ВОЕНКОМ Часть Первая

Андриан, сыгравший ключевую роль в освобождении дирижабля, распрощался с Ермаком и вылетел прямо с судна, аргументируя это незаконченным делом в Индонезии, откуда он изначально и преследовал дирижабль.

После небольшой дискуссии среди военных, дирижабль «Наместник» был переименован в «Сибирский Страж».

Генерал собрал всех в командной рубке. Он быстро распределил роли по всем оставшимся военкомовцам, включая врачей и остальных, коих осталось несколько десятков.

Благодаря их врачу-переводчику, им удалось наладить контакт с пленными офицерами и обслуживающим персоналом. Генерал лишь приказал им продолжить выполнять свою работу, только теперь под присмотром охраны.

Поскольку Ермак ранее имел большой управленческий опыт, Николай Васильевич поставил его главным по обустройству быта и безопасности на борту.

Ермак, собрав инструкторов и офицеров в рубке, принял решение о пленных. Около двух десятков выживших: офицеры, техники и обслуживающий персонал были собраны в грузовом отсеке под охраной.

Среди них были навигаторы, механики и даже повар, без которых судно могло потерять функциональность: двигатели требовали постоянного ухода, а системы навигации — корректировки.

— Они пришли на нашу землю, но мы не звери, — сказал Ермак твёрдым голосом. — Относиться с уважением. Кормить, не оскорблять, не бить. Часть из них поможет поддерживать дирижабль под присмотром. Остальных — в Москву, на допрос.

Солдаты кивнули, понимая: война — не повод для мести. Пленных разместили в отдельном отсеке с койками. Охранники, меняясь сменами, просто следили, не вступая в разговоры, кроме необходимого.

Один механик, седой немец по имени Отто, был экстренно привлечён к ремонту после их заселения в каюты. Под конвоем двух солдат он чинил панель в машинном отделе. Благо, обошлось без поломок.

Быт на дирижабле складывался быстро, но с привкусом чужеродности. Коридоры, обшитые металлом и деревом, были просторными, с иллюминаторами, через которые открывался вид на проплывающие внизу сибирские леса и реки.

Солдаты, уставшие от боёв, сначала осматривались с опаской. Всё здесь было немецким: надписи на панелях, униформа в шкафах, даже запах машинного масла смешанный с ароматом кофе из офицерских кают. Но голод и усталость взяли верх. Ермак, показав всем камбуз. Это был огромный отсек с холодильниками, шкафами и плитами

— Еда врага — теперь наша. Берите, но не жрите всё сразу. Распределим поровну. — Сказал Ермак.

Вопрос с продовольствием был закрыт. Его запасы оказались поистине гигантскими. Немцы готовились к долгой кампании, рассчитывая кормить сотни ртов: экипаж дирижабля, солдат ГБР и техников. Но Ермак, штурмуя корабль, уничтожил их большую часть, сотню крепких мужиков из группы быстрого реагирования, экипаж рубки и патрульных с инженерами.

Теперь эти запасы, предназначенные для армии захватчиков, стали спасением для русских военных.

В камбузе стояли ящики с консервами: тушёнка из говядины, банки с овощами, пачки сухарей и даже шоколад в фольге с логотипом «Сайрекс». Холодильники были забиты свежим мясом, сырами и колбасами, кои явно были предназначены для офицеров.

— Смотрите, парни, — усмехнулся Артём, вытаскивая огромную банку с маринованными огурцами. — Немцы думали, что будут пировать после победы. А теперь мы их жратву едим. Но и к их пленным хорошо относимся. Так покормим же доброго волка в наших душах.

Часть продуктов была упакована с немецкими этикетками, и солдаты шутили, читая их вслух: «Wurst» — колбаса, «Kaffee» — кофе. Некоторые, вспоминая убитых, ели молча, с комом в горле. А в воздухе висел лёгкий запах крови —издержки штурма, проведенного Ермаком.

Артём, устроившись в одной из офицерских кают, решил осмотреть шкафы — нужно было найти чистую одежду для раненых. Дверцы скрипнули, открывая стопки униформы, но под ними лежали личные вещи.

Он вытащил потрёпанную фотографию: молодой немецкий солдат в обнимку с женщиной и двумя детьми, все улыбаются на фоне берлинского парка. На обороте надпись: «Моей любимой Гретхен и малышам. Вернусь скоро. Ханс». Артём замер, его пальцы сжали снимок.

«Они ждали его дома, как наши родители ждут нас», — подумал он.

Рядом с фото лежал агитационный плакат: Вольф на фоне флага «Сайрекс», с лозунгом «За единую Европу под защитой Герцогини!». Артём скомкал его, но не выбросил — вдруг понял, что этот Ханс верил в это, как они в свою Родину.

«Это просто... люди на другой стороне». — Прошептал он, убирая фото в карман.

Даниил, помогая убирать казармы для новых коек, наткнулся на рюкзак под одной из нар. Внутри — пачка писем, перевязанных лентой. Он развернул одно:

«Дорогой Фриц, мы ждем тебя из командировки. Твой сын учится читать, спрашивает о папе-герое. Будь осторожен на Востоке. С любовью, Эльза».

Рядом лежала маленькая серебряная цепочка с медальоном. Внутри фото семьи: жена, ребёнок и собака. Даниил почувствовал ком в горле. Это напомнило ему о собственной матери, оставшейся без дома.

Подняв голову, он увидел на стене плакат: Марвелла в бальном платье, с змеёй на руке, на французском: "La force de l'Europe unie sous la Duchesse!" (Сила объединённой Европы под Герцогиней!). Даниил уставился на неё — красивая, харизматичная, но сейчас он видел не врага, а символ, за который люди шли умирать.

На следующий день они все вместе занялись уборкой коридора, ведущего в оружейную.

Ермак, ликвидировав сотню солдат ГБР в том узком пространстве, оставил после себя настоящий ад: пол залит кровью, стены в вмятинах от пуль, тела разбросаны в лужах, где кровь смешалась с гильзами и обрывками формы. Запах стоял удушающий: металлический привкус смерти, который пропитал металл и дерево.

— Чистим, — коротко приказал он. — Нельзя жить в этом аду.

Они надели перчатки и маски из медицинских запасов, взяли вёдра, швабры и тряпки из камбуза. Коридор был узким, как могила.

Ермак помогал и сам. Он упаковывал тела в мешки и оттаскивал их в грузовой отсек.

Даниил с Артёмом вымывали пол, а Илья собирал гильзы в мешок.

Когда адски тяжелая уборка, все же, была завершена под конец дня, Артём пришел в мед блок.

Он сидел на стуле у койки Кристины, его руки сложены на коленях, а взгляд прикован к её бледному лицу. Она всё ещё была без сознания, её грудь еле заметно поднималась под белым одеялом, а на лбу блестели капельки пота от жара. Он приходил сюда и до этого, еще вчера вечером. Доктор не давал оптимистичных прогнозов, но и не говорил, что все потеряно.

Артём, сидя перед ней, молился Господу Богу. Он был готов отдать свое здоровье, но лишь бы она очнулась и смогла продолжить полноценно жить.

В этот же день Кристина открыла глаза. Её взгляд был мутным, но живым. Бог услышал его молитвы.

Он позвал Даниилу с Ильей. Они втроем встали у койки, пока ее осматривал доктор.

Когда он заключил, что ее состояние стабильно, он разрешил им поговорить с девушкой.

— Кристина, ты с нами, — улыбнулся Артём, сжимая её руку.

Она слабо кивнула, пытаясь сесть, но Даниил мягко уложил её обратно.

— Не торопись. Мы тебе всё сейчас расскажем.

Кристина тихо выдохнула.

Илья, сложив руки на груди, начал рассказ:

— В общем... мы сейчас на немецком дирижабле. Летим в Москву. Да. — Засмеялся Илья. — Когда случился обстрел военкома... у нас был тяжелый бой, и именно Артём настоял на том, чтобы вернуться с предмостной площади и отыскать раненых в военкоме. Он как бешеный раскапывал столовую, под которой ты и была завалена, вместе с подругами...

Кристина посмотрела на Артёма с теплотой, слёзы блеснули в глазах.

— Спасибо... А Лиза? Катя? — Её голос дрогнул.

Парни замолкли.

Артём вздохнул:

— Они... не выжили. Мы их нашли их уже мертвыми. Ты и сама еле дышала. Илья откачивал потом.

Она перевела взгляд на Илью, смущая его.

— Да, а Артём еще сидел тут, пока ты без сознания была.

Кристина тихо заплакала. Артём с Даниилом обнимали ее и легонько поглаживали по рукам, успокаивая.

***

В тихом отсеке, переоборудованном под допросную, Ермак и Артём привели лейтенанта Мальта. Его лицо было бледным, но без синяков; ему дали воды и даже сигарету.

— Мы не будем пытать, — начал Ермак спокойно. — Расскажи правду, и мы отнесёмся по-человечески.

Мальт, глядя в глаза, вздохнул:

— Вы... не такие, как нас учили. Ладно, скажу. Начальство послало нас для захвата в плен российского жандарма Игоря Старыгина. Он знал слишком много о наших планах на Востоке. Мы должны были взять его живым, допросить о сетях сопротивления. — Он помолчал, опустив голову. — И да, сознаюсь: мы захватили красноярскую дамбу. Передали ложное сообщение об угрозе затопления города, чтобы отвлечь ваши силы, посеять панику.

Ермак кивнул:

— Спасибо за правду. Теперь отдохни.

***

Илья и Тихон стали неофициальными поварами дирижабля. Это было их способом отвлечься от мыслей о войне.

В камбузе, среди немецких запасов, они копошились часами: резали колбасу, варили суп из консервов, экспериментировали с кофе.

— Смотри, Тихон, немцы даже специи везли. Паприка, как у мамы дома, — говорил Илья, пробуя варево.

Тихон кивал:

— Ага, добавим, чтобы наши не жаловались на преснятину. Они шутили, вспоминая довоенные кухни, но иногда замолкали, глядя в иллюминатор.

Обед, сваренный Ильей, очень понравился всему составу военных и пленных. Илья всегда прекрасно готовил, когда пребывал в хорошем настроении.

***

Антон, отделившись с первого дня от своей компании, облюбовал уголок в грузовом отсеке, где воздух был свежее благодаря вентиляции. Он курил сигареты одну за одной, глядя на проплывающие облака, но не в одиночестве. Он собирал вокруг себя военных для настольных игр.

Даниил часто дежурил у орудийных гондол, но его занятие было тихим: он чинил мелкие вещи — часы, рации, даже шил порванную форму.

К вечеру третьего дня Илья и Артём находились в медблоке.

Под присмотром двух солдат у двери, старшая медсестра Хельга, женщина в белом халате с красным крестом, с пучком чёрных волос и строгим лицом, работала бок о бок с Ильёй.

Она плохо знала русский, но её знания в хирургии были бесценны: немцы оснастили дирижабль передовыми инструментами.

— Hier... scalpel, — сказала она, показывая скальпель и жестами объясняя, как стерилизовать.

Илья кивнул:

— Скальпель... да, понимаю. Спасибо.

Солдаты просто стояли, не вмешиваясь. Хельга передавала знания: показывала, как накладывать швы на ране одного из русских раненых, бормоча:

— Schnell... fast... нет инфекции.

Артём же, все время проводил с Кристиной, которая этим вечером встала на ноги и начала осваиваться на дирижабле.

Вскоре они уже дурачились в коридорах: он подхватывал её под руку, шутливо кружил, как в танце.

Они бегали по отсекам, играя в догонялки, или просто сидели у иллюминатора, болтая о будущем.

***

Этой ночью Ермак стоял в гордом одиночестве возле стеклянной панели, откуда он чуть не выкинул Мальта при штурме. Теперь эта часть панели была на скорую руку починена. Инженеры закрепили клеем оконную раму на месте, где была пробоина в стекле.

Он перебирал вещи из карманов офицера, которого убил лично. В кошельке он нашел фото офицера с новорожденной дочкой и женой, где стояла подпись: «Моей Эрике и дочери».

Тут же, он заметил свернутый плакат. Взяв его и развернув, он увидел знакомое женское лицо — Марвелла. Она, одетая в рабочую строгую одежду, сложив руки на бедрах, величественно стояла на фоне флагов европейских стран. Плакат имел подпись на французском: «La gardienne de notre héritage» (Хранительница нашего наследия).

Вдруг, позади он услышал шаги. Ермак обернулся и увидел Кристину в лёгкой ночной сорочке, наброшенной поверх бинтов, её волосы растрепаны. Она обхватила себя руками, словно от озноба.

— Не спится, — тихо сказала она, подходя ближе. — После всего... мысли не дают уснуть. Можно побыть здесь?

Ермак кивнул, указывая на стул у консоли.

— Конечно. Садись. Ночь тихая, но на войне всегда так. Перед очередной бурей. — Ермак уставился обратно на облака.

— Ермак... насколько это тяжело? — Спросила она после паузы, её голос был мягким, но настойчивым. — Война, убийства... Ты столько видел. Я вот... после завала, после потери Лизы и Кати, думаю, что хочу научиться постоять за себя. Не быть обузой. Но убивать... это ломает душу?

Ермак вздохнул, отходя от стекла и садясь напротив девушки. Его глаза, обычно холодные, смягчились. Он видел в ней не просто девушку, а отражение своей собственной юности, когда война была романтикой, а не бременем.

— Тяжело, Кристина. Каждый раз. Первое убийство — как удар молотом по сердцу, думаешь: «Я стал монстром». Потом привыкаешь, но не забываешь. Убиваешь, чтобы выжить, чтобы защитить своих, как мы на дирижабле и в городе. Но это не делает тебя сильнее, только... пустее. Ты хочешь научиться — хорошо, я научу тебя стрелять, когда прилетим. Но помни: постоять за себя, не значит становиться как они. Мы сражаемся за свободу.

Она кивнула, глядя на него с благодарностью.

— А ты... ты мечтаешь, чтобы это закончилось?

Ермак улыбнулся уголком рта, его взгляд ушёл в даль.

— Мечтаю. Каждый день. Хочу вернуться, найти Эллен — она ждёт меня где-то в этом хаосе. Зажить новой жизнью: дом, дети, тишина. Без крови, без приказов. Война — это не навсегда, Кристина. Мы выдержим, и волки в нас уснут.

Они продолжили сидеть молча, смотря на звезды.

***

На следующий день, в холодном морге дирижабля, стерильном отсеке с металлическими столами и холодильными камерами, где всё пахло крайне специфически, Илья и Хельга завершали изучение одного из трупов. Это был немецкий офицер, погибший во время штурма.

Когда они закончили, Хельга отмыла руки в раковине, а Илья отошел к шкафчику сложить медицинские приборы.

Она подошла к Ильей, когда тот закрывал шкафчик и уже было хотел развернуться, как она встала перед ним, опираясь одной рукой о дверцу шкафа и отводя одну ногу в сторону.

— Ilya... listen. Пленные... officers und mechanics... they plan... восстание. I hear them whisper in cells. They want take back ship. Tell your commander... please.

Илья замер, его глаза расширились.

— Но почему ты доверяешь мне? Нам.

Хельга вздохнула, вытирая руки:

— Ich bin... nurse. Not soldier. War... enough death. You treat us fair.

— Спасибо, Хельга. Я передам Ермаку.

***

Илья передал ему всю информацию, которую рассказала Хельга. Узнав о предстоящем мятеже. Ермак решил подавить его молниеносно, в зародыше, пока, как он считал, офицеры и простые техники, относящиеся совершенно к другому классу, еще не слажены.

Он усилил охрану в машинном отделении, где, со слов старшей медсестры, планировался удар. Но пленные ударили внезапно. Не в машинном, а у камбуза, где солдаты расслабились за едой.

Механик Отто, под предлогом "починки трубы", отвлёк охранника, а двое других механиков набросились сзади. Один зажал рот военного, другой вонзил обломок в шею. Тихо, без шума. Они схватили оружие убитого — пистолет и нож, и двинулись дальше, заставая врасплох патруль в коридоре.

Восставшие прорвались к месту, где военные держали остальных пленных. Потеряв одного их механиков в перестрелке, они все же убили еще двоих военных, охранявших этот отсек.

Их товарищи были освобождены, а еще несколько —вооружены. На звуки стрельбы прибежал инструктор Андрей Сергеевич, но его вырубил прикладом Мальт, вылетевший из-за угла.

Мятежники, отстреливаясь и взяв в плен того, кто последние дни сам удерживал их в заточении, направились в отдаленную часть дирижабля и укрылись в одном из закрытых технических отсеков, где было удобно держать оборону, но нельзя было отступить.

В рубке царил хаос: солдаты докладывали о потерях — пятеро убитых, раненые в лазарете. Ермак стоял у карты дирижабля, его лицо было мрачным, кулаки сжаты.

Илья, вбежавший в рубку с Даниилом и Антоном, доложил о местоположении мятежников.

Ермак оценивающе глянул на карту.

— Нет времени на штурм, — сказал он твёрдо, но с ноткой сожаления. — Они в глухой обороне, узкие проходы — потеряем половину людей. Пустим газ по вентиляции. Смертельный, из химических запасов немцев. Мятежники надышатся и задохнутся. Но Андрея Сергеевича нужно вытащить живым. Врач дежурит у люка с антидотом и маской — как только газ подействует, входим, хватаем его и откачиваем.

Они разошлись. Вентиляционные шахты загудели, и бесцветный газ, нервно-паралитический, без запаха, но смертельный в считанные минуты потёк по трубам в отсек.

Мальт, приставив нож к горлу Андрея Сергеевича, что-то шептал своим. Но вот первый закашлялся, второй схватился за горло. Паника вспыхнула: они дёргались, пытаясь бить в дверь, но газ проникал в лёгкие, парализуя. Один за другим они оседали. Задохнувшиеся, с посиневшими лицами, глаза стеклянные. Андрей Сергеевич тоже обмяк, его голова упала на плечо.

— Газ подействовал! — Крикнул Илья по рации. — Входим!

Врач в маске и с антидотом, под прикрытием двух солдат, ворвался в отсек. Они оттащили тела мятежников, схватили инструктора. Он был без сознания, дыхание прерывистое. Его вынесли в коридор.

— В мед блок! — Скомандовал врач, вколов антидот.

Его уложили на койку. Хельга стала помогать врачу, в то время как Илья стоял рядом и наблюдал за их работой.

Её руки в перчатках двигались ловко: она ввела стабилизатор, проверила пульс.

— Danke... он выживет. — Сказала она, помогая.

— Спасибо, Хельга. — Кивнул Илья.

Ермак, убедившись, что отсек зачищен, зашел на доклад в кабинет Николая Васильевича, который он обустроил в старой каюте главы ГБР.

— Товарищ генерал, докладываю: мятеж подавлен. Потери — трое убитых при прорыве, но инструктор Андрей Сергеевич спасён, в стабильном состоянии. Пленные ликвидированы газом, без лишних жертв с нашей стороны.

— Успешно, говорите? Ермак, вы потеряли людей, а могли переговорить или выкурить их без газа. Это не операция, а мясорубка. В Москве разберёмся, но недоволен я сильно недоволен.

Только он вышел из кабинета генерала, как его перехватил Илья:

— Ермак! — Выдохнул Илья, опираясь на дверь. — Я только что из техотсека. Осмотрел все тела мятежников... Лейтенанта Мальта там нет. Его тело исчезло. Мы перевернули всё — ничего.

Ермак резко повернулся, его глаза сузились.

— Что значит — исчезло? Газ всех достал. Ты уверен?

Илья кивнул:

— Абсолютно.

Ермак помолчал секунду, сжимая кулаки.

— Я сам проверю. Один. Не хочу паники среди наших.

Дойдя до хвостового технического отсека, он открыл люк. Воздух внутри был тяжёлым, с привкусом химии от газа. Тела мятежников лежали в беспорядке: посиневшие лица, застывшие в агонии, баррикады из ящиков всё ещё стояли. Ермак методично осматривал каждое. Переворачивал, проверял лица. Немцы, техники, офицеры... но Мальта тут не было. Илья не соврал.

Он начал шерстить округу: заглянул за трубы, отодвинул ящики, проверил вентиляционные решётки. Ничего. Но в дальнем углу, за массивным генератором, мелькнуло что-то...

Тело Мальта, распростёртое на полу, с посиневшим лицом и открытыми глазами. Рядом с ним сидела стройная фигура: обтягивающий чёрный комбинезон подчёркивал атлетическое телосложение, явно женское, а лицо скрывала плотная чёрная маска без прорезей для глаз, только дыхательный фильтр. Фигура неподвижно сидела на одном колене, словно в медитации, рука лежала на плече Мальта.

Ермак приблизился тихо, сжимая пистолет.

— Кто ты? Встать! — Рявкнул он, целясь.

Но фигура молниеносно развернулась. Движение было грациозным, как у кошки. Ермак выстрелил, но промахнулся. Она уклонилась, ударила ногой в колено, опрокидывая его, а затем нанесла точный удар в шею. Мир закружился, пистолет выпал, и тьма поглотила его.

...Ермак проснулся в медблоке, голова гудела, шея ныла. Яркий свет ламп резал глаза, а рядом дежурили Илья и Хельга. Илья сидел на стуле, держа стакан воды, Хельга проверяла повязку на его шее.

— Ты очнулся! — Илья поднёс стакан. — Мы нашли тебя в отсеке, без сознания. Что случилось?

Ермак сел, морщась от боли.

— Фигура... женщина в маске. Она была с телом Мальта. Вырубила меня. Прошерстить весь дирижабль — каждый угол, каждую шахту. Найти её.

Илья кивнул и вышел отдавать приказ. Солдаты обыскали судно. Они перевернули отсеки, проверили вентиляцию, даже грузовые люки. Часы поисков и ничего. Ни следа, ни намёка, а выживший Мальт лишь утверждал, что при газовой атаке смог отползти подальше и все.

***

Ермак стоял в командной рубке, опираясь на поручень у иллюминатора, где ночное небо расстилалось бесконечной тьмой, усыпанной звёздами.

Он уставился в своё отражение в стекле: лицо, изборождённое шрамами, глаза, потухшие от усталости.

«Снова на меня взвалено бремя лидера. Снова я теряю ребят. Им уже нет счета. Который раз я это допускаю?»

Он потёр шею, вспоминая тот момент в отсеке: стройная фигура в чёрном комбинезоне, маска без глаз, движение, быстрое, как тень.

«Вырублен какой-то девчонкой... Я, кто пережил десятки штурмов, лёг как новичок. Старею? Или это всё в голове? Газ, усталость... Может, она и не была реальной? Галлюцинация, плод паранойи. Война ломает не только тело — разум тоже. Сколько ещё я выдержу, прежде чем сломаюсь окончательно? Хочу к Эллен, к нормальной жизни, без этой крови...»

— Ермак, — сказал Илья мягко, останавливаясь рядом. — До Москвы остался час полёта. Навигация подтверждает — приземлимся на рассвете.

Ермак кивнул, не отрываясь от иллюминатора. В его глазах мелькнула искра решимости.