Домой? домой..
Амо сидела, облокотившись на могильный камень, её пальцы сжимали пустую бутылку саке. Щёки горели от алкоголя, глаза — от слёз. Вся Коноха будто застыла, не в силах вмешаться в её горе.
К ней медленно подошла Куренай. Её лицо было усталым, но полным сострадания. Подойдя ближе, она мягко коснулась плеча Амо и тихо сказала:
— Пошли, Амо... Тебе нужно отдохнуть. Завтра дорога обратно в Суну...
Амо медленно повернула голову. Глаза красные, блестящие от слёз. Она смотрела на Куренай долго, будто пыталась найти в её лице хоть каплю прощения, хоть каплю понимания.
— Куренай-сенсей... — голос Амо дрогнул. — Как думаете… дядя… он… он был зол на меня?.. Он ненавидел меня?..
Куренай вздрогнула. В груди заныло, будто кто-то сжал сердце.
— Нет... — прошептала она, голос тоже задрожал. — Он никогда не был зол. Он всегда верил, что ты жива. Он ждал тебя. Он... он очень любил тебя, Амо. Безусловно. Не смотря ни на что.
Амо опустила голову, плечи задрожали, и она разрыдалась. Громко. Безудержно. Это был не просто плач — это был крик сломленного ребёнка, потерянного, измученного, ищущего прощения, которого никогда не требовалось.
Куренай крепко обняла её. Словно мать. Как когда-то обнимала ту маленькую девочку, с которой Асуме довелось смеяться. Словно снова вернула кого-то, кого потеряла навсегда.
— Ах… бедное дитя… — шептала она, укачивая её, как младенца.
Спустя несколько минут к ним подошёл Гаара. Он не сказал ни слова. Просто молча опустился на колени, поднял Амо на руки — она почти не сопротивлялась, только всхлипнула, прижавшись к его груди.
— Прошу нас простить, — спокойно, но твёрдо сказал Казекаге, бросив взгляд на всех присутствующих. — Мы уходим. Ей нужен отдых.
И, не оборачиваясь, он ушёл, неся Амо на руках сквозь молчаливую толпу.
Все расступались, никто не осмелился прервать это молчаливое прощание. Вся Коноха смотрела им вслед — сильному вождю и девушке, которая потеряла целый мир, но всё ещё боролась за новую жизнь.
Дом семьи Сарутоби встретил тишиной и запахом старых деревянных стен, впитавших в себя столько воспоминаний. Гаара осторожно нёс на руках уснувшую Амо. Она выглядела уставшей, разбитой, но при этом — мирной. Он тихо открыл дверь в её комнату.
Внутри всё было пропитано детством. На полках — мягкие игрушки, в углу — пыльное кресло, в которое, казалось, когда-то часто садился Асума. На стенах висели фотографии — чёрно-белые и цветные. Семья. Друзья. Жизнь, которую она однажды потеряла.
Гаара медленно обвёл взглядом комнату, пока не наткнулся на одну фотографию. Он замер.
Фотография была старая, но хорошо сохранившаяся. На ней — он сам. В день финала экзамена Чунинов. Одетый в песочный бронежилет, лицо — искажено яростью, вокруг него вихрится песок. Это было то время, когда он был не человеком, а сосудом для ненависти. Когда Шукаку говорил вместо него.
Но под фотографией была надпись, неровными детскими буквами:
«Ты не монстр, Гаара.»
– Амо
Он замер, как будто в него ударила молния.
— …Что ты тогда увидела во мне?.. — прошептал он, не отрывая взгляда от этих слов.
Где-то внутри что-то рвануло. Песок зашевелился у его ног. Его чакра на секунду задрожала, словно реагируя на воспоминание о той боли, которую он когда-то нес. Голос Шукаку эхом раздался в его голове:
«Но ты был монстром. Ты всё ещё можешь им стать.»
Он зажмурился, сжав кулаки. Его дыхание участилось.
Но затем он снова посмотрел на Амо. Та спала на кровати, укрывшись одеялом, её лицо было умиротворённым.
Он шагнул к кровати и медленно опустился на колени рядом.
— Но я больше не монстр, — тихо сказал он. — Я… человек. Благодаря тебе.
Он сел рядом с кроватью, прикрыл ей плечи одеялом, и ещё раз взглянул на фотографию. В глазах его было что-то новое — не вина, не боль. А нежность. И сила.
Утреннее солнце робко пробиралось сквозь шторы, освещая пыльные лучи в комнате. Амо прищурилась, прикрывая глаза рукой. В висках пульсировала тупая боль, напоминая о вчерашней выпитой бутылке саке.
Она медленно поднялась с кровати, откинув одеяло. Рядом на полу, прислонившись к стене, спал Гаара. Его руки были сложены на коленях, а голова немного опущена. Он не шелохнулся — казался почти таким же спокойным, как в те моменты, когда закрывался в себе.
Амо села на краешек кровати и мягко улыбнулась. Затем осторожно встала, не разбудив его, и направилась вниз.
Каждый шаг отдавался в голове гулким эхом.
— Ай… голова как у барабана, — пробормотала она, держась за стену.
Спустившись по лестнице, она направилась на кухню, надеясь найти воды или, если повезёт, что-то горячее.
И вдруг...
— Ты, значит, и есть та самая Амо, что чуть не опрокинула всю бутылку саке на похоронах?! — раздался звонкий, ворчливый голос.
Амо вздрогнула и резко заглянула на кухню. За столом сидела Бивака Сарутоби — в классическом халате, с чашкой крепкого зелёного чая, а рядом — миска с кашей. Лицо её было суровым, глаза прищурены, губы сжаты в тонкую линию.
— Глупое дитя! Думаешь, что раз выросла — можешь всё, что угодно делать?! На похороны напиваться... Ай, только и умеете сейчас пускать сопли! Асума бы тебе по лбу дал!
Амо застыла в дверях, словно в детстве, когда в чём-то провинилась. Она хотела что-то сказать, но Бивака уже встала, поставила перед ней чашку с горячим отваром.
— Пей. От головы поможет. И за уши возьмись, пока ещё не поздно! — буркнула она, но при этом осторожно поправила прядь волос, спавшую с плеча Амо.
Амо молча села за стол, осторожно взяла чашку и сделала глоток. Вкус был горьким, но тёплым — как всё в этом доме.
— Спасибо… бабушка Бивака, — тихо сказала она.
— Вот и молчи лучше. Тишина в доме хоть будет, — отрезала Бивака, но её взгляд стал чуть мягче. — И не забудь: ты — Сарутоби. А Сарутоби пьют, плачут и снова встают. Поняла?
Амо кивнула. И впервые за долгое время почувствовала… что дома.
Амо сидела за столом, всё ещё медленно прихлёбывая горячий горький отвар. Голова была не только тяжёлой от похмелья — теперь в ней ещё эхом отдавался голос бабушки.
Бивака развернулась к ней, поставив руки в бока и уставившись строго:
— Ну и где ты была?! — начала она с резким вздохом. — Где ты шлялась все эти годы?! Ни писем, ни вестей! Даже фальшивую смерть устроила — как тебе вообще в голову такое пришло, а?!
Амо вздрогнула. Голова опустилась, плечи ссутулились. Она молчала, как провинившийся ребёнок.
— Ты хоть понимаешь, что мы тут пережили?! Куренай... Конохамару... Да и я! Столько лет! Я думала, ты погибла как глупая девчонка, полезшая не в своё дело! — голос бабушки дрожал, но не от слёз — от злости и боли.
Амо сжала руки в кулаки и чуть дрогнула, не поднимая взгляда:
— ...Я думала, это лучше для всех... — тихо произнесла она. — Я думала, если я исчезну, всем будет легче...
— Легче?! — почти закричала Бивака. — Ты хоть представляешь, что Асума бы тебе сказал?! Да он бы тебя за такие слова —!
Она осеклась. И на секунду в комнате повисла тишина. Потом голос Биваки стал ниже, хрипловат, но по-прежнему твёрд:
— ...Амо. Ты всё ещё Сарутоби. Не важно, где ты живёшь — в Конохе, в Суне, в каком угодно углу этого мира. Ты моя внучка. И точка.
Амо чуть подняла голову. Глаза у неё были влажными, губы дрожали.
— Спасибо... бабушка...
Бивака шумно выдохнула, отмахнувшись рукой:
— Да-да, не раскисай! Не для того тебя растили. Я уверена — и Асума, и Хирузен там, наверху, гордятся тобой, дитя. Только не вздумай снова исчезнуть, поняла меня?
Амо с трудом выдавила улыбку и кивнула. Но Бивака вдруг приблизилась и ткнула пальцем в её лоб:
— И ещё кое-что! Ты женщина. А женщины сильнее мужчин. Особенно в этом мире. Ясно?!
Амо вздрогнула от неожиданности, глаза расширились — и она быстро закивала.
— Ясно! Очень ясно!
Бивака хмыкнула, развернулась и ушла к плите:
— Вот и хорошо. А теперь — садись, я кашу разогрею. Надо ж тебя на ноги поставить перед обратной дорогой. И никакого саке больше, ясно?
Амо рассмеялась сквозь слёзы:
— Ясно, бабушка...
Амо только успела вытереть глаза и сделать пару глотков горячей каши, как за её спиной послышались тихие шаги. На пороге кухни появился Гаара — босиком, в чёрной тонкой рубашке, с немного растрёпанными после сна волосами. Он выглядел непривычно расслабленным, но в глазах все ещё оставалась тревога. Он внимательно посмотрел на Амо, а потом перевёл взгляд на Биваку.
— Простите… Я услышал голоса. Всё в порядке? — тихо спросил он, стараясь не выглядеть навязчивым.
Бивака смерила его цепким взглядом. Несколько долгих секунд. Потом фыркнула:
— Ах, так это ты и есть тот самый Казекаге, которого моя внучка тащит на себе, как мешок с картошкой? — в её голосе не было враждебности, но было испытание.
Гаара слегка напрягся, но выдержал взгляд:
— Да. Гаара. Приятно познакомиться… Бивака-сама.
— Хм. По крайней мере вежливый, — буркнула старуха, поворачиваясь обратно к плите. — И на месте. А то обычно такие, как ты, только и умеют исчезать или смотреть в сторону, когда надо стоять рядом.
Гаара ничего не ответил. Он прошёл к столу и тихо сел рядом с Амо. Она взглянула на него, чуть смущённо улыбаясь. На щеке ещё блестела дорожка от слезы. Он наклонился к ней и прошептал:
— Я не сразу понял, сколько это значит… быть здесь. Рядом с тобой.
Амо кивнула, не в силах говорить.
— Кашу будешь? — раздался резкий голос Биваки, не оборачиваясь.
Гаара удивлённо поднял брови:
— ...Буду.
— Вот и отлично. — Она поставила перед ним тарелку. — А то с таким режимом, как у тебя, тебя и до тридцати не доживёшься.
Амо вдруг тихо засмеялась, прикрывая рот ладонью.
— Ты тоже попала, — прошептал ей Гаара с мягкой улыбкой.
— Доброе утро, Казекаге-сама, — хмыкнула Бивака. — А теперь — кушайте. У нас в Конохе не голодают, но просто так из-за стола тоже не встают.
Они решили задержаться на ещё один день в конохе.
/на следущий день /
Раннее утро. Туман ещё не успел рассеяться полностью, и лёгкая прохлада щекотала кожу. У ворот Конохи, подле массивных створок, собралась небольшая группа — те, кто пришёл проводить.
Амо стояла рядом с Гаарой, в своей тёмной мантии Сунагакуре, с поднятым капюшоном, из-под которого выбивались тёплые пряди цвета горячего шоколада. На спине у неё был компактный свиток, а в руках — небольшая дорожная сумка. Она выглядела спокойно, но внутри чувствовала лёгкий комок в груди.
— Уже уходите? — голос Сакуры был мягким, но в нём чувствовалась грусть. — Хотелось бы побольше времени провести с тобой, Амо...
Амо немного опустила голову, а потом с тёплой улыбкой обняла Сакуру.
— Ты стала такой сильной… — прошептала она. — Я горжусь тобой.
— Это ты нас всех заставила стать сильнее, — ответила Сакура, сжимая её в ответ. — Даже если ты это отрицаешь.
— Амо! — донёсся радостный голос. Это был Конохамару, он пробрался сквозь толпу и обнял её крепко. — Ты… ты ведь теперь не пропадёшь, да?
Амо с трудом сдержала слёзы, опуская ладонь ему на макушку.
— Никогда, малыш. Я рядом. Всегда, — тихо ответила она.
Подошёл Шикамару. Он сдержанно кивнул, но его глаза выдавали больше, чем он сам готов был признать.
— Дядя бы был доволен, — сказал он. — А я... рад, что ты снова с нами. Пусть даже и не здесь.
— Спасибо, Шика. — Амо улыбнулась сквозь дрожащие губы. — За всё.
Цунаде подошла последней. Она ничего не сказала — просто передала Амо маленькую коробочку с травами.
— Поможет от головной боли и тревоги. — Сказала, как бы мимоходом. — Иди с миром, Амо.
И вот, наконец, перед ними встал Наруто. Он стоял, глядя прямо в глаза. В его лице читалась решимость, боль и примирение.
— Я всё равно верю, что это ты, — сказал он. — Даже если ты говоришь иначе. Но я не держу зла. Просто… спасибо, что ты жива.
Амо подошла к нему и обняла быстро, почти мимолётно.
— Береги себя, Наруто. И... иди своим путём до конца, ладно?
Гаара подошёл к ней и молча протянул руку. Амо вложила в неё свою ладонь. Они кивнули всем присутствующим. А потом развернулись и направились по дороге, ведущей из Конохи.
Когда они отошли на приличное расстояние, Амо всё ещё сжимала его руку.
— Домой, да? — тихо спросила она, не поворачиваясь.
— Домой, — сдержанно ответил Гаара.