,, Дневник солдата " - 6 глава
,, Дневник солдата " – 6 глава
******
Через силу дописав числа даты на предыдущей странице, я вроде бы и не нуждался, но от чего мне потребовалось поспать еще. Это все казалось мне не разумным и даже начал подумывать о том, что до сих пор сплю. Испугавшись этого возможного явления, задумался и о том, что проснувшись по настоящему, я попаду под божий суд. По крайней мере не придумал бы этой идеи, если б не маленькая икона, стоящая на подоконнике у окна, которая так пристально следила за моим странным положением. После взялся за самостоятельную проверку. << Нет. Быть не может, чтоб я взаправду умер, а даже при этой возможности, мог ли я рассуждать тогда б об этом? Судья бы не позволил наверное даже задуматься на секунду о справедливости таких дел – икона смотрела мне в глаза и будто чего-то ждала – Бред! Все бред! Просто нужно ещё поспать! >> Так и поступил далее. Лег на бок и уткнулся в подушку. << Нельзя верить в такие заморочки, это неправильно. Уже и накрутить себя успел! Нет я не накручиваю просто...просто сейчас нужно привести голову в порядок, а это только через сон. Да, именно. Поэтому потом все само станет ясным >> – Немного успокоившись, дверь негромко открылась и повеяло прохладой. Не мучительной, а такой прошедшейся больше лёгким холодком, но мне хватило. По хорошему то сообразил, что стоит притвориться, но от приближающихся шагов это было сложно. Я жмурясь приподнял веки и чувствуя эту тяготу, лицезрел как на до мной уже слегка наклонился незнакомый мужчина с поседевшей бородою. Дёрнувшись, через боль вцепился в одеяло, страшась отвести от незнакомца взгляд. Тот так же внимательно следил и за мной – Ч-что вам нужно от меня!? Кто вы!? – ослабевал отчего то я, но не смел себе дозволить нападение, на что мужчина отошёл не надолго, взял со стола записку и протянул мне. Я удостоверился прочесть на немецком следующее << Вы меня не узнали? >> – ещё раз взглянув на мужчину я несмело опустил одеяло – Н-нет – он снова взял карандаш. Тот самый которым я писал ранее и опять нагнулся над столом. Следующая записка была таковой << Тогда я представлюсь ещё раз. Юршин. Юр-шин. Вы лежали раненым в снегу так я и подобрал вас на лошади к себе. Вы долго не приходили в сознание, а когда очнулись то ничего сказать не могли. Правда вам недавно было лучше, но я огорчён, что вы снова впали в безпамятность. Как вы себя чувствуете теперь? >> – Лучше – осмелился уже посмотреть на дверь, думая бежать, но она подозрительно была не заперта. Уставился ещё раз на Юршина – зачем же вы помогли мне? – тот снова зачеркал в блокноте карандашом. << Я, простите за такую откровенность, немой и потому по большей части одинок. Мне встретив вас на морозе, стало жалко и захотелось помочь. Просто так, не думая ни о чем. Вернее я коль быть с вами честным, замечтался, что в моем доме будут гости, поэтому я по своей слабой сути просто люблю помогать людям... >> – Юршин, кажется догадался о моих намерениях бежать и ничего про это не драматизируя, не показал разочарованную тоску, а только дописал в блокнотике. << Вы может быть проголодались? >> – я улыбнувшись коснулся его руки, чтоб тот особо не старался мне угодить – Неси, что дозволишь – Юршин улыбнувшись до симпатичности своих морщинок, воодушевился, как не хозяин, а как гость, которого позвали за стол в чужой хате. Этот старичок сверкнув небольшими глазами долгожданною забавой, вышел с комнатки. << Жаль придется его оставить, как только смогу ходить. Да, что ж спина то так болит!? >> – Юршин притащив глиняную тарелку с грибным супом отдал ее мне и снова взялся за блокнот – << Приятного вам кушания, грибы собраны еще в середине ноября, поэтому не беспокойтесь о их качестве. Когда вы поедите разрешите просмотреть вашу рану? >> – я кивнул – Только жаль не могу вспомнить когда ее получил – << Наверное в каком-то бою. У вас рана то огнестрельная >> – тут я наконец вспомнил дуэль...
Открыв глаза, голова от вколотого препарата ещё кружилась. Было холодно, очень очень холодно. Щеку с ладонями что-то обжигало. Это был снег и также увидел знакомые сапоги перед лицом – С добрым утром – кобура с Наганом внутри упали рядом со мной и его обувью. Начал подниматься, взглянув вскоре на альбиноса с колен. Он уже заряжал свою пушку – Ты нас подслушивал. Поэтому, решился на эту дуэль – Верно, Даниил – Как забавно, насколько ты теперь ошибаешься – Я изначально знал многое – Хех, врешь... Не знаю, чего добиваешься здесь, но не путай меня сейчас – Путать? Не помниться мне и малость этой идеи. Я же за свое слово смею отвечать, а путать себя скорее всего изволишь ты – Следи внимательнее за собой – поднялся я на ноги отряхивая от снега на удивление свою теплую, но не сильно греющую тогда форму без погон, а тот все не унимался – Ты снова меня пытаешься насмешить? Подозревая врага в том, на что способен сам, ты пропускаешь то, что в противнике есть на самом деле – В чем это я тебя подозреваю? – Вилберт залился громким и самовлюблённым смехом – Ах, Дружочек, мне даже горько за тебя – Смейся сколько влезет, но обманутым тобой я больше не буду! – Конечно нет. Тебе в первую очередь предстоит быть всю жизнь обманутым собой. Обманывать других – вот ведь твое дело, не так ли, разведчик? – Нет, гаубштурмфюрер, не так! Ты постоянно водишь меня за нос и уходишь от главного! Говоря ложь за которую ты меня судишь, я в первую очередь думал о товарищах! – Как о Катерине например? – я всмотревшись в снег, заметил у себя сильную дрожь с порыва морозного ветра, от того упоминание об Кате, стало мне только противнее в тот момент – З-заткнись – Не будь ты таким упрямым мальчишкой, я бы так не следил за тобой, а то потом ещё рискнешь и мне понадобиться наблюдать внимательнее – Заткнись! – Тебе что-ли не нравиться такая правда? – Ложь! Все опять лжешь! – К картам и прибегать не нужно, чтоб взглянуть, кто проиграет. Ты, Даниил, и есть этот самый дурак – Отдай пулю! – Наконец ты додумался, разведчик – Да не разведчик я! – мне уже не было жалко его прибить. Вилберт зарядил свой револьвер и посмотрел на сомневающегося меня – Твой уже заряжен – предупредил он, а я взяв Наган в руку, недоверчиво взглянул в красные глаза нациста – Выдай мне вторую – Боишься промахнуться? – Боюсь осечки – альбинос усмехнувшись выхватил из моих слабых пальцев пушку и не рассматривая мишень, по настоящему пустил первую пулю меж палок замёрзшей сосны. Я только тогда обернувшись на треск обратил внимание, что мы в лесу, а Вилберт уже заряжал вторую – Вера во что-то конечно не свойственна коммунисту, но как бы того не хотелось, тебе придется поверить в то, что я не шулер – Хех, значит все же с картами и их рисками ты знаком – Бывали давным давно случаи – почему-то тогда я особенно захотел прекратить все намеревающиеся, но было поздно так как по его инициативе, уже в дрожащей руке был мой револьвер. Наша дуэль началась... Отойдя на нужное расстояние, я направил на Вилберта свое дуло. Сложнее было смотреть ему в глаза, а тот вроде так же не хвастался простотой своих чувств. В глазах у меня так же ещё плыла картинка, от того сосредоточиться и направить Наган прямо, стало предвестием паники. Холод будто в придачу ударил меня сильнее, а пальцы сами судорожно нажали на курок и оказались у спускового крючка. Вилберт кажется сделал тоже самое раньше меня. << И так на счёт три... Раз...Два...Тр >> – Даниил Леонидович!! – я очень сильно вздрогнул рукой, испуганно взглянув на мальчика, стоящего у той помеченной пулей сосны. << К-Крюгер!? >> – немец сам дёрнулся от крика и направил дуло на ребенка, но я тотчас выстрелил в Вилберта уже без всякого решающего счета – Ваня, беги прочь!! Быстрее!! – офицер был ранен в рабочую руку поэтому мальчик успел было спрятаться в дали. Я тоже решил скрыться в другой стороне леса, пока альбинос поднимал револьвер с кровавого снега. Было трудно бежать так как ноги путались и голова так же кружилась, поэтому спешил по возможности быстрее, но заслужил тем самым лишь пулю в спину. Я даже сейчас почувствовал это. Конечно, Юршин же в самом деле обрабатывал рану, да по правде ещё так вовремя, будто превратил мои воспоминания в живые фотографии, которые казались сном, а сон этот будто был наяву. Но этой той пули Вилберта я и боялся все тогдашнее время, ведь от нее же грохнулся в неглубокую яму, лишившись всяких чувств...
<< ... вы ложитесь, я в соседней комнате буду >> – задумался я читая записку Юршина – Конечно, спасибо вам за заморочки в обращении со мной – протянул тарелку, а дед такой же довольный снова вышел, но не дожидаясь его я не заметил как от тепла и какой-то усталости сомкнул глаза.
Передомною всплыла такая ситуация с которой я немножечко не признал образовавшихся своих чувств. Посреди тьмы и до сих пор передомною стояла вся и полностью обнаженная Екатерина. Она сама будто ни капли не стесняясь женских прелестей мило, и даже насмешливо посматривала в мою сторону. Девушка дрожала, но в какой то момент болезненно сверкнув глазами, которыми так же посмеивалась с меня, она расправила плечи тем самым ( как я понял ) хотела побороть охвативший ее оголённое тело холод –Да что ж за позволение! – отреагировал я наконец на ее поступок и не выдерживая приятных, но провокационных мук, разделся по пояс, мигом прикрыв ее своей белоснежной рубахой, которая пришлась ей выше колена. Она вздрогнув снова болезненно посмотрела на меня, а улыбка испарилась в тот же миг, давая ее губам немного разойтись – Я вам симпатична, Даниил Леонидович? – Почему ты так наводишь? – Просто ваши руки... такие сильныее – опустила она свои ладони на мои, которыми я случайно, но крепко держал ее за талию – вы только не отпускайте. Они у вас теплые – я незаметно унюхал приятный запах ромашки исходивший от ее кожи, из за чего заметил насколько все таки передомною прекрасный цветок. Не знаю, что на меня нашло дальше, но я не контролируя, как-то по-хамски в своей манере заточил девушку в более крепкие объятия. Ее ладонь легла уже мне на грудь – Так бешено бьётся простодушное сердце. Чего же вы боитесь, Даниил Леонидович? Меня что ль? – я понял, чего она добивалась – Прости нас дураков: меня и этого Рому. Ты не поймешь, но это самое сердце бьётся каждый раз, осознавая большую вину! Знай я все очень и даже через чур понима – Вольтыш не дозволив мне кончить красноречие, подобралась к моим губам, и провокационно, через чур нежно поцеловала, после чего встав на носочки, заговорила у моего уха игривым шепотом – Согрейте же меня, Даниил Леонидович – более я не мог терпеть таких просьб. Слегка прихватив ее подбородок, я поцеловал ее губы столь же небрежно, как изволил обращаться с ней ранее, но в поцелуе этом изобразил всю кипящую внутри страсть и переполняемое желание. Катя довольно ответила взаимностью превращая поцелуй в более развратный по-французски. Мои руки снова легли ей на талию и жадно обхватывая со всех сторон, спустились ниже, из за чего уже оказались на ее бедрах. Воздуха от нахлынувших чувств стало не хватать, но это не помешало мне подсадить Вольтыш на руки. Катя от такой резкости отстранилась от поцелуя и рефлексивно обхватила мне шею, побаиваясь упасть из за чего я ухмыльнулся, лишь прижав Вольтыш к себе. В результате такого положения чувствовал каждый ее горячий выдох по своей коже – Не бойся, милая, я крепко держу и не посмею тебя уронить – снова принялся целовать ее красноватое и запыханое личико, но в этот раз куда осторожнее, особенно на щеках и заговорил с ней тише около уха, решившись нагло отомстить – особенно не выпущу такое сокровище из рук. Нет ты куда дороже золота и намного искуснее бриллианта. Но какие же красивые у тебя глаза, Вольтыш. Это тебе может показаться глупым комплиментом, но правда такова, что сколько их вижу, а не могу наглядеться. Да, они карие, но так идеально тебе подходят. В них и доброта читается и вся ласка. Кстати именно ласка пробегающая в твоих поцелуях, несла в себе крупную хитрость, которой ты и подчинила меня к себе. Прекрасная миледи, моя мадмуазель – я приткнул голову к ее груди и обнял сильнее – прости меня если позволяю себе слишком грубый характер. Я сбит с толку поэтому могу нести бред и не здраво мыслить, но прошу, дорогая Катерина, если тебя что-то тронет в моей черте, умоляю, милая, скажи мне об этом. Я готов быть покладистым и даже ручным с тобой. Я готов пойти на многое за тебя, лишь бы ты искренне проявляла эту ласку, от собственной сдавливающей внутри любви. Ты же от нее меня дразнишь, так позволь же. Разреши попробовать, какого это тебя любить – Будьте собой, Даниил Леонидович – отдышалась девушка и сидя на моих руках, глядела сверху вниз по лисьей повадке – покажите мне, что значит быть любимой – хватая смысл на последнем ее слове, уже нежно целовал ключицы хрупкого тела девушки и стараялся тем самым в какой-то степени ужасно пошло добраться до ее души. И я этого смог добиться, когда Катерина невысоко приподняв голову, пропускала меж пальцев пряди моих волос и каждый раз задыхалась на выдохе, стоило мне лишь нежным поцелуем коснуться ее шеи. – Б-берите ради цели все. Я согласна на жертвы – Вольтыш была права: я слишком с этим затянул от того, обнаружив подле себя по виду старую, но на деле крепкую кровать, навзничь повалил на нее Катерину. Девушка сияла ярким румянцем, но опять не показывала смущения, даже когда я расправлялся с белоснежной рубахой. Наконец я добрался до долгожданного. Во мне все кипело и в Кате видимо тоже. Я даже не помню того момента когда именно началась наша соблазнительная страсть, пусть и почувствовал все ощущения в насыщено ярких красках, но зато прекрасно запечатлил, что было после. Та забыв как дышать однотонно и ритмично, дрожаще выдыхала весь накопившийся в легких воздух, где в принципе дрожи поддалось все ее тело, но где она ни за что не смела быть громче. Катя прикусив губы, скрывала все возможные звуки, но ласкающее слух мычание ей сдержать не удалось. Я не позволил этого, начав игриво, но властно целовать ее губы и ускорил темп, тем самым заставляя ее благодарить меня слышнее. Катя от того сценария, обхватила с такой силой мою спину, что ненарочно покрывала ее несильно кровоточащими царапинами. Это было своеобразной искрой, но этого хватило, чтоб зажечь огонь. Мы оба разгорелись у этого костра от чего не спешили потушить удовольствие. Я смягчился, позволяя себе такие же частые, но уже не грубые движения, а Катя очень гибко выгнула поясницу и из-за невозможности сдерживать более звуки, ее мычания переросли в более желанные возгласы. Нет ее голос, тоже был через чур блаженным, что возбуждало не только желание, а всю удовлетворённость процесса. Тут и я сбился с ровного дыхания пытаясь ухватить крутизну каждого вдоха с этим заманчивым запахом ромашки, как можно больше и по возможности дольше – С-слишком вкусно – ухмылялся я, приближаясь к пику наслаждения. Катя так вообще из-за меня не могла слов связать, но вот когда случилась развязка, она простонала громче прежнего, но даже так все еще нежно. Я нависнув над ней, с одурманенной улыбкой глядел на ее сильно покрасневшие щеки и упав рядом, прижал в объятиях Вольтыш к себе. Она так же старалась отдышаться и набраться чуточку сил, но я не дал ей этого права, начав снова целовать ее личико. Катя мило улыбнулась и сама прижалась ко мне ближе. Я был на седьмом небе от счастья, переводя дух, пока она, время спустя, тем же таинственным шепотом не заболтала у моего уха – Спасибо, тебе. Спасибо, что согрел своей теплотой, но уже пора... Тебе пора меня отпустить... – я разволновавшись, растерялся – К-как? тебе что-то не понравилось? – Нет, ты очень хороший и даже слишком, но боюсь не простишь меня... – За что? За что я должен тебя прощать? – Отпусти, чтоб ничего не тяготило. Я уже мертва, а ты еще во сне... – << Во сне? >> – я тотчас открыл глаза находясь в холодном поту – В-во сне?... – не веря и варочаясь не стремился признать. Я пытался опровергнуть это, пока над собой не заметил высушенную ромашку, прикрывающую верхнюю полку, в той же маленькой комнатке в которой я лежал. Вспомнив, что взаправду Катерину мне больше не обнять, я впал в отчаяние и не мог сдержать по ней слез. Я безумно полюбил эту девушку, а после этой чувственной близости так вообще не смогу забыть! << П-прости, моя родная, моя Катерина, я не смогу т-тебя отпустить. Не смогу... >>
Убиваясь и вглядываясь в лепестки засохших цветов, начал их пересчитывать, просто чтоб спрятаться от сердечного вопроса за арифметикой, но отвлечься мне пришлось, на совершенно другой случай. Повернув голову в сторону той же прохлады исходящей от входной двери, в коридоре стоял Юршин, встречающий находящегося ещё на пороге Вилберта. Я не хило так заволновался и в испуге напрягая ладони старался присесть, чтоб вглядеться в возможный мираж, но эта галлюцинация заговорила немецким возгласом офицера. Одно я услышал четко с его слов – Даниил Вютчик – сердце снова забилось по страшному, а руки стиснули одеяло. Я лег назад от бессилия и догадался, что единственный мой выход это выжидать. Закрыл глаза и начал то то самое выжидать. << По мою душу гад пришел >> – скрип старых досок по полу все приближался и его голос слышал уже совсем рядом с собой. Знакомый звук: открыли мою сумку, но Вилберт стоял на месте, по видимому наблюдая за мной. Он что-то сказал Юршину из за чего тот закрыл сумку – Даниил, я зашёл и с тобой поздороваться – я молчал – И даже не объяснишь, почему на щеках влага? – << Нет! Замолчи! >> – Вижу, вижу. Ишь как ладони сжал. Впрочем можешь так не стараться: я видел, что ты не спишь. Ну? И долго ты будешь притворяться? – Юршин опять воспользовался карандашом – Ага, припадок значит. Чтож ясно – выдержалась небольшая пауза – Дайка сюда – через мгновение резко затрещала бумага – альбинос откуда-то вырвал лист и я снова почувствовал его взгляд на себе – Все же славно, что ты не поздоровался, видать сильно нездоровится тебе, а это хорошо... Хорошо и то, что вряд-ли запомнишь этот вечер, а мне хотелось бы конечно, чтоб ты запомнил, но видать уже я многого хочу. Что ж я дождусь всего от тебя позже, а теперь через усилия зачту пожелать выздоровления – Вилберт на прощание затрепетался с Юршином на их родном языке, после чего вышел из дому. С хлопком двери, я открыл глаза – << К-какой же ты! Да нет, я вообще не понимаю как у вас так можно!? >> – Как вы смели так со мной обойтись!? Как дешёвую вещь меня продали! Заранее сдали этому шакалу! Ради выгоды использовали меня! Я вас ненавижу! Ненавижу вас всех немцев!! – выкрикнул я вернувшемуся с деньгами Юршина. Тот вздрогнув, испуганно схватился за карандаш и снова записал по блокноту – << Я вас не предал и не посмел бы! Просто мне нужны были средства на ваше лечение не более! Простите, что вмешал посторонние лица, но иначе я правда не справился бы! За вас предлагали большую сумму и я признаю грешен – взял, но взял для вас же! Умоляю не осуждайте. Мне деньги не нужны. Они необходимы были вам, а я повторюсь не протянул бы, если б я не сделав все возможное не спас бы вас... >> – Да с какого толку вам эта добрая необходимость!? – << Я в прошлом состоялся как военный врач... и нарушить клятву для меня стало прискорбнее самой смерти, поэтому и не смею более! Мне нет дела до политических дел! Я должен был вам помочь, в чем же моя вина, что я таким образом помог вам? >> – Показав, этому человеку, где сейчас я нахожусь в настолько уязвимом состоянии, вы убили не только меня самого, но и всякое мое будущее... – << Прошу не говорите так! Я сделал все возможное, чтоб вас уберечь! Мне удалось уговорить руководителей, чтоб вы остались у меня и более того сберёг ваши документы от их глаз! >> – ( << Вилберт не нашел хчертеж? >> ) – Покажите мне немедленно! – Юршин, ладонью отодвинув в сторону перевязанные на нитке сушенные ромашки, с небольшой полки ( которую эти ромашки и прятали ) достал лист. По оторванным его краям уже понял, что Юршин действительно протягивал мне ту самую нужную часть – Юршин... Оставьте ее пожалуйста у себя. Я вам верю... Простите, что взъелся и с-спасибо за щедрую вашу добросердечность... Скажите, чем я могу отблагодарить? Вам нужна помощь по хозяйству? Только скажите и я без слов возьмусь за работу... – он грустно смотрел на меня, протягивая свободной рукой блокнот – << Данила, прости меня, за то что сейчас скажу... Я по профессии обязан спасти, но по нации мне необходимо тебя сдать. Понимаешь, что я не герой?... Умоляю не осуди меня слишком по человечески, я то тоже ведь по человечески пытаюсь поступить, а выходит для человечества только так и нужно... >> – отведя взгляд от уже знакомого почерка, я обнял чуть ли не плачущего Юршина. Он не был обычным немцем, да и к черту это, он был главное человеком. Мне самому стало грустно за него, что чтоб этим человеком и остаться, нужно "по человечески" поступить – Но если ты в прошлом медиком состоялся, от чего до сих пор как врач служишь?... – << Бывших медиков не бывает... >> – я вздохнул прямо осознавая, но твердо принимая свое решение – Будь равнодушнее, медик: ну умер бы я, что с того? Не ты же убил бы. Ну увидел бы чей-то труп, но жил бы ты ведь как и жил до этого – Юршин мокрыми глазами взглянул на меня и отрицательно закачал головой, а я кивнул – Да, Юршин, я со своей неизбежной судьбой хочу тебе помочь, поэтому как ты догадался, да, я останусь здесь и обещаю помогать по дому – << Это самоубийство! >> – Успокойся, я рано или поздно сам туда вернулся бы за товарищами, которых я поклялся не бросать, а тебе спасая меня нельзя предавать Родину. Лучшее сделай, что от тебя положено, а когда придет время...тогда и называй меня самоубийцей! – расхохотался я ему в лицо, не чувствуя боли и стукнул ему в плечо – << Сильная жертва с твоей стороны >> – уже немного улыбнулся он, вытирая слезы со своего доброго лица – Довольно! Говори, Старый, в чем помощь нужна и давай меня там не жалей с работой – будь уверен: я справлюсь с любой просьбой – Юршин, глухо смеясь по своему, наблюдал за мной, как за чудаком – << У тебя рана огнестрельная. Ты уж не сердись, но тут я сильно тебя пожалею и единственное о чем попрошу так это лишь о том, чтоб ты мне работы с этой самой раной не прибавил >> – Заманчивая просьба – << Именно, но тебя за язык никто не тянул, поэтому лежи и набирайся сил, помощник >> – А я бы правда помог...
Так взаправду было после: так и жили пока боль не ушла на совсем. Тогда как и обещал принимал уже активное участие в порядке. Юршин хоть и мало чего у меня просил, но я как человек хозяйственный помогал в том, что было необходимостью. За счёт работы, каждый день проходил легко и быстро. Я даже позабыл о всех кошмарах и что удивительно наслаждался крепким сном всю ночь, только что так же не получалось забыть Катю. Не мирился даже не смотря на то, что было ещё более хуже, а именно считать каждый этот вечер последним. Рана быстро заживала, а я в благодарность делился листами из дневника с Юршином, когда тот в общении со мной исписал весь блокнот. Мне права хотелось напоследок как можно больше сделать для него. Было б возможным я не ушел от туда ни за что б. С ним мне было спокойно и всякая тревога нападала на меня именно под вечер. В тот самый момент, когда лежал уже в кровати. << И что ж я в самом деле последний раз думаю об этом? Не хочу, но зачем-то предполагаю. Зачем же так считаю дни? Пытаюсь успокоить мысли за счёт надежды? Сам успокойся, Данила. Нет их и быть не может! Сам ведь понимаешь к каким глупым разочарованиям прибегают все эти надежды. Нет вовсе никакой надежды. Главное не пытаться о ней даже думать, иначе точно поверишь в ее вероятность. Но не уж то это взаправду последний раз? Глупый и одновременно сложный вопрос. Лучше принять неизбежность, чтоб завтра нужное не стало сюрпризом, а взаправду ли нужно так?... Юршин... прости, но я полагаю да, именно это и нужно. Тебя, ставшего мне товарищем, я не предам. Не становись же и ты предателем... только прошу не одумайся в попытках защитить меня... ты первый немец, который должен жить... – заснул в ту ночь снова с правдоподобными домыслами. Ее голос именно в ту ночь я и смог услышать – Катя!? Где ты!? – мчался в кромешную темноту к ней, на ее нежное пение. Далеко далеко появился светлый облик – Катерина, Катя, стой на месте! Я я сейчас! – девушка отбрасывала от своей фигуры белую тень и маня, ждала меня. Я плача, что вижу свой заветный цветочек, бежал к ней, не глядя под ноги. Она перестала напевать, когда был от нее уже в десяти шагах. Пусть и устал от этого расстояния, но с этой дистанции я спешил к ней ещё быстрее. Катя была одета в мою военную форму, ту самую, что без погон и придерживая ее на себе, печально пронзала меня своим лихорадочный взглядом. Это я увидел сразу как стукнулся лбом об барьер в шаге от любимой – Катя, не бойся я вытащу нас от сюда! – Нет! Опусти кулаки! Разожми ладони и вместо силы... позволь мне согреться их теплотой – девушка приложила свои ладошки на невидимую поверхность и я плача с нее, тотчас прижал к ее ладоням свои – Т-тебе холодно по ту сторону? – Да...очень... – Дай мне разбить эту преграду прошу. Очень похоже, на стекло. Я уверен. Я смогу это сделать! Дай мне только пару минут – Нет...пойми ты должен меня отпустить... – Нет, Катя, не проси меня более об этом! – Но ты должен! – Чем так обязан!?...– Если ты продолжишь в том же духе – умрёшь! От своей же любви погибнешь... – Отказавшись от части себя, я не смогу полноценно жить пойми уже это, Катя – не специально сжал кулаки – я не будучи с тобой знакомым, уже искал тебя в других женщинах. Пойми: ты моя та самая и сама же с горечью твердишь сейчас про свою жертвенную просьбу. Ты же любишь? Скажи любишь меня? – Люблю... – Вот и я тебя полюбил и знай любить продолжу! – Грешник! Откажись от заблуждения! Живи хотя б с малою частью себя! – Нет, Катя, по другому это не жизнь... – Господи я не могу этого больше слышать! – прикрылась она ладонями, плача и отвернувшись от барьера, пошла от меня прочь – Нет постой! П-пожалуйста Катя! – сразу вид ее хрупкой спины превратился в мое собственное отражение: барьер теперь был зеркалом. Я глядя на до сих пор плачущего себя, увидел на стекле человека возненавидевшего своего оппонента напротив. Мои ладони так же были сжаты и решив, что это все проверка могущественной силы, кулаками начал бить зеркало, разбивая его со злости на мелкие кусочки – Нет! Мы любим друг друга и единственное чем обязаны так это быть вместе! – крупный осколок силой рикошета вонзился глубоко мне в сердце, а я от ощутимой боли, проснулся хватаясь за грудь – Юр-Юршин! – тот кажется ещё спал, но от надрывающегося моего крика оказался рядом. Он зачем-то начал неосторожно щупать мне левую руку и ногу – Аа! Врач хренов! Н-не трогай. Оставь! Д-да больно же! – я и не разглядел как тот сразу сунул мне в рот знакомую уже вкусовым рецепторам таблетку, но именно ту, которая успела помочь, если не спасти не спасти мне жизнь. Я весь в холодном поту, выдохнул, а замученный Юршин уже писал записку. – << У тебя случился инфаркт. Как себя чувствуешь? >> – я покорчившись, уставился в как оказалось открытое окно и лихорадочно задрожал – Д-довольно запри его: холодно же – Юршин закрыв окно, ушел на кухню. По звукам он поставил кипятится воду, а я в свою очередь закутался в одеяло и ещё дрожа, краем глаза разглядел лекарство. Поморщившись от упаковки аспирина, отвернулся к стене. << Да убей меня, раз так боишься! От твоей руки мне и помирать даже будет в сладость так как сразу смогу поцеловать ее тыльную сторону. А там уже потом убивай сколько сама сможешь, но мою любовь к тебе, у тебя убить не выйдет. Так и знай! >> – около меня все перебегал с одной стороны на другую Юршин. Носился он с чайником и зачем-то меня щупал при каждом удобном для него случае из-за чего я жмурился – << Нет, Катерина, не в моих силах тебя отпустить. Запомни не отпущу! Не отпущу! >> – Не пущу! – крикнул на Юршина, который рывком перевернул на спину меня, схватившего ближнюю подушку. Тот приложил ко лбу мокрую и нагретую ткань, а я вздрогнув зашептал – П-почему я стал этого ждать, Юршин?... – тот оставив на мне компресс настороженно уставился мне в глаза, но когда убрал ткань я снова отвернулся к стене, чтоб не видеть его – Ничего забудь...это я брежу ещё, ничего ничего... – << Нельзя при нем, ещё и сказал это вслух дурак! Так, а сколько вообще времени? Ух уже 12? Странно, что часы не пробили как обычно. Наверное сломались... Интересно, а стрелки так же по старому бежат? Хех бежат. Когда ж и ты пёс уже прибежишь ко мне? А может самому? Наверняка посчастливится примчаться к ему навстречу. Нет, вот сейчас точно брежу! Я Юршина не смею оставить! Больше никого поклялся же не бросать, но оставшись же здесь, я ведь не бросаю тех, кто в штабе, верно?... – с того дня я не испытывал такое же облегчение, которым всегда наполнялся с первых секунд пробуждения. Всякое упоминание про утро вообще не радовало. Не вдохновляла меня больше и идея о том, что берегу от расправы Юршина, но и он заметил изменения. Нагрузил меня мелочной, но время затратной работёнкой, которую я раньше выпрашивал у него, но и это не помогло. Дела напоминали мне об обязанностях, а обязанности, тех пленных и с мыслей о товарищах – своих друзьях, переходил к моей возлюбленной – Катерине. Юршин даже пару раз застал как я плакал и тогда посчитал правильным вообще никакой работы мне не давать. Я стал больше задумчивым, но в этих мыслях утопал окончательно – << Ну что оклемался? >> – вычитал на протянутой его бумаге, после очередного моего срыва – Д-да, да спасибо... – он часто вздыхал и был грустнее прежнего, прописывая ещё одну записку пером, что бывало довольно редко – << Если тебе это поможет, обращусь к ним снова. Тем более если ты...этого ждёшь... >> – выходило что он всё знал. Я, ещё вытирая слезы, посмотрел ему в глаза – Не смей – ( << пусть и ждал того офицера, но... >> ) – Ты важнее! Не надо, Юршин, слышишь не смей! – по глазам читал его мысли. Я схватил того за плечи и так же пристально следил за его задумчивой реакцией – Кивни прошу тебя, Юршин. В-вот лист держи карандаш. Ну же пиши. Напиши, что не сделаешь это, пожалуйста Юршин... – допускаю, что меня пожалев он все же написал – << Хорошо не вызову... >> – мы обнялись – Я я клянусь тебе, что выберусь от туда. Будет час даже в гости зайду к своему товарищу. А Юршин? Ты же меня примешь, когда я вернусь? Ну, товарищ, я ж слово дал. Улыбнись хоть немного – сам натянуто лыбился, а он видать почувствовал мою игру и решил подыграть – << Арифметику любишь? >> – искусственно усмехнулся он, не прищуривая веки – Я считаю ее слишком мудренной наукой – << Сложная поэтому что не понимаешь? >> – Нахожу в ней мало смысла – << Зря ты так конечно, а впрочем довольно научно получается, что эксцентричный человек не понимает и даже не брезгует называть арифметику – точную науку, сложной – нынче с эмоциями я уже запутался от того удивление мое было искренним – Я тебя сейчас не понял – << Это тебя понять бывает сложно, а я толкую о простой вещи, которой очень интересовался раньше >> – Высшая математика? – << Теория суждения >> – держа лист нового его блокнота, посмотрел на Юршина, затем снова отдал бумагу ему – Что доказывает теорема? – << Теория, теорема в геометрии, а я говорю про теорию суждения, а именно полное ее зло! Так в политике и в самом человеке есть. Соблюдая правильность сегодняшнего поведения, а то бишь молчание и равнодушное отношение к какому-либо событию, человек прекращает судить, что либо, но будет навсегда не способен внести свой вклад. Потому-то от самого того суждения инициативы, чтоб не испытывать на себе давление, люди и становяться бессовестными соучастниками преступлений. А возьмём например обратный случай: человек очень слышит осуждающую его совесть и что ему с того? Пытается всем угодить, подставляясь под ноги властных, чуть ли не тряпкой, позабыв про всякое свое достоинство. Всему слепо верит, лишь бы чтоб не осудили. Суждение – зло каким бы благоразумным не казалось. Мир стал бы проще без оценки. Науки поддавались бы логике, теориям и силе практик, а не какому либо анализу. Мыслить было бы проще, из-за чего сам процесс любой деятельности пройдет быстрее, чему последует истинное благо! Однако жаль лично только что убедился о невозможности своей теории, раз допустил принужденное негодование к тебе по твоему отношению к точным наукам >> – А как быть с преступниками, если только предположить, что твоя идея не так уж и фантастична? – Юршин заинтересовался данным вопросом, по крайней мере он с энтузиазмом распоряжался каждый движением пера и особенно скоростью своего письма – << Преступник никогда не обязан опускаться до оправданий, кого бы из него не изображал кто-либо. Этот кто-то и должен объясняться, не знаю как у вас, а у нас замечу по закону. Суждение в юридическом смысле, могло бы в такой же невозможной теории быть качественным и даже полезным людям, но именно качественным оно не будет никогда. Зачастую от неверного суждения, наказание проносит, а бывает и вовсе лишает жизни совсем не преступника. Да, от не верного, но как такового же суждения! И что с того человечеству? Рост преступлений и гибель невинных душ >> – Но, а доказательства? Свидетели наконец? – я действительно был охвачен теорией и признаюсь, побаивался ее, но Юршин кажется давно нашел, что сказать и на это – << Дабы не быть приговоренным, сам приговор выдвинешь, от того и свидетели с доказательствами находятся >> – Нет, это уже чушь! – успокаивал себя – любое зло делается злым человеком! – << Не бывает в народе злых людей. Ни одного на свете не бывает, есть лишь плохие поступки человека, но сам человек – плохим не бывает никогда >> – А Гитлера, что ль ты тоже как человек, а не немец, плохим не считаешь!? – << Он, то как раз таки стал жертвой суждения. Не судили б они нашу страну в 18 году и не создав бы они Польский коридор, Гитлеру как правителю не понадобилось бы воссоединять Германию заново, но его поступки на сегодняшний день, я по твоим словам именно как человек, а не немец, не смею и не буду ни за что оправдывать! >> – И не считаешь ли ты себя преступником, с таким мышлением? – << Да, суждением неизлечимо болен каждый и я это вижу, но ведь из моих доказательств теории, если откажусь давать показание, ты выдвинешь меня в злодеи >> – А, что, если гением? Более того, если докажу тебе, что не связываясь с суждением у человека не станет меньше проблем? – Юршин наклонился ко мне и ни на секунду не отводя от меня взгляда, протянул ещё одну записку – << А рискни испытать: готов ли ты к большому горю иль не выдержишь? >> – стало не по себе – Сстраданье здесь причем? – << Познав муку, познаешь цену награды – свободу >> – С-свободу? – << Да, свободу. Без всякого суждения жить начнёшь. Только напомню: эта теория невозможна, а страдания неизбежны >> – я уже знал, что приму вызов – Не верю – усмехнулся я также через силу, как и вначале нашей беседы, но единственное правда не собирался верить – << Большевик сразу видно >> – Не мне тебя судить – улыбнулся я шире и он заразившись, улыбнулся уже по настоящему вслед за мной.
Наконец наступил тот самый день. Вилберта не было, но пожаловали его люди. Юршин, долго пытался их размягчить, чтоб из-за недавнего моего приступа, я остался под его присмотром, но конечно же есть но... Его записку порвали прям перед его лицом – << Видать не верят... >> – так я снова оказался в серых стенах. Они раньше казались мне чуточку светлее однако наверное поэтому на фоне этого темного здания, альбинос выделялся на первом плане – Где чертеж!? – Н-не скажу, пёс, хоть убей! – по его команде меня ещё раз облили ледяной водой – С-сука – Разведчик, оставь никому не нужное упрямство! Отвечай, что ты про нас выяснил и куда спрятал чертеж!? – А что, псина, нашел подарочек? – он с размаху ударил меня кулаком по лицу, аж кровь из носа хлынула – ФФ д-давай бей. Хех бей пока рука н-не отвалится. Ну? Чего остановился!? – Ты точно знаешь где он – Неужели ты понял, что я что-то да из себя представляю. Хех видел б ты сейчас свою испуганную рожу – Мне твоей разукрашенной любоваться достаточно, а тебе я смотрю все мало – Мне всегда будет не хватать, з-запомни это и услышь уже – Так ты все тоже самое просишь за ответ? – Хех картами теперь не откупишься, гнида – Так чего ты хочешь? – снова наполнялся он неприятными эмоциями, которые ему на время удалось подавить, в тот момент как мне же это зрелище служило поощрением – Я буду задавать вопросы – Т-так ты... все это время только за ответами рвался!? Хех как отчаянно! Ну хорошо, хорошо! – тот в быстрой походке прихватил по пути стул и расположив его напротив меня, тотчас принял сидящее положение – спрашивай, спрашивай! – нацист через миг расслабив поджатые плечи, ухмыльнулся и закинул ногу за ногу – Только учитывай, Дружок, у тебя одна попытка – Не в твоём это сейчас праве, а Дружком кликай себя, пес. Нарисовался из не от куда и выделываешься сейчас во всех смыслах. Даже больше могу ска... – мне сразу вспомнилась теория Юршина и я заведённый резко заглох. Вилберт без стеснений противно улыбался, почувствовав явную свою безопасность. Прочувствовал и меня в ту уязвимую минуту, раз довольствовался этой потеряностью – Язык чтоль проглотил? Впрочем я же в таком случае выпытаю тебя спросить. Задать только один вопрос, чтоб ты друг мой, лицезрел мою доброту с честной стороны и чтоб после, у меня было что-ли право, честное право, выпытывать от тебя свои ответы. От чего дрожишь, Дружок? Страшно? Молодец раз понял, что вот кому не отвязаться теперь, так это тебе, Вютчик – я стиснул зубы, продолжая наблюдать в красных глазах, продолжение пытки. Я не мог... не смел его спрашивать... иначе же понимал, что все равно не ответит, то что мне нужно, а про себя по мимо того, что осудил бы его, так и подверг бы ещё опасности товарищей. Да и сам офицер это все кажется уже знал... – Т-так ты снова прочёл мой дневник? – << Нет! Нет! Нет >> – не специально вырвались вслух мои догадливые слова. Я находился в исступлении и вынужден был находиться, ощутив от суждения стремительный испуг. Участилось и мое дыхание, будто воздуха в комнате становилось с каждым вдохом все меньше. Улыбаться перестал и немец: он почувствовал угрозу, если не оскорбление в свою сторону. Вилберт поднялся со стула и подошёл ко мне ближе. Он был совершенно не в настроении – Так что же? Ты меня судишь теперь за это? – Не мне на то предназначено! – Ты же подозреваешь – Не жди от меня ответа! Не жди! Не выпытывай! Замолчи... – Ты разве не ответа от меня хотел? Как же я замолчав, отвечу на твой вопрос? – подло улыбнувшись, хитрил Вилберт, но я через себя пытался расхрабриться – А т-ты и не ответил. Хотя б даже на это. Так и не признался: читал ты иль нет? – Вилберт истерически расхохотался – Ну, а сам!? Как сам думаешь? – вытирал он слезы, успокаиваясь, но его смех, заставил смеяться и меня, что было непредсказуемостью для нас обоих – Хех не скажешь значит. Коль признаваться: не удивлен – Нет почему? Я обещал же ответить, только и вопрос то ты вовсе не этот хотел задать – я снова судорожно смотрел на него – С-спасибо чтоль – но он уже что-то задумывал – на какой в-вопрос ты готов ответить? – подбирал в нахлынувшей панике, каждое слово, да в такой панике, что так и вздрогнул, когда тот пустил смешок и сунул руку в карман. Сердце кажется снова забилось быстрее. Я не отводил взгляда от этого его кармана, пока он не замер, так ничего и не высунув. Тогда мне пришлось снова посмотреть в злые глаза Вилберта – Тот самый мальчик, которого помниться ты спас...он... – я уже не выдержал – Хватит! Говори наконец! Что с ним!? Отвечай, скатина, что с Ваней!? – немец, сохраняя прежнюю ухмылку, ответил мне на удивление спокойно – Жив и пока что невредим – улыбнулся он еще шире, наконец дав волнующий меня, но к сожалению последний ответ – Г-гад, ребенка то не смей трогать! – Это зависит от тебя, Даниил. Если ты продолжишь молчать, мне придется прибегнуть к вмешательству этого мальчика – будто себя оправдывая, достал таки он из кармана порванную часть чертежа, припрятанную ранее в черновиках – Где следующий лист? – я в тоске, больше не смотрел ему в глаза – Остальная часть не здесь...
– Данила, ты иначе не мог. Прекрати себя мучить. Господь милосерден к кающимся. Ты уже покаялся, так что довольно. Чувствую ты от настоящего каяния то прощение просил, так прости себя же – я плача, посмотрел в глаза Вовы – Меня никто теперь простить не сможет. Я собственноручно п-погубил наш народ, с-страну, Вова. Всех нас за раз умертвил...– А м-мальчик? Ваня вроде... Он жив? – Даже этого толком не знаю. Вилберт сказал жив, но только ему известно, сказал он правду, иль специально соврал... Понимаешь, Вов, я клятву дал этому ребенку, не сдержав которую, не выдержал бы сам, но из-за которой мы все обречены теперь... – А потом? Что еще он сказал? – я собирался с мыслями, чтоб ответить христианину – Вилберт выяснив все подробности, даровал мне...свободу... << – Отныне ты свободен. Я распоряжусь, чтоб охрана, выпроводила – Т-ты доволен теперь!? Доволен я спрашиваю!? Ты мучил все время, чтоб вот так легко от меня избавиться!? – Тише, я дарую тебе свободу, считай в знак нескромной моей благодарности – монотонно говорил немец, складывая листы с записанными на них ответами. После Вилберт направился к выходу – Что?...Н-нет, Вилберт, я не п-пойду. Да стой же ты! – но он меня словно не слышал, тогда я плача, истерически закричал ему вдогонку – Так лучше убей меня! – офицер на миг остановился у дверей и без усмешки, взглянул на меня из-за плеча – коль я вам больше не нужен, да и ты пёс, раз начал, так добей уже! Мне у себя все равно т-теперь жизнь не светит и и я, раз, сукин ты сын, не понял, не оставлю больше товарищей! Убей меня как и их! или же!... или п-покончи со мной прямо сейчас... – Вилберт, все мое выступление держась за дверную ручку, немного улыбнулся с концовки – Все таки ты действительно тот ещё дурак – и как ни в чем не бывало, просто вышел с кабинета, оставив дверь открытой... >> – Т-ты теперь уходишь?... – А? Нет нет я вас больше не оставлю. Умирать так умирать вместе... – << Т-тоже мне герой романа... >> – Значит сдаёшься? – стоял над сидящим мной Григорий. На его вопрос я улыбнулся – Прости, что злился на тебя раньше и на Серёжу тоже. Все кончено я опускаю руки... – старик вздохнул, постучав меня по плечу – Славный ты милок, очень славный – Как я вижу ты тоже отчаялся, впрочем и Сережа так же с тобой за компанию... – я взглянул на крепко, но тревожно спящего Сергея – скажи... а он сильно ее любил?... – Поверь ты сильнее – Что? – Он не Катю, а Ксюшу любил... – Не заговаривай, я видел как он смотрел именно на нее – Ксюша и Катя близняшки... – в голову пришла сразу мысль – << Так вот в чем дело. Выходит та Вольтыш, которую расстреляли с семьёй в деревне была не чудом выжавшая Катерина, а погибшая ее сестра Ксения. И вот по какой причине Катерина, звала Серёжу предателем: стал изменником в ее глазах из-за своей же верности к возлюбленной, как бы противоречиво это не звучало >> – А зачем сказал мне? Сережа бы в жизни не поделился этим со мной, а ты так...с его стороной обошёлся... – Чтоб ты в будущем не враждовал с ним из-за ревности – Незачем мне больше...впрочем нет за что бороться, Григорий...
Отчаяние заразительно передалось всем присутствующим этого зрелища, где главным слушателем был Рома. Парень больше всех попал под мрачное влияние: сейчас он был растерян и кажется не хотел бы поддаваться, но сдался молчаливому давлению притаившемуся в холодной камере. Я не мог проигнорировать его состояние, но ничего сделать не успел. Рома, дрожащими пальцами сжал листок карты, причем мял бумагу с такой силой, что можно было заметить как он сдерживал слезы. Сердце больно сжалось, но я уже лёжа на своей постели, молча зачем-то улыбнулся ему и повторял про себя: << Все конечно...>> – К-как конечно!? Ты таким образом все кончить решил!? – Катя? – взаправду именно Вольтыш злилась мне в лицо и она же беспокойно кивала – я сдаюсь, Катерина... Понимаешь сдаюсь... – Господи нет! Нет! – она своими ледяными ладонями обхватила мне щеки и с сердечной тревогой молила – Прошу тебя живи! Живи как положено, а не так как тебе от отчаяния вздумается. Живи ради меня. Данила прошу! – она как ребенок кинулась мне на шею – я не дам, не позволю тебе вот так умереть! Не позволю! – рыдала она в мое плечо – А сама то, Катя, ты как это представляешь? – Дурак ты! У тебя шансы есть, а ты пустил все на самотек, видите ли тебе так легче, но ты не подумал насколько тяжким будет подсчет всех потерь. А не понимаешь потому что дурак! – вокруг появились зыбучие пески и мои ноги уже вовсю проваливались в них, из-за чего я упал на колени перед Катериной – Говоришь есть шанс!? Я обречён и они со мной тоже! Убьют их, я тоже п-покойник!... Шанса нет, Катя. Без помощи мы мертвецы. Мне, самое обидное никто не п-поможет. Ни за что не пожелает мне помочь... – она присела, согнув колени и волнительно нежно прошептала, коснувшись вновь моей горячей щеки – Т-так попроси. Пускай шепотом, хоть бесшумно, но скажи этими губами, что необходимо – я уже по пояс был в сырой земле, но продолжал ласкаться об ее руку – П-помоги мне. Только ты, я понял, и можешь меня своей помощью спасти – она мило улыбнулась и блеснув ещё мокрыми ресницами, смело поцеловала меня. Ее губы были настолько мягкими и сладкими, что веки сами потяжелели и на миг закрыв их, не сообразил как уже оказался на стуле с завязанными глазами. Снять повязку не позволили привязанные к спинке руки – К-Катя? – не без паники попытался освободиться, как около уха пронесся ее голос – Не бойся тебе самому так будет проще понять. Вспоминай раскаяние перед светлым немцем. Помнишь? Сосредоточься на каждом своем слове. Слышишь? Ты не признался, что уже точно знаешь где выход – от ее пересказа перед глазами всплывали как наяву все воспоминания – Д-да верно – Что потом он спросил? – П-про чертеж – И что ты ответил? – Что он спрятан в доме Юршина – Ты сказал, что это Юршин его туда спрятал? – Нет ( << А ведь взаправду не сказал >> ) – Правая рука светлого немца, зажила от пули? – Да... – Как ты это разглядел? – он записывал каждый ответ, после моего признания – А ключ не помнишь? – Точно же! ( << Тот самый небольшой. Вилберт как и раньше было, таскал его при себе, иногда держа ключ в той самой правой руке! >> ) Учитывая его маленький размер, возможно он от сейфа! – И что там может лежать? – Чертеж и доказательства! – она сняла с меня повязку и улыбалась ещё милее. Стало быть ещё не всё было потеряно – Катя, да ты же! Моя ж ты умница! – целовал ее и освободив руки, крепко обнимал – Т-ты спасла меня! Нас всех спасла – Я всегда в тебя верю, так же как и ты в меня. Твоя любовь и заставляет меня жить, а теперь мне стало еще легче и более спокойнее быть рядом – Стой...это же ведь...невозможно – я отпустил ее, напугано осознав – ты же уже мертва! – и тотчас проснулся, пытаясь отдышаться – << Живёшь, потому что люблю тебя? Но Катя, ты же мертва, как же после этого всего, ты твердишь, что сейчас рядом со мной...Катерина, ты же не услышишь мои молитвы, даже если начну молиться, да и знаешь, что мне нельзя этого. Я солдат поэтому нельзя верить. Я не верю во всю эту чепуху но...ведь если б ты правда слышала, до тебя бы добралось мое тихое спасибо?... >> – Р-Ром, подойдика. Нет нет с этой же бумагой – Ч-что-то случилось? – Буди всех, мы бежим сегодня – парень растерявшись, с радостной охотой последовал указаниям.
Я распоряжался тем как все будет происходить. В тени сидел лишь Сергей, а я уже знал, на что он решится – Чего тебе? – не посмотрев в мою сторону, безжизненно поинтересовался Сережа – Прости меня – Что? – я его крепко обнял – Прости, что поступал ни чуть не лучше немцев. Правда прости... – я улыбнувшись, обнял его крепче и он меня в ответ – Прощаю... – Сережа стал компаньоном нашей команды и мы начали атаку. Я как говорил уже ранее сообщал остальным, как все будет происходить, поэтому заранее разделил всех на две группы. В свою прибрал Сергея, Григория и Рому, а в другой оставались Павел, Степан и Вова. Открыли решетку с помощью навыков Сергея и ножа, который завалился в моей сумке ещё с момента, когда я спасал Ваню в доме. А здесь в здании так как была лестница с двумя концами мы разделились и пока одна группа отвлекала, другая приближалась к выходу. Все куски карты были у Павла, поэтому в том, что они доберутся, был уверен совершенно, а сам довольствоваться памятью и вел свою группу. Солдаты так же разделились, но мы на это и рассчитывали. Забегая за угол мы разбегались врассыпную, а потом, если кому-нибудь удавалось обойти немцев, то били со спины. Таким образом мы заполучили их форму. И вот в чем шутка судьбы: один то как оказалось был выше званием других солдат. Я это знал, так как люди этих погон, никогда меня не трогали, а только распоряжались другими, теми, что тащили обычно к Вилберту. Его то форму я прибрал для себя так как единственный что-то понимал в немецком. Кители пришлись по размеру всем четверым. Мы переодели и немцев в нашу одежду, после чего разбили их лица об пол, чтоб другие служащие не могли их опознать. Благодаря второй группе оставшиеся солдаты взяли след на них, так и не добравшись до нас, но теперь был наш черед их спасать. Когда Степана, Павла и Вову все таки схватили, я остановил солдат и притворившись простуженным, своим, но похожим на немецкую выразительность, хриплым голосом приказал отпустить наших под предлогом того, что это распоряжение Вилберта. Пока солдат замешкался я поскорее схватил Степана и повел его к выходу, указывая своей группе делать так же. Через плечо я застукал торопливо уходящего этого солдата. Видимо пошел уточнять командование, а это означало, что у нас стало ещё меньше времени на сам побег. Таким же способом поступил и с охранником у ворот из-за чего и он пошел к старшим, оставив нас под присмотром других немцев. Их пускай и было шестеро, но нас то на самом деле было больше. Каждый из них остался с винтовкой, от того, когда они, будучи уже наедине с нами начали окружать, мы без разбора набросились на них. Я бил того, что стоял напротив, его же автоматом. Оно то и логично, ведь заполучить винтовку было моей целью. Держался так же за нее, чтоб солдат не успел в меня выстрелить, но в такой позиции он все же зарядил патрон. Рукояткой он отхватил удар в грудь из-за чего в итоге согнулся, но я стукнул его коленом в ребра, после чего сразу последовал мой последний удар, той же рукоятью об его голову. Только только солдат пал и я остался при оружии, как тотчас почувствовал острую боль в области живота. Я не дышал и лишь не отводя шокированный взгляд, ощупывал свою рану из-за чего порезал пару пальцев и запачкал ладонь своей же кровью. Боль стала сильнее и я уже подкосился, упав на колени. С ужасом оглядывал и других: Павел, Степан, Григорий да даже Вова дрались, но эти двое просто стояли. Я осмелился вдохнуть, но как-то невольно у меня с дрожащим выдохом само сорвалось на рыжего – П-предатель! – рука снова коснулась живота, нащупав в этот раз только рукоятку. На меня уже смотрел и Сережа, всаживая лезвие глубже – Это ты предатель. Все заранее подстроил и нас всех на гибель тащил ещё с самого начала, но с меня уже хватит. Я не прощу тебе того, что ты отказался помочь Кате! Никогда не прощу!! – Т-ты же! – Простил!? Думаешь я тебя правда простил тогда!? Тогда еще нет. Мне нужен был только этот момент, этот подходящий случай, но сейчас, Д-да да сейчас, пока ты подыхаешь, я прощаю, п-прощаю теб!...– последовал резкий выстрел. В ушах звенело, но рыжий был напротив уже на корточках. По мокрым его глазам отражалась та же боль: теперь и он был ранен – Прости... Т-ты так и не смог пор принять с-смерти Ксении, а значит как ты и п-просил меня к-когда-то... в-вкратце твое время вышло... Прости мне, что с-сказал сейчас вот так... – говорил со слезами Григорий, держа ту винтовку, которую я выронил из рук. Он снова выстрелил в Серёжу, специально добивая того, чтоб он не мучился, а тот в свою очередь, на старшего глядя, умирал со словом спасибо... Умирал и я – его брат по судьбе собачьей, но последовали и следующие выстрелы. Легли и Григорий, и Вова, и Павел с родным своим братом Степаном. Как я после понял легли сразу мертвыми и лишь Рома все трясся и плача, стоял так же неподвижно. << Ч-что же это? Товарищи, Отец, К-Катерина? Эт-то чтоль тот самый к-конец?... >> – В-Вождь, Вождь н-не умирай. Не умирай! Не ост-тавляй меня одного. П-пожалуйста Вождь! В-Вождь... – << Нет... Конечно же ещё не конец... Нет, Рома, не бойся я буду жить, тем более что... >> – Это ведь ты меня сюда с тем охранником перетащил? – парень плача на коленях, обхватил мою руку своими ладонями и всхлипывая, кивал. Эти слезы напомнили мне, что произошло, а от того я крепко прижал выжившего к себе – Рома...бедный ж ты парень. Сколько тебе вообще пришлось всего на себя взвалить... ну все прекрати же себя терзать, эта привычка тебя когда-нибудь убьет. Ну все все успокойся, я с тобой – тот немного пришел в себя – Т-так ты помнишь?... – Я не успел полностью потерять сознание до операции и поэтому помню как ты с те солдатом и вроде бы ещё с кое-какими немцами, перенесли меня, как помню к врачу. Причем, вроде, знакомому врачу. Да конечно же, тот самый с белыми волосами который с моей раной ещё раньше возился, а кстати мы же ведь там же? – В т-том же медицинском кабинете – Да нет, я про штаб. Мы все ещё в плену? – Рома опустив голову, опять закивал. Ему было больно это признавать, поэтому я решил сменить тему – Слушай...а этот врач, случаем не взял с собой аспирин? Голова побаливает страшно... – Н-нет, у него с собой был лишь блокнот – << Блокнот!? Юршин!? >> – я как ошпаренный подскочил с койки – Ром, хватай его! Скорее! Ай ладно лучше сам! Не знаешь где он!? – В-Вождь, п-пожалуйста не вставай. Он з-здесь я сейчас п-позову, только не вставай – я, корчась от боли, улёгся на место – Х-хорошо, хорошо не буду... зови его... – с Ромой за компанию взаправду вернулся Юршин. И снова он видит меня в таком плачевном состоянии, но когда Юршин вошёл он протянул мне мой дневник с запиской – << Остался у меня, хотел лично вернуть >> – Юршин, Юр-шин , ч-чертеж, скажи чертеж у них? Умоляю не мучай меня. У к-кого часть? – он протянул следующую записку – << Успокойся. Они ничего не сделают >> – я выдохнул и дышать стало легче. Рома молча, слушал. Он был удивлен, что Юршин тоже вмешан в это дело, но задавать вопросы не смел. Обратив на него внимание, я вспомнил про ещё одного своего младшего компаньона – Юр-Юршин, скажи ты видел темноволосого мальчика с с-серыми глазами? – врач удивлённо кивнул – В тайне п-помоги и ему тоже – он снова кивнул и собрался уходить, но я остановил, схватив его за рукав – На т-тебя вся надежда. Выполни это п-пожалуйста и сообщи Вилберту о моей гибели...Приукрась что-то правдоподобное как врач для врача, а про него – я взглянул на Рому – что покончил с собой – З-зачем? – испугался Рома – Чтоб не думали искать на случай, если чертеж они не найдут. Юрш, на тебя только вся надежда – решение арифметику далось не просто, но его ответ был утвержден в нашу пользу. В итоге нам, как ,, немцам" Юршин выписал направление об отставке и мы с Ромой оказались за пределами штаба. Впервые без беготни, но к сожалению и без товарищей...
На этом приключения не закончились. Как выяснилось уже будучи на свободе, рядом с местом к которому мы успели подойти располагался дом Ромы. Парень узнав земли загрустил и хотел уже попросить, но я согласился не заставляя его меня уговаривать – Ром, а как у вас в семье было по фамилии? – Пыркины... – Сразу слышно, отцовская она у вас – У одного меня осталась, их больше нет...а зачем ты спросил? – Чтоб представить тебя командиру – А...но представиться я сам могу – Один уже назвался однажды...Уж лучше командиру Совковичу я один буду отвечать. Что ж так значит всетаки выходит Роман Пыркин? – Да, Пыркин... – когда мы почти дошли, то услышали громкий лай. Меня то это насторожило, но вот Рома пулей помчался к собаке. Когда я добежал до них, парень на коленях обнимал светлого лабрадора, а я догадался, что это тот самый их Валет. Пёс казалось плакал, но плакал и скулил от счастья, что выдавал его бьющий землю хвост. По итогу из всего того что осталось на их земле, сохранился только небольшой сарайчик, где мы и решили переночевать. Сейчас пишу и понимаю, что оказывается, Вилберт на самом деле вовсе не читал дневник, раз мне его принес Юршин. Опять ошибся... Я в целом теперь не знаю как описать те чувства с которыми пишу из-за таких ошибок...Не радует меня эта победа. Да, я счастлив свободе, но мне за нее стыдно. Простите меня товарищи, простите... И я все же по старой привычке, но в последний раз пожелаю вам: Сережа... Вова... Павел... Степан... и... Григорий... Спокойной ночи...
23 января 1942 г.