ВОЕНКОМ Часть Первая

Даниил и Артём проснулись почти одновременно в своём номере. Утро начиналось с мягкого света, проникающего через высокие окна и бьющее прямо по глазам. Особенно чувствительным к свету были глаза Артёма, поэтому, сразу проснувшись, он перекатился на другой бок, зевая.

Доброе утро, — пробормотал Дэн.

Встав, они выглянули из окна: Красная площадь внизу сияла под солнцем, каналы поблёскивали, а далёкие купола соборов золотились. Но внимание привлекла фигура в комнате: Илья уже был на ногах, одетый в свежую рубаху, и стоял у стола, разглядывая пачку билетов.

— Вы наконец-то проснулись? — сказал Илья с улыбкой, поворачиваясь. — Я рано встал, сходил в кассу. Взял всем билеты в театр — «Императорский Большой Театр» на Центральном острове. Сегодня вечером дают «Бориса Годунова». Классика. Даже говорят, можно будет увидеть самого Пушкина, представляете.

— Да уж. — Потер лицо рукой Артём. — Скажи мне такое полгода назад, у учебке.

— Театр? Ты серьёзно? Мы же не аристократы. — Приподнял Бровь Даниил.

— А почему нет? Надо же как-то окультуривать. Да, билеты не дешевые, но ради того чтобы увидеть легенду нашей литературы, вполне сойдет. — Ответил Илья.

Артём переоделся в парадную форму и вышел в коридор, к двери комнаты Кристины. Она открыла почти сразу после стука в дверь. Она уже была на ногах, в простом платье, которое надевала вчера, её волосы были собраны в хвост, а лицо сияло свежестью после сна.

— Доброе утро, — сказал Артём, улыбаясь. — Ты как? Выспалась?

— Да, лучше, чем на дирижабле. Идем за покупками?

— Конечно, как и обещал.

Артём и Кристина вышли из гостиницы под яркое утреннее солнце. Купеческий район на одноимённом озере был сердцем торговли в городе.

Улицы были вымощены гладким булыжником, по которым стучали копыта лошадей, тянущих экипажи, а воздух наполнялся ароматами свежей выпечки из пекарен, специй из восточных лавок и лёгким дымом от паровых механизмов, приводящих в движение лифты в многоэтажных пассажах. Вдали виднелись баржи на озере, деревянные, с резными носами в форме драконов, груженные тканями и мехами из Сибири.

Артём вёл Кристину за руку, оглядываясь по сторонам. Люди здесь были разношёрстными: купцы и торговцы, кто переговаривавшиеся между собой, кто с покупателями у прилавков, дамы в шляпках с перьями прогуливались под руку с кавалерами, а уличные мальчишки предлагали газеты с новостями и рекламные буклеты.

Они шли по главной аллее, мимо лавок с вывесками вроде «Ткани из Парижа», которые, несмотря на прекращение торговли со странами Евросоюза, все еще предоставляли возможность купить в России оригинальные изделия, которые они провозили через третьи страны. Или «Меха Императорского Двора», где витрины сверкали шелками и бархатом. Кристина, всё ещё скептичная, качала головой:

— Артём, это слишком. Я не для балов рождена, простое платье хватит.

Но он упорствовал:

— Нет, сегодня ты будешь как царевна. Давай заглянем вот в этот. — Показал он рукой на вывеску с надписью «Шелковый Пассаж», — выглядит солидно.

Они вошли в магазин. Просторный зал с мраморными колоннами и прилавками, заваленными рулонами тканей всех цветов.

Продавщицы в униформе с вышивкой орлов приветствовали их поклоном.

Они стали осматривать наряды и одежду. Понравившееся Кристина складывала на руки Артёма, и когда она решила, что набрала достаточно, они направились к примерочной.

Он дожидался ее снаружи, за занавесками.

Кристина начала с простого: вышла в скромном сером платье с высоким воротником и длинными рукавами, кружась перед Артёмом.

— Ну как? Практично, не мнётся.

Артём покачал головой.

— Слишком строго, как у монашки. Тебе нужно что-то живое. Ты молодая, красивая. Попробуй то зелёное, с вышивкой.

Она вышла в том, в чем попросил Артём: приталенное зеленое платье, с пышной юбкой, украшенной серебряной нитью в форме цветов, и корсетом, подчёркивающим талию. Кристина добавила шляпку с вуалью и перчатки.

— Это... слишком нарядно. — Пробормотала она.

Но Артём кивнул одобрительно:

— Вот это да! Цвет подчёркивает твои глаза, но юбка тяжёлая, для бала, а не для прогулок. Давай что-то полегче, но женственнее.

Тогда девушка вышла, надев на себя синее платье с глубоким декольте, облегающее фигуру, с кружевными рукавами и шлейфом, туфлями на каблуке и ожерельем из искусственного жемчуга.

— Артём, это... вызывающе. Слишком открыто.

— Вызывающе? А мне нравится. Очень женственно. Подчёркивает твою грацию, но декольте... да, для вечера. Нравится, но попробуй красное — оно будет ярче.

Наконец, Кристина выбрала крайне вызывающий и женственный наряд: алое платье из шёлка, с корсетом, подчёркивающим изгибы, глубоким вырезом, пышной, но легкой юбкой чуть выше колен, необычно короткой для официальных мероприятий, но модной среди молодёжи, и кружевными вставками. К ней — высокие туфли на каблуке с пряжками, перчатки до локтей и шляпка с пером. Она вышла, кружась, придерживая юбку:

— Это... слишком смело. Но... нравится?

Он ахнул от увиденного.

— Идеально!

— А теперь, я хочу кушать!

Он отнес не купленные наряды обратно на их места и расплатился за взятый девушкой наряд.

Артём придержал дверь, выпуская Кристину из магазина. Алое шёлковое платье зацепило солнечный луч, и та, кажется, на миг ослепила половину улицы.

Её дерзкий образ бросал вызов всем нормам приличия Империи. Реакция была почти мгновенной. Молодой курьер, кативший тележку с ящиками, так уставился на Кристину, что врезался прямо в столб, с глухим «бух» и рассыпанными по брусчатке яблоками. Немного дальше мужчина в костюме, шедший под руку с супругой, залип на её ногах и тут же получил звонкий подзатыльник. Женщина что-то прошипела ему сквозь сжатые зубы, а он только беспомощно развёл руками и попытался оправдаться перед ней.

Кристина шла, не торопясь, она наслаждалась всеобъемлющем внимание. Это был её момент, который она не хотела терять.

До дверей кафе они дошли под шлейфом шёпота, приглушённого смеха и украдкой оборачивающихся лиц, как за артисткой, случайно сошедшей со сцены прямо в толпу.

Кафе встретило их тёплым запахом кофе, свежей выпечки и тихим звоном фарфора. За стойкой бариста в крахмальном фартуке полировал чашки, в углу за стеклянной витриной жёлтым светом манили круассаны, слойки и пироги.

Артём пропустил Кристину вперёд. В её алом платье и с пером в шляпке она выглядела так, будто зашла не позавтракать, а устроить показ мод в узком зале с деревянными столиками. Несколько посетителей невольно замерли с ложками на полпути ко рту, кто-то кашлянул.

Они выбрали столик у окна. Солнечный свет ложился на стол косыми полосами.

Официант, молодой парень с чуть взлохмаченными волосами, принял заказ, перед этим осыпав девушку комплиментами, но и не забыв про Артёма, будто, только ради приличия. Они заказали круассан с джемом и кофе по-венски, яичницу с беконом, черный хлеб и крепкий черный чай.

Пока официант ушёл, Артём развернул свежий номер «Императорских ведомостей».

Шершавые страницы хрустнули, и его взгляд тут же зацепился за крупный снимок: он и все остальные военкомовцы на награждение Николаем вторым. Тут был запечатлён момент, когда Государь награждал Ермака.

— О-о, я, смотри. — Он наклонился к Кристине, показывая разворот газеты.

Артём задержался на фото на мгновение, потом пролистал дальше. Заголовки бросались в глаза.

Индустриализация столицы в полном разгаре

«На южной окраине началось строительство третьей очереди механических мастерских, где будут собирать новые локомотивы. Городские власти обещают, что к осени на работу примут более пяти тысяч человек. Однако жители жалуются на круглосуточный шум и пыль, а также на снос старых кварталов...»

Рост уличной преступности в центральных районах

«Несмотря на усиленные патрули, в последние месяцы участились нападения на лавки и кондитерские. Особенно дерзким стал налёт на ювелирную мастерскую в районе Старого моста, где преступники, по словам очевидцев, использовали дымовые шашки. Городская управа обещает принять меры. Глава городской стражи пока не давал комментариев...»

Новая трамвайная линия соединит порт и рынок

«Строительство рельсовой магистрали идёт ускоренными темпами. По плану — запуск в следующем месяце. Предприниматели уверены, что это оживит торговлю, однако поговаривают, что из-за новой линии будут снесены десятки лавок на Рыбной улице...»

Кристина тем временем сняла перчатки, аккуратно сложила их на столе и глянула на край газеты.

— Ну что, наш великий и ужасный герой опять на первых полосах? — с усмешкой спросила она.

— Ага, — пробормотал Артём, листая дальше. — И всё равно новости про трамвай интереснее.

За их спиной кто-то тихо откашлялся, официант вернулся с подносом, и аромат горячего хлеба и кофе заполнил их маленький уголок.

***

Ермак вышел из гостиницы ближе к полудню, крепко отоспавшись. Город уже давно проснулся: баржи с грузами плыли по озеру, их носы, украшенные резными драконами, разрезали воду, а мосты гудели от стука экипажей.

Он решил направиться обратно к дирижаблю, дабы детальнее осмотреть место, где на него совершили нападение. Возможно, ему бы удалось найти там дополнительные улики, которые пролили свет на произошедшее и подтвердили или опровергли бы то, была ли на самом деле в той комнате девушка в черном комбинезоне, однако почти в самом начале его пути, не успел он только пересечь Купеческий остров, как он увидел этот дирижабль в воздухе.

«Что происходит»? — Подумал он.

Проследив взглядом за дирижаблем, он понял, что его отгоняют севернее, далеко за пределы столицы.

Он решил не сидеть без дела. После пропажи дирижабля нужно было развеяться, а заодно запастись недостающей провизией на день, которую попросил купить Илья, поскольку сам был вызвал на допрос в штаб Главного Управления Разведки.

Тем-более, он уже был на Купеческом острове, поэтому, придерживаясь принципа «не откладывай на потом, что можешь сделать сразу», принялся штурмовать ближайший рынок.

Ермак прошёлся по главной аллее, мимо «Шелкового Пассажа», огромного магазина с аркадами и колоннами, где знатные дамы примеряли наряды. Он не заметил Артёма и Кристину внутри, его путь лежал на рынок у набережной.

Протискиваясь через плотный поток людей, он подошел к одной из лавок с выставленными продуктами. Ермак набрал пару яблок, краюху хлеба, кусок сыра и бутылку кваса. Всё уложил в холщовый пакет, расплатившись медяками из жалованья.

Но когда он повернулся, чтобы уйти, взгляд зацепился за движение на крышах: ловкая женская фигура в тёмном плаще и облегающих штанах скакала по черепице, словно тень, перепрыгивая зазоры между домами с грацией акробата.

Ермак замер. Силуэт, стройный и быстрый, напомнил ему нападавшую на дирижабле: та же маска, скрывающая лицо, те же точные движения.

Адреналин хлынул в кровь. Он бросил пакет у прилавка и расталкивая толпу, бросился в погоню.

Ермак взобрался на ближайшую крышу по водосточной трубе, его ботинки скользили, но военная выучка помогла: он перепрыгнул на соседний дом, где балконы с коваными решётками служили опорой.

Стой! — Крикнул он, но тень только ускорилась, спрыгнув на нижнюю крышу богатого особняка.

Она ловко забралась в открытое окно мансарды, исчезнув внутри.

Ермак последовал: спрыгнул, ухватился за карниз и влез в то же окно, он попал на пыльный чердак с сундуками и старой мебелью, освещённый лучами солнца через щели.

Он крался тихо, держа пистолет в руке, но вдруг наткнулся на владельца дома: коренастый мужчина средних лет, в восточном халате с вышивкой, с тёмной бородой и глазами, полными удивления.

— Кто... ты? — Запинаясь спросил он на ломаном русском, с сильным акцентом. — Вор? Убирайся!

— Не вор! Я не вор!

Но купец не слушал, он крикнул:

— Охрана!

Дверь распахнулась, влетели трое охранников, наёмники из тех же краёв, что и он, из Средней Азии.

Ермак не стал убивать. Несмотря на пыл охранников, он быстро справился с ними вручную, потушив всех троих, в то время пока владелец дома вызывал стражу.

К дому оперативно подъехал патруль городской стражи. Это были гвардейцы в зелёных мундирах с серебряными эполетами, фуражках с двуглавым орлом и шашками на боку, на лошадях с попонами в цветах имперского флага.

Но в этот момент из тени чердака вышла девушка. Она подозвала Ермака жестом. Он, удивлённый, но доверяя инстинкту, последовал за ней, через заднюю дверь чердака, по закоулкам: узким проходам между домами, где стены были увиты плющом, а каналы плескались внизу.

В этот момент пошел дождь. Ермак, отдышавшись, догнал девушку, заходящую в какую-то старую небольшую хибарку возле жилого дома.

Она заперлась на три замка и прошла внутрь комнаты. Комната была тесной, стены с облупленной штукатуркой. Здесь стояла одна железная койка с матрасом, складной стол с картами районов, на нем же кожаная кобура с пустым гнездом. На стене висел призыв записаться добровольцем в армию, а рядом провисал самодельный крючок, на котором сушилась куртка.

Девушка стянула капюшон, и из-под него выбились тёмные волосы, прилипшие к вискам. На его удивление, она сняла маску и за ней показалось грубое, морщинистое лицо.

— Я не пришила тебя только потому что узнала.

— Спасибо за милость. А что это было?

Она посмотрела на него долго, будто решая, можно ли продолжать. Потом тихо сказала:
— МВД. Москва. Я внедрена в одну из местных банд. У нас на крючке их глава, но он осторожен, почти параноик. Чтобы подойти ближе, мне приходится воровать по их заказам, если вкратце.

Ермак нахмурился.

— Вор, который ловит воров. Звучит как шутка, если не знать, что на кону.

Он сел на край койки, обдумывая происходящее.

— А не расскажешь... Где добыла такой костюмчик?

— Зови меня Ласточка. А костюм я сшила специально для работы. Много лет назад я видела девушку в таком же облачении. В столице. В день, когда подорвали императора Александра Третьего. Толпа, крики, дым... этот образ мне сильно запомнился, и теперь я решила сделать себе такой же. А что, ты что-то знаешь о ней?

— Нет. Просто, крайне необычное одеяния.

— Очень удобное. — Девушка составила ноги вместе, оглядывая себя.

— А теперь — о том, чем я занимаюсь, — продолжила она. — Моя цель — выйти на одного человека. Он держит банду, которая, по нашим данным, крадёт продовольствие для армии. Мука, мясные консервы, даже лекарственные пайки. Всё это перепродаётся на чёрном рынке. И он достаточно умен, чтобы не светиться. Мы подбирались к нему годами. Я в банде всего три месяца, но мне никак не представляется возможность найти его.

Ермака передернуло. Услышав это, он тут же начал воспринимать происходящее на личный счет. Кому как не ему знать, какого это недоедать, когда в детстве он потерял своих родителей во время сильной засухи и неурожая, и был просто вынужден примкнуть к Сайрекс, дабы выжить.

***

Дверь кафе распахнулась, впустив в зал прохладный уличный воздух и звон шпор. Вошла группа молодых кремлёвских курсантов в парадной форме: начищенные сапоги, белые перчатки, гимнастёрки с золотыми пуговицами.

Каждый шёл с дамой под руку, кроме одного — широкоплечего парня с коротко стриженными тёмными волосами и чуть усталым, но открытым взглядом.

Они заняли пространство с такой же уверенностью, как на плацу, но вместо того, чтобы сразу сесть за дальний стол, трое курсантов, переглянувшись, направились к Артёму.

— Я знал, что мне не показалось, — сказал один, чуть наклонившись вперёд. — Мы проходили мимо, и я был уверен, что это вы, Артём. Видел вас в газете.

Артём отложил газету, поднялся и пожал ему руку.

Кристина, сидя в своём алом шёлковом платье, слегка поднялась, склонив голову в безупречном реверансе. Перо на её шляпке мягко качнулось.

— Очень приятно, — сказала она тихо, но с той уверенностью, что мгновенно приковывает внимание.

— А это, — продолжил курсант, — мои товарищи: Михаил с Елизаветой, Пётр с Марией, а я — Илья. — Каждый из названных сделал лёгкий поклон, дамы грациозно присели, и все обменялись рукопожатиями и реверансами по правилам столичного этикета.

— Мы как раз обсуждали вечер, — сказал Михаил, глядя на Артёма. — Идём на «Бориса Годунова». Говорят, постановка новая, с настоящей конной сценой.

— Да, — кивнул Илья. — Сегодня там будет сам Александр Сергеевич Пушкин.

— Надо же, какое совпадение, — улыбнулся Артём, — мы сегодня тоже со своей компанией идем в Большой Театр.

— Прекрасно, там и увидимся.

Официант, пользуясь паузой в разговоре, принёс Артёму и Кристине завтрак, а курсанты, ссылаясь на свою компанию у входа, пообещали подойти позже, если не будут мешать.

— Будем только рады, — сказал Артём, снова пожимая руку Илье.

Они обменялись короткими прощальными кивками, и зал кафе снова наполнился уютным звоном чашек и запахом кофе.

Быстро покончив с завтраком, Артём аккуратно положил на блюдце купюры, добавив щедрые чаевые, и поднялся. Кристина неторопливо натянула перчатки, поправила шляпку с пером и легко скользнула к двери.

На улице воздух был прохладным и свежим, солнце пробивалось сквозь лёгкий туман. Они сделали всего несколько шагов, когда прямо навстречу вышли две пожилые женщины в тяжёлых пальто и с повязанными под подбородок платками. Одна несла корзинку с овощами, другая держала в руках вязаный мешок. Их взгляды почти мгновенно упёрлись в алое шёлковое платье Кристины, а лица исказились от негодования.

— Господи, да что же это такое... — сдавленно произнесла первая, сжимая ручку корзины. — Девушка, у нас тут не... э-э... варьете!

— Вы вообще видели себя в зеркало? — подключилась вторая, поджав губы. — Грудь наружу, юбка выше колен! В моё время за такое...

— В ваше время, — перебила Кристина с ледяной улыбкой, — дамы ходили с лицом, как у кислой селёдки, и гордились этим. Ну что ж, поздравляю — вы свою планку держите.

Женщины ахнули. Первая шагнула чуть ближе:

— Что ты такое говоришь? Обнаглела совсем!

— А моя юбка, знаете ли, лучше ваших «парашютов» из сермяжной ткани на голове. — Съязвила Кристина.

Артём, до этого ошеломленный и просто смотревший на них, наклонил голову к девушке и прошептал:

— Прошу, только не устраивай тут сцену.

Вторая прищурилась:

— Так вот какая у вас спутница, молодой человек. Беги от нее! Беги!

Он уже открыл рот, чтобы ответить, но в ту же секунду вспомнил: на нём парадный китель, и его лицо знают в половине кварталов. Любое лишнее слово и сегодня же пойдут сплетни на каждом углу. Он глубоко вдохнул, глядя поверх их голов.

— Пойдём, Кристина, — сказал он твёрдо, беря её под руку.

Они пошли дальше, оставив за спиной возмущённый шёпот и неодобрительные взгляды. Артём не сказал ни слова, решив не порочить мундир, но внутри ощущал липкий осадок оттого, что сцена вообще случилась, и от того, как быстро Кристина нашла самые колючие слова.

***

Стук в дверь стих так же внезапно, как и начался. Ермак успел обменяться с Ласточкой быстрым взглядом, но прежде чем кто-то из них сделал шаг, снаружи раздался глухой хлопок, словно лопнула перегретая труба.

В следующее мгновение в щели под дверью и сквозь маленькое окно полез густой, мутный дым с лёгким сладковатым запахом.

— Газ! — Рявкнул Ермак, бросаясь к двери. Но ноги уже наливались свинцом, пальцы теряли хватку.

Ласточка успела сорвать с пояса пистолет, но, сделав шаг, споткнулась, хватаясь за косяк. Зрение Ермака поплыло. Стены дрогнули, как зыбкое отражение в воде. Последнее, что он увидел, были её глаза, широко раскрытые, ещё полные решимости, но уже тяжелые, как перед сном.

Мир погас.

Когда он пришёл в себя, холод пробрал его до костей. Был вечер, солнце садилось за серую гряду домов, отбрасывая длинные тени на мутную воду Москвы-реки. Он лежал на влажной земле у самой кромки, сзади глухо шумел пустынный район: ржавые гаражи, заброшенные склады, догорающий костёр бродяг.

Двигаться он почти не мог. Руки и ноги были связаны грубой верёвкой, которая впивалась в кожу. Перед ним стояли трое в тёмных куртках, с лицами, скрытыми под масками. Двое держали его за плечи, третий чуть наклонился, чтобы взглянуть в глаза.

— Передай своей птичке, что в чужие гнёзда соваться нельзя, — произнёс тот, после чего двое синхронно подняли Ермака и без лишних слов столкнули в реку.

Ледяная вода сомкнулась над головой с глухим звуком. Верёвки мешали шевелиться, он инстинктивно выгибался, но тело тянуло вниз. Лёгкие уже горели, в глазах сгущалась тьма.

И тут, сквозь мутный водяной свет, он увидел, что рядом с ним в глубину пошли два тела, распластавшись в нелепых позах. Те самые налётчики, с полминуты назад стоявшие на берегу. Их руки были раскинуты, а из груди клубились тёмные облачка, словно вода сама решила их забрать.

Не успев осмыслить, Ермак почувствовал резкий рывок. Чьи-то сильные руки ухватили его подмышки, приподняли и повели вверх. Сквозь оглушающий гул в ушах и удары собственного сердца он уловил силуэт над собой. Размытый, но явно человеческий.

Мир снова поплыл. Он ещё успел вдохнуть глоток воздуха... или это был всего лишь обман мозга и провалился в темноту.

***

Когда пара возвращалась в отель, идя по Купеческому острову, они вдруг услышали, что из-за крытой телеги сбоку от них донесся детский смех.

В следующую секунду в лицо Кристине шлёпнулось что-то мягкое и влажное. Алый след растёкся по шёлку её платья. Почти одновременно с другой стороны яйцо разбилось о её плечо, оставив жёлтую слизь на кружеве.

— Ах вы...! — Кристина резко обернулась, но нападавшие уже были видны: четверо мальчишек лет двенадцати, с грязными лицами и в поношенных куртках, визжа от смеха, кинулись врассыпную.

Артём едва увернулся от летящего помидора, который с хлюпком разбился о мостовую. Лицо его напряглось, и он рывком метнулся за ближайшим, долговязым парнишкой, что рванул в тёмный переулок.

Шаги гулко отдавались от стен, подросток споткнулся, но удержался на ногах. Артём ускорился, и, перехватив его за ворот, сжал пальцы на задней части шеи, будто удерживая щенка.

— Попался, герой, — прорычал он, таща сопротивляющегося мальца обратно на улицу.

Кристина уже стояла в начале проулка, стряхивая с платья ошмётки томатной кожицы и куски яичной скорлупы. На её лице играла смесь ярости и презрения.

Артём подтолкнул задержанного ближе к ней, не ослабляя хватки, он стал тыкать его головой по направлению к Кристине, говоря:

— Видишь эти пятна? Сейчас ты это будешь языком вылизывать, понял?

И тут слева от Кристины показался мужчина: смуглый, с чёрной бородой, в длинной куртке и с тюрбаном на голове. В руках он нёс пустой плетёный ящик.

Артём на секунду замер, поймав на себе его внимательный взгляд, и вдруг остро ощутил, как это выглядит со стороны: он, в парадном кителе, сжимает за горло пацана, у которого глаза чуть не вылезают из орбит. Лёгкое смущение мелькнуло в его лице, и он чуть ослабил хватку, переведя ладонь с шеи на воротник.

— Что он сделал? — По-русски, но с заметным акцентом спросил мужчина, подходя ближе.

Кристина сделала полшага вперёд, театрально отведя в сторону подол платья. Алое шёлко-кружево было испачкано жёлтыми и красными пятнами, в складках застряли кусочки скорлупы.

— Вот, — сказала она холодно. — Это его рук дело.

— Они и мне сделали. Украли с прилавка помидоры, яйца... Я кричал им, но они убежали. Это была моя еда, на продажу.

Артём сжал губы, глядя на мальчишку.

— Значит, вор ещё и портит то, что украл, — сказал он, и, подтолкнув парня вперёд, повернулся к торговцу. — Держите. Ваш. Разбирайтесь сами.

Мужчина уверенно взял подростка за шкирку, и тот, уже не сопротивляясь, потупил взгляд.

— Спасибо, — кивнул торговец. — Я знаю, что с ним сделать.

Артём обернулся к Кристине:

— Пошли.

Они двинулись прочь, оставляя позади низкий глухой говор на другом языке и шлёпающие шаги мальчишки, которого уводили прочь.

Путь к отелю шёл мимо тёмных витрин и пахнущих хлебом лавок, но даже тёплый свет фонарей не снял осадка, который остался у Артёма после всей этой сцены. Кристина же шла гордо, будто только что выиграла сражение.

***

Ермак очнулся от того, что холод пробирал до костей. Одежда липла к телу, капли воды стекали с волос. Он лежал на сырой земле, в тени какого-то сарая, а рядом валялись разрезанные верёвки. Но он чувствовал, как с каждой секундой ему становится теплее, а сознание яснеет —это действовала сыворотка в его крови.

С усилием поднявшись, он сделал пару шатких шагов. Голова гудела, в лёгких стояла боль от недавнего утопления.

Чуть в стороне, у кирпичной стены, стояла тёмная «Эмка» с приоткрытой дверцей, как будто кто-то спешно покинул её. Ермак подошёл, обогнув капот, и заглянул внутрь. Сиденья были мокрыми, значит, сюда его, возможно, и тащили после того, как вытащили из воды.

На переднем сиденье лежал смятый конверт без марки. Он вытащил его, развернул и увидел короткую записку, написанную спешным, чуть корявым почерком:

«Склад на Затонной, 14. Не светиться. Привезти её до рассвета».

— Ласточка... — тихо пробормотал он, сжимая записку.

Внутри что-то щёлкнуло, злость и ясность слились в одно. Он захлопнул дверцу, выпрямился и оглядел пустынный двор. Машину он трогать не стал, но адрес уже засел в памяти.

Выбравшись на улицу, он зашагал быстрым, хоть и немного шатким шагом в сторону ближайшего трактира, где можно было разузнать дорогу до Затонной. В груди гулко стучало одно: он не собирался упустить тех, кто держал её.

«Ну надо же...
Доставил я, значит, бумаги царю. Всё. Миссия выполнена, можно бы выдохнуть, пожить как человек. Хоть пару дней без погони, стрельбы и грязных подворотен. Но нет. Даже в столице, в самой, казалось бы, охраняемой дыре Империи... я каким-то чёртом умудрился вляпаться в разборки между ворами. А ведь можно было сделать вид, что не видел Ласточку. Но тогда-то я не знал, что она, это она... Интересно, это проклятье или просто привычка жить на краю? Ребята мои, на спектакле сейчас поди, не отменять же все из-за меня, пусть хоть они отдохнут хорошо и лишь бы с ними ничего не приключилось».

Узнав у местных, где же находится этот адрес, он отправился в путь. Весь мокрый, с одним лишь пистолетом и несколькими магазинами, но с его навыками и этого должно было хватить, если там не целая армия, что на вряд ли.

Добравшись, он увидел, что во дворе стояли две машины, а у входа маячили трое вооружённых. Он, крадясь, обошёл здание, заглянув в разбитое окно, и замер.

Внутри, под тусклой лампой, сидела Ласточка. руки связаны, рот заклеен. Вокруг неё толпились бандиты, а рядом, словно старые друзья, курили двое в форме городской стражи.

Он пробрался внутрь, чуть не порезавшись о разбитое окно. Ермак занял позицию за ближайшими ящиками, еще раз проверил пистолет и выглянул из-за укрытия, открывая стрельбу.

Первыми пали продажные стражи, потом еще пятеро бандитов, окружавших Ласточку.

Ермак ушел на перезарядку, которая длилась всего пару секунд, но этого времени хватило, чтобы двое оставшихся бандитов скрылись за воротами склада, откуда на него бежали еще трое с автоматами.

Ермак был прижат автоматическим огнем, девушку уже посадили в один из автомобилей и собирались увозить прочь...

***

В номере отеля царило лёгкое напряжение. На столике в углу догорал окурок в пепельнице, рядом стояли стаканы с недопитым чаем. Илья, поглядывая на карманные часы, щёлкнул крышкой и вздохнул:

— Всё, ребята. Ермака ждать нельзя, иначе опоздаем.

Тихон поднялся первым, застёгивая сюртук. Антон и Саня синхронно встали с дивана, перекидывая шарфы через плечо. Кристина, сидевшая у зеркала, поправила шляпку с пером, а Даниил проверил в кармане билеты.

— Ладно, идём, — сказал он, открывая дверь.

Выйдя всей толпой на улицу, они встретили Артёма, ждавшего их там, и отправились на соседний островок.

Вечерняя Москва встретила их прохладой и россыпью огней. Улицы переливались электрическим светом витрин, а вдалеке, за мостом, мерцали купола храмов. Они перешли через узкий мостик, ведущий на соседний остров, где располагался Большой театр и целый ансамбль зданий культуры.

Первым на пути стоял массивный Дом художественных собраний. Его колонны сияли в электрическом свете, а в нишах фасада виднелись скульптуры великих композиторов. Чуть дальше, за сквером с аккуратно подстриженными липами, высился Музей Императорской Истории: тяжёлые бронзовые двери, мраморные львы по обе стороны лестницы.

У памятника Ломоносову, гранитной фигуре с раскрытой книгой в руках, остановилась пара студентов, споря о чём-то.

И вот впереди, возвышаясь над всей площадью, открылся Большой театр. Его фасад был залит мягким золотистым светом, каждая колонна, как часть мраморного храма. На фронтоне сияла квадрига Аполлона, а широкие лестницы перед входом наполняли дамы в вечерних платьях и мужчины в парадных мундирах. Вокруг стоял гул голосов, стук каблуков, запах духов и осеннего воздуха.

Толпа у входа в Большой театр двигалась, как медленная река, разделяясь и снова сходясь у массивных дверей. Лакеи в ливреях приветствовали гостей, открывая створки, за которыми сразу разливался тёплый свет и запах полированного дерева.

Оказавшись внутри, они все на секунду замерли. Холл поражал масштабом: высокие, уходящие ввысь потолки, расписанные аллегорическими сценами, тяжёлые хрустальные люстры, сиявшие сотнями ламп. По мраморным стенам тянулись зеркала в позолоченных рамах, отражая блеск вечерних платьев, мундиров и драгоценностей.

Гул голосов был повсюду. Гости переговаривались, здоровались, смеялись. Где-то сбоку звучал лёгкий перебор струн, пробуя настрой. Официанты лавировали между группами людей, предлагая бокалы шампанского.

— Сюда, кажется... — пробормотал Даниил, сверяясь с билетами.

Илья с Антоном, переглянувшись, повели всех по широкой мраморной лестнице, украшенной ковровой дорожкой цвета глубокого вина. Но на втором этаже они оказались перед длинным рядом дверей, где на табличках золотыми буквами были выбиты номера лож и рядов.

— Я же говорил, мы не туда пошли, — хмыкнул Тихон, крутя билет в руках.

В этот момент Саня, не глядя на остальных, уверенно открыл одну из дверей и замер. За дверью была не ложа, а маленькая комната, где три дамы в вечерних платьях поправляли причёски перед зеркалом.

— Э-э... простите... — выдавил он, пятясь.

— Это явно не наш ряд, Саня, — с каменным лицом произнёс Илья, но глаза его блеснули.

Кристина тихо хихикнула, прикрывая рот перчаткой, а Антон, стараясь сохранить серьёзность, потянул Саньку обратно в коридор.

В конце концов, их встретил распорядитель в белых перчатках, который взглянул на билеты и с лёгкой улыбкой повёл их в нужную сторону. Пройдя по коридору с ковром, поглощающим шаги, они вошли в зал.

Зрительный зал был как золотая чаша: три яруса лож, сияющие лепниной и мягким светом бра, и партер, аккуратно разделённый на ряды. На сцене — тяжёлый красный занавес с гербом Империи, за которым тихо шуршали готовящиеся к началу артисты.

Их места оказались почти в середине партера. Они расселись, немного смущённые своим положением, оглядывая вблизи величие зала. Сзади доносились приглушённые разговоры, шелест программок, и чувствовалось, как всё вокруг постепенно готовится к тому моменту, когда свет погаснет и занавес пойдёт вверх.

Постепенно гул в зале начал стихать. Последние зрители торопливо пробирались к своим местам, извиняясь и слегка кланяясь тем, мимо кого проходили. Где-то наверху в ложах мелькнули ещё опоздавшие дамы в шуршащих платьях, за ними господа в чёрных фраках, поправляющие галстуки.

В партере уже почти все сидели. Лишь изредка по ковровым проходам скользили распорядители, указывая опоздавшим на свободные кресла. Запах духов, лака для волос и лёгкий аромат пыли старого бархата смешивался в единый тёплый, немного томный воздух.

Даниил, сидевший на краю ряда, бросил взгляд на часы и тихо произнёс:

— Вот-вот начнётся.

В этот момент главный люстр в центре потолка медленно погас, погружая зал в мягкую тьму. Лёгкий шум стих, будто кто-то накрыл толпу бархатной тканью. Остались только редкие кашли и приглушённые шорохи одежды.

На сцене, отделённой от зрителей тяжёлым красным занавесом с золотой бахромой, вспыхнул мягкий свет рампы. Мгновение — и занавес дрогнул, уходя в стороны, открывая взгляд на декорации: холодные стены, просторный зал с высоким сводом, фигуры монахов в чёрных рясах, неподвижных, словно статуи.

Оркестр зазвучал. Сначала тихо, глухо, потом всё мощнее, втягивая зал в атмосферу трагедии.

Музыка набирала силу, оркестр будто поднимал зал над самим собой. На сцене монахи стояли неподвижно, пока в глубине декораций не появился высокий старец в тёмной рясе — Пимен. Его голос, глубокий и густой, прорезал тишину:

— Уж десятый год я живу в обители...

Он медленно шёл вперёд, как будто не к зрителям, а к чему-то в своей памяти, и рассказывал о смутных годах, о смерти царевича Дмитрия. Каждое слово звучало так, будто его вытаскивали из глубины старого колодца.

За спиной Пимена декорация изменилась: тёмный монастырский зал уступил место просторной боярской палате. Там, на возвышении, в золотом кресле сидел Борис, в тяжёлом царском одеянии, с короной, которая словно давила на голову. Лицо его было суровым, но взгляд метался, как у загнанного зверя.

На сцену вышел Шуйский. Тонкий, гибкий, с лицом, на котором застыла вежливая, но колючая улыбка. Он говорил тихо, но его слова падали, как иглы: намёки, полуправда, страхи о том, что народ шепчется, что смерть царевича была не случайна.

— Народ не забыл... — сказал он, чуть склоняясь к Борису.

— Довольно! Я правлю, как велит Бог, и народ мне верен!

Но музыка в оркестре сменилась на тревожную, в зале декораций стало темнее, и все поняли — сам Борис в это не верит.

Когда сцена сменилась и зазвучал хор, изображающий народную толпу, гул голосов слился в мощную волну. «Князь, князь, Бориса на царство!», но в этих словах уже чувствовалась и тень сомнения.

— Вот Ермачек... — Протянул Артём. — Такое упускает.

— Ну... надеюсь, он проводит время не хуже нашего. — Улыбнулась Кристина.

***

Один из автоматчиков подошел слишком близко, стараясь обойти Ермака —это была его ошибка.

Он получил от Ермака пулю сначала в ногу, а потом и в голову. Двое других, перезаряжающихся на ходу, с ужасом посмотрели на убитого товарища, кидаясь в стороны, но Ермак был безжалостен и примагнитил их к полу двумя четкими выстрелами по спинам.

Выбежав наружу, он увидел, как на улице трогаются две машины. Ермак всадил пулю в голову водителю одной из машин.

Он быстро залез внутрь, скидывая на землю мертвого водителя. Оглянулся — пленницы нет.

Ермак вдавил педаль газа, переключая передачу.

Погоня привела их машины на виадук. Он прижал машину бандита к железным опорам, пытаясь остановить его, однако опоры оказались слишком хлипкими, из-за чего две машины угодили в воду, прямо перед группой отдыхающих мужчин и женщин.

Холод реки обжёг, как кипяток. Ермак вырвался из ремня, нырнул к утонувшей машине противников. Сквозь мутную воду он видел лицо Ласточки: глаза широко раскрыты, пузыри воздуха рвутся изо рта. Он выломал дверцу, схватил её за руки и повёл вверх.

Силы уходили с каждой секундой. Лёгкие горели, мышцы наливались камнем. Он уже почти отпускал её, когда рядом мелькнули тёмные силуэты. Двое парней в рубашках и с широкими плечами, кавказской внешности, нырнули прямо к ним.

Они вырвались на поверхность, захлёбываясь воздухом. Шум воды и их хриплое дыхание слились в одно, но главное, что Ласточка была жива, и теперь уже двое чужих, мокрых до нитки парней тянули их к берегу, даже не оборачиваясь.

Ермак поблагодарил этих двух мужчин, дамы которых стояли рядом и спрашивали, не нужна ли им помощь.

Он взял Ласточку под руку и пошел с ней в ближайших двор, по дальше от посторонних глаз.

Она вскоре пришла в себя и села на старый ящик. Ермак стоял рядом и отжимал воду из рукавов.

— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — Её голос был тихим, но в нём звучало напряжение, которое можно было почти потрогать.

— Я тебя спас, если ты не заметила, — ответил он, нахмурившись.

— Спас? — она резко поднялась. — Я внедрялась к ним три месяца, а ты испортил все за три минуты! Сначала увязавшись за мной на крыше, потому что у меня какой-то не такой комбинезон, а теперь ты еще и убил всех свидетелей, способных вывести нас лидера их группы. Ну просто зашибись!

Между ними повисла тишина, лишь где-то за стеной глухо стучали колёса телеги.

— Если бы не я, ты бы сейчас лежала на дне реки, — произнёс он глухо.

— А если бы не ты, я бы закончила операцию. Хватит оправдываться, пожалуйста. Как маленький ребенок, ей богу.

Эти слова ударили сильнее пули. Ласточка отвернулась, не желая смотреть на его лицо.

— Иди, Ермак. Просто... иди.

Он молча развернулся и пошёл, чувствуя, как злость смешивается с какой-то глухой обидой.

Он блудил по узким, грязным улочкам района, где даже вечером окна были плотно закрыты, а тени шевелились при его приближении. Мимо прошла компания подростков с ножами за поясом; кто-то шепнул что-то непристойное, но он даже не повернул головы.

Шаги уводили его всё глубже в сердце этого гнилого квартала, где столица показывала своё самое грязное лицо.