Испытание огнем
Серое небо застлали облака. Вечный шум волн сегодня был очень тих. Штиль царил в океане и небольшие лазурные волны вяло резвились на слабом ветру, что медленно гонял исполинские облака в небесной выси. Восточную сторону океана внезапно озарили лучи света, что окрасили небо в розовые цвета. Словно леди, что покрылась румянцем, облака сначала засияли смесью розового и золотого, а вместе с подъемом солнца пламенные оттенки все больше и больше заполняли небеса, и уже спустя час огромный бронзовый шар осветил белый нос исполина, что был выше тёмной воды, но ниже райских облаков.
Лучи солнца заиграли на белом мраморе, отражаясь от золотых и серебряных вставок, ненасытно поглощая тьму. Сначала тепло небесного светила коснулось громадного треугольного носа, верхняя часть которого была из белого мрамора, а нижняя - из красного. Позолоченные барельефы сглаживали кромки носа, а с середины на бескрайнее море строго взирали сотни статуй, столь хорошо детализированных, что казалось, что это живые люди застыли навечно на спонсонах носовой части исполина. Их глаза заменяли сапфиры, изумруды и рубины, а на самом острие носа немного выгнувшись вперед, стояла огромная статуя длинноволосого юноши. Его мускулы наполняли его тело массивностью, но в то же время не пресекали границы элегантности. Его благородное белоснежное лицо глядело вдаль глазами, что переливались на солнце. Радужка сияла лазурными алмазами и хвойным малахитом, а зрачки горели алыми рубинами. Рот чуть приоткрылся, словно у слепца, а в руках он сжимал огромный меч, длинною в целый небольшой корабль и мраморную книгу, что была исписана золотом. Свободный белоснежный плащ срастался воедино с багровой мантией, края которой подчеркивало золото и платина.
Носовую фигуру окружали прекрасные нагие девы, что восседали на черных ониксовых жеребцах, усеянных белоснежными пятнами. Их ноги грациозно согнулись, а головы опустились вниз, держась лбами параллельно корпуса корабля. Кони сияли аметистовыми глазами, а прекрасные валькирии - зелеными изумрудами, выискивая цели на водной глади. Их руки сжимали огромные копья, уступающие по длине разве что мечу юноши, что венчал нос. Между всадницами стояли воители в броне, за спинами которых раскрылись громадные ангельские крылья и это небесное войско держало стену искусных щитов, защищая борта мраморного гиганта.
От носа продвигался огромный корпус в форме трапеции, что была похожа на острый полумесяц, который направил свои рога на океан. Каждую стену и башню, каждый миллиметр корабля венчали статуи и барельефы, а окна мерцали витражами. Острая готическая кромка, которая являлась лесом из мраморных цветов и голов, и клювов хищных орлов, сглаживала края трапеции, а все другие плоскости занимали статуи и чудесные барельефы, описывающие давно свершенные подвиги.
Носовая палуба тоже заблестела на солнце и показала еще больше мраморных чудес. Две огромные платформы гордо возвышались на носу и сначала тяжело было даже понять, что они предназначены для боя. Скрытые скульптурными шедеврами,что были подчеркнутыми золотыми контурами, две двуствольные орудийные башни тоже показались из тьмы. Их треугольные стволы были опущены вниз настолько, что по ним легко можно было прогуливаться, словно по вычурным мраморным дорожкам. Почти сразу после орудий белоснежная палуба устремлялась вверх в огромную изысканную башню, которая, однако, не лишалась своей массивности. Её стены были увенчаны витражами, а наверху от солнца светились золотые колокола. Еще немного дальше возвышалась башня даже выше чем первая, венчая корму корабля своей монументальностью.
Сзади же через огромные щели пробивалось адское свечение - сопла двигателей корабля уже были разогреты. Этот корабль был соизмерим с «Кархародоном», но в отличии от исполина Стальных Волков вселял не страх, а благоговение.
«Данте» что словно Ноев ковчег спас древний народ от Великого Потопа все еще был на плаву, спустя десятки сотен лет. Он был так же прекрасен, как и в тот день, когда впервые подал топливо к своим двигателям - это чудо инженерной мысли совместно с шедевральным произведением искусства явно было создано для кого-то очень любимого.
Прагматичный инженер или же мудрый генерал никогда бы не потратили так много сил на декорацию этого корабля. Никакой скульптор, каким бы мастером своего дела он бы ни был, никогда бы не сделал такого колоссального и великолепного труда. Каждая статуя, каждый кусочек мрамора в белоснежном исполине пыхтел любовью, любовью к себе и к тому, кому все это посвящалось. Казалось, можно было почувствовать всю страсть, все души, которые полегли для создания этого монументального памятника человечеству. И можно было так же явно ощутить что это было место веры.
Священный храм, огромный ковчег и доблестный воин - вот кем был «Данте». Его двигатели зажглись пламенем и корпус сверхъестественно гладко сорвался с места. Он не касался грешной воды - он скользил по океану в своем вечном паломничестве. Первый пилигрим и последний оплот, истинный апостол своей веры, «Данте» остался почти одинок.
Он проводил всех своих оставшихся подчиненных на далекий север и когда «Алтарь Ищущих» покинул горизонт, «Данте» уже готов был повести своих оставшихся союзников в последний бой. Огромный предводитель ждал, пока оставшиеся войска прибудут к нему, патрулируя территорию, словно бдительная гончая, что выжидает цель.
Причудливые тени от восковых свечей бегали по мраморному корпусу, играя с алым, синим и зеленым светом, что исходил с витражей, иногда уступая ему, растворяясь в цветах радуги, а иногда заключая с красками союз, и создавая симбиоз чёрного и белого. Это создавало ощущение того, что громадное внутреннее пространство корабля не совсем из сего мира. Размеры только дополняли это ощущение, ведь внутренние залы устремлялись стенами вверх настолько высоко, что тяжело было рассмотреть во тьме потолок и огромные помещения, казалось, действительно способны сохранить целую расу.
В какой-то миг тишину нарушил величественный шум. Он не пронзал гармонию, а словно мед или же дым медленно влился в неё, став частью самого спокойствия, без которого уже невозможно было представить сам «Данте». Шум лился так спокойно, что ненавязчиво вгонял в меланхолию. Трудно было сразу распознать в мелодии орган. Огромный инструмент, что в ширину и в высоту достигал сорока метров, растворял тишину в благоговении. При взгляде на чудесные мраморные колонны, золотые скульптуры и величественные картины было трудно сосредоточится на чем-либо одном. Мелодия поглощала сам разум, заволакивая мысли пеленой покоя и отнимая дар речи. Музыка была проста и протяжна, органист зажимал одну ноту, протягивая её на десяток секунд и добавляя к ней немного дополнительных нажатий на клавиши, создавая гармоническое звучание, что благодаря превосходной акустике обволакивало слушателей гармоничной мелодией.
Он слушал эту музыку, утратив дар речи. Хотя звуки и исходили из огромных чугунных труб, но было в них что-то нежное. Орган укрощал его пылкую душу, воспаляя раны мгновениями меланхолии. Парень сидел на скромном, сотканном из древесной лозы стуле посреди величественного зала, что уходил в сами небеса. Неведомые люди и существа взирали на него с фресок и мозаик, вымощенных на стенах и потолках. А статуи были настолько живыми, что иногда с трудом верилось, что это всего лишь куски метала и камня, которым придали вычурной формы.
- Что ты чувствуешь? - Спросил голос позади.
Рей не ответил. Ему тяжело было оторвать свои мысли от чудесного умиротворения, в которое ввела его музыка.
- Я не смогу описать своих чувств. - Сухо сказал Рей спустя десяток минут.
- Тогда ты чувствуешь то, что тебе и нужно. - Проговорил Уризен, присаживаясь рядом с парнем.
- Скажи, кому посвящен этот корабль? - Спросил Рей.
- А, так вот о чем ты думаешь... - Проговорил Апостол, хмыкнув. - Этот корабль одноимённый со своим владельцем. Данте... Мой повелитель погиб много сотен лет назад. Его тело все еще сохранилось, но не его душа. Он был правителем нашего рода еще в эру клинка. Он умер совсем молодым, но благодаря ему мы выжили.
- Он тоже был кровожадным? - Проговорил Стальной Волк.
- Не совсем. Сам он был благородным королем, что никогда не совершал скверные поступки. Но у него был один дар... Который стал его проклятием.
Уризен помолчал пару секунд, после чего продолжил.
- Во снах ему являлись ужасные вещие видения. Я видел, как он потихоньку увядает после каждой кошмарной ночи. Не будучи в своем сознании он написал книгу, что позже стала известна как «Лектицио Сангвиниус». Наше святое письмо, которое настолько же мудро, насколько и жестоко.
- Вы - апостолы этой веры? - Спросил Рей.
- Можно сказать и так. - Ответил Уризен и умолк вместе с Реем. Еще какое-то время их разумы витали между потоками гармоничной игры органа, но любой покой рано или поздно прекращается.
Когда витражи полностью заполнили внутренний храм голубым и красным светом, Уризен поднялся.
- Твой час настал, Рейвен. Пришло время пройти испытание огнем. - Проговорил Апостол.
Первое что она почувствовала - как сдавило легкие. Она не могла дышать, но жадно пыталась втянуть в себя воздух. Она подавилась водой и зашлась хриплым кашлем. Руки, ноги, живот - все тело пекло и она почувствовала, что не может двигаться. Только тогда она поняла, что находится в рыбьих сетях. Она повернула голову вбок и увидела чёрную сгорбленную фигуру, в которой она опознала Джонатана. Он истекал кровью, а в его плече торчал клык.
- Я сломал чудные топоры и ребра вместе с ними. - Прохрипел парень, а затем рассмеялся, теряя сознание.
Девушке тоже было трудно не провалится во тьму, которая манила её к себе. Но она продолжала моргать и оглядываться вокруг, превозмогая холод. Её тянули сетью, словно рыбу, но она почувствовала в руке обломок своего скимитара. Самого лезвия почти не осталось, а по рукояти пошли трещины, но она крепко сцепила оружие и приготовилась. Её поднимали несколько мужчин и каждый рывок отдавался ей пекущей болью, когда сети вгрызались в её плоть. Она сцепила зубы, чтобы не застонать и открыла глаза. Как только ей показалась палуба, она рванулась вперед, разрезая сети. Они все еще окутывали её, замедляя движения, но она уже стояла на ногах. Клинок был в её руке и сгорбленная фигура, что едва осознавала себя готова была защищаться.
Рев просочился через её губы и она бросилась к ближайшему силуэту, который попытался отойти от неё. Но её было не остановить и клинок обрушился на жертву, скользнув по металлическому наплечнику.
- Алекс! - Крикнул кто-то знакомым голосом. Она обернулась, желая найти владельца голоса и обнаружила стройную женскую фигуру. - Алекс, успокойся. Чего стоите, дайте ей плед!
Кто-то подал девушке кусок теплой ткани и она схватила его так, словно это была добыча.
- Кто вы?! - Прорычало существо в рваном алом плаще, что полинял и утратил былой кровавый цвет.
- Думала, меня хоть ты не забудешь. - Молвили уста силуэта, который было тяжело рассмотреть из-за бликов солнца. - Твоя госпожа ждет, пока ты почистишь "Личинки". - Со смешком и совсем небрежно сказала фигура немного грубым, но все еще чертовски очаровательным и родным голосом.
- И... - Алекс запнулась, пытаясь найти в своих отмороженных мозгах нужное имя. - Инна!
- Да, именно так, дорогая. - Сказала девушка и в её словах можно было легко прочесть улыбку. - Ладно, я пойду приготовлю ванну тебе и этому чудесному молодому человеку, что сейчас спит в сетях, словно тунец-самоубийца.
Алекс не смогла не улыбнутся и сильнее укуталась в плед. Океаническая лазурь в её глазах, казалось, сменилась с ледяного шторма декабря, на спокойный июльский свежий ветерок, что весело резвится по водной глади, одевая на закате солнце в тёплую спокойную блузу, блестящую пенящимися барашками на навершии волн. Зрение медленно привыкало к свету, но девушка уже лучше могла рассмотреть где находится. Широкая металлическая палуба была достаточно длинной, чтоб уместить на себе целого "Моряка" и "Юнгу". Кованные орудия в несколько рядов выстроились справа и слева и Алекс подошла к ближайшему стальному стволу. Рука коснулась металла и девушка попыталась определить калибр ствола. Он говорил, что это позволяет успокоится и сосредоточится. Руки скользнули по длинной стальной трубе и девушка определила, что ствол в длину почти восемь метров. Второе орудие было в паре десятков сантиметров от первого и располагалось горизонтально.
"Диаметр должен чуть-чуть превышать ствол обычной гаубицы" - Подумала девушка.
- Сто... Семьдесят. Сто семьдесят девять миллиметров. - Проговорила девушка.
- Верно. - Проговорил чей-то голос. - Носовая пушка "Карронады" - Лэнс пушка "Ихтиоктопус".
- Архон... - Сказала Алекс, не оборачиваясь, все еще держа руку на стволе орудия.
- Да, целый капитан корабля спустился, чтобы рассмотреть свой улов. - Сказал парень. Алекс коснулась его взглядом и её уста растянулись в полуулыбке, а губы заблестели на солнце.
- Мне очень интересно, что я делаю на борту твоего корабля. - Проговорила девушка.
- Если честно, мне тоже. - Сказал Архон. - Мы нашли тебя, болтающуюся чуть ли не в объятиях с огромным морским кальмаром.
- Что ж, мне нечего возразить, бой выдался славным, - Сказала девушка, облокотившись на ствол "Ихтиоктопуса". - Как вы нас нашли?
- Едва уловимая аварийная частота появилась на радиочастотах на жалкую долю секунды. Но Инне этого хватило и она чуть не перерезала весь капитанский мостик, буквально приказывая мне двинутся к месту сигнала.
- И как я понимаю, ты послушался. - Сказала Алекс, улыбнувшись.
- Как видишь, иногда девушке стоит уступить. - Сказал парень, утвердительно кивнув.
- Какой ты дальновидный. - С игривым смешком в голосе ответила Алекс.
- Мне кажется, ты слишком быстро меняешь настроение. - Молвил Архон.
- Попробуй и ты найти себя, плавающего вместе с Гигантооктопусом. - Проговорила Алекс, хмыкнув.
- Мне кажется, ты замахиваешься на титул народного героя. - Сказал парень. - На "Кархародоне" только о тебе и говорят.
- Не льсти мне, друг. - Сказала Алекс, улыбнувшись вновь. - Ты испортил всю интригу и подавил во мне невинность. Теперь я буду знать, что от меня ждут что-то великое.
- Не думаю, что это остановит твою страсть. - Молвил Архон.
- Боюсь, во мне уже нету страсти. - С капелькой меланхолии в голосе проговорила Алекс.
- Да, это легко прочесть по твоим глазам. - Сказал парень, подойдя ближе к девушке. Их взгляды встретились и она поняла, о чем говорил Архон. Его янтарные глаза тоже были спокойны, но в то же время холодны и явно не принадлежали семнадцатилетнему парню. В них отсутствовала наивность, а её место заполнял отпечаток боли, что навечно изменил и сердце, и глаза. Мысли Алекс прервал голос Архона. - Добро пожаловать на борту... И в царстве живых. - Сказал парень, протянув девушке руку для рукопожатия, которое Алекс приняла.
Давно уже она не была в ванной. Это всецело обволакивающее тепло её успокаивало. Она задержалась там пока её тело полностью не разогрелось, только после чего вышла. Ей выделили неплохую каюту на "Кархародоне" и дали отгул в пару дней. Обнаженная фигура вышла из ванной комнаты и улеглась на кровать. Пару минут она просто глядела в потолок, но затем все же нашла в себе силы достать флакон со спиртом и обработать раны.
Взгляд прошелся по своему телу. Совсем еще недавно оно было совсем непорочным и упругая белоснежная кожа обтягивала крепкие кости. Сейчас же было проще найти очередной шрам, чем клочок чистой плоти. Но фигура совсем не потеряла стройности. Ребра просвечивались через кожу, а грудная клетка венчалась все той же милой грудью. Отчасти Алекс была похожа на какую-нибудь мраморную статую, особенно сейчас, когда её светлые кудряшки превратились в сплошную и длинную прядь. Она взглянула на себя в зеркало и улыбнулась. Ей понравилось существо, что глядело на неё двумя миниатюрными морями, которые заполняли синевой большие глаза. Ей не нравилось то, что её тело уродует война и она хотела использовать всю красоту, что все еще осталась, но она была верна только одному, тому, кто, возможно, уже мертв. Алекс вновь уселась на кровать.
- Как же я вновь хочу принадлежать тебе, хозяин... - Проговорила она и закрыла глаза, заслонив их рукой. Усталость ломила кости, но грусть, что комом засела в горле не давала ей уснуть.
Она вновь открыла глаза и посмотрела на свою правую руку. Глубокий шрам пронзал её, шрам, которым она совсем не гордилась. Эта рана останется с ней вечным напоминанием о собственной никчемности. И вновь ненависть к себе. Как и когда-то, давным-давно.
Хотя... Прошло не больше двух лет. Мелкая работа позволяла Алекс рассредоточить мысли. Она промывала свежие раны пытаясь думать только о них и о том, куда теперь ей деваться. Но это только немного подавляло меланхолию, что вливалась в неё словно холодная вода, опустошая тепло души. Она знала, что внутри она изранена даже больше, чем снаружи. И понимала, что такие раны спиртом не обработать. А еще она чувствовала, что каждый день только сильнее раскрывает эти шрамы. Каждый шаг по родной палубе "Кархародона", каждый отданный приказ, каждый взгляд, брошенный на неё... Все это напоминало ей о нем. Она ведь долго была здесь с ним. Но не время было важно, ведь и секундное ощущение, мимолетный миг мог вгрызться в душу вечным воспоминанием.
Она не знала, почему её сердце так сильно жаждет его. Возможно потому, что он показал ей свободу и с ним у неё все было впервые. Возможно просто потому, что она не пыталась найти кого-то еще. Но ей и не нужен был никто. Ведь с ним она чувствовала себя в раю, не зная и не желая знать ошибок и недостатков их любви. Он был идеален, ведь он был первый и её сердце навсегда приспособилось к нему. Не важно было, хорошо это или плохо - каждая его мелочь, каждая особенность стала ей родной. Мгновением позже она увидела, как быстро бьется её сердце, а дыхание вздымает грудь. Румянец застлал её щеки, а глаза налились слезами. Что-то подсказывало ей, что скоро она разучится плакать и потому она заплакала, наслаждаясь горькими слезами, что пришли на смену немой боли в душе.
Ей надоело тяжело вздыхать, надоело грустить, надоело страдать, но она продолжала плакать, плакать так скучно и так посредственно, что вскоре её плач сменился рыданием. Все та же боль, все та же проблема и ничего нового. Эта боль пожирала её и она зациклилась только на ней, не видя ничего больше в своей жизни. Словно рой мерзких червей поселился в её сердце - она чувствовала гложущую боль, которая не прекращалась ни на миг и которую никак нельзя было заглушить. Она чувствовала, как умирают её нервы, как вытекают её силы в борьбе с этой болью и слезы вновь ручьем потекли с её глаз. Она зашла слишком далеко, чтоб заканчивать все здесь и сейчас, но она так желала просто прекратить все страдания и одержать покой. Её смерть была бы чудесным освобождением но она выбрала сражаться.
Бороться с собой до самого конца, бороться с "Кархародоном", что запер её в местах, полных напоминания о нем, бороться со своей меланхолией, что желала, чтоб она плакала, пока не выплачет всю свою жизнь и пока её изуродованное тело не останется пустой иссохшей оболочкой. Сражаться до конца, сражаться с унынием и с грустью. Сражаться с безысходностью.
- Хватит реветь. - Сказала она сама себе, побив себя ладонями по щекам и хмыкнула от того, что это сработало.
Она поглядела на себя в зеркале, где вновь увидела стройную девушку, с голубыми глазами. "Женская академия все же многое мне дала" - Подумала Алекс, глядя на грациозное создание, восседающее на кровати. "Хотела бы я так и остаться пустоголовой ученицей, чтобы не знать всего этого ужаса, но что уже поделать" - Её уста вновь разошлись в улыбке и она уже вскочила, чтобы пойти и одеться, после чего провести прекрасный вечер с друзьями. Ей нужно было тепло, которое бы могло её питать. Но тело внезапно вернуло её в мир чувств и она почувствовала, как сильно устала. Не в силах надеть на себя хоть что-то, Алекс вновь свалилась в кровать. Она так жаждала хоть кого-то, кто мог её согреть, нарушить эту тишину, не говоря уже о том, как она хотела впиться в чьи-то губы. Она хотела почувствовать себя живой, ощутить, как гормоны захлестывают сознание, как удовольствие вливается в сердце и отдается тяжелым, страстным дыханием. В бою её не побеждали, а она хотела быть побежденной. В кровати некому было побеждать её и она проиграла сама себе.
Она подумала о Джо. Алекс знала, что он желал бы сейчас оказаться с ней и он действительно этого заслуживал. Она уже была готова пригласить его к себе, лишь бы избавится от этого одиночества, хотя бы на одну ночь. Лишь бы не засыпать с болью и просыпаться в слезах. Но затем она представила лицо его... Лицо Рея, когда он узнает о том, что уже не один. Она никогда не чувствовала этого, но почему-то ей показалось, что это ужасное чувство.
- Он мертв. - Сказала Алекс, чувствуя, как черви боли пожирают грудь. - Послушай...
Она взглянула на зеркало вновь.
- Я знаю... Знаю, это больно. - Дыхание стало отрывистым. - Но твои мучения ничего не изменят. Он мертв... Рей мертв.
От произнесенного кровь застыла в жилах. Захотелось разбить зеркало, сорваться и убежать от этого всего, но тело потеряло все оставшиеся силы, как и истерзанная душа.
- К чёрту это все... - Проговорила Алекс, почувствовав, как слёзы вновь подходят к глазам.
"Нужно было убить его еще той первой ночью, когда он взял меня в плен. Убить самой, чтоб быть во всем уверенной. Убить и умереть вместе с ним. Нежели так кромсать свое сердце." - Сказала про себя девушка.
Она не помнила, когда уснула, но между слез и грусти её почти внезапно поглотил сон. Со сном не ушла меланхолия, но сердце отчасти успокоилось, перестав биться так сильно, сокрушая грудную клетку. Возможно, ей стоило вновь начать сражение и так сблизить тот момент, когда она узнает, жив ли её любимый. Но хотела ли она узнать? Хотела ли она впускать в своей разум любые новые знания? Вряд ли. Сыта по горло болью, что ощущала, теряя беззаботность, она желала ничего не знать. Пускай лучше жить посредственной жизнью и не быть бунтарем среди серой массы, но быть счастливым и беззаботным, чем ради секундной славы страдать всю свою жизнь. Тем более, когда дело касается любви.
Любовь... Божественная глупость, что создана дьяволом. В любви есть счастье, но нет покоя. А ведь счастье - надежда на покой. Любовь полна надежд и так бедна на действия... Со временем она становится грубее, но и голоднее. А времени все меньше. Любовь - кровожадный водоворот грусти. Но без любви и сердце не заполнится страстью, а душа - теплом. Всем дается выбор, но не каждый осознает, что осуществляет его.
Наверное, любовь должна приносить только радость. Но иногда ради неё приходится убивать... И умирать. И он готов был заплатить такую цену. Ради того, чтоб любовь была вечна он готов был погибнуть. Он никогда не сомневался в ней. Не верил, что она способна предать то, что они приняли за смысл жизни. Даже если бы это было возможно - он не хотел думать об этом, ведь тогда его бы ждало отчаяние. Все, что оставалось в его голове - это надежда. Надежда, которую он нежно звал «Алекс».
И он надеялся. Всем телом и разумом он верил, что живет не напрасно. Он не помнил, когда его любовь смогла подскочить до таких высот, но он знал, что стоит принимать это как дар и использовать это как топливо для своих мышц и знамя для своего разума. Он жил с одним именем на устах и произносил его только в час настоящего горя. И что-то в его душе подсказывало, что этот момент настал.
Его привязали прочными ремнями к сиденью, что скорее напоминало трон. Его оковы не позволяли ему даже двинуть головой и все, что у него оставалось - это глаза. Две небольшие конструкции, что напоминали клешни краба раздвинули его веки и он уже не мог их сомкнуть. Глаза регулярно искусственно увлажняли, из-за чего по щекам постоянно скатывалась жидкость, словно это были слёзы. Он чувствовал, как сердце в груди набирает вес, как начинает ускорять ритм своих ударов. Он нервничал и не мог с этим ничего поделать.
Он едва различал силуэты, которые мельтешили перед ним, ведь небольшую комнатку, в которой он оказался пленил мрак. Взгляд остановился на величественной фигуре, когда глаза привыкли к темноте. Его выдавал цвет кожи, что лучше различался во мраке. Он держал руки за спиной, возможно что-то скрывая. Узник нервно сглотнул, когда фигура начала медленно идти в его сторону.
- Рейвен Митчел, ты прошел долгий путь. - Начал Уризен. - Но не во времени цена, а цена в событиях. Возможно твоя дорога и была долгой, но тебе еще предстоит многое познать.
Его правая рука выскользнула из-за спины и Рейвен увидел маленькую тёмную рукоять, а в той увесистости, с которой Апостол сжимал совсем миниатюрный предмет, парень распознал вольфрам или какой-то другой очень тяжёлый металл.
- Мне жаль, Рейвен Митчел, но это единственный способ. - Молвил Уризен и парень почувствовал, как его руки мягко касаются сотни острых зубцов, что были высечены на обухе крошечного молоточка в руках Апостола. - Подайте свет, дети мои.
В глаза внезапно ударило свечение мощной промышленной лампы. Глаза заслезились и Рей попытался моргнуть, чтобы восстановить зрение, но клешни на веках остановили его и он остался ослепленным. Он простонал, почувствовав, что не может сглотнуть. Попытки вырваться тоже увенчались провалом и он смог только промычать, не в силах сделать что либо. Теперь остались только мысли. Только разумом он мог убежать куда-то далеко, на сотни световых лет отсюда.
Но это не помогало и ремни все сильнее вгрызались в его кожу, раздирая её в кровь.
Он ощутил, как его охватила паника. Больше всего он не хотел почувствовать её. Но она словно капкан, который временно остановили кости медленно сжимался на его теле. Ноги затекли и по ним сочилась кровь, каплями скатываясь со ступней. Пара ногтей на руках треснула оттого, как сильно невольник сжал трон. Тошнотный ком подкатился к горлу и застрял там, не давая дышать и его быстро поглотила дрожь. Он поперхнулся собственной слюной и пытался откашляться, но от этого задыхался еще больше. Глаза налились кровью и капилляры лопнули, окрасив янтарно-зеленую радужку в коричневый и красный.
Зубцы молота коснулись кожи между средним и указательным пальцем левой руки. Рей почувствовал, как металл касается его тела, отчего руки еще сильнее сдавили подлокотники сиденья. В сознании был только страх и чувства обострились до предела. Внезапно, металл исчез и Рей услышал в воздухе свист, которого боялся больше всего.
Боль которая пронзила все его тело через секунду была невыносимой. Словно огненная плеть, что сожгла каждую клетку в его организме, разорвав разум ужасом. Вся сила, что находилась в массивном теле Уризена вонзилась прямо в Рея через молот в его руках. Кожа в месте удара расползлась на куски, разорвалась, словно бумага, обнажив мышцы и залив правый подлокотник трона кровью. Рей захотел закричать, чтобы подавить боль, но не смог открыть рта и только хрипло застонал, еще больше давясь и задыхаясь. Он попытался вновь закрыть глаза и вновь не смог. А молот вновь поднялся и опустился, ломая ему средний палец.
Рука дёрнулась от боли, но не смогла даже сдвинутся. Дрожь превратилась в жуткую тряску, а пальцы срывали и ломали ногти, царапая подлокотник.
- Рейвен Митчел, ты должен найти гармонию и перестать чувствовать боль. - Молвил Уризен, когда молот вновь поднялся.
Рей все еще задыхался, когда его большой палец раздробился всмятку и осел, словно гротескная личинка, разливая вокруг кровь. Он уже не мог терпеть, не мог держатся, ощущая как последние силы покидают его. Внезапно он услышал мерзкий звук пилы, что, казалось, скрежетала по его сознанию. Зрение потихоньку прояснялось и он увидел как его средний палец медленно спиливают зубчатым ножом. Его лезвие было в крови и Рея вырвало от увиденного. Теперь он желал быть слепым, лишь бы не видеть, во что превращают его руку. Во взгляд бросилась вычурная бритва, которую приложили к его кисти.
Медленно, совершенно не спеша, лезвие инструмента начало двигаться по безымянному пальцу, соскабливая кожу, словно чистя фрукт. Она вздымалась под бритвой, словно праздничная ленточка, обнажая за собой кровавую плоть. Рей кричал, кричал как только мог. Сквозь стиснутые губы из его глотки доносился душераздирающий стон, пока слезы заливали его глаза, а тело дрожало от боли. Из рта сочилась кровавая пена, от прокушенного языка, а глаза вылазили с орбит, усеянные сетью набухших капилляров.
- Сосредоточься, Рейвен. - Проговорил Апостол и парень уцепился за эти слова, как за последнюю спасательную соломинку.
Его разум послушался, словно преданный пёс и мысли устремились вперед, ища что угодно, что могло бы ему помочь. Но тело отказывалось и перед глазами все равно стояли лоскуты собственной кожи, которые отделяются от руки, с мерзким чавканьем. Голова отказывалась осмысливать и мысли быстро пустели.
Он сломал себе оставшиеся ногти, когда к обнаженным мышцам приложили раскаленный прут. Прямо вслед за бритвой двигался металл, разогретый докрасна. Плоть шипела и обугливалась, а оставшаяся кожа плавилась и пузырилась. В воздухе витало ужасное зловоние и Рея вырвало второй раз. Он сорвал себе горло от стонов, а глаза потихоньку высыхали от света лампы, но надежда все еще не умерла.
Мысли носились по рушащемуся сознанию, желая уцепится за что-то, что способно спасти разум от краха. В голове всплывало только одно слово. Алекс.
В мизинец медленно начали вонзаться крохотные иголки, а потом их забивали, словно гвозди. Он чувствовал, как эти маленькие прутики проходят сквозь его палец, проделывая себе путь сквозь мясо и кости. Рука Рея горела бесконечной и нестерпимой болью, что разламывала остатки его сознания. Хуже того, боль была не монотонной - он хорошо чувствовал и видел, как запекается его плоть, как сквозь неё проходят иголки и как расползается его кожа. Очертания теряли четкость, а в голове все больше путались понятия и осознание самой жизни. Он забыл, кто он, где он и кто такая Алекс. Он помнил, только боль, только кожу, что слезала с его пальца, словно он родился здесь и вечно будет видеть только это.
От нехватки кислорода в глазах потемнело, но он все еще держался за сознание, пытаясь исполнить то, что сказал ему голос.
Сосредоточится.
Он всеми своими силами пытался осознать, что значит это слово и медленно, крупицы разума собирались воедино, буква за буквой, слово за словом. Внезапно, на указательный палец начали капать кислотой, что медленно прожигала его плоть. На зубах заиграло больше крови, когда он в очередной раз прикусил себе язык, но разум все еще работал, отказываясь сдаваться.
Внезапно, в голову вновь пришло слово «Алекс». И Рей ухватился за него, направляя все свои оставшиеся силы для того, чтобы осознать, что оно значит.
«Алекс». Должно быть это название, но вероятно, это что-то большее, ведь разум ограждает его от остальных понятий.
Он чувствовал, как бьется его сердце. Так же он слышал шум вокруг, ужасный запах, нехватку кислорода, но сильнее всего он чувствовал, как бьется его сердце. И этот размеренный стук в его груди смешался со словом «Алекс». Словно первый шаг, возможно, в безумие, а возможно и к надежде, он вновь произнес в голове слово «Алекс» и смешал его с боем своего сердца.
Кровь заливала его сиденье и руки содрогались, словно он был одержим дьяволом, но его глаза замерцали отчуждением. Боль воспаленным пятном цвела в его сознании, но почему-то он смог вообразить светлые пряди и голубые глаза. Они смотрели на него совершенно без эмоций, всего лишь взирая ему в душу, а возможно просто куда-то вдаль.
Он не мог этого ощутить, но шум вокруг затупился, словно стал тише, хотя он видел только голубые глаза. Лицо скрывалось в тени и только пряди вместе со взглядом касались его взора. Боль не прошла. Она стала его вечным спутником, вместе с голубыми глазами. «Только пряди и глаза» - сказал он про себя.
«Я знал, что ты сможешь» - Прозвучало откуда-то издалека, но Рей не пожелал отворачиваться от голубизны двоих сапфиров, что блестя, изредка скрывались между прядей. Они напоминали ему солнце на закате, такое спокойное, но и такое яркое, что заходило за горизонт, пронзая воду своим светом.
Он не мог сомкнуть глаза и мысли сражались вместе с реальностью, где его вновь и вновь поддавали пыткам. Самая большая фигура подняла большой молоток, который перед этим раскалили добела. Сознание вновь попыталось бросится в панику, но Рей его сдержал, останавливая красотой лазурно-синих глаз. Только они селились в его взгляде.
Пламенный молот поднялся в воздух и слишком медленно для реальности опустился на руку. Её вдавило внутрь подлокотника, а кровь зашипела на обухе орудия пытки. Еще один удар разломал руку пополам и раздробил кости, которые разошлись, торча, словно шипы, натягивая и прокалывая кожу.
Из тьмы шествовал свет, а из света сочилась тьма и они вечно слепили его сознание. Только голубые глаза оставались неизменны, держа свой взгляд ровным, в эгиде серебряных волос. Её глаза. Он видел в них пламя сотен рассветов и тьму тысяч ночей. Огонь мириад свечей и черноту бездонных ртов сотен трупов. Свет менялся тьмой, а тьма - светом и трудно было различить, кто поглощает, а кто отдает. Словно миллиард слез слились в огромный буйный океан, в котором нельзя было понять - слезы ли это радости, или слезы горя. Только лазурная голубизна волн оставалась подлинной, как и голубой блеск её глаз.
Быть может, в тени скрывалась уродливая старушка, но её взгляд оставался вечным.
Бесконечным, словно сама вселенная.
Боль убежала и рассыпалась перед её взглядом, страх - мирно ушел, растворившись в свете и померкнув во тьме. Даже слова Уризена остались эхом давно забытых эпох и только её взгляд остался с ним. Внезапно глаза двинулись, так незаметно, что это можно было уловить только истинно внемлющим. И в беспроглядной тьме, сменяемой ослепительным свечением возникли контуры губ, слишком размытые, чтоб их очертить.
Со звуком падения сотни цивилизаций, с криком рождения миллионов новорожденных, он услышал только то, что мог услышать.
«Рей»
Произнесли уста, возвращая его в реальность быстро и стремительно, со скоростью падения звезд и неторопливостью самой мысли. Боль острым кинжалом проломилась в его разум, но обошла его сердце, отчего он ощутил подлинное блаженство. И хоть его сковывали жесткие ремни, а его разум сотрясала жуткая боль, его глаза засияли улыбкой, отразив свет лампы и погрузив его во тьму.