлись. Таким уродился. Приходилось радоваться от других вещей. Хотя бы от того, что с неба сыпались разноцветные огни. Там, на горизонте - рассвет. Никто не знает, что же это за диск, что поднимается каждый божий день и дает возможность глазам рассмотреть что да к чему. Никто не ступал за горизонт, не хватал солнце за хвост, но вот знатоков хватает - и каждый твердит про свое. Кто-то светилу кланяется и благодарит, кто-то - наоборот, возмущается, мол, вновь вот, прогнало месяц с небосвода. 

А нужны ему эти поклоны? А упрёки? Знать - не знаем, делать - можем. С другой стороны, и дело то кому какое? Ему, вот, вообще дела нет. Ему солнце нравится. То, на что оно дает возможность поглядеть. Ведь так подумать бы, не было солнца и мир был бы преснее. 

Под ногами - чёрные камни, что словно бы травой - поросли льдом. Река из разноцветных огней все падает, интересно то - что не приходится спешить с тем, чтобы запомнить это чудо. Все падает и падает, нету конца ему. Прямо из верхних слоев атмосферы. Не приходится использовать ни подзорной трубы, да ничего, даже на гору он поднялся от нечего делать, а не для лучшего места обозрения. Огни эти вечны, хоть и исчезают иногда, кажись. Привыкнуть к ним - не привыкнешь, но и совсем уж выпячивать глаза каждый раз не получается. Так, захватывает взор, каждый раз, когда на глаза попадается и не хочется как-то после отвлекаться ни на что другое. Ну отморозит себе он лицо, а к чему это? Снова чай, снова спуск вниз, снова солнце греет, а щеки так и пекут. В целом, пекут они и сейчас. А огни от него не зависят. Они одинаково ярки, но непохожи друг на друга, от слова - совсем. Каждый по своему интересный. 

Да, это завораживает. Так можно смотреть и смотреть. Вот он, такой маленький, меньше точки на горе, смотрит на такие большие, такие яркие огни, что валятся прямо со стратосферы. Почему они не глядят на него? А может и глядят, кому знать. Хотя, лично он уверен в том, что глядят огни эти на что-то еще большее, для которого они сами - меньше точки на горе. Странно. 

Огни ведь не могут смотреть, верно? Да и если эти звёзды так ярки, то насколько пламенно пылать должны огни, что больше тех, что ему видны такими большими, как гора по сравнению с точкой? А все беды эти - из головы. Не потому что он сходит с ума, а потому что родился уже сошедшим. Да и не только он. Все пытаются поставить все в систему и все - это абсолютно все. Не потому что все глупые, а потому, что такое вот ограничение есть у них у всех. Почему ограничение? Трудно сказать. Но огни эти в систему не поставишь. Но попробовать ум хочет, просто потому что он такой каверзный с рождения. И смотришь ты неподкупным взглядом и пустым умом на эти огни, а не можешь не пытаться ставить их в систему, просто потому, что ум твой так работает. Вот заложен он так, от этого отталкивается, как палка, что отталкивает лодку от болота. Не может же лодка палкой оттолкнутся от бездонного дна, всякой палке - нужно дно, упор, потолок, какой-то барьер, от которого можно отсчитывать. Неужто, иначе и гора, на которой он стоит - не имеет конца да края. 

Так и не рассудишь, если будешь глядеть на огни в небе. Да, можно оглянутся, ум наш умнее, чем может показаться. Хватит двоих объектов и уже бац, мы начинаем рассуждать, что мало, да что велико. А  огни? Это объект? Ну, вполне, почему же и нет. Размытые, такие, которые трудно даже описать, как капли дождя, что оставляют за собой грозовой шлейф. Есть и другой объект, правда, который объектом не назовешь, такой же неясный, как и первый - солнце. Что дает нам всем возможность видеть и распознавать, но на которое посмотреть мы не можем. А он, что, неужто может посмотреть на солнце, неужто он особенный и вскарабкался сюда потому что все бродят там, внизу, глядя себе под ноги, а он, с глазами, литыми из золота, внезапно осознал, что не смотрел бы никто себе под ноги, если бы не тот неразличимый объект, на который нельзя посмотреть? 

И вот, залез он на гору, палку даже себе прихватил, где-то, такую, чтобы казаться... Мудрее что ли. Будто без палки ему трудно подняться. Верится, правда ведь? А почему ведь? Из того же, из чего гора не безмерная, а болото - не бездонное. Проще поставить все в систему, пускай ум его будет бездонно безмерным, а остальных - с гулькин нос. Так бездонная безмерность станет еще бездонней и еще безмерней, так можно будет посмотреть на гулькин нос одних и безмерную бездонность других. Вот тебе и два объекта, так и можно определить великость одного и другого. Потому что безмерность и бездонность - это так же необъяснимо, как дождь из разноцветных огней, которые сыпятся прямиком из неба. 

Смотрел он, глаза его блестели, одно только - солнце вставало из-за своего горизонта, да мешало смотреть на огни. Видите ли, огни еще кое-как терпели то, что на них смотрели, а вот солнце - ну вообще не могло терпеть и приговаривало, мол "кыш отсюда, понаехали со своими взглядами, мешаете мне быть безмерным и бездонным". И резало глаза, больно было, но огни были такими манящими, что так и хотелось, хотя мысли уже были отравленными. Уже смотрел он не потому, что видел бездонное и безмерное, то, что в систему не запишешь, а уже лишь только хотел видеть себя уникальным, безмерно глубокомысленным, в отличии от других, тех, у которых глубины с гулькин нос. 

Солнце злилось - словами так и не опишешь. Но что ему поделать, оно безмерно далеко, а он - бездонно близко. Внезапно, что-то появилось на краю зрения и конечно же, ум решил направить туда взгляд. Не хотел он безмерное, хотел то, что всегда запоминается лучше, чем то, на чем сосредоточен взор. 

Птица - ласточка, наверное - вот, что отвлекло. Она замёрзла в холодном потоке ветра, на лету прямо. И тут, внезапно, обратно отмёрзла, замахала крыльями и метнулась вперёд. Глаза, как предатели последили за ней. Появился кроме огней второй объект - ласточка. Сразу начал ум все в систему ставить, каак закрутилось все. Ласточка унеслась дальше, а взгляд остался растерянным.

Смотрит он - не гора совсем, стоит посреди улицы. И ходят тут и там - везде вокруг такие же: в мехах, да с посохами. А некоторые, как придурки, обмотались гирляндами, что как капли с громовым шлейфом падают, падают, падают. Подумал он, "Так что, это ли те звёзды со стратосферы?". Ум же думать отказался, сказал лишь "Чёрт его знает, или ангел, ты не узнаешь, ведь уродился таким, что ни чертов, ни ангелов не видишь". 

Ну он пожал плечами и пошёл пить чай.