ГЛАВА XXVII ИСКУПЛЕНИЕ
Они вышли из театра в числе последних, все еще под впечатлением от постановки.
— Ну, братцы, это было что-то! — Воскликнул Саня, хлопая в ладоши и выдыхая пар в прохладный воздух.
Даниил улыбнулся уголком рта, его глаза блеснули в свете фонарей.
— Просто думал о том, как все это перекликается с нашей войной. Предатели, интриги... Но хватит, давайте лучше найдем, где отметить. В гостиницу или в трактир?
— Ребята, вы идите, а мы с Кристиной прогуляемся. Москва вечером —это же сказка. Не каждый день в столице, да еще после награды от Государя.
Группа обнялась на прощание, парни хлопнули Артёма по плечу, а Кристина обменялась улыбками с друзьями. Остальные направились в сторону Тверской, где огни магазинов и ресторанов манили теплом, а Артём с Кристиной повернули в противоположную сторону, к тихим улочкам, ведущим к одному из мостов через канал. Вечерний воздух был свежим, с привкусом речной воды и дыма от далеких фабрик, а небо над Москвой усыпали звезды, мерцающие сквозь легкую дымку.
Они шли рука об руку, не спеша, болтая о спектакле. Артём рассказывал, как в детстве слышал сказки о Борисе Годунове от бабушки, а Кристина делилась, как ей понравилась сцена с царевичем — такая трогательная и трагичная. Улицы вокруг Большого театра постепенно редели: сначала они прошли по широкому бульвару с газовыми фонарями, где прогуливались пары и звучала уличная музыка от шарманщика с обезьянкой на плече. Затем свернули на боковую аллею, где деревья смыкались над головой, создавая тенистый туннель, а под ногами шуршала опавшая листва. Освещение здесь было скудным —всего несколько тусклых ламп на столбах, да лунный свет пробивался сквозь облака.
— Смотри, как тихо, — прошептала Кристина, прижимаясь ближе. —Будто весь город уснул.
Артём улыбнулся, целуя ее в висок.
— Это Москва. Она всегда полна сюрпризов. Давай пройдемся до того канала, что мы видели днем, там мостик красивый, с фонариками.
Они углубились дальше, не заметив, как аллея перешла в узкую улицу, где дома стали ниже и проще: двухэтажные деревянные избы с покосившимися заборами, вместо каменных особняков. Освещения здесь почти не было, только редкие окна с тусклым светом керосиновых ламп, да луна отражалась в лужах на неровной брусчатке. Воздух изменился: теперь в нем витал запах дыма от печей, мокрой земли и чего-то кислого, как от бродящего кваса. Они забрели в бедный район на окраине, один из тех, что примыкали к фабричным кварталам, где жили рабочие и мастеровые. Улица была узкой, с покосившимися лавками, закрытыми на ночь, и дворами, заваленными старыми телегами и ящиками. Вдали слышался лай собак и приглушенный смех из окон.
Вдруг из тени одного из дворов вышла группа мужчин —трое или четверо, в потрепанных пальто и кепках, с бутылками в руках. Они шатались, перебрасываясь грубыми шутками, их лица краснели от выпитого. Один, самый рослый, с бородой и шрамом на щеке, заметил пару и ухмыльнулся.
— Эй, дамочка! — Крикнул он хриплым голосом, подходя ближе. Его товарищи заржали, обступая улицу. — Такая красотка в нашем районе? Не иначе, заблудилась. Иди к нам, потанцуем! Мы музыку сыграем, на гармошке или просто так, под луной.
Кристина сжала руку Артёма, ее глаза расширились от испуга. Артём шагнул вперед, загораживая ее собой, его голос стал твердым:
— Мы просто гуляем. Не стоит беспокоиться. Доброй ночи.
Мужчины засмеялись громче, один из них сделал шаг ближе, дыша перегаром.
— Ой, рыцарь! А дамочка-то хороша. Давай, красавица, один танец — и отпустим.
Артём почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он схватил Кристину за руку и развернулся, чтобы уйти обратно по улице. Но в начале переулка, откуда они пришли, в лунном свете мелькнули силуэты еще одной группы —пятеро пьяных, с бутылками и палками, они шли навстречу, горланя песню и шатаясь от стены к стене. Их тени тянулись длинными уродливыми полосами по брусчатке, а смех эхом отражался от стен.
Они метнулись в ближайший проулок между домами. Узкий, темный проход, где стены были из потемневшего дерева, а под ногами хлюпала грязь от недавнего дождя.
Двор был маленьким и захламленным: старые бочки, перевернутые вверх дном, служили столами; веревки с выцветшим бельем свисали между стенами, как паутина; в углу валялись обломки мебели и пустые бутылки. Запах здесь стоял тяжелый, от гниющих овощей и дыма от костра, который недавно жгли в центре двора, оставив круг черной золы. Они пробежали через него, слыша позади крики и топот преследователей, и нырнули в следующий проход.
Этот двор был еще мрачнее: окруженный высокими заборами из досок, с покосившейся баней в углу, откуда доносился запах мокрого дерева и мыла. Посреди двора стоял колодец с ржавым ведром на цепи, а рядом телега без колес, заваленная сеном. Луна едва проникала сюда, отбрасывая тени от покореженных яблонь, чьи ветки цеплялись за одежду.
Артём потянул Кристину за руку, они обогнули колодец и выскочили в следующий двор через калитку, которая скрипнула, как в старом ужастике.
Третий двор был больше, но не менее убогим: здесь ютились несколько сараев с покатыми крышами, покрытыми мхом, а земля была усыпана опилками от близкой столярной мастерской. В воздухе висел запах свежей стружки и смолы, смешанный с ароматом хлеба из открытого окна одной из изб.
Они услышали лай собаки. Цепной пес в будке бойцовской породы у забора рвался на цепи, его глаза блестели в темноте. Артём прошептал:
— Тише, не бегом. — И они прокрались вдоль стены, стараясь не шуметь. Крики преследователей отдалялись, но эхо все еще доносилось.
Артём и Кристина, тяжело дыша после пробежки по дворам, выскочили на узкую улочку, которая казалась продолжением ночного кошмара. Район был одним из тех забытых уголков Москвы, где фабричные трубы дымили даже ночью, отбрасывая рыжие блики на покосившиеся деревянные дома.
Эти избы, потемневшие от копоти и дождей, стояли вплотную друг к другу, их крыши провисали под тяжестью времени, а стены были изъедены трещинами, словно морщинами на лице старого нищего. Окна, забитые тряпками вместо стекол, тускло светились от керосиновых ламп внутри, отбрасывая на брусчатку длинные, зловещие тени.
В воздухе висел тяжелый запах угля, гниющих отбросов и дешевого самогона, а под ногами хлюпала грязь, смешанная с опавшими листьями и обрывками газет. Переулок петлял между этими домами, как змея в лабиринте, с редкими фонарями на покореженных столбах, которые мигали, словно готовые погаснуть в любой момент.
Вдали слышался лай бродячих собак и приглушенный плач ребенка из одного из окон, а на стенах виднелись грубые надписи углем —мольбы о работе или проклятия властям.
— Давай быстрее, — прошептал Артём, оглядываясь. — Этот район... не для прогулок. Вон там, за поворотом, должен быть мостик обратно к центру.
Кристина кивнула, ее глаза блестели от адреналина, но страх не сломил ее. Она сжимала в руке обломок доски, подобранный в одном из дворов, как импровизированное оружие.
Они ускорили шаг, но из тени ближайшего дома, где дверь была приоткрыта и оттуда доносился запах плесени и дыма, вывалились трое мужчин. Это были типичные налетчики для бедных кварталов: в рваных пальто, с лицами, изуродованными шрамами и пьянством, один с ножом в руке, другой с обрезком трубы, третий просто с кулаками размером с кувалду. Их глаза горели жадностью, а дыхание несло перегаром.
— Стоять! — Рыкнул тот, что с ножом, высокий и тощий, с впалыми щеками. — Кошельки, часы, платьице с дамочки — все сюда. И без фокусов, а то порежу!
Артём замер, инстинктивно загораживая Кристину собой. Он не был мастером рукопашного боя, но и не из робкого десятка. В боях на фронте приходилось полагаться на винтовку и тактику, а не на кулаки, но страх не парализовал его.
— Эй, ребята, мы не ищем бед. Просто проходили мимо. У нас ничего ценного.
Налетчики заржали, приближаясь полукругом. Тот с трубой замахнулся первым, целя в Артёма. Артём увернулся, но удар задел плечо, вызвав вспышку боли. Он контратаковал, ударив кулаком в челюсть нападавшему —не сильно, но достаточно, чтобы тот пошатнулся.
Но Кристина не стала ждать. С криком ярости она шагнула вперед, размахнувшись обломком доски, как битой. Доска врезалась в колено ножовщика, заставив его взвыть и выронить оружие.
— Не трогайте его! — Заорала она.
Пока тот корчился, она схватила с земли пустую бутылку из-под самогона, подручное оружие, валявшееся в грязи, и метнула ее в третьего, попав в плечо. Бутылка разбилась, осыпав его осколками, но не ранив смертельно.
Артём, вдохновленный ее отвагой, схватил ближайший ящик у стены дома, старый, прогнивший, полный мусора и швырнул в ножовщика, сбивая его с ног. Налетчик с трубой опомнился и замахнулся на Кристину, но она уклонилась, как кошка, и врезала ему доской по руке, от чего хрустнула его кость, а труба вылетела.
— Беги, Артём! — Крикнула она.
Бой длился минуты. хаотичный, грязный, без изящества. Кристина использовала все: ногти, чтобы расцарапать лицо одному, локоть в солнечное сплетение другому, даже подножку из грязи, чтобы сбить с ног. Артём помогал, как мог: толкал, бил кулаком, отвлекал.
Наконец, налетчики, избитые и ругающиеся, отступили, хромая в тень.
— Чёртовы... мы вас запомним! — Прохрипел ножовщик, но они уже исчезли в переулке, не рискнув продолжать.
Артём и Кристина прислонились к стене, тяжело дыша. Ее платье было порвано на подоле, его мундир в грязи, но они были целы.
— Ты... ты была потрясающей, — выдохнул он, обнимая ее.
Она улыбнулась сквозь усталость.
— А ты не струсил. Идем отсюда.
Они двинулись дальше по переулку, который стал еще мрачнее: дома здесь были почти руинами, с провалившимися крышами и досками вместо окон, где ветер свистел сквозь щели. Стены покрывала сажа от фабрик, а в воздухе висел запах сырости и нищеты.
Под ногами валялись обломки: разбитые бутылки, рваные тряпки, даже старая телега без колес, заросшая сорняками.
В одном из дворов, видимом через щель в заборе, мерцал костер, вокруг которого сидели тени — бродяги, греющие руки.
Вдруг из тени одного дома, похожего на покосившуюся лачугу с дырявой крышей, вышел старик.
Он был в лохмотьях, с седой бородой, опираясь на самодельную трость из ветки. Глаза его были мутными, лицо изборождено морщинами, а на груди болталась медаль, старая, потемневшая.
— Подайте ветерану, добрые люди, ногу потерял. — Прохрипел он, протягивая руку.
Артём, все еще на взводе после драки, остановился, доставая из кармана пару монет. Но что-то в старике показалось подозрительным. Медаль выглядела фальшивой, а потерянная нога была на месте.
—Вот, держи, — сказал Артём, но добавил с усмешкой, решив подколоть. — А в каком году Русско-Китайская была?
Старик замер, его глаза забегали. Он почесал бороду, пробормотал что-то нечленораздельное:
— Э-э... в том... когда царь... эх, война, брат... — и, не ответив, отвернулся, бормоча проклятия.
Артём и Кристина переглянулись и рассмеялись —комичность ситуации разрядила напряжение.
Они прошли мимо, оставив старика в тени, и углубились в конец переулка, где мрак сгущался окончательно: дома здесь стояли пустыми, с заколоченными дверями и паутиной на порогах, а улица упиралась в тупик у канала, где вода чернела, как нефть, отражая луну.
Вдруг из-за угла последнего дома, опираясь на стену, вышел человек, измотанный, весь в крови, с разорванной рубашкой и шрамами на лице. Это был Ермак.
Его глаза были дикими, дыхание тяжелым, а руки дрожали. Кровь стекала по щеке из свежей раны, а одежда была в грязи и потеках.
— Ермак? — Выдохнул Артём, подбегая. — Что с тобой? Ты ранен?
Артём взял его под руку и потащил вперед, пока Кристина придерживала его с другой стороны.
На следующее утро солнце едва пробивалось сквозь серые тучи над Москвой, окрашивая каналы в тусклый золотистый оттенок. Ермак стоял у окна в номере гостиницы, куда Артём и Кристина притащили его ночью после перевязки ран. Его тело ныло от свежих ушибов и порезов, но за ночь они практически затянулись.
— Я надеюсь, у нее все будет хорошо. — Сказала Кристина, подавая ему чашку с чаем.
— Я не полагаюсь на надежды. Нужно действовать.
Вдруг раздался гудок автомобиля — низкий, уверенный рев мотора. Ермак выглянул: у входа в гостиницу остановился черный «Руссо-Балт» с тонированными стеклами и гербом Империи на дверце, но без лишних опознавательных знаков. Дверь открылась, и из машины вышла девушка.
Она была молодой, не старше двадцати пяти, с азиатскими чертами лица: узкие глаза цвета ореха, прямые черные волосы, собранные в строгий пучок под форменной фуражкой, и стройная фигура, затянутая в темно-серый мундир с погонами лейтенанта. На поясе висела кобура с револьвером, а на лице застыло выражение холодной профессиональности. Ни улыбки, ни лишних эмоций.
Через минуту она постучала в дверь номера. Артём, уже проснувшийся, открыл, но девушка прошла мимо него.
— Ермак Тимофеевич? — Её голос был ровным.
Ермак кивнул, не сопротивляясь. Они спустились вниз, где она жестом указала на заднее сиденье машины.
Салон был простым, но функциональным: кожаные сиденья, приборная панель с радиопередатчиком и картой Москвы под стеклом. Девушка села за руль, завела мотор одним поворотом ключа, и автомобиль рванул по брусчатке, лавируя между экипажами и трамваями.
Штаб Главного Управления Разведки располагался на одном из отдаленных островов Москвы, в бывшем купеческом особняке, переоборудованном под нужды службы.
Снаружи здание выглядело неприметно: трехэтажный каменный дом с серыми стенами, покрытыми плющом, узкими окнами за решетками и тяжелыми дубовыми дверями, охраняемыми двумя часовыми в штатском. Они стояли в тени, с винтовками под пальто.
Над входом висел скромный герб Империи, а вокруг раскинулся небольшой сад с фонтаном, но без лишней роскоши, все практично, чтобы не привлекать внимания.
Машина въехала во двор через железные ворота, скрипнувшие на петлях, и остановилась у крыльца.
Внутри штаб был лабиринтом коридоров с бетонными стенами, покрашенными в серый цвет, и тусклым освещением от газовых ламп. Полы выложены плиткой, эхом отдающей шаги, а воздух пропитан запахом бумаги, чернил и кофе. В холле стоял стол дежурного с телефоном и стопками документов.
провела Ермака в комнату для обыска: маленькое помещение с металлическим столом, шкафчиками для оружия и зеркалом во всю стену, вероятно, с наблюдением с другой стороны. Два агента в штатском, крепкие мужчины с бесстрастными лицами, обыскали его быстро и профессионально: изъяли нож, проверили карманы, но вернули личные вещи, кроме вымокшей ксивы, которую Ермак сам достал.
— Подпишите это, — сказал один из агентов, протягивая пачку бумаг. Это были документы о неразглашении: стандартные формы с печатью Империи, где Ермак обязывался молчать о любой информации под угрозой суда. Он расписался, не читая.
Затем она кивнула и повела его в кабинет полковника. Комната была аскетичной: деревянный стол завален папками и телеграммами, на стене висел портрет Государя Николая II и карта Москвы с пометками, шкаф с сейфом и пара стульев.
За столом сидел полковник Иван Петрович Ковалев. Мужчина лет пятидесяти, с седеющими висками, строгим лицом, усыпанным морщинами от лет службы, и проницательными серыми глазами.
Он был в мундире с орденами, включая Георгиевский крест, а на столе перед ним стоял стакан чая и пачка сигарет. Его фигура была коренастой, но крепкой, как у старого волка.
— Садитесь, Ермак Тимофеевич, — сказал Ковалев, указывая на стул.
Ермак сел, положив на стол вымокшую ксиву, удостоверение продажного стражника, размокшее от крови и грязи, но с читаемыми данными.
— Сначала это, полковник. Продажный пес из городской стражи. Он покрывал тех, кого я... переусердствовал. Разберитесь с этим.
Ковалев взял ксиву, осмотрел и кивнул, отложив в сторону.
— Исходя из того, что мне доложили, вы были обеспокоены нападением некой женской фигуры на дирижабле?
— А... — Ермак растерялся. — Да, только, откуда вы это знаете?
— Вы в столице, но я привел вас не за тем, чтобы хвалиться уровнем разведки. — Полковник достал досье, помеченное буквой «F», став его разворачивать. — Это она? — Показал он фото человека в черном комбинезоне.
Когда Ермак подтвердил догадки полковника, им обоим стало ясно, что, вероятно, сейчас в Москве находится одна из воспитанницы Марвеллы, которая, даже в одиночку, может представить большую опасность государственному строю.
После допроса, его дополнительно осмотрел штатный врач, после чего повезли обратно в отель.
Оставшийся день пролетел быстро, но, ближе к вечеру, когда основная часть группы уже собиралась спать, в дверь постучали.
Ермак подорвался с места и открыл. У порога стоял почтальон. Он передал Ермаку в руки конверт и быстро пошел прочь.
Он вскрыл конверт. Внутри был лист бумаги с лаконичным текстом: «Встреча в 21:00. Островок у Серебряного канала, под старым ивовым мостом. Не опаздывайте. Ласточка».
Его сердце екнуло. Это была она, таинственная Ласточка, которая появилась и исчезла из его жизни как тень, и вот, она снова явила себя.
Он почувствовал прилив энергии. Встал, накидывая пальто. Он сказал остальным, что лишь идет прогуляться в одиночку. Артём закрыл за ним дверь.
Место встречи было на маленьком островке у Серебряного канала, одном из тех укромных уголков Москвы, где городская суета отступала, уступая место романтике и тишине.
Островок был крошечным, соединенным с берегом старым ивовым мостом, узким, арочным, из потемневшего дерева, увитым плющом и свисающими ветвями ивы, которые шелестели на ветру, как шепот влюбленных.
С моста открывался потрясающий вид: канал серебрился под луной, отражая огни далеких фабрик и шпили церквей на соседних островах; вдали виднелись силуэты Кремля, подсвеченные газовыми фонарями, а воздух был напоен ароматом мокрой земли, осенних цветов и легким дымом от костров на набережной.
Место было одиноким, ни души вокруг, только плеск воды и крик ночной птицы, в этой уединенности сквозила поэзия: как будто природа создала его для тайных встреч, где сердца могли говорить без слов.
Ермак пришел первым, опираясь на перила моста, глядя на воду. Его силуэт в пальто казался частью ночи. Крепкий, но усталый воин.
Вскоре послышались шаги: по мосту шла женщина в женской гвардейской форме: темно-синем мундире с красными лампасами, облегающем ее стройную фигуру, с эполетами на плечах и шашкой на боку. На голове кивер с плюмажем, лицо красивое, с острыми чертами, карими глазами и короткими каштановыми волосами, выбившимися из-под головного убора. Это была Ласточка, но не та Эллен, которую он любил, эта женщина была из мира теней и интриг.
— Ермак, — сказала она, подходя ближе, ее голос был мягким, но твердым. — Рада, что вы пришли.
Она улыбнулась уголком рта, снимая кивер и проводя рукой по волосам.
— Анна. Никитина Анна Сергеевна. Теперь вы знаете мое имя. Но для дела — всё та же Ласточка.
Она шагнула ближе, ее глаза смягчились, и она положила руку на его плечо.
— Нет, Ермак, это я должна извиниться. Я была слишком резкой. Вы помогли раскрыть все дело. Благодаря вам мы вышли на офицеров в армии, тех, кто наживался на поставках. Без вашей... решимости мы бы не добились такого. Вы герой, несмотря ни на что.
— Это всё, что вы хотели сказать?
Они сошли с моста рука об руку, не как влюблённые, но с той теплотой, что рождается в ходе общего тяжелого пути.
Москва вечером преобразилась: озёра серебрились под луной, отражая огни газовых фонарей на виадуках и паровых трамваев, скользящих по рельсам с тихим гудением. Они пошли по набережной Серебряного канала, где вода была спокойной, как зеркало.
— Канск, говоришь? Свет не ближний, но и ничего невозможного в этом нет. Напрягу кого надо, может, да узнают, что с ней.
— Спасибо. Она, правда, очень хороший человек.
Ермак улыбнулся уголком рта, глядя на проплывающий пароходик с фонариками на борту, крошечный, как игрушка, с парой влюблённых на палубе, обнимающихся под луной.
— А ты? Почему Ласточка?
Анна тихо засмеялась, её смех был как серебряный колокольчик в ночи.
— Я могу взлететь настолько быстро, что меня можно легко потерять из вида, но я всегда вернусь. Служба — вся моя жизнь. Постоянного графика нет. Всегда должна быть на связи. Работа-дом, дом-работа. И так уже почти двадцать лет. Довольствие хорошее, но семью в таких обстоятельствах не построишь.
Они зашли в небольшой парк на соседнем островке, соединённом арочным мостиком, увитым плющом.
Парк был романтичен до дрожи: скамейки под старыми дубами с шуршащими листьями под ногами, фонтан с паровой подсветкой, где вода переливалась разными цветами. Уличные музыканты, добавляющие шарма окружению.
Они сели на скамейку у фонтана, и Анна достала из кармана мундира маленькую фляжку.
— Маленько утешение. — Прошептала женщина, держа фляжку у ног.
Она сделала глоток и передала фляжку Ермаку. Он повторил за ней и сильно поморщился, чем заставил Анну улыбнуться.
— Что, впервые пробуешь такое?
— Господи, а что это такое-то вообще?
— Из старых запасов, коньяк. Сколько лет ему, врать не буду, но он старше нас обоих вместе взятых.
Встав, они перешли по мостику на торговый остров. Остановившись у лавки, где торговцы жарили каштаны, они купили по горсти, и Анна, смеясь, кормила его с руки.
Они говорили о пустяках: о здешней погоде, предпочтений в одежде и еде.
Наконец, они дошли до тихого кафе на берегу, маленького, с верандой над водой. Они сели за столик, заказав чай и пирожные, и Анна, глядя на отражение луны в канале, сказала:
— Знаешь, Ермак, если ты так хочешь ее найти, мы можем отправиться в Сибирь вместе. Хоть этой ночью. У меня все равно отпуск, торопиться некуда.
— Анна... прости, у меня тут товарищи, я не могу их бросить, точнее, оставить, пока что.
— В таком случае, позволим этому вечеру продолжаться.
Вечер тянулся, полный тихой романтики. Шелест воды, далёкий гудок парового трамвая, звёзды над головой. Пока ночь не стала глубокой, и они разошлись, оставив в сердцах тёплый след.
Ермак по полной вкусил спокойную жизнь, без обязательств и тревог. По ходу встречи он, смотря на Анну, представлял лицо Эллен, то, что он проводит время не с оперативницей из МВД, а с ней.
Тогда, идя в отель после встречи, он четко решил, что все же хочет вернуться в Сибирь. Один? Не важно. Судьба парней в их же руках. Они уже не маленькие. Освоятся. Захотят — найдут его. Но сейчас он был уже слишком измотан для активных действий по организации перелета. Все должно начаться завтра.
***
Ну а пока Ермак шагал по вечерним улицам Москвы, воодушевленный письмом и перспективой встречи с Ласточкой, его товарищи решили не терять зря времени.
Поужинав, они решили вместе отправиться в какой-нибудь музей, однако, они все уже были закрыты. Тогда, Саня решил не терять оптимизма и все же вымолил у генерала Николая Васильевича попробовать поднять его связи для них.
Генерал решил подыграть молодёжи, решив, что поход в культурное заведение, все же, лучше, чем бесцельное шляние по вечерней столице, учитывая, что и Артём и Ермак уже попадали в передряги.
На его просьбу откликнулась администрация Императорского музея история, которая, за щедрое единовременное довольствие, подняла с кровати своего лучшего экскурсовода. Пожилой мужчина в мундире с орденами и седой бородой быстро явился к музею, встречая ночных гостей.
Ваше превосходительство, — начал он, указывая на огромную модель города из бронзы и стекла, — Москва на девяти озерах родилась не из прихоти, а из необходимости. Во времена правления Николая I, Империя столкнулась с угрозой от европейских держав — шпионы, наводнения, даже попытки подрыва плотин. Тогда гениальный инженер, граф Витте-старший, предложил проект: перекрыть Москву-реку серией плотин и шлюзов, создав систему искусственных озер. Девять озер — символ девяти муз, покровительниц Империи. Центральное, Кремлевское, для обороны; остальные, для торговли, фабрик и жилья. Строили десять лет: тысячи рабочих, паровые экскаваторы, даже дирижабли для подвоза материалов. Озера не только защитили от наводнений, но и дали энергию. Гидростанции на плотинах питают электричество для трамваев и фабрик. Без этого Москва была бы обычным городом, а так, городе все равно что неприступная крепость на воде.
Группа завороженно слушала, осматривая артефакты: чертежи плотин, модели паровых машин, которые копали каналы, и даже фрагмент первой плотины, огромный камень с выгравированной надписью «За прогресс».
Даниил, с интересом инженера, спросил:
— А технологии? Откуда такие машины?
Экскурсовод улыбнулся:
— Империя всегда впереди. После Крымской войны мы взяли лучшее от Запада — паровые двигатели от англичан, но улучшили: наши «Громовые котлы» работают на нефти из Баку, дают втрое больше мощности. Дирижабли? Разработка Туполева-старшего, водородные баллоны с защитой от взрыва, паровые турбины для пропеллеров. Теперь флот дирижаблей охраняет границы, а в Москве есть даже пассажирские рейсы между островами, но это довольно дорого.
Далее они перешли в зал технологического развития Империи. Здесь экспонаты сияли: модель первого электрического трамвая, курсирующего по виадукам над озерами, вагон на рельсах с медными проводами, питаемыми от гидростанций; прототипы автоматических ружей Маузера, адаптированные русскими оружейниками с добавлением паровых механизмов для быстрой перезарядки; даже миниатюрная гидроэлектростанция, демонстрирующая, как вода озер вращает турбины, генерируя свет для уличных фонарей.
— После реформ Александра II мы вложили в науку: академии в Петрограде и Москве, где ученые вроде Менделеева и Циолковского разрабатывают ракеты и химические сыворотки для солдат. Наши фабрики производят не только оружие, но и «умные» машины — паровые роботы для шахт, электрические телеграфы для мгновенной связи через океаны. Все это — благодаря озерам: вода дает энергию, каналы — транспорт. Все у нас налажено и работает как единый, слаженный механизм. В центре которого —вы. — Указал экскурсовод на ребят.