Прислужник Тьмы. Книга 1

Прошло некоторое время с момента Кровавого Полнолуния. Оно миновала, не затронув жизни простых обитателей мира Смертных. Те, кто не читали позже прессы, выпущенной «Локонте Корпорэйшн», остались в полном неведении о потенциальных последствиях. Таким образом, основная миссия «Локонте Корпорэйшн» была с успехом выполнена. Когда в больнице Монтаны удалось стабилизировать состояние Эбигейл, главе Клана Воздуха была отправлена телеграмма по ведьмовской почте. До крайности взволнованный ответ не заставил себя долго ждать: мистер Лайтборн распорядился незамедлительно доставить его дочь домой на попечение местного лекаря. Артур собственнолично проследил за исполнением его просьбы – заказал частный самолёт и сопроводил Эбигейл вместе с врачами, оставив двух других спасённых агентами магов в больнице. Стоимость размещения была также полностью покрыта «Локонте Корпорэйшн». Испытывая крайнюю степень ответственности за дальнейшее состояние Эбигейл, Джек напросился лететь вместе с Артуром в Долину Западных Ветров; идею Джека сиюминутно подхватил Лоуренс, ссылаясь на то, что за время их непродолжительного пребывания в деревне, он успел проникнуться симпатией к местным жителям и ему жизненно необходимо с ними увидеться; свои причины для очередного визита нашли и остальные их приятели. В этот раз у Артура не нашлось подходящего количества аргументов, чтобы избавиться от их общества; даже мистер Лайтборн дал своё согласие на их въезд в деревню.

Когда спустя пару часов они наконец-то настигли финальное место назначения, возле Порога их встретило удвоенное количество охранников вместе с подготовленными для бессознательной Эбигейл носилками. Прошёл уже привычный обыск, сдача оружия, достаточно продолжительный путь в темноте, и вот перед их глазами открылся уже знакомый, но всё ещё захватывающий дух обзор на Долину с высоты. Лоуренс заметил, как брови Артура, впервые посещающего это место, заметно поднялись вверх при виде сего пейзажа (Лэри хмыкнул, наблюдая до крайности редкое явление; прежде ему казалось, что брови его отца имели свойство исключительно надвигаться на глаза при хмуром выражении, и сдвигаться вместе, когда тот был чем-то озадачен). У ворот их встречал несчастный мистер Лайтборн, который в считанные дни заметно постарел: глаза утратили былой жизнерадостный блеск, что так молодило его ранее, количество седых волос возросло в разы, отчего его частично тёмная шевелюра почти полностью обрела платиновый оттенок, а морщины как будто залегли ещё глубже. Когда Эбигейл отнесли в хижину лекаря, мистер Лайтборн просидел на коленях перед койкой своей дочери, держа её неподвижную ладонь в своих около часа. Миссис Лайтборн не смогла удосужиться прийти, так как её одолели мигрени на фоне сильного стресса; выпив щедрую порцию валерьянки, Татия провалилась в глубокий оздоровительный сон.

Артур терпеливо дожидался назначенных переговоров с главой клана в гостиной дома Лайтборнов. Спустя полтора часа мистер Лайтборн, сдержанно войдя в комнату, пригласил основателя «Локонте Корпорэйшн» в свой кабинет на втором этаже. Из уст главы клана посыпался поток благодарности за спасение его дочери и последующей заботе о её состоянии; мистер Лайтборн высказывал свою признательность со всей душевностью и искренностью, так что Артур несколько опешил, ведь к спасению жизни Эбигейл он не прилагал таких уж больших усилий. Мистер Лайтборн также дал клятву, что обязательно воздаст должное за оказанную ему услугу, если его помощь когда-либо пригодится. Артур попытался вежливо отказаться, ссылаясь на то, что спасение жизней является одним из основополагающих целей его компании, на что мистер Лайтборн возразил, что его народ очень трепетно относится к клятвам и высказыванию благодарностей. Они плавно переключились на обсуждение главного дела – последующей связи Долины и цивилизованного мира. Мистер Лайтборн остался непреклонен в своём решении, желая сохранить устоявшиеся порядки деревни такими, какие они есть, и обособленность их поселения. Несмотря на это глава клана разрешил пришедшим извне остаться в Долине настолько, насколько те сочтут это нужным. Конец переговорам они обозначили радушным рукопожатием. Глаза мистера Лайтборна всё ещё излучали внутренний свет благодарности и признательности. Прежде чем покинуть дом Лайтборнов, Артур получил приглашение на церемонию почтения погибших, проходящую в эту пятницу. В дверях Артур встретил Кайлу Эванс, которая увела взгляд в сторону и прошла внутрь дома по приглашению на личную беседу.

На середине дискуссии поток их рассуждений был оборван учтивым стуком в дверь. Получив разрешение войти Френсис сделала объявление серьёзным тоном, тем не менее глаза её сверкали с надеждой:

– Мистер Лайтборн, Эбигейл очнулась...

* * *

Позабыв обо всём на свете, Джек вылетел из гостевого корпуса после прибывших вместе с Френсис известий. Сердце в его грудной клетке с бешеной скоростью стучало о рёбра и норовило вырваться наружу. Он пересёк главную площадь и нырнул в одну из оживлённых улиц, протискиваясь между толпящихся людей. Едва не сбив женщину с увесистой корзиной для белья в руках и чуть не влетев в прилавок с привезёнными из-за границы товарами, Джек бросил им вслед извинения и выбежал на открытую местность. Далее ноги вели его вдоль зеленеющего луга и вверх холма прямиком к небольшой деревянной хижине. Миниатюрные окна и входная дверь были приоткрыты, впуская внутрь свежие потоки воздуха, треугольную крышу застилал навес из мелких сухих ветвей, сквозь который наружу пробивалась дымящаяся труба. Сама по себе хижина выглядела хрупкой, будто была готова обрушиться при резком порыве ветра, но небольшая цветочная клумба, благоухающая ароматами, прибавляла домашнего уюта. Сам лекарь, хозяин этого строения, был доброжелательным стариком лет восьмидесяти, длинная и густая борода которого ложилась поверх груди, укутанной в льняной халат. Несмотря на недавний визит, который успел нанести его пациентке мистер Лайтборн, лекарь разрешил Джеку ненадолго зайти в её комнату.

Ступив внутрь дома, Джеку пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой о дверной проём. Внутри хижина казалось ещё крошечнее, чем снаружи: прихожая совмещалась с обеденной комнатой, и была заставлена сундуками и какими-то мешками; стены украшали бусы из сушёных ягод и грибов, веерами из трав, а также были увешаны полками со старыми книгами, различными склянками и эликсирами; пол под ногами Джека был полностью застелен пёстрым ковром, пространство вокруг отнимал небольшой стол со стульями, шкаф и одинокое кресло в углу. До него тут же донеслись аппетитные ароматы куриного бульона, мерно бурлящего в огромном котле, помещённого внутрь очага. Когда Джек свернул в узенький коридор, разделяющий несколько комнат, эти запахи перемешались вместе с приторно-сладкими благовониями трав. Потолок оказался столь низким, что Джек без труда упёрся бы в него макушкой, едва приподнявшись на носочки. В этот момент воображение невольно подкинуло ему образ Лэри (чей рост составляет около шести с половиной футов), корячащегося в этих дверных проёмах. Джек улыбнулся своим мыслям, после чего лекарь указал ему на одну из комнат.

Джек непреднамеренно забыл сделать вдох, переступая порог. Предназначенная для пациентов тесная комнатка оснащалась одноместной кроватью с высоким матрасом и тумбочкой у её изголовья, на котором стояла наполовину опустошённая кружка чая, и табуретка в противоположном углу. Небольшое квадратное окно было распахнуто настежь, и сквозь него внутрь прорывались потоки слабого ветра, колеблющие короткую полупрозрачную занавеску. Эбигейл, по пояс укутанная в белую простыню, полулежала на огромной перьевой подушке, подложенной под её спину. Когда она склонила голову набок, реагируя на звук скрипнувшей половицы, Джек сумел разглядеть её бледное от изнеможения лицо; глаза выглядели больными из-за чрезмерного блеска и залёгших на нижних веках тёмных кругов. Спустя мгновение она распознала пришедшего к ней гостя, и её испещрённые мелкими ранками губы сложились в приветливой улыбке.

– Джек... – еле слышно позвала его она.

– Привет.

Джек тепло улыбнулся в ответ, приближаясь к койке, и опустился на колени возле неё. Её усталые глаза чуть оживились с его приходом, и она предприняла попытку приподняться, но Джек трепетно погладил её плечо, останавливая, и прошептал:

– Лежи... Тебе необходим отдых.

Эбигейл не стала возражать, прислонясь затылком к подушке и не спуская с него сияющих глаз. Джек пробежался взглядом по обмотанным свежими бинтами запястьям, неподвижно лежащим вдоль её тела, и накрыл её ладонь своей – бережно, боясь причинить своим прикосновением новую боль.

– Ну как ты? – вполголоса спросил Джек, пододвигая под себя табуретку.

– Лучше, чем когда мы говорили в прошлый раз. – Эбигейл снова попыталась улыбнуться, но было видно, что это ей давалось не столь просто. – Дедушка Грин сказал, что через пару дней мне станет ещё лучше, и я смогу отправиться домой.

– Слава Богу, что всё обошлось. Ты бы знала, как испугался за тебя.

– Я тоже испугалась, – с горечью хихикнула Эбигейл. – Но всё ведь хорошо сейчас, правда?

Бездонно голубые глаза обратились к Джеку, ловя его взгляд. Установив зрительный контакт, она продолжила:

– Благодаря тебе. Ты снова спас мне жизнь. Прости, что доставляю столько проблем...

Она виновато отвела взгляд в сторону, поглядывая на застывшую в дверном проёме фигуру лекаря. Джек на секунду опешил от такого заявления и поспешил успокоить Эбигейл, поглаживая костяшки её пальцев.

– Всё в порядке, ты вовсе не доставляешь мне проблем, – пылко, но не повышая громкость голоса, заявил Джек. – Ты не должна извиняться.

Уголки губ Эбигейл застенчиво приподнялись, после того как взгляд возвратился обратно к Джеку.

– Дедушка Грин сказал, что то что я выжила – твоя заслуга. Если бы ты вовремя не оказал мне первую помощь, я бы...

Эбигейл умолкла, допустив мысль о возможных последствиях. Сузив глаза и сосредоточено опустив брови, Джек слегка кивнул головой и прошептал:

– Главное, что всё позади. Ты будешь в порядке.

Её взгляд смягчился, и она проговорила одними губами:

– Спасибо...

В комнату, тактично прокашлявшись, вошёл лекарь.

– Время посещения на сегодня окончилось, – объявил скрипучий, как деревянные половицы в этом доме, старческий голос. – Эбигейл требуется покой.

Прежде чем Джек успел подняться на ноги, Эбигейл удержала рукав его рубашки, прося наклониться к ней. Джек повиновался её желанию. Приподняв голову с подушки, Эбигейл прошептала ему на ухо:

– Меня обязательно выпишут к этой пятнице, ведь будет вечер в честь погибших, а я ни за что не могу пропустить его. Ни. За. Что. А если не выпишут, я сама убегу.

Отстраняясь, Джек не сумел сдержать усмешки и позволил ей озарить лицо. Боевой настрой на выздоровление Эбигейл ему определённо импонировал, заряжая позитивом и надеждой. Её провожающие взглядом глаза зажглись игривыми огоньками, затмевая своим свечением измученность лица.

– До скорой встречи, – кивнул Джек напоследок.

* * *

Эбигейл сдержала своё обещание. Восстановившись к обещанному сроку, она согласилась сопровождать Джека на вечере в честь погибших. Таким образом, Джек возвышался на террасе дома Лайтборнов, с нетерпением дожидаясь заветной встречи. И желанный образ предстал перед ним, когда входная дверь выпустила Эбигейл, – роскошное шифоновое платье молочного цвета струилось по её стройному стану до самого пола, а шею обвивала позолоченная ткань; шелковистые волосы были заплетены в пышный венок вокруг головы, две вьющиеся пряди спадали на обнажённые плечи; драгоценные камни её фероньерки мерцали, как глаза самой Эбигейл, и переливались различными цветами. Ощущая невольный внутренний трепет, Джек поправил ворот своей рубашки, не спуская восхищённых глаз с возникшей перед ним Эбигейл. Лёгкий румянец посетил её щёки, прогнав прочь прежнюю болезненную бледность кожи, под глазами больше не осталось синяков, отчего её взгляд обрёл свежесть и вновь ожил. За эти пять дней она заметно преобразилась, став прежней жизнерадостной и такой очаровательной Эбигейл, какой Джек её запомнил в первый день их знакомства. Джек галантно протянул ей руку, когда она подступила ближе.

– Извини, я такая копуша. – Аристократичным движением Эбигейл вложила свою миниатюрную ладонь в руку Джека. – Снова опаздываю.

– Оно того стоило. Выглядишь неотразимо, – не разрывая продолжительного зрительного контакта, ответил Джек.

Эбигейл одарила его заветной лучезарной улыбкой, отчего выражение её лица приободрилось ещё заметнее, и они вдвоём ступили вниз по лестнице на главную площадь, где уже успело разгореться торжество. Вскоре они утонули в разновозрастной толпе, состоящей из людей в белом, которые собрались со всей Долины Западных Ветров. Как только они зашли на площадь, Джек начал постоянно ловить на себе и Эбигейл изучающие взгляды местных. Шагая под руку с Джеком, Эбигейл продолжала дарить прохожим свою улыбку, невзирая на всё, что успело с ней произойти; будучи меньше недели назад на грани смерти, она сумела сохранить свою внешнюю жизнерадостность. Единственным напоминанием о тех ужасающих событиях служили аккуратно перевязанные бинтами запястья рук.

Внимание посетителей праздника в первую очередь обращалось на занявшем всю поверхность сценической кулисы плакате, на котором крупными буквами было выведено: ВЕЧЕР В ЧЕСТЬ ПОГИБШИХ. Ещё было слишком рано для начала официальной церемонии, и потому сама сцена пока что пустовала. Небольшая деталь, за которую зацепился взгляд Джека, было отсутствие перед сценой соломенных кресел, которые были выстроены в ряды в прошлый раз, – должно быть, их убрали с целью предоставить больше места для посетителей мероприятия. Все люди одинаково прогуливались по площади в компании своих семей и друзей и разглядывали содержимое шатров ярмарки. Даже бесстыжие торговцы в этот день предпочли не выкладывать ассортименты зарубежных товаров, почитая имена погибших земляков. Сегодня большинство палаток снабжали жителей бесплатной едой: на площади витали такие приятные ароматы жаренного на гриле мяса и свежеиспечённых лепёшек, что желудок урчал, напоминая о пропущенном ужине.

Заглядываясь на витрины с аппетитной пищей, Джек и Эбигейл отправились на поиски свободных столиков, которые также были предусмотрены в зоне с едой. Не найдя ни единого не занятого людьми места, они выстояли очередь перед шатром с великим разнообразием напитков и, остановившись на безалкогольном клюквенном пунше, побрели ближе к сцене. Этот вечер сопровождала приятная живая музыка. Талантливый скрипач заливался мелодичной игрой на своём инструменте, ему аккомпанировали парочка флейт и губная гармонь. Столпившись возле места, занятого группой музыкантов, справа от сцены, люди заворожённо слушали пение скрипки и бросали монетки в коробочку, в то время как их дети кружились в танце рядом с ними. Пару раз взгляд Джека останавливался на раскрасневшемся лице Френсис, которая периодически металась между людьми и распоряжалась своими помощниками, готовящими всё к официальной церемонии. Джеку уже начинало казаться, что несчастная Френсис отвечает абсолютно за всё в этой деревне.

Посетители праздника, приветствуя взглядами, одновременно обернулись лицом к спускающимся на площади мистеру и миссис Лайтборн, идущими под локоть. Джек и Эбигейл тоже обернулись к ним – Татия уже выглядела значительно лучше с последнего раза, как Джек её видел; вместе с восстановимся здоровьем Эбигейл, расцвела и сама Татия, улыбаясь людям краешками губ. Мистер Лайтборн тоже заметил свою дочь в сопровождении Джека; глава клана подняв руку высоко над головой и помахал им в ответ. Молодые люди продолжили огибать группирующихся местных и настигли шатры противоположной стороны площади. Витрины почти всех из них были завалены необъятным количеством венков, сплетённых из свежих полевых цветов. Джек с изумлением поинтересовался, с какой целью их раздают народу, но Эбигейл, лукаво прищурившись, сохранила это в тайне. После этого она ненадолго отлучилась, а вернулась уже с двумя такими венками в руках; один из них Эбигейл опустила на свою голову, а другой торжественно вручила Джеку. Свою прогулки они продолжили в направлении некого стенда – деревянной доски на двух ножках. Им пришлось обогнуть длинную очередь местных жителей, чтобы высечь ножом имя ближних, погибших во время вторжения мертвецов. СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ПАВШИМ ГЕРОЯМ! – гласило заглавие стенда, а ниже размещались неровные и аккуратные, размашистые и мелкие, буквы сложенные в имена. Какое-то время Джек безмолвно наблюдал со стороны, как люди сменяют друг друга; однако их всех объединяли потухшие взгляды, слёзы на глазах, когда новое имя заполняло собою доску. Джек с трудом сглотнул, физически ощущая проживаемую ими боль; ему хотелось подойти к каждому и успокоить, сказать, что они не одни, и он прекрасно знает, через что они проходят. Отчётливо испытывая некую неизведанную эмоцию, отражающуюся распиранием в грудной клетке, Джек стоял почти неподвижно и дышал, изучая непривычные ощущение.

Помимо общей тяготящей ноши, все эти люди также выглядели схоже, одевали одинаковую белую одежду: женщины носили сарафаны или платья в пол, мужчины – рубашки навыпуск и светлые брюки. Джек и сам выглядел точно также, полностью сливаясь с толпой в белых одеяниях, и это заставило его ощутить себя частью чего-то большого и единого, испытать связь с этими людьми, несмотря на своё происхождение и отсутствие магических навыков. Должно быть, именно так себя ощущает волк-одиночка, ставший частью многочисленной стаи?

Пару раз Джек пересёкся взглядами со своими друзьями, которых издалека было трудно отличить от местных – они ровно также нарядились в белое и, собравшись вокруг столика, дегустировали напитки и обсуждали какие-то темы. Особенно непривычно выглядели Бёртлены: подобный стиль одежды совсем был им не свойственен (Джеку было максимально странно видеть Алекса в чём-то не чёрном, и длинное платье на Монике). Тем не менее долина сумела утихомирить бёртленовский бунтарский дух, так что те, смирившись с отсутствием выбора, решили проявить уважение к местным традициям. В ответ на изучающий взгляд Джека Лэри поднял стакан с напитком и подмигнул, понимающе относясь к отсутствию приятеля в коллективе.

Сыграв последние ноты произведения, музыканты стихли. Звучный голос из громкоговорителя захватил внимание всех присутствующих на площади. Обернувшись, люди устремили взгляды на взошедшую на сцену Френсис и навострили слух. Сетка жёлтых огоньков над их головами померкла каскадом, оставив единственные источники света направленными на говорящую. Сердечные приветствия Френсис, адресованные каждому местному жителю и гостям Долины, разлетелись по площади; Френсис произносила вводную речь наизусть, не нуждаясь во вспомогательном тексте под рукой, что безусловно добавляло её словам ценности и заставляло людей с интересом пододвигаться к сцене. Джек и Эбигейл последовали вместе с потоком. Приветствие вопреки своей лаконичности взбудоражило людей, посеяв перешёптывания в толпе. В конце Френсис объявила выход главы клана и удалилась со сцены под дружные аплодисменты. Эби сжала ладонь Джека чуть сильнее, когда мистер Лайтборн, представший перед публикой, поднёс громкоговоритель к губам:

– Горячо приветствую вас, мой народ! – заговорил отец Эбигейл и широко развёл руки, будто желая обнять ими целую толпу. – Все мы знаем, какое прискорбное событие послужило нашей сегодняшней встрече...

Неподдельная горечь сквозила в речи главы клана. Эбигейл слышала её в каждом слове отца – положив ладонь правой руки на сердце, она участливо прислушивалась к высокому и слегка надтреснутому голосу. Однако эмоции не мешали мистеру Лайтборну говорить чётко, делая логические паузы:

– Все мы знаем, какими потерями для нас обернулась малейшая неосмотрительность... А потому, я призываю вас не покидать защитного купола Долины и не переступать Порог. За мной было принято решение оставить прежний режим обособленности от внешнего мира во избежание повторения подобной истории. И насколько бы трагичным не был этот опыт, он в очередной раз подтверждает, что жизнь за пределами Долины переполнена опасностями, и мы попросту не готовы к таким радикальным переменам. Но пока мы находимся здесь, под покровом магического купола, наши жизни будут в безопасности. Так процветай же, наша Долина Западных Ветров, и упаси нас от новых невзгод!

Толпа, окружающая Джека, ранее загипнотизированная словами своего предводителя, зашевелилась и поддержала бурными овациями. Эбигейл приподнялась на носочки, посылая отцу одобрительную улыбку, и приземлилась обратно; Джек похлопал в ладоши вслед за остальными.

– Давайте всё-таки оставим тему политики и переключимся на основную цель сегодняшней встречи, – продолжил мистер Лайтборн, предоставив народу возможность немного успокоиться. – Сегодня я бы хотел лично принести соболезнования семьям и близким друзьям погибших. Имя каждого из них сегодня было увековечено на нашей центральной площади. Долина никогда не забудет тех храбрых людей, кто погиб при её защите от мертвецов и Некроманта. Следующие имена, которое я назову, останутся в сердцах каждого из нас и обретут бессмертие. Ведь всё, что сохранилось в памяти нашего народа, становится вечным...

Мистер Лайтборн назвал все пятьдесят два имени погибших людей, ни разу не заглянув в список. Каждое из них он помнил наизусть. Люди, затаившие дыхание, безмолвно уставились на главу своего клана и неровно или с тихим всхлипом выдыхали, когда очередь доходила до родного им человека. Никто не дерзнул перебить мистера Лайтборна или начать перешёптывание с соседями, платя дань уважения своему предводителю. Руки главы клана обрисовали круг в открытом и миролюбивом жесте, после чего глава клана со вздохом заключил:

– А теперь настало время почтить память погибших. Так давайте же спустимся к реке и проводим их души в дальний путь во владения богини Аквартики...

Когда толпа, вновь ожив, неспешно двинулась на выход с площади, Джек с некоторой растерянностью огляделся. Эбигейл обвила обеими руками его локоть и улыбнулась, утягивая вслед за людьми. Народ заполнил собою одну из узеньких улиц, вытягиваясь в шеренги из нескольких человек, но безостановочно шагал вперёд в направлении реки. Когда улица подошла к концу, Джек и Эбигейл вынырнули из тисков деревянных стен и людских тел на открытую полевую местность; яркий красный лучик прячущегося за горой солнца ослепил Джека; тот выставил ладонь вперёд, защищая глаза. Тем временем люди стекались в низине, выстраиваясь в ряды по оба речных берега; Джек и Эбигейл подыскали себе место рядом. Последние лучи солнца игрались с кристально чистой гладью, на которой вместе с бликами отражались кучевые облака, небо и лица магов, склонившихся к реке с венками в руках. Вместе с первым венком в воду полетели и другие: зеркальная поверхность покрылась белыми цветами, вплетёнными в кольца из зелёных прутьев и гладких листьев – люди бросали их с обоих берегов. Краем глаза Джек увидел, как венок Эбигейл падает из её рук и с плеском приземляется в воду, отдаваясь велению течения реки. Проступившая на её губах улыбка застыла, не сходя с лица; глаза, мерцая с нескрываемым восхищением, обратились к Джеку, который перебирал пальцами по венку и пока не решился его кинуть. Перестав моргать, Джек неподвижно созерцал, как дети по другую сторону с текущими по щекам слезами подбросили смастерённые ими венки; слабо скрепленные цветы распадались, прежде чем достигнуть поверхности воды. Джек поймал себя на мысли, что при наблюдении за этой трепетной традицией, его сердечный ритм заметно подскочил. Течение, с удовольствием принимая подношения, стремительно уносило их вдаль, даря народу возможность отпустить в свободное плавание своих погибших родных.

Взгляд Джека опустился на нежно-белые лепестки цветка, вплетённого в венок в его руках. Лицо его посветлело от пришедших мыслей. Должно быть, жители деревни мысленно называли имена тех, кого лишились или тех, жизнь которых бы им хотелось почтить этим венком, прежде чем бросить подношение в воду. Джек не сомневался, что эта традиция была напрямую связана с местной религией. Зажмурив глаза, он попытался воссоздать воображением те образы, с которыми он был прочно связан кровными узами и совместными воспоминаниями подлинного счастья из прошлого; те образы, чьими голосами гласил собственный разум в моменты жизненных невзгод и нравственных выборов; те самые окровавленные образы, что являлись к Джеку в жутких снах, при виде которых десятилетний Джек вскакивал посреди ночи и кричал, невидящими от пелены слёз глазами уставившись на перепуганные лица опекунов. Его гортань защемил отголосок прежней боли, старой, но не утихавшей с годами, и в воспоминаниях всплыл короткий отрывок из того дня, когда ему удалось увидеть родителей в последний раз. Спустя семь лет их лица размылись в памяти, сохранив только основные черты и особенности, будто на лист бумаги покрытый яркими расплывчатыми пятнами акварели были нанесены тонкие тёмные контуры.

Джек мысленно переместился в тот самый день: кроны деревьев городского сада Даркфорта мирно шуршали над головой, пробившийся сквозь них назойливый лучик солнца приземлился на мелкие непослушные волны волос матери; они были хаотично раскиданы по её плечам и накрывали собой спину; зелёные глаза в цвет навеса из листьев над их головами, казались ещё ярче за счёт чёрной подводки глаз и теней; помимо безграничной родительской любви в этом взгляде было заключено нечто иное, недоступное детскому пониманию Джека, а именно – тоска, предшествующая разлуке; она знала, знала как всё обернётся... возле неё возвышался отец, в утешающем жесте приобняв её за плечи; десятилетнему Джеку он казался недостижимо высоким и сильным, идеалом вожака стаи, кем когда-то в будущем предстояло стать самому Джеку; сейчас его густые брови были опущены, а из-под них на Джека смотрели карие глаза со смесью отеческой гордости и тоски, которая также отразилась каменным выражением на заросшем тёмной бородой лице; Объединённая стая Даркфорта выстроилась за спинами своих предводителей в несколько рядов, провожая одного из своих сородичей в дальний путь... Позже тётя Малия, ставшая очевидицей сих событий, попыталась возразить, что никого кроме родителей там не было, но Джек не отрёкся от своего убеждения. Пальцы коснулись прохладного металла, обводя линии трёх плоских спиралей. В роковой день этот кулон украшал шею его матери, а теперь он стал настоящей реликвией для Джека. Тем, что позволило обрести в жизни новые смыслы...

Пальцы Джека интуитивно разжались, позволяя венку выпасть из рук. Подающий предмет разбил своим приземлением поверхность воды, взметая в воздух брызги. Течение моментально подхватило венок, унося вдаль вместе с печальными воспоминаниями других людей. Спустя считанные секунды венок Джека затерялся среди других, идентичных ему венков. Они продолжали сплочённо следовать за течением, каждый неся в себе свою собственную историю и трагедию, мимо людей, мимо домов и всё дальше, и дальше до тех пор, пока они не заплывали под мост. Венок покинул поле зрения Джека. Его взгляд внезапно расфокусировался, словно впервые увидел картину целиком: сотни точно таких же венков, точно таких же историй... эти люди преодолели ровно такой же путь к принятию неизбежного, как и сам Джек.

Щемящая судорога постепенно отпустила горло, позволяя Джеку взять более глубокий вдох. Боль, нагло поселившаяся в сердце Джека и не планировавшая покидать его до недавних пор, начала рассеиваться. Неожиданно стало легче дышать. Мысли Джека сосредоточились на том, как без всяких барьеров раздуваются и сжимаются собственные лёгкие – от обилия кислорода закружилась голова. Вероятно, ощутив эмоциональные переживания неподвижно стоящего Джека, Эбигейл участливо прильнула к его плечу. Она почувствовала, как напряжение внезапно покинуло тело Джека; убийцу его семьи и стаи покарала судьба, и справедливость в представлениях Джека наконец восторжествовала, принеся в его душу давно забытое чувство покоя. Отныне жуткие сны о трагической гибели его стаи будут обходить Джека стороной; Джек с гордостью осознал, что сумел преодолеть эту ступень своей жизни. Едва различимая улыбка посетила его задумчивое лицо, когда в голову наведалось славная мысль, что отныне всё будет по-другому.

В ответ на немой жест поддержки Эбигейл Джек приобнял её за плечи. Да, именно, по-другому...

* * *

Вероятно, кому-нибудь местные традиции покажутся причудливыми или несколько неправильными: вместо траурного чёрного одеяния носить праздничную светлую одежду или веселиться и танцевать под аккомпанемент скрипачей вместо того, чтобы заливаться ручьями слёз, всей деревней разделяя угнетающую атмосферу. Однако эти люди смотрели на такое понятие, как смерть, с иной точки зрения. Они принимали это как данность, смирялись с тем, что пути каждого из них завершаться единственным образом и искренне верили, что их погибшие близкие сейчас пребывают в наилучшем мире. Они выбирали жить дальше, не зацикливаясь на необратимых событиях прошлого. Насколько бы ни горька была утрата, её не обратить вспять и рекой выплаканных слёз. Джек полагал, что в этом суждении заключается некая мудрость.

Траурное торжество оживило главную площадь толпящимися людьми и музыкальным сопровождением. Скрипач оставил позади заупокойную мелодию, позволяя смычку резвее и хаотичнее плясать по струнам. Когда унылая игра скрипки сменилось более энергичной, люди начали отключаться от реальности, разрешая собственному телу нестись в танцевальном ритме музыки. Этот момент обозначил конец поминальной части мероприятие, и начало празднования спасения их Долины. Большинство местных объединялись в пары, кружась в быстром танце, или сцеплялись руками группами из нескольких человек, змейкой передвигаясь по площади. Пока Джек и Эбигейл пытались протиснуться через беспрерывно движущуюся толпу, Джек искал среди затылков, мелькающих перед его взором, знакомые лица. Первым, на ком остановился взгляд Джека, стала Николь, пристроившаяся в конце довольно длинной очереди к шатру с напитками. Найти остальных приятелей не составило труда – совсем недалеко от шатров с пищей за одним из столов Лэри, Лукреция и Алекс дружно пили (ай-ай, кое-кого завтра будет мучать дикое похмелье, подумал Джек). Вдоль стены дома Лайтборнов выстроились в ряд соломенные сидения, в одном из которых вальяжно развалилась Моника; время от времени она кидала взгляды в сторону веселящихся приятелей, отчего её губы едва заметно кривились; безучастно созерцая пляшущий народ, Моника поднесла к губам зажатую между двух пальцев сигарету. В противоположном конце центральной площади Джек обнаружил Артура, присматривающегося к окружению; не чувствуя себя частью этого торжества, он держался ближе к жилым улицам. Джек подметил, что после церемонии с венками больше не видел Кайлу. Однако, наблюдая и прежде её нелюдимость, не слишком удивился её отсутствию на площади.

Когда несколько рвущихся на танцевальную площадку местных пронеслись прямо перед носом, Джек и Эбигейл затормозили, невольно стукнувшись плечами. Джек поймал себя на мысли, что так глубоко погрузился в свои думы, что посмел ненадолго позабыть о своей прекрасной спутнице. Он повернулся лицом к Эбигейл, исполняя обещание посветить ей всего себя сегодня.

– Рад, что могу разделить этот вечер с тобой! – воскликнул Джек, перекрикивая народ и музыку.

– Я тоже, – заулыбалась Эби. – Всё же не зря дедушка Грин пичкал меня горькими микстурами, от которых глаза из орбит лезли!

Она забавно поморщила нос, будто снова ощутила вкус тех лекарств, а Джек рассмеялся. Танцевальная музыка внезапно оборвалась – Джек и Эбигейл одновременно обратили взгляды к сцене, на которую переместились музыканты. Раздался всплеск аплодисментов и гул ликований, плясавшие парочки поклонились друг другу. Очень скоро скрипач возобновил игру, начиная играть соло: из-под смычка полилась темпераментная и благозвучная, всё ещё танцевальная мелодия. Джек почувствовал, как Эбигейл слегка прикоснулась к его предплечью, привлекая внимание.

– Может, пригласишь меня на танец? – она кокетливо улыбнулась, заводя прядь волос за ухо.

– О... да, конечно, – Джек сиюминутно протянул ей руку и даже галантно поклонился. – Мисс Лайтборн, позвольте пригласить Вас на танец.

Эбигейл захихикала, заслоняя сведёнными вместе пальцами улыбку, и шутливо отвесила реверанс. Вновь взявшись за руки, они протиснулись свозь вальсирующие парочки ближе к сцене и музыкантам.

– Только учти, я далеко не танцор... – слегка смущённо признался Джек. – Заранее извиняюсь, если отдавлю тебе ноги.

Эбигейл захихикала, уверив его, что в этом танце нет ничего сложного, и положила руку на его плечо. Никогда прежде Джеку не доводилось танцевать парный танец, так что он с некоторой растерянностью уставился на партнёршу. Другая рука Эбигейл коснулась ладони Джека, переплетая пальцы их рук. Это на площади было столь жарко, или щёки Джека воспламенились от такого близкого расстояния между ним и Эбигейл? Они согнули руки в локтях и чуть отвели их в сторону, подражая другим танцующим парам. Нет, на площади определённо было чрезмерно душно оттого, как плотно она была забита развеселёнными людьми; Джек ощутил, как по раскалённому лбу вниз катится капля пота. Эбигейл не отводила глаз от своего партнёра, бессловесно предлагая ему начать вести их в танце. Джек не совсем понял, куда ему девать вторую руку, и смущённо оглянулся на других, протерев лоб, – мужчина справа от них придерживал свою партнёршу за талию. С осторожностью Джек сделал точно также, нащупав под своей ладонью слегка шероховатую поверхность шифонового платья. Эбигейл ничуть не возражала, напротив, с большей уверенностью проделала первый шаг в танце, а дальше течение вальсирующих пар унесло их по танцевальной площадке.

Сольное вступление скрипки завершилось, после чего к музыканту присоединились остальные инструменты; приятный мужской баритон затянул песню о былой любви. Первое время Джек двигался несколько неуклюже и скованно, не попадая в энергичный ритм и боясь наступить Эбигейл на ноги. Таким образом их пару вела Эбигейл, а Джек пытался подстроиться под её шаги. Приловчившись к середине песни, Джек перенял инициативу в свои руки – теперь их было не отличить от местных жителей, кому довелось танцевать подобный танец прежде. Они неслись по всей танцевальной площадке, лавируя между других пар, и тем самым привлекли к себе внимание со стороны. В момент, когда выдающаяся игра скрипки повторно вышла на первый план также, как в самом начале песни, Джек и Эбигейл уже стали объектами всеобщего любования – люди расступались перед ними, позволяя лететь дальше в ритме поющей скрипки. Всё это время они поддерживали прочный зрительный контакт, не замечая никого кругом; точно они были единственными танцующими на этой площади, а окружающие их маги внезапно разошлись по домам. Джек был пленён этими бездонными, широко раскрытыми глазами, в зрачках которых отражались блики горящих гирлянд над их головами. Его захлестнула волна радостного волнение, заставившая сердце трепетать, словно запертая в клетке птица, отчаянно рвущаяся на волю. В момент их головокружительного танца Джек почувствовал себя самым счастливым человеком на планете...

Очередной осушенный до последней капельки стакан глинтвейна спланировал на деревянную поверхность. Лукреция уронила голову на собственную ладонь, подпирая голову, а локоть второй руки по-хозяйски закинула на стол. С некоторым упоением она наблюдала за тем, как её застенчивый брат стал объектом зрительских симпатий для многих и кружил в танце с очаровательной дочерью главы клана.

– Во дают! – прокомментировала она с неприкрытым восхищением.

Обернувшись через плечо, Лоуренс проследил за траекторией её взгляда. На лице его отразилась изумлённая усмешка, когда он разглядел своего приятеля в толпе. Обернувшись обратно к своим сегодняшним собутыльникам, он вызывающе хмыкнул:

– А мы чем хуже?

Лоуренс демонстративно оттолкнулся от стола и, слегка пошатнувшись, протянул руку Лукреции в приглашающем жесте.

– Прошу!

Лукреция, приглаживая пальцами торчащую прядку кудрявых волос, без церемоний вложила руку в его ладонь и позволила утянуть себя на танцевальную площадку. Оставшийся в одиночестве Алекс проводил этих двоих взглядом и снова покосился на глянцевую поверхность напитка внутри полупустого стакана; пальцы продолжили задумчиво отстукивать мелодию песни по столу. Тем временем Лукреция уже закинула обе руки на шею Лэри, фактически повиснув на нём, а её партнёр фамильярно обхватил её талию. Они пристроились к танцующим, не отходя далеко от шатров с едой, и закружились на одном месте. Подобные телодвижения сложно было наименовать танцем – это скорее походило на раскачивания из стороны в сторону. Алекс закинул локоть на спинку стула, созерцая устроенное шоу, и невольно задумался, дойдёт ли дело до публичных непристойностей. Заплетясь в собственных ногах, Лукреция вцепилась в плечи Лоренса, чтобы не распластаться прямо на танцплощадке; Лэри и сам едва держался на ногах – его шатало из стороны в сторону, как корабль во время шторма. Лоуренс что-то прошептал Лу, так что та безудержно захохотала, уткнувшись носом в грудь партнёра. Алекс прищурился, прикидывая: несмотря на это, они всё же были не настолько пьяны, чтобы отдаться непристойностям прямо здесь.

Когда стакан светлого нефильтрованного пива почти опустел, краем глаза Алекс заметил стремительное приближение постороннего субъекта – предположительно, сестры. Сразу зная, с какими намерениями она сюда пожаловала, Алекс отдёрнул стакан прежде, чем Моника успела его перехватить.

– Не-а, сегодня ты не испортишь мне веселье, – протянул Алекс с улыбкой, слегка отпихивая сестру локтём.

– Не многовато ли на сегодня? – вкрадчиво спросила Моника, не оставляя попыток отобрать стакан.

Алекс отмахнулся от неё рукой, словно от какой-то помехи, и отсел на соседний стул.

– У меня всё под контролем, ты же меня знаешь.

– В том то и дело, что знаю, – мрачно пробормотала Моника.

Её руки сошлись крестом на груди, и она застыла на месте, пристально и выжидающе смотря на брата; стало ясно, что при отсутствии каких-либо действий с его стороны Моника покидать это место не планирует. Алекс тяжело вздохнул, обмякая на стуле, и опустил стакан на поверхность стола.

– Сегодня же праздник. Иди отдохни, потанцуй, расслабься, а меня не трогай, – с наигранной усталостью в голосе ответил Алекс так, словно объяснял это всё маленькому ребёнку.

Моника поджала губы, не спуская с него тяжёлого взгляда:

– Мне показалось, ты уже понял, что безмерным количеством алкоголя душевную пустоту не заполнишь.

Её глаза метнулись в сторону, на танцующих людей. Она отстранилась от стола, возвращая пространство для размышлений Алекса, и вскоре растворилась в людской толпе. Какое-то время после её ухода Алекс отрешённо уставился в пространство перед собой. Мотнув головой, он одним глотком осушил стакан в своей руке.

* * *

За время отсутствия Кайлы на центральной площади бесконечные очереди перед продовольственными шатрами успели переместиться в эпицентр всеобщего веселья – ближе к сцене. Заглянув под полупустой навес, где сохранились лишь скудные остатки питья и еды, а также почти до самого дна опустошённая винная бочка, Кайла свободно выдохнула; сняв с плеча льняной мешок местного производства, Кайла поставила его в ноги; здесь оказалось почти пусто, за исключением рассыпанных бумажных стаканчиков под ногами и одинокого пьяного мужчины, заснувшего за одним из предложенных столов. Долго выбирать из оставшихся вариантов Кайле не пришлось – отыскав стопку чистых стаканчиков, она наполнила один из них красным вином с приятным ароматом; на вкус оно оказалось таким же неплохим, несмотря на то что Кайла не смогла определить его сорт. Занавес шатра зашуршал, впуская внутрь постороннего человека, за чем последовало тяжёлое громкое дыхание. Кайла обернулась к нарушителю её уединения и обнаружила перед собой Френсис, лицо которой раскраснелось и блестело от пота, словно она только что завершила беговой марафон.

– Мне надо выпить... – прокомментировала ситуацию она, неровно выдохнув.

Кайла любезно отступила в сторону, делясь подобной возможностью с Френсис. Использованные кем-то прежде стаканчики посыпались со стола из-за потока воздуха, ринувшего из-под приземлившихся на стол рук Френсис. Кайла с любопытством подметила, что впервые увидела проявление её магических способностей. Выбрав один чистый стаканчик, Френсис осмотрела заваленный бутылками стол на наличие каких-либо оставшихся напитков, однако все они были пусты. Она многозначительно вздохнула.

– Под столом в бочке сохранилось немного вина, – подсказала Кайла.

Френсис взглянула на неё через плечо, будто на протяжении всего времени не замечала её присутствия. Спустя миг на её лице блеснула улыбка:

– Благодарю!

Пока Френсис согласно указанием Кайлы полезла под стол, Кайла отодвинула занавес, высовывая нос на улицу; количество людей на главной площади несколько снизилось, но большая часть деревни продолжала двигаться под резвую игру музыкальных инструментов, дожидаясь наиболее зрелищной части сего торжества. Кайла скрылась под навесом. Удерживая два стаканчика с вином, Френсис повернулась лицом к ней.

– Как здесь душно... – новые потоки ветра хлынули в лицо Френсис, всколыхнув выбившиеся из косы пряди, по взмаху её ладони. – Пойду-ка я поищу места снаружи. Не желаешь составить мне компанию?

Задумчиво постучав по картонной стенке стаканчика, Кайла ответила согласием. Когда они вышли за пределы шатра, всякая возможность провести время наедине со своими мыслями была ликвидирована; стук каблуков по мощённой камнем дороге, присвистывания и овации публики, пение скрипки, ударные и аккомпанемент духовых инструментов – всё это смешалось в единую какофонию громких звуков. Шагая вдоль ряда соломенных кресел, Кайла заметила, как её плечи непроизвольно сжимаются в оборонительном жесте; однако разворачиваться и бежать в укрытие она не торопилась – сегодня в её планы входило немного социальной активности (обе сущности в связи с ранними стадиями растущей луны сегодня были необычайно спокойны). Группа молодых людей, оккупировавших целый соломенный диван, благочестиво уступили это место Френсис и Кайле; кресло справа от них было занято Моникой. Разместив льняной мешок на своих коленях и чуть приобняв его, Кайла обвела взглядом танцевальную площадку, выискивая среди лиц человека, кто с явной настороженностью следит за каждым её шагом; Кайла физически чувствовала на себе посторонний взгляд. Тем временем Френсис успела завести с ней беседу, начав задавать светские вопросы о жизни. Пропустив через себя два стакана вина едва ли не залпом, Френсис пустилась в размышления о тяжести собственного бытия и о том, как порой не справедливо отношение к ней её коллег из совета; так же успела поведать о своей волонтёрской деятельности в местной школе: время от времени она проводила для детей уроки религии; с особым энтузиазмом Френсис пожаловалась на то, что в свои тридцать пять толком не повидала мира за пределами этой долины (как выяснилось, многие маги желали свободно путешествовать по земному шару). Отвечая понимающими кивками и редкими комментариями, Кайла продолжала бдительно наблюдать за толпой.

Среди людей, неспешно прогуливающихся вдоль прилегающей к центру жилой улицы, Моника приметила знакомое лицо; облачённый в белую выглаженную рубашку тренер Джонсон приглядывался к раззадоренной толпе, быть может, тоже в поиске кого-то знакомого. Обратив внимание на нового посетителя мероприятия, Френсис отвлеклась от своего рассказа и оживлённо замахала руками.

– О-о, поглядите, это же мистер я не переношу вечеринки Джонсон собственной персоной! – лукаво оскалилась Френсис, когда тот устремился в их сторону.

Джонсон приветливо улыбнулся в ответ, парируя:

– Сегодня особая вечеринка. А ты уж обрадовалась, что избавишься от моего общества?

– Надеялась!

Они оба рассмеялись.

– Добрый вечер, дамы.

Моника кивнула в ответ, откидываясь на спинку кресла, а Френсис подвинулась в сторону, предлагая Джонсону сесть. Когда тот разместился между ней и Моникой, Френсис продолжила подтрунивать над его неприязнью к светским мероприятиям:

– Поверить не могу, что ты выбрался из своей коморки и удостоил нас визитом!

– Хотя родственников у меня здесь нет, тем не менее, погибли многие из моих талантливых учеников, – помрачнел Джонсон. – Я, как любой из жителей, пришёл выразить своё почтение.

Улыбка на лице Френсис померкла, и она, поглядывая на собеседника слегка мутными глазами, добавила более серьёзным тоном:

– Рада видеть тебя здесь. Что ж, за погибших. – Стакан в её руке взметнулся к небу, после чего Френсис прильнула к его краю, выпивая последние капли вина.

Джонсон воспользовался временным затишьем, чтобы обратиться к Монике:

– Наслышан, что произошло с тобой. Как ты?

Невольно ощупав опутанные бинтами запястье, Моника равнодушно пожала плечами.

– Нормально.

Задумчивые карие глаза прогуливались с одной ликующей физиономии на другую, не зацикливаясь на каком-то конкретном предмете. Джонсон участливо придвинулся, указывая на свою открытость к обсуждению всего произошедшего.

– Думаешь, останется шрам?

Сохраняя нейтральное выражение лица, Моника повела плечом.

– Одним-двумя шрамами больше. Не имеет значения. – Пальцы сдавили переносицу, слегка массируя. Чуть расслабившись, Моника задала ответный вопрос. – А ты как?

– Я-то нормально. Сидел себе в своей коморке, – Джонсон многозначительно покосился на Френсис, – пока вы пытались обыграть смерть.

Моника хмыкнула, откинув голову на соломенную спинку кресла. С некоторой долей удивления, Джонсон поинтересовался:

– А ты не пьёшь?

– Алкоголь туманит разум, – прикрыв веки, пояснила Моника. – Я предпочитаю сохранять холодный рассудок.

– Ты абсолютно не умеешь отдыхать, – с улыбкой прокомментировал Джонсон.

Моника скосила глаза на собеседника:

– Клянусь, если ещё кто-нибудь хоть заикнётся на эту тему – я врежу. И я не шучу.

Джонсон, усмехнувшись, поверил на слово и примирительно выставил ладони перед собой:

– Как скажешь.

Его глаза прищурились, высматривая что-то или кого-то в толпе, а затем он с загадочной улыбкой на лице указал Монике кивком головы в сторону танцплощадки.

– Зато твой брат, кажется, знает, как неплохо провести время.

Моника подняла взгляд. Перед ними по-прежнему без устали кружились в парном танце местные люди, на фоне которых выразительной деталью стал Алекс, одиноко танцующий с бумажным стаканом в руке. Поскольку особыми хореографическими навыками брат Моники не отличался, его экстраординарные телодвижения со стороны смотрелись несколько нелепо. Брови Моники поползли вверх и остались в таком положении.

– Иисусе... Сразу ясно у кого-то тут расцвет экзистенциального кризиса.

Джонсон хохотнул, оборачиваясь к обратившейся к нему Френсис. Моника продолжила наблюдать за тем, как благополучно позорится её брат, подперев подбородок рукой. Какое-то время Алекс вытанцовывал какие-то движения, не подходящие ни под один из известных Монике стилей, однако попадал в ритм музыке – что-то вроде имитации парного танца, только в одиночку. Ощутив, что за ним наблюдают, Алекс обернулся. Бёртлены сцепились взглядами. Лицо Моники сложилось в выразительной гримасе, красноречиво гласящей: Выглядишь, как идиот; Алекс широко улыбнулся в ответ и демонстративно приподнял к небу стакан, как бы парируя: Зато, счастливый идиот. Моника покачала головой, не обращаясь к кому-то конкретному:

– Если что, я больше не знаю этого человека.

Николь уже давно отсоединилась от компании своих приятелей, прогуливаясь вдоль шатров, а по своему возвращении обнаружила их либо в центре торжества и веселья, либо в стороне в роли наблюдателей происходящего. В данный момент Николь скорее тянуло к первой категории людей: смех, улыбающиеся лица, сияющие глаза и танцы показались ей занимательными. Обычно Николь предпочитала оставаться в стороне, лишь наблюдая и избегая чрезмерного людского внимания на себе; однако сегодня что-то изменилось. Толи она просто пребывала в наилучшем расположении духа (по очевидным причинами), толи красное привозное вино произвело на неё расслабляющий эффект. Состояние опьянения было Николь не знакомо, так как никогда прежде она не употребляла алкоголь в немереных количествах – и сегодня она ограничилась двумя порциями сухого полусладкого вина. Однако та кратковременная лёгкость, когда ничего в этом мире больше не беспокоило Николь, всё же проявилась, накладывая на разум полупрозрачную пелену, взламывая замки внутренних запретов. Сегодняшний вечер Николь решила завершить умопомрачительными танцами с местными жителями.

Когда она вышла на танцевальную площадку, первым возникшим чувством стала растерянность. Ноги Николь сами собой начали постукивать по каменной дороге в ритм мелодии. Начало было положено. Алкоголь в её крови заставил щёки и уши вспыхнуть румянцем. Зарядившись позитивной энергией, которая исходила от местного населения и их приветливых улыбок, Николь закружилась вокруг своей оси, начиная танцевать. Далее тело само подстроилось под мелодию, унося Николь куда-то вслед за остальными, а сама она только с удивлением отметила необычайную раскрепощенность со своей стороны. И в тот момент ей стало всё равно, на кидаемые в её сторону взгляды со стороны, – ей стало всё равно, что подумают люди; на первый план вышло головокружительное чувство эйфории, отзывающееся лёгкими волнами покалываний во всём теле.

Однако один из взглядов не ускользнул незамеченным от Николь. Цепкий, полный любопытства взгляд, какой иногда бывает у людей, наблюдающих за звёздами в ночном небе, был устремлён с ряда соломенных сидений. Взгляд, принадлежащий Кайле. В любой другой день, Николь бы замерла, смутившись подобного внимания к собственной персоне, но не сегодня. Сегодня Николь продолжила поддерживать зрительный контакт, параллельно с этим отдаваясь импровизированному танцу. Скрипка продолжала выразительно петь в руках мастера, подобно соловью заливаясь на всевозможные звучания и разнося свою музыкальную историю по всей площади. Волосы Николь взмывали ввысь, вслед за взмахом головы, и грациозно приземлялись на плечи; между ней и Кайло проносились всё новые и новые пары людей, но прочный зрительный контакт так и не удалось разрушить; среди всей этой толпы Николь стремилась не упустить едва заметно ухмыляющееся лицо Кайлы. Бросаешь вызов? С закипающим азартом Николь распростёрла руки в стороны, закружив себя в подобии пируэта – белая юбка её платья совершила элегантный оборот вслед за своей обладательницей. Её руки порхали по волосам, сползали от лица к ключицам, прибавляя большей драматичности её танцу. Кайла с прежней заинтересованностью смотрела в ответ, находя подобную невербальную коммуникацию занимательной. В один момент Николь осознала, что внимание её почётного зрителя ускользнуло.

«Я выиграла?..»

– Подумать только – какая белоснежная, выглаженная рубашка! – продолжала разглагольствовать Френсис, шутливо подёргав Джонсона за рукав. – Не уж-то ты завёл себе любовницу?

– Френс, ты явно переоцениваешь мою беспомощность, – с изумлённой улыбкой возразил Джонсон, – на мой взгляд, не обязательно заводить себе любовницу, чтобы прийти на праздник в чистой одежде.

– О-о, неужели со времён нашего совместного проживания, ты ещё и носки свои научился стирать?

– Ну хватит тебе стыдить меня, – с преувеличенной мольбой пробасил Джонсон. – Давно это было...

В их разговор неожиданно вмешалась Кайла:

– О, так вы были вместе?

– Были женаты лет пять, – ответила Френсис ностальгически, откидываясь на спинку дивана. – Но это было давно – мы были молоды и импульсивны. Не сошлись характерами, такое бывает.

– Она – карьеристка, а я человек более приземлённый, – подтвердил Джонсон.

– А что? Больше похожи на закадычных собутыльников?

– Не спеши с собутыльниками – пьёшь здесь только ты, Френс. Да и, пожалуй, тебе уже достаточно.

Финальные звучания разносились по танцплощадки. Ближе к центру люди расступились, образовывая неровный круг, чтобы предоставить место объектам всеобщего любования – Джеку и Эбигейл, которые, отточив своё мастерство, кружились в парном танце; местные перешёптывались, кидали полные любопытства взгляды или отвечали бурными овациями. С краю танцевальной площадки покачивались в объятиях друг друга Лукреция и Лоуренс, перешагивая с ноги на ногу в собственном темпе (рука Лоуренса уже давно сползла ниже талии партнёрши); он склонился к ней, шепча что-то на ухо, отчего Лукреция игриво прикусила нижнюю губу и ответила наклоном головы; взяв Лукрецию за руку, Лоуренс увёл её с танцевальной площадки. Алекс продолжал вальсировать сам с собой так же, как и Николь. Когда песня подошла к логическому завершению, партнёры глубоко поклонились друг другу. Оглушительно громкие аплодисменты посыпались со всех сторон, заполняя собой внезапную тишину. Пробившись через толпу, Николь вновь осмотрела соломенные сидения: Моника дискуссировала с Джонсоном на какие-то темы, рядом с ними сидела Френсис, внимательно прислушиваясь к каждому слову; однако на этот раз место Кайлы уже занял кто-то другой.

Безлюдная улица наполнилась стуком подошв о каменную дорогу и приглушенным хихиканьем. Лукреция крепко вцепилась в предплечье Лоуренса, периодически утыкаясь в него носом, чтобы подавить смешки. Общей устойчивости это помогло не сильно – они оба раскачивались от каждого шага, с трудом удерживаясь на ногах и еле справляясь с расстроенным вестибулярным аппаратом.

– Долго ещё? – поинтересовалась Лу.

– Не-а-а! – пропел Лэри, махая рукой в каком-то направлении.

Лукреция состроила гримасу:

– Мы упад-ё-ё-м...

– Ну и пусть!

Лоуренс резко отклонился в сторону, утягивая за собой Лукрецию – та вскрикнула, едва не рухнув на землю, но, восстановив равновесие, захохотала.

– Мы просто в хла-а-а-а-м! – завопила Лу на всю пустынную улицу.

– То-о-чно!

Когда они вышли за пределы оживлённого центра, им в лицо подул ветер, принося с собой ночную свежесть. Перед ними представился крупный шатёр, покрытый белой тканью; придерживая занавесь, Лоуренс попытался изобразить галантный приглашающий жест. Внутри оказалось несколько коробок, вероятно, принадлежащих торговцам, пару свёрнутых в трубочку ковров и небольшой двуместный диван, накрытый плёнкой. Ни секунды не размышляя над тем, кому могут принадлежать эти вещи, Лоуренс притянул к себе Лукрецию за плечи и усадил к себе на колени, руки Лукреции сцепились кольцом вокруг его шеи; его пальцы дрожали от нетерпения, с трудом справляясь со шнуровкой её корсета, чтобы наконец-таки избавиться от всех мешающих элеметов гардероба и отдаться умопомрачающей страсти.

* * *

Верный помощник Николь, интуиция, привёл её к горному озеру, скрытому под навесами еловых лап, где на огромном булыжнике в своей обыденной манере сидела Кайла. Собрав перед собой ноги крестом, опираясь локтями о колени и устремив взгляд вдаль, она созерцала представившийся перед ней пейзаж долины в низине. Осознание того, что она в очередной раз нарушает уединение Кайлы, по какой-то причине не останавливало Николь – слишком уж обыденным делом стало для них приходить в это удивительно красивое и спокойное место, вести философские беседы о жизни или молча сидеть бок о бок. По этой причине Николь приблизилась к камню, стараясь не создавать лишнего шума, ибо не хотела портить тихую идиллию ночи. Она бросила взгляд украдкой на профиль Кайлы – на губах её застыла кривоватая улыбка, обращённая в себя.

– Знала, что ты придёшь, – приглушённым тоном сказала Кайла.

– А я знала, что найду тебя здесь.

Кайла по привычке подвинулась, бессловесно предлагая Николь присесть, и вытянула ноги вниз с камня. Николь покорно устроилась рядом, сложив ладони на коленях.

– Почему ты ушла?

– Мне... надо было побыть одной. – Кайла приобняла себя за плечи, слегка пожимая ими, и повернула голову к Николь, наконец отвечая на её вопрошающий взгляд. От прежнего азарта в глазах Кайлы не осталось ни следа – он растворился в неподдельной усталости, превратившись в слабую задумчивую улыбку. – Наверное, я ещё не до конца справилась с социофобией.

Лицо Николь смягчилось по мере того, как она невольно подстроилась под одну эмоциональную волну с Кайлой, проецируя на себя некоторую меланхоличность. Николь понимающе закивала, и с предельной осторожностью поинтересовалась:

– После всего, что произошло... как ты?..

Взгляд Кайлы возвратился в пустое пространство, зацепившись за неопределённую точку перед собой. На какое-то время она затихла, тщательно подбирая подходящие для описания своего состояния слова; Николь её не торопила, предоставляя время для самоанализа.

– Всё очень... странно, – ответила Кайла полушёпотом, мимолётно обернувшись по сторонам, словно она опасалась, что кто-либо, притаившийся в близстоящих кустах, подслушивает их разговор. – С приходом вампирской сущности пришли новые ощущения. Теперь я так ясно ощущаю каждый звук, каждый запах – эта сверхчувствительность порой выходит из-под контроля, так что я не могу сконцентрировать внимание ни на чём. Но, всю жизнь наблюдая лишь часть реальности, я будто прозрела... Не уверена, но кажется, я чувствую, как движется наша планета.

Украдкой окинув Николь взглядом, Кайла наткнулась на внимательный взгляд глаз, вики которых распахнулись несколько силтнее обычного, и удивлённо приоткрытые губы. Николь вслушивалась в её описания, не прерывая и не добавляя своих комментариев, однако её молчание и выражение лица красноречиво вещали о крайней заинтересованности, точно какому-нибудь учёному-астроному поведали об удивительном космическом феномене; Кайла и сама ощущала себя в каком-то роде пришельцем на этой планете.

– Однако все эти новые возможности меркнут, стоит мне только задуматься об уплаченной цене за этот дар... Голод, жажда крови. Всё это теперь стало неотъемлемой частью моей жизни, да и меня в целом. Единственной и ключевой потребностью, которая никогда не будет окончательно удовлетворена. Но что самое страшное... Чем больше времени проходит с момента метаморфозы, тем яростнее новая сущность требует, так скажем, «топлива».

Чтобы не смущать Кайлу пристальным взглядом, Николь смотрела куда-то мимо неё, при этом развернувшись в пол-оборота и участливо кивая. Однако, когда Николь всё же подняла взгляд на собеседницу, то обнаружила, что невзирая на ровный безэмоциональный голос, лицо Кайлы побледнело в считанные секунды.

– Меня это пугает, – на выдохе продолжила Кайла. – Даже нет. Скорее, ужасает. Больше всего на свете я боюсь...

Кайла осеклась, плотно сдавливая губы, чтобы унять предательскую дрожь. Брови Николь сошлись от странного чувства, переполняющего её изнутри; ей показалась, что в данный момент она проживает ураган эмоций, который годами копился в мыслях её собеседницы и был готов вырваться наружу в любой момент; но Кайла слишком хорошо владела своими эмоциями, чтобы позволить им выплеснуться в полной мере; таким образом, мощный ураган чувств был насильно превращён в слабую ветряную воронку, проявляющуюся внешне едва различимой телесной дрожью. Николь придвинулась чуть ближе, устанавливая с Кайлой зрительный контакт – успокаивающий, но не вторгающийся в личное пространство.

– Я боюсь, что однажды не смогу удержать поводья, и потеряю контроль, – сглотнув ком в горле, продолжила Кайла. – Всей душой я боюсь стать подобием Люциана Кеннинга. Или чем-то, более ужасающим, чем он.

Николь отрицательно покачала головой, почему-то начав улыбаться.

– Нет, послушай, не говори так, – возразила она, повысив громкость голоса. – Вы живёте в разное время, при разных обстоятельствах. Ты не можешь стать такой же, как и он – ваши жизненные пути складываются по-разному. Люциан Кеннинг был одинок и отвергнут обществом. Вся его жизнь была борьбой за то, чтобы найти своё место в этом мире. Его ненавидели и боялись с самого рождения, отчасти именно это превратило его в жестокого убийцу. Но ты не такая, Кайла. Ты больше не одинока. Тебя окружают люди, готовые прийти на помощь. К тому же, «Локонте Корпорэйшн» предлагает ряд услуг для новообращённых и помогает им обрести самоконтроль; многие вампиры и оборотни успешно через это проходят, приспосабливаясь к обыденной жизни в социуме...

– Николь, – прервала поток её рациональных рассуждений Кайла. В её цепком взгляде и поджатых губах отразилась непоколебимая решимость, вынудившая Николь притихнуть, уставившись на Кайлу в ответ. – Дай мне слово, что если я слечу с катушек и начну представлять опасность для окружения, вы меня остановите. Убьёте бессмертного каким-нибудь неизвестным способом, замуруете на дне Тихого океана или заточите в адскую клетку на пару с Люцианом – не имеет значения. Просто, не дайте мне превратиться в очередного спятившего психопата-убийцу...

Натянутая улыбка плавно сошла с губ Николь, делая выражения её лица более серьёзным. Учитывая то, с какой твёрдостью Кайла высказала свою просьбу и как при этом лихорадочно блестели её глаза, у Николь не осталось сомнений, что всё сказанное Кайлой являлось истинным отражением её чувств и мыслей в тот момент, нисколько не преувеличенных.

– Мы не допустим подобного исхода, Кайла, – повторила Николь, не обращая внимание на дрожь в собственном голосе. – Обещаю. Ты не станешь психопатом-убийцей...

– Дай слово, что позволишь им совершить должное, если я потеряю контроль. Прошу тебя.

Николь с усилием сглотнула, прежде чем выдать какой-либо внятный ответ. Только потом прошептала:

– Даю слово...

Кайла прикрыла глаза, машинально кивая. С губ её сорвался едва различимый вздох облегчения.

– Спасибо тебе, Ники, – сказала она, спустя некоторое время, адресуя ей улыбку глазами. – За всё, что ты для меня делаешь.

Николь распрямила спину, с некоторым удивлением глядя на собеседницу, будто не совсем понимала, чем она заслужила благодарности Кайлы.

– Ты всегда была на моей стороне, не взирая ни на что, – пояснила Кайла, – я это действительно ценю. А потому, думаю, я могу доверить тебе кое-какую информацию и рассчитывать на то, что об этом раньше времени не узнает никто другой.

Вопросительный взгляд снова был направлен на Николь, словно желая удостовериться в верности своего предположения. Николь молча кивнула головой, с участливостью пододвигаясь ближе к собеседнице.

– Сегодня ночью я покидаю Долину, – с бесстрастием в голосе заявила Кайла. – Уйду до рассвета, прежде чем кто-либо успеет заметить моё отсутствие.

По мере того, как сказанное Кайлой дошло до осознания, резкая боль кольнула Николь где-то в груди, подобно осколку стекла, вонзившегося в живую плоть. Её глаза веки расширились, а брови остались слегка нахмуренными; на какое-то время Николь утратила дар речи – мысли её в голове закружились с неимоверной скоростью, мимолётно цепляясь за какие-то объяснения принятого Кайлой решения; отсутствующий взгляд в итоге задержался на поставленном справа от Кайлы льняном мешке.

– Снова уходишь?.. – спросила Николь, бессознательно переключаясь на шёпот.

– Я вынуждена. – Кайла установила с ней поверхностный зрительный контакт, и почти сразу же отвела глаза в сторону. – Извини.

Николь прикусила нижнюю губу, медля, прежде чем задать последующие вопросы, всплывающие в мыслях.

– Но... почему?

Она продолжала чуть искоса созерцать профиль Кайлы, внезапно сделавшейся неестественно неподвижной; взгляд Кайлы опустился вниз, на собственные ноги, и сосредоточился на коленях. Кайла приоткрыла рот, мысленно формулируя оправдание своего ухода, и спустя некоторое время проговорила:

– «Локонте Корпорэйшн». За всё время пребывания здесь, я ни разу не чувствовала себя в безопасности. Даже на сегодняшнем вечере Артур продолжал отслеживать каждый мой шаг. Должно быть, ищет причины, по которым я буду представлять угрозу для общества. Понимаешь, я не могу спокойно жить, ощущая себя... – сведя губы, она оборвала свою мысль. – Мне необходимо исчезнуть.

Вместо ответа Николь с некоторой вялостью закивала, принимая объяснение Кайлы. Повисла тишина размышления, в которое погрузились с головой обе стороны, и даже посторонние ночные звуки – скрип сверчков, запрятавшихся в кустах неподалёку, и мерный шум срывающейся со скал воды – как будто стали более приглушёнными. Бессознательно продолжая прикусывать внутреннюю сторону щеки, Николь не смогла подобрать какого-либо уместного ответа; осознание Николь того, что очень скоро Кайла исчезнет из её жизни, запустила формирование тысячи вопросов в голове, на которые Николь так и не успела получить ответы. Ведь необходимо было хотя бы что-либо ответить, правда? Попрощаться, произнести напутствующую речь? Тем не менее голова Николь опустила от слов, пока мысли сосредотачивались на абсолютно отличных от слов прощания вещах; слова не собирались в связные предложения, словно в один момент все они оказались стёрты из памяти Николь. Грудь Николь распирало от желания возразить, доказывая Кайле, что её жизни и безопасности больше ничего не угрожает, но почему-то сказать что-либо она не смогла. Не совсем понимая, чего именно так боится Кайла, Николь, однако, пришлось смириться с тем фактом, что Кайла обладает правом сама выбирать свой путь.

– Увидимся ли мы вновь? – обратилась Николь к своей собеседнице, спустя некоторое время рассуждений; на этот раз голос прозвучал чуть громче и увереннее.

– Возможно.

– Могу я хоть как-то быть на связи с тобой?

С некой долей заторможенности Кайла кивнула, ставя себе на колени льняной мешок с вещами. Ослабив стягивающую его верёвку, Кайла заглянула внутрь – ей под руку попадались некоторые предметы одежды, мелкие побрякушки и свёрток с чем-то крупным и яйцеобразным, завёрнутым в фиолетовый платок; наконец её пальцы нащупали мягкое текстильное изделие из хлопка, которое Кайла вытянула наружу и вложила в руки Николь. В темноте Николь не сразу определила, чем именно являлась эта вещь. Когда между ними с Кайлой оказался переносной фонарь с заключённой внутрь свечой, Николь смогла разглядеть очертания игрушечного слона, спина и хобот которого были вышиты из зелёной ткани, а внутренняя часть ушей и брюшко – из цветастого материала в клеточку; учитывая по мягкости игрушки, изнутри она вероятно была набита синтепоном; судя по внешнему виду – несколько выцветшей ткани, неровным чёрным швам, покрывающим одну из его ног, и оторвавшейся пуговице-глазу – этому тканевому слонику было уже достаточно много лет.

– Только не смейся, – подала голос Кайла с долей отрешённости в голосе. – Предмет, с которым у меня эмоциональная связь.

Николь и не думала смеяться – подобная эмоция не особо вязалась с её нынешним настроением. Вместо этого она с прищуром оглядела предмет, повращав его в руках, чтобы определить насколько он станет подходящим. Покончив с осмотром, Николь с сомнением покачала головой:

– Не уверена, что столь крупный предмет годится для ритуала.

Кайла стиснула челюсти.

– Для ритуала можешь взять клочок ткани, – бессодержательным тоном добавила она.

Николь с пониманием кивнула, на этот раз с большим энтузиазмом, и усадила игрушечного слона рядом с собой.

– Что насчёт обратной связи? У меня с собой ничего нет...

– Если тебе понадобиться мне написать – вложи в конверт что-нибудь.

Николь снова ответила кивком, визуализируя в голове последовательность действий. Однако момент связного потока дум оказался непродолжительным. Навязчивые мысли Николь о том, как будут далее разворачиваться жизнь Кайлы и её собственная, предотвращали построение логической цепочки. Очень скоро в памяти начали вспыхивать эпизоды прошлого, варьируясь от комфортных бесед наедине с Кайлой и до ужасающих воспоминаний из заброшенного храма, кровавые подробности тех зрелищ, что им удалось повидать за этот месяц, и уродливые черты мертвецов. Всё это намертво вживилось в подсознание Николь, оставляя пожизненный отпечаток, который уже не сотрёшь ни какими способами; а пока устрашающие кошмары вновь не начали наведываться к Николь по ночам, её сердце застучало значительно быстрее, словно отсчитывая оставшееся их с Кайлой время наедине. В горле сформировался ком от чувства предстоящей разлуки.

– А я ведь и впрямь поверила, что ты погибла... – вдруг сказала Николь с блёклой улыбкой.

Кайла ответила с лёгким покачиванием головы:

– Я тоже.

Николь с трудом проглотила ком, болезненно сжимающий гортань. Но целиком от этого неприятного чувства избавиться было не суждено, ранее обретший силу голос оказался разбавлен предательски дребезжащими нотками:

– После того, что произошло в заброшенном храме... я... Я просто не находила себе место. Я винила себя, что привела тебя к нам, и тем самым впутала во всю эту историю. Я... испугалась...

– Я тоже.

Они одновременно посмотрели друг на друга. По слегка расширенным, словно озадаченным чем-то глазам Николь, Кайла осознала, что, вероятно, данный момент был не самым подходящим для односложных ответов. Подобрав под себя одну ногу, Кайла повернулась лицом к собеседнице и продолжила мысль:

– Я тебя понимаю, в какой-то мере. Тогда, когда Некромант сдавил моё горло, я не боялась смерти. Перед этим, у нас состоялось нечто вроде поединка, в котором я, как ты видела, проиграла. То, что я тогда чувствовала, было скорее жалостью к себе, чем страхом умереть.

Кайла говорила неторопливо, понизив тембр голоса и тщательно подбирая слова; тем не менее при всём старании говорить складно, время от времени она совершала паузы, роясь в мыслях для поиска наиболее подходящих слов; стало довольно очевидно, что проговаривать свои эмоции вслух удавалось ей с трудом. Её взгляд то и дело блуждал по округе, прогуливаясь по огням подсвечивающийся ночной иллюминацией деревни и время от времени возводясь к небу, усеянному звёздами.

– Но потом, когда вы вошли в зал, я увидела тебя и... тот ужас, отразившейся на твоём лице, – Кайла сопроводила свои слова жестом. – Это как будто напомнило мне о том, что мне есть, что терять...

Николь склонила голову набок, с предельным вниманием вслушиваясь в её речь; выражение её лица смягчилось, свидетельствующая о понимании и принятии; при всём желании поймать взгляд Кайлы – тот постоянно ускользал, избегая зрительного контакта.

– Я подумала, как жаль, что я больше не смогу поговорить с тобой о звёздах, сидя здесь, вдали от цивилизации...

Лёгкая улыбка медленно расцвела на лице Николь, ведь в тот момент она думала ровно о том же. Её сердце продолжало гулко стучать от предвкушения чего-то неизведанного и волнительного, чего-то, что должно было произойти ещё тогда, в вечер перед сражением с Некромантом в треклятом храме.

– Наверное, тогда я кое-что осознала, – Кайла сделала паузу, наконец-то ответив на взгляд Николь. – Я... привязалась к тебе, Николь Винтель. Как-то так.

Щёки Николь охватило невидимое пламя, заставляя их вспыхнуть едва различимой пунцовой краской. Её охватило чувство, словно тело было переполнено теплом, как это бывает при лихорадке; кругом сделалось невыносимо душно, даже несмотря на редкие дуновения леденящего ночного ветра.

«Привязалась?» Значит ли это, что...

Постороннее прикосновение руки, слегка похлопавшей по колену, вызвало внезапную волну покалываний, так что Николь вздрогнула. Кайла убрала ладонь, уводя взгляд в сторону, и пояснила:

– Мне уже пора идти.

Николь ошарашенными глазами проследила за тем, как Кайла подымается с камня, подбирая с земли свою сумку с вещами. Эфемерный таймер в голове беспощадно отсчитывал последние секунды. Этого импульса было достаточно, чтобы вывести Николь из оцепенения и поднять на ноги. Канат из противоречивых мыслей, опасений и неосуществившихся фантазий сплёлся в её мыслях, лишая способности к рациональному рассуждению. Внутренний голос рвался наружу: Нет, нет, не уходи. Только не снова. Упущенный ранее шанс напомнил о былом сожалении вполне ощутимой болью где-то в груди. Никогда прежде фортуна так не бывала щедра к ней на вторые шансы. Николь усвоила этот урок, преподнесённый ей судьбою. Теперь она живёт здесь и сейчас.

Кайла обернулась, желая сказать пару прощальных слов, но Николь предотвратила её порыв. Кайла осталась стоять на месте, глядя в её полные решимости глаза, тем самым позволив ей вторгнуться в своё пространство. Незримый барьер, всегда существовавший между ними, оказался разрушен. Дыхание Кайлы щекотнуло лицо прежде, чем Николь успела прильнуть к её губам, случайно задев кончик её носа своим; скорее, спрашивая разрешения, нежели стараясь удержать, ладони с предельной осторожностью опустились на плечи Кайлы, из которых разом ушло всякое напряжение. Её губы оказались пленительно мягкими, гладкими и сухими, так что у Николь закружилась голова – ноги начали неметь и подкашиваться, готовясь уронить Николь в объятия Кайлы. Оставив на губах Кайлы невесомый, но чувственный поцелуй, Николь немного отстранилась, изучая вблизи безупречные черты её лица. Кайла стояла почти неподвижно, не лишая Николь возможности насладиться моментом их внезапной близости. Очередная волна мурашек была вызвана прикосновением её ледяных пальцев к горячей шее Николь; поддерживая прочный зрительный контакт, Кайла очертила линию её челюсти немного подрагивающей рукой; внимание Николь переместилось с проницательных глаз, в зрачках которых переливались блики от пламени свечи, на приоткрытые губы.

– Прощай, Ведьмочка, – прошептали они.

Руки безвольно повисли вдоль тела. Николь застыла на месте, отрешённо наблюдая удаляющуюся фигуру до тех пор, пока та не слилась с темнотой ночи. Колени до сих пор дрожали, оставшись отголоском совсем недавнего чувства эйфории; вот только на смену разливающегося по телу тепла пришла пустота, глубокая, необузданная. Николь осела на камень, уйдя в собственные мысли целиком и полностью, – оживлённые огоньки деревни в низине слились в единое пятно света. Спустя некоторое время до её слуха донеслись громкие раскатистые звуки, которые сопровождали рассыпающиеся по чёрному небу искры фейерверков.

* * *

Утро Джека началось с раннего пробуждения и пробежки вдоль реки, пока солнце, приветливо протягивающее свои красные лучи из-за гор, ещё не успело сильно разогреть землю. На протяжении всего пути его сопровождали приятные воспоминания со вчерашнего вечера, а мысли о скорой встречи с Эбигейл прибавляли мотивации быстрее обежать круг и достигнуть корпуса. По своему возвращении у Джека осталось ещё предостаточно времени, чтобы успеть собрать вещи в отъезд, покормить ворона и проститься с местными жителями.

В то время как Джек бережно укладывал вещи внутрь своего рюкзака, периодически улыбаясь собственным мыслям, из кокона одеяла и смятой простыни на свет выкарабкался взъерошенный и помятый Лэри; в глаза ему моментально ударил луч явно издевающегося солнца, отчего Лэри сморщился. Джек хотел было поприветствовать приятеля, чистосердечно воскликнув: «Доброе утро!», но взглянув на его кислую мину, сразу осознал, что сие утверждение весьма относительно. Превозмогая боль, Лэри со стоном поднял себя с кровати и с трудом дополз до ванной, притворив за собой дверь. Далее своё утро он провёл в обнимку с унитазом, расплачиваясь за несколько часов беззаботности и веселья вчерашним вечером.

Спустя некоторое время отворилась входная дверь, впуская внутрь комнаты Алекса с бумажным пакетом еды. На контрасте с занявшим ванную Лэри он выглядел так, словно на протяжении всего вечера оставался трезвым (что было довольно странно, учитывая реальное количество выпитого спиртного). Тем не менее Алекс тоже испытывал некоторые последствия, отразившиеся припухлостью глаз и заторможенностью движений; бросив взгляд на упакованную вчера сумку с вещами, лежащую на заправленной постели, Алекс уселся за стол, подпёр свою голову сложенными перед собой руками и поднял взгляд на ворона перед собой. Просторная клетка с позолоченными прутьями, поилкой и несколькими перекладинами занимала значительную часть поверхности, так как теперь принадлежала весьма крупной птице. Совсем недавно Джек приобрёл её у одного местного, который разводил птиц на продажу, чтобы иметь возможность перевести нового питомца к себе домой. Первое время Уинстон постоянно дремал, насупившись и взъерошив перья, тем самым выражая протест против собственного пленения; однако сегодня утром он соизволил перелезть на другую перекладину, изучая свои новые апартаменты.

– Чем ты его кормишь? – сипловатым голосом поинтересовался Алекс, не поднимая головы со стола.

– Ну-у, я прочитал, что вороны едят лягушек, грызунов и кроликов, – перечислял Джек, застёгивая молнию на рюкзаке. – Сегодня я скормил ему большую дохлую мышь.

– Дохлую мышь?! – простонал Лэри из соседней комнаты, после чего новая волна вчерашнего пива, перемешанного с ликёром, изверглось наружу.

Алекс приподнялся, адресуя полный сочувствия взгляд двери в ванную. Уинстон тоже приободрился, вопрошающе вытянув шею, и с подозрением уставился на Алекса чёрным глазом. Не менее чёрными глазами Алекс уставился в ответ. Затем он с любопытством протянул руку к клетке, чтобы приоткрыть дверцу – ворон диковато отшагнул к стенке, растопырив в разные стороны оба крыла и приготовив клюв к защите своей территории от посягнувшего на его собственность чужака. Алекс понимающе убрал руки.

– Похоже, я ему не слишком нравлюсь.

– Он не привык к людям, – ответил Джек, заглядывая в пакет с едой. – Нужно время, чтобы приручить его.

Из ванной донеслись звуки смывающейся воды. Дверь распахнулась, и в комнату ввалился Лоуренс, по лицу которого стекали капли воды; мокрая чёлка приклеилась ко лбу и скулам, частично перекрывая обзор перед глазами, по футболке в области шеи расползалось влажное пятно. Проковыляв по комнате Лэри с изнеможённым вздохом рухнул на диван.

– Только не шумите, пожалуйста, – жалобно попросил он, массируя виски. – Чувствую себя так, будто меня переехал грузовик. Или будто моей головой поиграли в футбол...

– Надо меньше пить, – нравоучительно заключил Джек, кладя в рот кусочек слоёного теста.

– Нет, надо уметь пить, – поправил его Алекс.

Лэри уткнулся лицом в подушку, ворча:

– Спасибо, ребят, вы как всегда умеете поддержать.

– Всегда рады протянуть руку помощи, – Алекс ехидно подмигнул в ответ.

Некоторое время сохраняя максимальную неподвижность, Лэри прислушивался к шелесту бумажного пакета и хруста выпечки из слоёного теста. Когда ему надоело лежать в одной позе, тот предпринял усилие чтобы перевернуться на спину.

– А ночка-то улётная... – протянул Лэри, созерцая деревянные доски потолка. – Правда я ничего не помню, но уверен, было круто.

Он прищурился, вспоминая какие-то отдельные наиболее яркие отрывки произошедшего вчера. Затем его улыбка сделалась шире, когда он припомнил некоторые конкретные события.

– Да-а, она была улётная...

* * *

Джек возвышался на мосту, ставшем местом зарождения их с Эбигейл кратковременной истории. Здесь они встретились, впервые отправившись в совместную прогулку вокруг деревни, здесь же им и предстоит проститься. Когда в его голове повторно воспроизвелась та сцена – как быстро застучало его сердце при виде обворожительной Эбигейл – биение участилось в ответ на его желание прожить эти мгновения заново. В реальность Джека возвратило мягкое прикосновение к его плечу, узнаваемое из многих. Эбигейл пристроилась рядом, в схожей манере сложив руки поверх ограждения моста. Пересёкшись взглядами, они улыбнулись друг другу.

– Значит, уезжаешь? – вздохнула она, не спуская печальной улыбки с губ.

– Уезжаю, – кивнул Джек, взъерошив пятернёй волосы на затылке.

Тень грусти посетила лицо Эбигейл, наделяя некоторой меланхоличностью её взгляд. Приподнявшись на цыпочки, она нежно обвила руками шею Джека и прижалась к его груди. На протяжении некоторого времени они стояли в объятиях друг друга, опасаясь, что стоит только кому-либо из них отстраниться – и желанная картинка перед глазами рассеется, возвращая каждого из них в два абсолютно противоположных мира, разделённых железным занавесом Порога. Уткнувшись носом в шелковистые по своей текстуре волосы Эбигейл, Джек вдыхал их аромат, столь знакомый и притягательный. Кожей он ощущал участившийся стук её сердца, который, казалось, почти сливался в унисон с его собственным сердцебиением. Эбигейл немного ослабила объятие, отстраняясь, но по-прежнему медлила убирать ладони с плеч Джека.

– Ты же вернёшься, правда?

– Больше всего на свете я бы хотел вернуться, – медленно проговорил Джек. – Не уверен, что твой отец пожелает принять нас в вашей Долине снова.

Поджав верхнюю губу, Эбигейл отрицательно покачала головой.

– Ты недооцениваешь чувство долга нашего народа, – сказала она, сопровождая слова лёгкой полуулыбкой. – Благодаря тебе я всё ещё жива. Такое в наших краях не забывается.

– В таком случае, я обязательно вернусь.

Уголки её губ снова взметнулись вверх в искренней улыбке симпатии, столь украшающей её лицо, что Джек какое-то время не мог отвести от неё взгляда; а затем, в некий неопределённый момент, внутренние запреты Джека начали размываться пред лицом предстоящей разлуки – довольно спонтанно наклонившись к Эбигейл, он накрыл её губы своими. Свершился тот долгожданный момент, что рисовали они оба в воображении – букет чувств, гораздо более насыщенный, чем они могли прежде себе представить, захлестнул их с головой. Эбигейл подалась на встречу, отвечая на последующий поцелуй – поверхностный, но от того более трепетный; её пальцы прошлись по его затылку, ныряя в отросшие за один месяц кудрявые волосы; руки Джека с дрожью опустились на её талию, согласно выработанной всего за один вечер парных танцев привычке.

– Только возвращайся поскорее... – шепнула Эбигейл ему на ухо.

* * *

Моника осуществляла пологий подъём на вершину холма, закинув на одно плечо сумку с собственными вещами. Ноги привели её по давно изученному маршруту к порогу шаткой хижины с пристройкой. Костяшки пальцев пару раз ударились по деревянной поверхности двери, производя характерный звук. Спустя несколько секунд дверь отворилась от руки тренера Джонсона; выйдя во двор и затворив за собой дверь он поприветствовал Монику характерной для многих местных жителей широкой улыбкой.

– Пришла попрощаться?

Моника участливо кивнула, обхватывая за спиной одной рукой запястье другой.

– Да. Хотела поблагодарить за тренировки. Твои советы пригодились, я даже пересмотрела некоторые привычные движения в драке. Такое чувство, будто я теперь смотрю на собственную технику под другим углом.

– Рад, что ты извлекла пользу из наших занятий. Ну, коль судьба приведёт тебя в нашу долину повторно – ты знаешь, где меня искать. Заходи.

Моника кивнула ещё раз:

– Обязательно.

– И помни, курс боевых искусств ещё не пройден.

Сопроводив своё движение сдержанной улыбкой, Моника деловито протянула Джонсону руку; тренер протянул руку в ответ, скрепив их прощание твёрдым рукопожатием.

– До встречи, – кивнула Моника, покидая порог хижины.

– Ещё увидимся.

Возле выхода из тайной деревни уже собрался народ, состоящий из готовых к отправлению домой «пришельцев» и любопытных местных, которые высунулись из своих домов, чтобы проводить гостей; приятели Моники дожидались её возвращения, а Артур с самого утра пребывал в ещё более задумчивом и оторванном от реальности состоянии чем обычно, и в данный момент расхаживал вдоль береговой линии взад и вперёд; их окружили хранители порядка Долины, держа наготове не пропускающие дневной свет повязки для глаз; один из них удерживал весьма крупную по своим габаритам клетку с вороном. От жителей деревни, наблюдающих происходящее издалека, отделились три знакомые фигуры: мистер Лайтборн в сопровождении его жены и дочери; Татия держала под локоть Эбигейл, глаза которой поблёскивали от проступивших слёз, что было невозможно удержать. Глава клана приблизился к странникам и адресовал им благодушный поклон:

– Хорошей вам дороги. Невзирая на наше стойкое убеждение ограничивать наши взаимодействия с внешним миром, мы всё ещё будем рады возвращению наших спасителей. Долина Западных Ветров всегда останется для вас открытой.

* * *

Даркфорт. Штат Мичиган.

Прошло несколько дней, с тех пор как агенты Артура вернули в точку начала их приключений – Даркфорт, небольшой особняк семьи Винтель. Сам же Артур из Долины Западных Ветров отправился в Чикаго на пару дней по неотложному делу. В вечер возвращения они разожгли костёр в оборудованном когда-то ими месте; несмотря на то что это произошло относительно недавно, воспоминания об их дружеских посиделках перед огнём под аккомпанемент гитары казались недостижимо далёкими; в тот день Джек, раскопавший среди оставленных им же вещей гитару, решил попрактиковаться в игре после относительно долгого перерыва.

До боли знакомые, отработанные до профессионализма звучания выходили из-под ударов его пальцев по струнам, сливаясь в ласкающей слух музыке; его аудитория безмолвно прислушивалась к его игре – Николь, не имеющая представления куда ей направляться теперь в поисках матери, кроме как возвратиться к истокам своей семьи; Бёртлены, ощутившие вкус свободы за пределами ненавистного дома; Лоуренс, изящно загубивший собственную карьеру и по итогу оставшийся ни с чем. Поскольку мать Николь так и не объявилась, Николь не оставалось ничего иного кроме как вернуться сюда; её приятели приняли решение остаться в качестве моральной поддержки. Однако Лукреция, извиняясь, не изъявила желания возвращаться в Даркфорт, ссылаясь на то, что сильно соскучилась по своим родителям; Артур распорядился своим агентам доставить её домой. Сознание вновь отматывало плёнку назад, в тот момент, когда они ещё и представить себе не могли о полосе препятствий, уготовленных для них судьбой. Они продолжали болтать и шутить ни о чём, игнорируя нанесённые жизнью свежие шрамы, будто никому из них не пришлось пройти через смерть и разрушение. Всего месяц совместных испытаний и тесного общения заставил их чувствовать себя в кругу своих, родственных душ, будто они знали друг друга всю жизнь.

Спустя некоторое время Артур выделил в своём плотном графике парочку дней для отдыха, чтобы навестить город из воспоминаний собственной молодости. Арендовав небольшую виллу на окраине Даркфорта, он наконец-то сумел насладиться тремя днями в уединении и отсутствие рабочего стресса, что сделался неотъемлемой частью его бизнеса за последние пару лет; приятным бонусом ко всему вышеперечисленному также стала превосходная возможность прогуляться по местам и улицам, около двадцати лет хранящимся в глубинах памяти. Даже спустя столь длительный промежуток времени ничего не изменило многовековой статичности этого города. Разве что, прогуливаясь по лестной территории, ранее нарекавшейся «Волчьей тропой», Артур набрёл лишь на отдельно стоящие полуразрушенные постройки из дерева, о которых не успел «позаботиться» Совет. Вечер своего первого дня пребывания в Даркфорте Артур завершил за ужином во «Free Days», поистине легендарным заведением, за столь долгое время не утратившем популярности среди местных и туристов.

Появление в доме Винтель в последний день своего ничтожно короткого отпуска пробудило в Артуре особые нотки ностальгии. Причиной тому послужила небольшая старая фотография, прикреплённая магнитиками к дверце холодильника. Артур приблизился к объекту, привлёкшему его внимание, неспешной походкой; аккуратно открепив изображение, он принялся с прищуром разглядывать лица молодых людей, запечатлённых на фотографии в начале двухтысячных; с некоторой долей удивления среди них Артур обнаружил себя. Его пальцы пробежались по поверхности изображения, бережно поглаживая. В памяти откликнулись давнишнее воспоминания о том, когда последний раз его старые друзья собирались все вместе во дворе дома Винтель, уместившись в беседку. Дыхание Артура вдруг замедлилось, когда он позволил счастливым воспоминаниям овладеть им.

Здесь были все они. Молодая Вайолет, чья внешность не сильно изменилась спустя многие годы, – однако Артур слишком привык видеть её по-деловому серьёзной, что и забыл, как сильно меняет её лицо простая улыбка; здесь же он мог наблюдать Малию и Дэниэла Голдмэнов, в силу особенностей своего вида не подверженных механизмам старения, а также Эльзу Бёртлен, кто так беспечно и открыто улыбалась на камеру, покорив вершину стола веранды; вместе с ней делили место на столе Максимилиан и Саманта – оба изменились значительно с момента их встречи в Даркфорте и до того, как Артур видел их последний раз. Артур не сумел поддерживать нейтральное выражение лица, наткнувшись на свою собственную перепуганную физиономию и тычущий в кадр палец, в попытке напомнить другим о таймере и спасти изображение; впрочем, несмотря на то что кадр вышел слегка «испорченным», безмятежная обстановка в компании была отлично и живо передана. Артур несколько медлил, всматриваясь в собственные черты – совсем ещё мальчишка, малообеспеченный механик, на чью голову совсем недавно свалилось бремя отцовства и в чьих мыслях зрели грандиозные проекты на будущее; если бы он только знал, сколько побед и потерь его ожидает на пути к их осуществлению; пускай в роли отца Артур и не стал образцом для подражания, тем не менее построить глобальную корпорацию с нуля всего за двадцать с лишнем лет ему удалось. Его взгляд задержался на его молодой привлекательной супруге, которую он весьма фамильярно, в силу пылкости своей юношеской натуры, приобнял за талию.

Джули... Где-то в груди, среди всеобъемлющего чувства пустоты, фантомной болью откликнулась давно затянувшаяся рана в напоминание о понесённой утрате. В сознании Артура этот образ запечатлелся эталоном красоты и его личным идеалом женщины, друга, спутницы по жизни и матери; каждый раз, допуская до своих размышлений меланхоличные воспоминания о потерянном счастье, он в первую очередь видел юное сияющее азартом, а не изнеможённое от мучительной болезни лицо в её последние месяцы жизни. Джули осталась увековечена в памяти Артура, как очаровательная двадцатилетняя француженка, которая на момент их знакомства едва ли могла связать несколько слов на английском, так что первое время они были вынуждены общаться жестами. Артур негромко вздохнул, вынуждая себя отвести от неё взгляд.

Следующей фигурой, к визуальному изучению которой перешёл Артура, стал его младший брат Дэвид. Смеющийся темноволосый юноша, кто в последнюю секунду запрыгнул на перила беседки, обвив одной рукой балку, а другой выставив перед собой жест «победа». В груди появилась физически ощутимая тяжесть от воспоминаний, какой трагичный конец поджидает Дэвида спустя всего лишь несколько лет. Артур свёл челюсти, отводя взгляд в сторону. Эмоциональную тяжесть этому событию прибавляло горькое осознание, что Артур мог предотвратить это от свершения.

– Вы уже уезжаете? – обратился к Артуру голос со стороны.

Он был вынужден резко заземлить собственные мысли, прикрепляя фотографию на место, и обернуться к Николь, шагов которой не услышал. Мимолётное выражение изумления в глазах Артура не ускользнуло от наблюдательной Николь, вызвав большее любопытство.

– Да. Благодарю за то, что пригласили провести время в вашей компании. Но, увы, вынужден удалиться по причинам работы.

Николь понимающе кивнула, улыбнувшись:

– Хорошей Вам дороги.

Сдержанно выразив благодарность, Артур подобрал с пола портфель со своими вещами и двинулся в сторону коридора. Поравнявшись с Николь, Артур притормозил, будто прежде забыл о чём-то, и, порывшись в нагрудном кармане своего пиджака, извлёк оттуда свёрнутый клочок бумаги.

– Меня попросили передать тебе это.

Николь приняла записку из его рук и с некоторой озадаченностью развернула. Крупными печатными буквами на бумаге было выведено следующее: СТАРОЕ БОЛОТО. В 12. Николь часто заморгала, некоторое время всматриваясь в незнакомый почерк, а затем перевернула листок – на обратной стороне не оказалось ни подписи, ни уточнений. С едва заметным прищуром, Николь обратилась глазами к Артуру:

– От кого эта записка?

Артур только неопределённо пожал плечами, и ответил:

– Не беспокойся. Полагаю, это должен быть приятный сюрприз.

* * *

СТАРОЕ БОЛОТО. В 12.

В связи с доверием к Артуру Николь не стала долго размышлять, стоит ли идти на встречу с таинственным инкогнито или нет. Напротив, Николь догадывалась о том, кто ожидал её в указанном месте и в указанное время, однако опасалась разочароваться, если её оптимистичные предположения окажутся неверными. Вдоль основной лесной тропы она двигалась весьма стремительно, не желая опаздывать. То самое старое болото, славящееся изобилием городских легенд и страшилок, располагалось в пяти километрах ходьбы от городского центра. Финальную точку назначения Николь настигла достаточно быстро и ровно в полдень, согласно распоряжениям записки.

Ещё издали она обнаружила человеческую фигуру в длинном бежевом плаще, неподвижно замершую возле заросшего тиной водоёма; голова крылась под капюшоном серой спортивной кофты. Человек обернулся, устремив на Николь спрятанный в тени взгляд. По мере спуска с пологого склона в низину Николь продолжала выискивать знакомые черты, искусно замаскированные под прибывшего в Даркфорт туриста. Когда фигура стянула с себя тёмные очки, Николь окончательно узнала в ней собственную мать.

Вайолет поприветствовала её тёплой улыбкой. Приблизившись к матери, Николь замерла всего в метре от неё, с некоторой опаской протянув руку, чтобы коснуться её плеча; когда пальцы Николь почувствовали под собой твёрдую плоть и ткань плаща, и искомый образ не развеялся подобно магической проекции, она удостоверилась в реальности происходящего.

– Здравствуй, Николь.

Едва удерживая в себе рвущийся наружу крик, Николь резко прильнула к матери и заключила её в крепкие объятия. Вайолет ответила тем же, радушно обвив руками плечи Николь. Учащённое сердцебиение стучало барабанной дробью в груди Николь; мысли в голове скакали, так как она была слишком взбудоражена, чтобы мыслить связно или придумать вразумительный ответ; какое-то время она бездумно продолжала прижиматься щекой к плечу Вайолет, чувствуя, как из её глаз бесконтрольно полились слёзы.

– Мама... – всё что смогла выговорить она, всхлипывая.

Вайолет погладила дочь по плечу в попытке успокоить, и произнесла:

– Извини меня, Ники, за все страдания, что тебе пришлось пережить по моей вине. За то, что не смогла быть рядом, когда ты так сильно в этом нуждалась. Мне искренне жаль, но у меня не было иных выходов. Понимаешь, когда Артур предложил принять участие в этом деле... мне было необходимо, чтобы начатое много лет назад было завершено. Я действительно пыталась обезопасить тебя от возможных последствий, но мне не удалось.

Вайолет ощутила, как под её ладонями расслабляются мышцы спины Николь; подбородок дочери продолжал лежать на её плече, но всхлипы утихли. Вайолет ослабила объятия, несколько отстраняясь, и в своей привычной манере провела ладонью по волосам Николь, заправляя их за ухо. Она внимательно всматривалась в припухшее и покрасневшее от слёз лицо дочери, точно в попытке прочесть, насколько губительными последствиями обернулось для Николь её отсутствие длиной почти в два месяца. Зелёные глаза дочери смотрели на неё в ответ - этот взгляд был слишком серьёзным и осознанным, чтобы принадлежать ребёнку; её щёки заметно впали, отчего её лицо начало казаться куда взрослее.

– Почему мы говорим здесь? – дрожащим голосом спросила Николь. – Что ты вообще делаешь в Даркфорте?

– Я пришла, чтобы повидаться с тобой. Но у нас есть совсем немного времени, – потирая руки между собой, Вайолет огляделась по сторонам, как бы в подтверждение слов. – Ты же знаешь, что произойдёт, если Совет узнает о моём возвращении.

Вместо ответа Николь лишь уныло шмыгнула носом, вытирая его.

– Так вот. Ты должна знать: я горжусь тобой, Николь. То, с какой стойкостью ты прошла через всё это вызывает искреннее восхищение. Теперь, ты можешь либо возвращаться к нам домой, либо задержаться ненадолго в Даркфорте – пока есть такая возможность. Выбор...

Николь прервала её:

– Почему ты просто не позвонила мне, вместо того, чтобы возвращаться в Даркфорт? Зачем так рисковать...

На протяжении некоторого времени Вайолет молчала, размышляя над вопросом дочери. Её взгляд с некоторой отчуждённостью прошёлся по кронам деревьев, после чего она, задумчиво выпустив воздух через рот, покосилась на наручные часы:

– Скрывающие чары рассеются в считанные минуты. Мне уже пора.

Прежде чем Вайолет успела сдвинуться с места, Николь перехватила её за руку.

– Постой! – повысив громкость голоса, воскликнула она. – Ты что, снова уходишь?

Вайолет обернулась лицом к дочери, чьи веки широко распахнулись с тревогой; ладонь, облачённая в тонкую чёрную перчатку, опустилась на плечо Николь в успокоительном, но в то же время требовательном жесте.

– Да. Но я даю слово, что отныне не буду пропадать без предупреждения. Ты всегда можешь мне позвонить или написать письмо. Я отправлюсь в Чикаго.

Высвободившись из хватки дочери, Вайолет сделала пару шагов назад и вскинула руку вверх, прощаясь:

– До встречи!

Колдовской мешочек, подожжённый от искры, приземлился на вязкий песок заболоченной местности – чёрное дымовое облако заклубилось над землёй, поглощая фигуру Вайолет. Когда дым рассеялся, напротив Николь уже никого не было.

* * *

Напротив главной площади Даркфорта круглосуточно работала забегаловка «Free Days», которую хоть раз в своей жизни был обязан посетить каждый местный житель. В меню заведения можно найти фастфуд, вегетарианские салаты, милкшейки, чаи и кофе, а также комбинативный ланч или завтрак, десерты. «Free Days» каждый раз радовал своих клиентов быстрым и качественным обслуживанием, приветливым персоналом, вкусной и свежей пищей по приемлемым ценам, а также привлекал внимание туристов своим необычным дизайном в стиле восьмидесятых. В силу того, что площадь обеденного зала была компактной, в вечернее время здесь было довольно сложно отыскать свободные места; в распоряжении посетителей было несколько полукруглых диванов в фиолетово-бирюзовую полоску, пара отдельно стоящих столиков и барная стойка. Броские тона интерьера превосходно дополнялись яркими постерами на стенах и обилием неоновых вывесок, которые, тем не менее, смотрелись весьма гармонично. Над входом красовалась вывеска «Free Days», оформленная буквами с завитками – атрибут, безусловно заманивающий сюда новых и новых посетителей. Недалеко от кафе также была расположена крошечная пристройка, заглянув в которую можно было спуститься по лестнице в подвал; в этом месте находились морозильные камеры, принадлежащие владельцам «Free Days», однако хозяева периодически разрешали посетителям спускаться туда, чтобы набрать пару кубиков льда, причём, бесплатно.

В тот день главные герои приобрели в супермаркете всё необходимое для приготовления коктейля «мохито», но единственным ингредиентом, о котором они не задумались прежде, был лёд. Поскольку Лэри был твёрдым приверженцем идеи, что «мохито безо льда – всё равно что молочный коктейль без молока», пришлось исправлять подобное недоразумение. Спустя несколько попыток заморозить воду в неисправной морозилке, которая, вероятно, уже давно не могла поддерживать столь низкие температуры, пришлось искать иные выходы. По этой причине Алекс, проигравший в «камень, ножницы, бумага», в сопровождении фрустрации направился во «Free Days» с металлическим ведром.

Спускаясь по лестнице, Алекс ощутил веющую из подвала прохладу. В этой весьма тесной комнате источником освещения являлась одинокая лампа, доживающая последние дни своего существования – свет был чрезмерно тусклым. Кроме Алекса посетителей здесь не оказалось, так что он без очереди подошёл к морозильной камере. Когда он потянул на себя дверцу, его ослепила яркая внутренняя подсветка; руки Алекса погрузились в холод. Снарядившись совком, он принялся засыпать кубики льда внутрь ведра, вполголоса напевая некую мелодию, застрявшую в его мыслях с самого утра. Звонкий удар металлического предмета о кафельную плиту заставил его притихнуть – Алекс опустил взгляд на собственные ботинки, ожидая увидеть уроненный им предмет. Однако этот предмет оказался кинут со стороны – баллончик закруглённой формы прокатился по полу, стукнувшись о ступню Алекса. Спустя мгновение белое газовое облако вырвалось изнутри, расстилаясь по клетчатой плитке белой ватой. Инстинктивно ринувшись к выходу, Алекс зацепил рукой наполненное ведро, отчего кубики льда усыпали собой пол, разбиваясь на более мелкие осколки; он перекрыл дыхательные пути тканью майки, натянутой до носа, и зажал сверху рукой. Люк, из которого на деревянную лестницу ниспадали дневные лучи, гулко захлопнулся, отрезая тесное подвальное пространство от остального мира. Алекс устремился вверх по ступеням, перехватываясь одной рукой за перекладины и помогая себе держаться на вису локтём прижатой к лицу руки; он не оглядывался, чтобы проверить объём вплеснувшегося в воздух газа – шипящий звук за спиной говорил за себя. Когда голова почти упёрлась в откидной люк, Алекс надавил на него рукой – несомненно, люк был заперт. С приложением большей силы, Алекс шибанул по дверце люка – это не принесло должного результата, ведь люк, вероятно, был подпёрт с обратной стороны. Пока продолжались его безуспешные попытке вырваться, газ стремительно заполнял тесное пространство – нависла густая белая дымка. Внезапное и острое жжение в глазах заставило его часто заморгать, борясь с неприятным чувством, в то время как из-за возникшей слезоточивости он больше не мог разглядеть собственных рук. Потребность дышать возрастала прямо пропорционально покидающей руки силе – Алекс был вынужден отцепиться от лестницы, повержено сползая вниз.

Газ уже давно проник в его лёгкие, вызывая слабое головокружение и спутанность мыслей. Он двинулся вслепую куда-то, в надежде отыскать запасные выходы среди плотной белой пелены. Под ногу попался маленький кусочек льда, на котором ступня проехалась чуть вперёд, лишая Алекса равновесия. Столкновение с плиткой вышло весьма жёстким. Зуд в носовых пазухах и горле стремительно прогрессировал, отчего грудная клетка сжалась в приступе удушающего кашля; однако, чем больше вдохов он совершал, тем сильнее мутнела картинка перед глазами. Прекратив борьбу и пребывая на грани сознания, Алекс продолжал сидеть посреди комнаты на плите без возможности оказывать дальнейшее сопротивление. Последним, что удалось ему лицезреть, стала демоническая безликая фигура с тёмными провалами вместо глаз, что вырвалась с клубящегося белого облака.

* * *

От Старого Болота Николь возвращалась домой куда более медленный темпом, осмысляя их разговор и довольно странную встречу с матерью. Она невольно забрела в городской парк, шагая вдоль одной из популярных среди туристов аллей. Напротив фонтана она обнаружила достаточно уединённую беседку, где бы она смогла остаться один на один с собственными думами – не упустив превосходный шанс немного отдохнуть от общества приятелей, Николь остановилась там.

Спустя некоторое время Николь заметила знакомое лицо среди прогуливающихся мимо людей – Лора Найт, ведьма Совета, шагала в более быстром темпе и как будто целенаправленно, что выделило её на фоне окружающих. Одной рукой она придерживала дизайнерскую сумочку, другая, покрытая гипсом и бинтами, была согнута в локте. Сочтя эту возможность неплохой, чтобы поговорить с ней после того, как призрак был изгнан из её тела, Николь решила подойти к Лоре. Лора ответила приветливой улыбкой, соглашаясь на небольшую беседу. Когда они опустились на скамейку, Николь поинтересовалась самочувствием Лоры. С какой-то нерешительной улыбкой Лора ответила:

– Уже лучше. Сейчас я хотя бы могу выходить из дома, не чувствуя себя физически и морально опустошённой. – Она рассеяно запустила руку в волосы, поправляя и без того идеально лежащие пряди. – Ты виделась с матерью?

– Да, буквально только что, – с лёгкой гримасой закивала Николь.

– И как она? Проведя эти два месяца, как шпион...

Николь неопределённо пожала плечами.

– Нормально, наверно. Мне иногда кажется, я абсолютно перестала её понимать.

– Такое не редкость в отношениях детей и родителей, – протянула Лора задумчиво, разглядывая непрерывно бьющие вверх потоки воды в фонтане. – Уверена, всё наладится, не переживай.

В знак поддержки она слегка потрепала Николь за плечо.

– Как дела в Совете?

Заметное напряжение отразилось в застывшем выражении лица Лоры; чуть качнув головой, она потёрла нос рукой, и ответила с некоторой заторможенностью:

– После... смерти Ирен, мы ищем новую ведьму, на должность советника.

Отрешённость во взгляде Лоры была слишком очевидна, чтобы ускользнуть от Николь. Только сейчас, приглядываясь к бледному лицу и испещряющим его морщинам, Николь заметила то, как сильно постарела Лора всего за пару месяцев. Николь придвинулась на краешек скамейки, вкрадчивым тоном уточняя:

– Вы же не вините себя в её смерти, правда?

– Именно мои руки лишили её жизни, и на моих руках была её кровь, – потускневшим голосом ответила Лора.

Николь возразила:

– Но это были не Вы, Лора. Призрак, что вселился в Вас, убил Ирен, но никак не Вы.

Лора натянуто улыбнулась в пустоту в ответ, а затем, прочесав пальцами короткие светлые волосы, она повернулась к собеседнице.

– Кстати, они говорят о тебе. Советники.

– Правда?

– Они считают, что невзирая на твоё происхождение от рода тёмных ведьм, ты по-прежнему имеешь законное право претендовать на особняк Винтель по достижении совершеннолетия. Это значит, что ты можешь посещать Даркфорт без ограничений, увы, в отличие от твоей матери. Насчёт целесообразности её изгнания они остаются непреклонны.

Поджав губы, Николь кивнула в задумчивости.

* * *

– Ты уверена, что пора бить тревогу?

Восседая за кухонным столом дома Винтель, Лоуренс сложил перед собой руки домиком в явном подражании своему отцу. Внимательным взглядом он изучал мрачное лицо Моники, прислоняющейся спиной к стене и держащей руки крест на крест на своей груди. Помедлив некоторое время, она оттолкнулась от стены и приблизилась к Лоуренсу, с нажимом повторяя произнесённую прежде фразу:

– Мой брат ушёл за льдом три дня тому назад и до сих пор не вернулся.

Лоуренс произвёл отягощённый вздох, откидываясь на спинку стула.

– Я веду к тому, что у него и раньше наблюдались склонности к дромомании. Ты не думаешь, что после всего этого он мог просто... ну... сбежать?

Опустошённый газовый баллончик с грохотом приземлился на стол. Продолжая поглядывать на Лэри из-под опущенных бровей, Моника отстранилась на шаг.

– Он не просто сбежал. Его, чёрт возьми, похитили. Мой брат в опасности, я это чувствую.

Лоуренс приковал взгляд к обнаруженному в подвале «Free Days» постороннему объекту. Он взял баллончик в руки, изучая взглядом металлическую поверхность.

* * *

Затхлый запах сырости успел впитаться в безликие серые бетонные стены и потолок. Должное количество влаги, что остаётся конденсатом на этих стенах и периодически поступает вместе с водопроводом, в сочетании с прохладой подземелья и вечным мраком создаёт превосходные условия для обитания плесени. Отсутствие какой бы то ни было вентиляции только усугубляет её стойкий аромат, делая воздух тяжёлым для дыхания. Проведённого времени в этом помещении хватило, чтобы глаза успели подстроится под недостаток освещённости. Обилие лампочек здесь предусмотрено не было. Тихие шаги шаркали по бетонному полу, громыхая неким тяжёлым предметом. С крана продолжала срываться вода мелкими каплями, что ударялись о выложенный плиткой участок слива – звуки эхом разносились по всему пространству. Затем шаги, очередные, тяжёлые. Новое ведро ледяной воды было вылито на голову полураздетого человека, по рукам и ногам прикованного к стулу. Мышцы мимолётно сократились, реагируя на внешний раздражитель. Струи воды потекли вниз оголённой спины, груди, живота, от которых протягивались провода до громоздкой прямоугольной машины, своим видом напоминающей старинный радиоприёмник.

Чей-то силуэт вышел из-за спины, деловито проходясь пальцами по кнопочной панели прибора; нащупав округлую кнопку, силуэт выкрутил её до большего значения. Спустя пару секунд покоя тело пронзила электрическая волна, сковавшая невыносимой судорогой мышцы всего тела. Новая боль превысила порог терпимости, отчего истошный вопль окончательно вырвался из горла, разносясь по безлюдным коридорам.