ВОЕНКОМ Часть Первая

Пока Ермак отсутствовал, там, на земле, выжившие военкомовцы уже потихоньку приходили в себя после бойни.

Они нашли тела всех своих погибших братьев и накрыв их, погрузили в грузовики.

Артём, вытирая ладонью пот со лба, подошел к своим.

— Парни, — сказал он твёрдо, но без лишней резкости, — нам нужно уезжать. Прямо сейчас. В военкоме могут быть еще раненые, кто-то мог остаться под завалами. Андрей Сергеевич дал добро, заодно грузовик с телами отвезем.

Даниил и Илья переглянулись. Спорить смысла не было. Они быстро собрали оставшиеся медицинские сумки, перекинули через плечо автоматы и двинулись к грузовику.

Артём завёл грузовик, тяжело хрипнувший мотором, и, дождавшись, пока все займут места в кузове, повёл машину прочь от предмостной площади.

Добравшись до военкома, они вышли и принялись искать раненых, которые тут же попались им на глаза. Даниил и Ильей помогали тем, кого отрубило при атаке с воздуха.

— Кристина! — Кричал Артём, ходя вокруг здания.

Он зашел внутрь военкома. Проверил некоторые кабинеты, спортивный зал, комнату торговца. Её нигде не было.

Тогда Артём вспомнил, что последний раз виделся с ней и ее подругами в столовой, где они все и были на начало атаки.

Пробежав один коридор и забежав за угол, он ужаснулся, увидев, что столовая была полностью обрушена. Вопрос лишь в том, успела ли Кристина убежать оттуда до того, как ракеты разрушили опоры и потолок этого места.

Он продолжал выкрикивать её имя, но не получал ответа. Пройдясь по обрушенной столовой и в округе, он решил начать раскапывать это место. Прямо так, руками. Кирпич за кирпичом.

Спустя время ребята искали уже его. Он слышал то, как отдаленные дружеские голоса зовут его, но поиск Кристины был важнее. Он не поднимая спины корячился, перекидывая с места на место бетонные блоки, кирпичи, доски.

Даниил с Ильей, наконец, дошли до столовой. Они из далека увидели Артёма, но не совсем поняли, чем он занимается, поэтому и подошли.

— Ты что творишь? — спросил Даниил, подойдя с Ильёй. Оба смотрели на него так, словно он сошёл с ума.

— Ищу Кристину, — сказал Артём, не поднимая глаз.

Он продолжал рыть. Пыль въедалась в глаза, горло саднило от мелких частиц. В груди клокотал страх, вперемешку с отчаянной надеждой, от которой было тошно.

В какой-то момент Илья и Даниил переглянулись и, молча, встали рядом, взявшись за обломки. Никто из них не был уверен, что под этой грудой найдётся живой человек. Но они знали: бросить его копаться одному, значило бы предать.

«Только бы она дышала. Только бы ещё дышала...».

К вечеру небо потемнело, а пыль от завалов окрасилась в ржавые тона заката. Даниил с Ильёй работали весь день, руки гудели, спина ныла, и, наконец, они отступили к ближайшей колонне.

— Мы посидим, — выдохнул Илья, тяжело опускаясь на бетонный обломок.

Даниил кивнул, вытирая лоб тыльной стороной ладони.

— Артём, да успокойся уже. Если бы она была жива, то хоть крикнула бы. Нашли бы мы хоть кого-то. А тут...

Артём не ответил. Его движения стали быстрыми, резкими, почти фанатичными. Он разгребал каждый кусок, будто это последний шанс на спасение. Никто уже не верил, что Кристина жива. Даже он не был уверен, но руки продолжали рыть, пока дыхание превращалось в рваное сипение.

Он дошёл до того места, где раньше была столовая. Пол под ним проваливался в мягкий слой пыли и мусора, но он не останавливался. В какой-то момент пальцы зацепились за что-то мягкое, не похожее на тряпку или пыль. Он рванул обломки в сторону. Это оказались золотистые волосы, спутанные, но всё ещё блестящие в тусклом свете.

— Катя... — выдохнул он, но уже через секунду понял, что поздно. Холодное, неподвижное тело подруги Кристины лежало в странно вывернутой позе.

Он двинулся дальше, руки дрожали от напряжения. Следом показались густые тёмные волосы, принадлежавшие Лизе. Тоже мертва. Пустой взгляд, застывший навсегда.

Сзади снова подошли Илья и Даниил. Артём был уже по локоть в пыли, когда наткнулся на обломок, который удалось сдвинуть только втроём. Под ним они увидели еле дышащую Кристину.

— Чёрт... — Илья склонился, проверяя пульс. — Кристина. Она жива!

Он тут же начал оказывать помощь, проверяя зрачки, снимая с нее оставшиеся обломки. Кристина была без сознания, но её грудь слабо поднималась. Артём смотрел на её лицо, перепачканное и бледное, и впервые за день позволил себе короткий вдох облегчения.

— Держись, — сказал он тихо. И теперь его руки дрожали уже не только от усталости.

Они осторожно подняли Кристину, стараясь не трясти и не сгибать её тело. Даниил шёл впереди, расчищая путь среди обломков, Илья шел сбоку, поддерживая голову девушки, постоянно проверяя дыхание.

— Быстрее, но без рывков, — тихо сказал он. — Её состояние нестабильно.

Они миновали коридор с выбитыми дверями и перебитыми трубами, где вода тонкой струйкой стекала по стенам, и дошли до медблока. Илья сразу занялся делом. Он уложил Кристину на свободную койку, проверил пульс, достал из сумки обезболивающее и вколол ей шприц.

Артём стоял в дверях, тяжело дыша, и, после короткой паузы, развернулся. Он вернулся к завалам, туда, где остались Лиза и Катя. Пыль всё ещё висела в воздухе. Он опустился на колени и начал осторожно вытаскивать их тела из-под обломков.

Он вынес их к ряду накрытых тел у входа, положил рядом, аккуратно расправив руки. Некому было их оплакивать, кроме него, но он сделал всё, чтобы они лежали спокойно, будто спят.

Артём выпрямился, вытер пыль с ладоней, и только тогда позволил себе опустить глаза, задержав взгляд на их лицах.

Двор военкома наполнился гулом моторов. За воротами показались грузовики с военными, вернувшимися с поля битвы.

В медблоке послышались шаги. Вошёл штатный врач военкома. Седой мужчина в выцветшем халате, с потёртой сумкой через плечо. Он молча кивнул Илье, и тот сразу понял, что его отпускают. Врач принялся осматривать Кристину, измерял пульс, проверял зрачки, давал указания медсестре.

Илья с Даниилом вышли в коридор и направились во двор. Там, у стены, на деревянной лавке, сидел Артём. Перед ним, накрытые плащ-палатками, лежали два тела. Он сидел неподвижно, сгорбившись, упершись локтями в колени, и смотрел в одну точку, будто пытаясь удержать в памяти что-то важное.

Даниил сел рядом, Илья остался стоять. Мимо проходил кто-то из вернувшихся солдат, взглянул на покрытые плащами силуэты и сказал тихо, почти шёпотом:

— Это война.

Артём едва заметно кивнул, но ничего не ответил. Для него слова ничего не меняли. Война? Конечно. Но это не отменяло того, что он знал их имена, слышал их смех, видел их живыми этим днем.

Рация у Даниила на поясе ожила коротким треском:

— Прием. Есть кто-то на связи? Левый берег говорит.

Даниил нахмурился, поднял рацию к уху.

— Саня? Это ты?

— Даниил? — В динамике послышался нервный смех. — Я еду к коммунальному мосту. На автобусе. Есть кто встретит меня?

— Понял, — сказал Даниил, глянув на Артёма и Илью. — Мы, возможно, найдем машину и подъедем к тебе. Жди!

Он выключил передачу и повернулся к ребятам:

— Нужна машина.

Троица быстро двинулась по военкому, пытаясь найти инструктора. Он помогал раненым дойти до медблока.

— Андрей Сергеевич! — Начал Артём. — Нам нужна машина. С нами связался наш, с левого берега. Едет к мосту, к нам, на правый.

Андрей Сергеевич поднял глаза, нахмурился.

— Всё, что на ходу, уже в деле. Свободный только один УАЗ у торговца. Но он сейчас в спортзале... с потрошителями.

Артём, ничего не ответив, направился по коридору в спортзал. Остальные двинулись за ним.

Внутри они увидели, что Сергей с Аглаей стояли возле Андрюхи и разговаривали с ним. Остальные потрошители сидели на ящиках рядом.

— Ну, кого принесло? — хмыкнул Андрюха, заметив знакомые лица.

Его брат с Аглаей обернулись на них.

— У нас человек идёт с левого берега, — быстро объяснил Артём. — Нужно срочно встретить его на предмостке. Говорят, машина есть свободная.

— Хорошо. Только верните. Хорошо?

— По рукам. Даю слово. — Артём взял ключи с его рук.

***

Они остановились прямо на середине коммунального моста, возле проржавевшего отбойника. Вскоре, вдалеке, показался старенький, некогда идеально белый, ныне сероватого оттенка ПАЗ.

Он молниеносно приближался к ним, громко гудя двигателем. Когда автобус замедлился и с визгом тормозов остановился прямо перед ними, двери автобуса открылись с характерным шипением.

Саня, сидящий за рулем, махнул им рукой, зазывая к себе.

Вместо таблички с маршрутом висела фанера с криво выведенной белой краской надписью «92». Стрелочки и надпись на боку автобуса «Транспорт Красноярска» выцвели.

Внутри автобус почти не напоминал транспорт. Все пассажирские кресла, кроме пары у водителя, были убраны. Вместо них деревянные нары вдоль бортов, застеленные старым армейским одеялом. Между ними стояли низкие ящики, служившие и столами, и местом хранения. На окнах висели тряпичные шторы, кое-где изрезанные или подпалённые.

В задней части салона стояла буржуйка с проржавевшей трубой, уходящей в потолок; вокруг неё кольцо из кирпичей и пустых банок, в которых хранились гвозди, шурупы и патроны. На одной из полок валялись книги, рядом стояла кастрюля и жестянка с сухарями. Потолок был увешан привязанными шнурками вещмешками, откуда торчали рукояти инструментов и оружие.

Саня был невысоким и плотным, с мягкими чертами лица, которые не портил даже слой усталости. На нём была не армейская форма, а собранная наспех одежда: старые ботинки, штаны, голубая футболка. На поясе висела кофта, завязанная рукавами. На ремне висел фотоаппарат в чехле.

— Куда едем? — Повернулся Саня к своим.

Ребята, рассевшиеся по койкам, посовещались с минуту и Артём ответил ему.

— В церковь. Любую.

ПАЗик тронулся. Они доехали до конца коммунального моста, минуя сожжённую технику корпорации.

— Санек, ну рассказывай, как ты вообще докатился до такого? Автобус, а остальные где?

— На левом берегу... всех почти положили. Сотни наших. Я выжил только потому, что... пошёл на сделку. Сказал им всё, что знал, и взамен оставили живым.

Он замолчал, постукивая пальцами по рулю. В его голосе не было ни гордости, ни стыда, просто сухой факт.

— А этот ваш генерал... Николай Васильевич, да? — Саня усмехнулся, но без веселья. — Маразматичный дед. Согнал нас тут всех на убой.

В салоне повисла пауза. От его критических высказываний им стало не по себе. Как бы они не хотели слепо верить в то, что все посланные ранее трудности были обязательным, что все эти жертвы не напрасны, ведь они выполняют священную миссию и стремительно приближают тот день, когда вся правда, наконец, дойдет до правительства, дойдет до Царя, что, возможно, спасет империю, но они и сами видели весь тот ужас, когда неподготовленные, только ставшие совершеннолетними, парни, идут в атаку на более подготовленного и слаженного противника, от чего они и понесли такие потери. С этим спорить никто не мог.

«Увы, чистейшей пробы правда,

Поддавшись кличу боевому,

Как озверевшая кувалда,

Подряд молотит по живому».

— А у вас как? — спросил Саня, бросив взгляд в зеркало.

Они начали рассказывать. Про падение вертолёта и перестрелку на предмостной, про бой с «Чёрным знаменем», про лесника и собак, про плен у «Черепа» и много другое.

Автобус, наконец, остановился у холма, где возвышался ближайший храм.

Крест на главном куполе гордо возвышался над окрестностями, напоминая о том, что даже в хаосе войны есть что-то вечное.

Парни покинули автобус, но Саня остался внутрь.

— Сань, ты идешь? — Спросил Артём.

— Я бы поверил в это все, если бы Бог не допустил того, что произошло со мной, что я видел своими глазами.

Артём опустил голову и развернулся, не став переубеждать его.

Двери церкви были приоткрыты, и оттуда доносился запах ладана, смешанный с ароматом восковых свечей. Внутри царил полумрак, пронизанный лучами света, падающими через высокие узкие окна с витражами, изображающими святых и библейские сцены. Стены были расписаны фресками: лики апостолов и мучеников смотрели с высоты, их глаза казались живыми в мерцающем свете лампад. Иконостас из тёмного дерева сиял золотом икон, перед которыми горели десятки свечей, отбрасывая танцующие тени на мозаичный пол.

У алтаря стоял митрополит Никита: высокий, но сгорбленный годами мужчина лет семидесяти, с длинной седой бородой, спускающейся до груди, и пронзительными голубыми глазами, в которых отражалась мудрость и усталость. Его облачение было простым, но величественным: чёрная ряса с золотистым крестом на груди, поверх которой накинута епитрахиль с вышитыми крестами. Лицо митрополита было изборождено морщинами, как старая карта, а руки, сложенные на груди, дрожали слегка, возможно, от возраста, а возможно, от тяжести того, что он видел и слышал в эти дни. Он повернулся к вошедшим, и его взгляд остановился на них, словно проникая в души.

— Благословляю вас, дети мои, — сказал он тихим, но твёрдым голосом, делая крестное знамение. — В эти смутные времена храм — последнее прибежище. Что привело вас сюда? Не молитва ли о прощении?

Они поклонились митрополиту.

— Батюшка, — начал Артём, — мы... мы из военкома. Сражались всю последнюю неделю. Потеряли много наших товарищей, но и жизней отняли не мало. Но зачем это? Где конец всему этому насилию. И, разве, мы не должны не убивать? Да, некоторые из низ пришли на нашу землю совершенно из другой части света, но они ведь тоже люди.

— Ах, дети, — вздохнул он, глядя на фреску с изображением Христа, несущего крест. — Вы спрашиваете о целесообразности насилия в мире, где Господь заповедал: «Не убий». Но вспомните Писание: даже Давид сражался с Голиафом, а Господь благословил его на битву за свой народ. Ваша война — не прихоть, а защита Родины от тех, кто несёт тьму. В данном случае насилие полностью оправданно. Ведь вы —воины света, несущие погибель армии антихриста. Если вы сложите оружие и откажитесь от защиты Родины, то, в таком случае, мы все будем преданы затмению. Вспомните слова апостола Павла: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию». Однако когда враг у ворот, и он грозит уничтожить всё святое — веру, народ, землю — тогда сражаться нужно. Ваше общество, русское общество, всегда стояло на трёх китах: вера, царь и родина. Но в эти времена вера — ваш щит. Насилие целесообразно, если оно очищает, а не разрушает. Покайтесь в душах своих, молитесь за убитых — и за тех, кого вы убили. Господь видит сердце. Если вы сражаетесь за правду, Он простит. А если за месть — то судит. Вы пришли с тяжёлым сердцем. Господь принимает всех, кто кается искренне. Назови грех свой, и да будет он отпущен.

Артём подошёл первым, опустившись на одно колено перед митрополитом.

— Батюшка. Грешен я. Зависть сидит во мне. Не дает покоя. Завидовал тем, кто не на войне, кто не видел этой крови, этих смертей. Завидовал их семьям, что остались целы, их домам, что стоят. Думал, что я хуже их, раз не могу жить спокойно, как они. Эта зависть гложет меня, отравляет душу. Прошу прощения за неё.

Никита внимательно посмотрел на Артёма, его глаза смягчились. Он положил руку на голову бойца, произнося слова отпущения:

— Зависть — тяжкий грех, сын мой, но в покаянии твоём — спасение. Господь прощает тебя, ибо сердце твоё открыто. Иди с миром.

Артём поднялся, его плечи слегка расслабились, и он отступил, склонив голову.

Следующим шагнул Даниил.

— И я грешен, батюшка. Мать моя осталась без крова... Я не смог её защитить. Не знаю я, где она сейчас, но я хочу ее найти.

— Сын мой, война разлучает и разрушает, но твоя любовь к матери — свидетельство твоей души. Господь видит твою скорбь и принимает твоё покаяние. Молись за неё, и Он укажет путь. Иди с миром.

Даниил кивнул, его лицо смягчилось, и он отошёл, вытирая глаза рукавом.

Последним подошел Илья, склонившись перед Никитой.

— Родители мои... они хотели, чтобы я стал врачом, чтобы спасал людей. А я пошёл на войну, взял в руки оружие. Они плакали, когда провожали меня, а я... я разочаровал их. Не оправдал их надежд. Прошу прощения за это.

Никита посмотрел на Илью с теплотой, его рука коснулась его лба, словно передавая благословение.

— Сын мой, ты выбрал тяжёлый путь, защищая Родину. Родители твои скорбят, но их любовь к тебе не угасла. Господь видит твоё сердце и прощает тебя за боль, что ты невольно причинил. Иди с миром.

Илья поднялся, его глаза блестели, но он казался чуть спокойнее.

После отпущения грехов, они поставили свечки за погибших товарищей и тех, кого убили, после чего пошли на выход из церкви.

Митрополит Никита шёл с ними. Он остановился на пороге, поднимая руку, как бы в благословление.

— Дети мои, помните притчу о добре и зле, — начал он, — Жил-был старик, у которого в душе боролись два волка: один — добрый, полный милосердия и любви, другой — злой, полный гнева и разрушения. Каждый день они сражались, и старик спросил у мудреца: «Кто победит?» А мудрец ответил: «Тот, кого ты кормишь». В эти времена войны вы кормите волка зла, чтобы защитить добро в мире. Но не забывайте кормить и доброго — молитвой, покаянием, милостью. Иначе злой волк поглотит вас. Идите с Богом, и да хранит Он вас от тьмы.

Они склонили головы, шепча слова благодарности. Артём, всё ещё размышляя о словах митрополита, кивнул друзьям и направился к УАЗу, припаркованному у подножия холма. Его лицо было задумчивым, а в глазах мелькала тень сомнения, ведь притча напомнила ему о его собственной зависти, которая всё ещё тлела в душе.

— Я отвезу машину Андрюхе в военком, как обещал, — сказал он, садясь за руль. — Не задерживайтесь, парни. Увидимся у дирижабля.

Двигатель зарычал, и УАЗ, поднимая пыль, уехал по ухабистой дороге обратно к военкому.

Остальные уселись в ПАЗик Сани и отправились в путь, до дирижабля. По пути они молчали, переваривая притчу митрополита. Даниил смотрел в окно, думая о матери, Илья о родителях, а Саня просто сосредоточился на дороге. Вскоре они увидели огромный силуэт дирижабля, на котором их ждал Ермак.

Когда Артём вернулся с остальными военными и генералом, который держал при себе компромат, Саня предложил им общее фото.

Он не спеша навёл объектив на своих товарищей, собравшихся перед ним: Артём, Даниил, Ермак, Илья, Тихон и Антон — все в грязной форме, с потёртыми лицами, с глазами, ещё не успевшими очиститься от страха и крови.

В этот момент Ермак, стоявший в центре, попытался повернуться к камере. Но его тело замерло.

Глаза его расширились. Белки стали красными. Губы слегка задрожали. Он не мог смотреть прямо. Его взгляд скользнул в сторону, потом снова попытался вернуться и снова сорвался, как будто что-то внутри него сопротивлялось.

Саня заметил. Он не сказал ничего. Просто чуть сместил угол, чтобы захватить всех, но не трогал объектив. Всё происходило медленно, почти торжественно.

— Всё, отлично. — Саня опустил камеру.

Когда все зашли внутрь дирижабля, Ермак проводил их через рубку управления в казармы, которые некогда принадлежали ГБРовцам, где они выбрали себе по спальному месте.

Через час к дирижаблю подъехали машины и грузовики военных, в которых были все: простые солдаты, врачи, мед сестры, инструктора, и конечно, сам генерал Николай Васильевич.

Он был крайне доволен тем, что Ермак смог захватить это чудо техники в целости и сохранности, так еще и с половиной живого офицерского состава судна.

Связисты генерала связались с Кремлем, сообщив, что вскоре они прибудут в столицу на дирижабле, с обещанным компроматом.

— Следующая остановка —Москва! — Торжественно объявил Ермак.