Возможно и да
Сунагакуре — деревня сильных. Здесь уважают силу, молчаливость и дисциплину.
Именно поэтому все, абсолютно все, кто оказался на улице этим вечером, остолбенели.
По центральной улице деревни волочился… Гаара.
Казекаге.
Песчаный ужас.
Один из сильнейших шиноби деревни.
Но он не шёл. Не шествовал. Не держал осанку.
Он был подтащен.
Как мешок.
Как мешок картошки.
— Иди давай! Не будь позором собственной деревни! — злилась Амо, вцепившись одной рукой в ворот Казекаге, другой — таща его за плечо по дороге.
Гаара не сопротивлялся. Он был выключен. Глаза полуприкрыты, волосы растрёпаны, мундир перекошен.
— Амо... — пробормотал он, задевая коленом бордюр. — У меня ещё осталась треть отчёта...
— Треть?! ТЕБЕ уже осталось только треть мозгов, если честно! — огрызнулась она, волоча его мимо удивлённого шиноби. — Ты не железо, Гаара! Ты — человек! А человек СПИТ!
Прохожие замерли.
Двое чуунинов поспешно отдали честь… мешку.
Тот вяло кивнул, пока Амо с рывком не сдёрнула его дальше.
— Нельзя так с Казекаге… — прошептал один из стражников.
— С ней — можно, — ответил второй. — Ты хочешь пойти его спасать?
— Нет…
Они дошли до дома Гаары, и Амо, не сбавляя темпа, втащила его внутрь.
Он вяло попытался вцепиться в косяк двери, но она легко сдёрнула его, как котёнка.
— Сдаюсь… — пробормотал он, рухнув лицом на футон.
— Сдавайся своей подушке, Казекаге-сама. Может, хоть она заставит тебя заботиться о себе.
Она аккуратно сняла с него плащ, накрыла одеялом, надувшись как шарик.
— Будь ты не Казекаге, а просто шиноби — я бы тебя уже заперла в кладовке с едой и дала только ложку риса раз в день!
Он улыбнулся уголком губ.
— Ты жестокая.
— Я — разумная.
Амо села у изголовья, глядя, как дыхание Гаары постепенно выравнивается.
Он не отвечал. Уже спал.
Наконец-то — спал.
— Мешок картошки ты, а не Казекаге… — пробормотала она с лёгкой улыбкой и встала, тихо выходя из комнаты.
В ту ночь в деревне Скрытого Песка все шёпотом говорили только об одном:
«Амо притащила Казекаге домой. Прямо по улице. Он даже не сопротивлялся...»
Но никто не смел посмеяться.
Потому что если Казекаге позволял ей такое, значит… она для него — больше, чем просто союзник.
Солнце ещё не поднялось высоко, а в кабинете Казекаге уже было неспокойно.
Точнее — в кабинете Амо, потому что именно она сидела за столом с кипой бумаг, аккуратно сортируя отчёты.
Гаара, как и положено «мешку с картошкой», спал дома, отсыпающий свою бессонную неделю.
Тишину разорвал грохот открывающейся двери.
— АМО!!
Амо даже не вздрогнула. Она только медленно подняла глаза и посмотрела на влетевших в кабинет Канкуро и Темари.
Они выглядели как люди, услышавшие про апокалипсис.
— Что вы орёте с утра пораньше? — спокойно спросила она.
— Ты… ты вообще знаешь, что ТВОИТСЯ в деревне?! — Канкуро махал руками, как будто пытался отогнать пыльную бурю.
— С утра все базары кишат слухами!
— Какими? — спокойно, даже лениво.
Темари подбежала к столу и буком шлёпнула свиток:
— Что ты тащила Гаару как мешок картошки, по центру деревни, за шиворот! Прямо как… как…
— Как босс тащит нерадивого подчинённого домой? Да, было такое, — с невозмутимым видом ответила Амо, подписывая очередной свиток.
— ДА НЕ В ЭТОМ ДЕЛО! — взвыл Канкуро. — Люди думают, что… что… между вами ЧТО-ТО!
Амо подняла бровь.
— Ну, мы, вроде как, общаемся. Работаем. Я ещё не убила его за перетруд. Да, звучит как что-то.
— Не прикидывайся глухой! — Темари откинулась в кресло. — По деревне идут слухи, что вы ПАРА. Что вы живёте вместе. Что ты его женишь. И даже, что ты… — она на миг замолчала, скосив взгляд, — беременна.
Амо моргнула.
— Серьёзно? Беременна? От мешка картошки?
— Вот-вот! Он — Казекаге, Амо! У него репутация!
Амо тяжело вздохнула, отложила кисть и посмотрела на них так, как смотрят старшие на слишком взволнованных детей.
— Послушайте. Я притащила его домой, потому что он бы упал лицом в отчёт по бюджету. Да, я с ним близка. Да, он мне дорог. Но если бы он не был моим другом — я бы его и не тащила. А если люди хотят видеть в этом драму — пусть развлекаются. Моя совесть чиста.
Наступила пауза.
Канкуро наконец сел, тяжело выдыхая.
— Знаешь… Я уже не знаю, пугает ли ты меня, или я тобой восхищаюсь.
— Оба варианта приемлемы, — фыркнула Амо, возвращаясь к бумагам.
Темари усмехнулась.
— Ну, что ж. В любом случае, если он действительно тебя к себе подпускает настолько близко — значит, ты особенная. Он никого в жизни так не подпускал.
Амо не ответила. Только опустила глаза, чуть прикрывшись волосами, чтобы не выдать слабую, но искреннюю улыбку.
— Ну что ж… удачи тебе с мешком картошки, подруга.
Их визит закончился, а кабинет вновь наполнился тишиной.
Амо сидела, глядя в окно, и где-то в её груди тихо трепетало чувство.
Слухи? Пусть.
Шум? Пройдет.
Но то, что между ними — настоящее. И никто, кроме них, не знал, как сильно оно росло.
Утро в кабинете Казекаге началось с характерного стука: тук-тук… тук-тук-тук…
Нервного. Быстрого. Подозрительно неловкого.
Гаара, только вошедший после полноценного сна (впервые за три дня), даже не успел толком вдохнуть аромат чая, как дверь распахнулась.
На пороге стоял Канкуро, с видом человека, который не хотел быть здесь, но был вынужден судьбой и собственной сестрой.
— Что? — кратко бросил Гаара, садясь за стол.
— Эм… Ты слышал, что по деревне говорят?..
Гаара взглянул поверх бумаг, без намёка на эмоции.
— Говорят всегда. Уточни.
Канкуро почесал затылок, будто надеялся, что из него вырастет запасной план.
— Ну, про тебя и Амо… что вы… ну…
— В отношениях?
— ДА! Вот. Это. Самое. И что она тебя ночью… как мешок картошки… — он поник, — волокла домой. Люди обсуждают. Причём много.
Гаара медленно отложил кисть. Секунду смотрел в стол. Потом тихо спросил:
— Она злилась?
— Ну, да. Ты не ел. Не спал. Её это бесит.
— Понятно.
Канкуро насторожился:
— Ты… злишься? Будешь подавать на них в суд? Давать официальное опровержение?
Но Гаара молчал.
Впервые за долгое время, он не чувствовал раздражения. Не чувствовал напряжения.
Он сидел в тишине, глядя в окно.
В том же месте, где вчера — под его домом — Амо раздражённо кричала:
> «Ты человек, Гаара! А человек спит!»
Он вспомнил, как она аккуратно сняла с него плащ. Как укрыла.
Как была рядом. Не из долга. Не по приказу. А потому, что просто не могла иначе.
Он тихо сказал:
— Если бы это было правдой… я бы не возражал.
Канкуро резко поднял голову:
— Что?!
Гаара посмотрел на него с той редкой, мягкой серьёзностью, которую видели только близкие.
— Амо — не просто человек. Она… как цветок. Но не тепличный. А тот, что растёт среди песков. Против ветра. Против зноя. Без воды. Без опоры. И всё равно — цветёт.
Канкуро открыл рот, но слов не было. Гаара редко говорил так много. Особенно — о ком-то.
— Она сильнее, чем я. И… иногда — добрее, чем я заслуживаю.
Пауза.
Казекаге посмотрел на дверь.
— Пусть говорят. Если это смешит людей — пусть. Но если когда-нибудь, хотя бы на миг… она захочет, чтобы это было правдой — я… буду рядом.
Канкуро медленно покинул кабинет.
А Гаара остался сидеть в тишине.
С легчайшей, почти незаметной улыбкой на губах.
В этот день слухи не исчезли.
Но кое-кто в деревне стал замечать, как Гаара чаще смотрит на Амо.
И каждый раз — с теплом, которое трудно спрятать.
Сунагакуре жила своей обычной жизнью — рынок шумел, ветер шуршал по песчаным улицам, торговцы кричали свои предложения, дети смеялись.
Гаара и Амо спокойно шли бок о бок по одной из центральных улиц. Он — в своём обычном красном плаще, строгий, сосредоточенный, сдержанный. Она — в лёгком светлом хаори, с собранными волосами и едва заметной улыбкой на губах.
Сегодня был обход деревни. Формально. Неофициально — их редкая прогулка вдвоём.
— Ты стал больше спать. Я горжусь, — с улыбкой сказала Амо, глядя вперёд.
— Я испугался, что ты снова притащишь меня как овощной мешок, — тихо бросил Гаара.
— Мешок? Гаара, ты тогда весил как две тыквы и три мешка песка.
Гаара фыркнул. Почти — улыбнулся.
И тут к ним подбежала стая детей — человек пять, не больше. Счастливые, шумные, разного возраста. Они буквально облепили Амо, схватившись за её рукав.
— Амо-сааан!
— Амо-сан, это правда?!
— Вы выйдете замуж за Казекаге-сама?!
Тишина.
Гаара застыл.
Амо моргнула, слегка удивлённая. Потом её губы растянулись в мягкой, доброй улыбке, а на щеках появился лёгкий румянец. Она слегка наклонилась к детям и сказала спокойно, почти шепотом:
— Возможно... и да.
— !!!
Гаара не просто растерялся. Он встал в ступор.
Его уши стали красными. Потом — щёки. Потом — всё лицо.
Он стоял как статуя из песка, которую покрасили в томатный цвет.
Дети радостно закричали:
— Ура! Амо-сан станет Казекаге-химэ!
— Вы самая красивая пара!
— Гаара-сама, не забудьте торт на свадьбу!
Амо тихо посмеивалась, нежно попрощалась с детьми, а потом — снова пошла вперёд.
Гаара всё ещё не двинулся.
— Ты идёшь, или мне тебя опять нести? — весело спросила она через плечо.
Он тряхнул головой, догоняя её, не глядя в глаза.
— Ты сказала «да», — пробормотал он.
— Я сказала «возможно и да», — поправила Амо, повернув к нему голову, и её взгляд был совершенно невинным.
— А «возможно» — это не «обязательно».
Гаара молчал. Он был всё ещё красный.
Но теперь — улыбался. Чуть-чуть. Настояще.
В тот день деревня видела Казекаге, который впервые в жизни смотрел не строго вперёд, а то и дело косился в сторону девушки рядом с ним.
И каждый, кто видел эту картину, уже знал — возможно... и да.