CAPITOLO QUATRODICI
Комната Дока пахла лекарствами и чем-то металлическим - кровью, сталью, страхом. Он сидел за столом, разбирая пистолет, пальцы двигались автоматически, будто вне зависимости от мыслей. Йен стоял в дверях, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.
- Dov'è il Siciliano? - Где сицилиец? - спросил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Док даже не поднял головы. Его глаза, бледные, почти бесцветные, скользнули по рыжему, как скальпель по коже.
- Вспоминает корни, - ответил он, и голос звучал так, будто доносился из-под земли. Док провёл большим пальцем по резьбе на прикладе - Garaù, 1979.
- Говори яснее.
Он щелкнул затвором, вставил обойму, положил оружие на стол.
- Ты думаешь, он просто так носит это кольцо? - Док указал на пустое место на своем мизинце. - Печатка Гарау. Это не украшение. Это проклятие.
Док внезапно ткнул стволом в грудь Йену - прямо над сердцем.
- Tuo padre doveva ai Santoro. Soldi. - Твой отец был должен Санторо. Деньги. - Его глаза сузились. - Adesso loro sanno che il "cucciolo di Garaù" conosce i percorsi militari. - А теперь они знают, что щенок Гарау в курсе про военные маршруты.
- Не моя история, - резко оборвал он, вкладывая пистолет в кобуру. - И не твоя.
Йен хотел спросить еще, но он уже отвернулся, его внимание переключилось на шприцы, выложенные в ряд. Разговор окончен.
Комната Джованни уже была заперта. Йен остановился перед дверью, прислушиваясь к тишине. За ней - ни звука. Ни шагов, ни дыхания. Только запах, пробивающийся сквозь щель под дверью: дорогой одеколон, порох, что-то тяжелое, пряное. Он не здесь.
Но почему-то Йен все равно протянул руку, коснулся дверной ручки. Холодный металл жгёл пальцы. Войди. Голос в голове - не Олсена, но знакомый. Тот, что звучал как Джо, но без его жесткости. Йен резко одёрнул руку.
Своя комната встретила его пустотой. Даже воздух здесь казался застоявшимся, будто он отсутствовал не дни, а годы. Кровать была заправлена слишком аккуратно, словно тут никто не спал. Здесь пахло дезинфекцией и его собственной немощью. На тумбочке стоял стакан с водой - на дне мутный осадок от таблеток, которые Док заставлял его глотать. Йен упал на кровать, и матрас издал звук, будто протестует под его весом. «Вспоминает корни» что это значит?
Воспоминание пришло внезапно, как удар ножом под ребро.
Ему семь, кухня пахнет горелым маслом и дешевым виски. Отец сидит за столом, его огромные руки - в шрамах и синих татуировках - сжимают стакан так, будто хотят превратить стекло в порошок.
- Ты боишься? - спрашивает он, и голос его звучит так, будто доносится из-под земли.
Йен молчит. Лучше молчать. Он вертит перед ним нож - охотничий, с рукоятью из оленьего рога.
- Боишься - значит, уважаешь. Но уважение должно быть к врагу. А к оружию - только руки.
Лезвие блестит в тусклом свете лампы, отражая глаза.
- Бери.
Йен протягивает руку.
- Не так! - отец бьет его по пальцам. Боль острая, жгучая. - Клинком к себе. Всегда. Чтобы знать, куда оно может повернуться.
Йен переворачивает нож, чувствуя, как холодный металл прилипает к ладони.
- Теперь режь.
- Что?..
- Себя. Чтобы знать, на что оно способно.
Он прижимаю лезвие к предплечью. Кожа сначала белеет под давлением, потом расходится тонкой алой линией.
- Запомни: боль - это просто сигнал. А страх... - его глаза становятся узкими, как лезвие, - страх должен гореть.
Чикаго. Старый порт. Отец держит Йена за шиворот над бочкой с анчоусами - солёная рыба шипит в рассоле.
- Видишь это? - Он тычет пальцем в татуировку на шее: "Santoro" в венке из шипов. - Когда должен - плати. Деньгами. Кровью. Никогда молчанием.
Он опускает руку Йена в бочку. Рассол жжёт свежий порез.
- Запомнишь.
Он не закричал. Тогда.
Йен открыл глаза. Шрам на предплечье горел, будто по нему снова провели ножом. Он почти ничего не помнил о нем. Только обрывки: запах металла и виски, удары, которые оставляли синяки, иногда - переломы, и этот взгляд... Взгляд, который видел в нем что-то, чего он сам не мог разглядеть. Тени в комнате сгущались, сливаясь в углах, как чернильные пятна. Йен лежал, прислушиваясь к собственному дыханию - ровному, но слишком громкому в этой тишине. Боль в боку уже не была острой, но каждый раз, когда он поворачивался, рёбра напоминали о себе тупым, назойливым гулом.
Как смотреть ей в глаза?
Мысль, конечно, крутилась в голове, как заезженная пластинка. Мать. Её руки, шершавые от работы, запах лавандового мыла, которым она оттирала кровь с моих ссадин. Коин сказал, что она не хочет его видеть. Он зажмурился, пытаясь заглушить голос, который шептал: Ты стал тем, от кого она всегда предостерегала. Йен уснул.
Дверь распахнулась с такой силой, что та отскочила от стены.
Лина.
Та Лина, что обычно - холодная, собранная. Её очки съехали на кончик носа, волосы выбились из хвоста, а на рубашке расплывалось алое пятно. За ней, опираясь на косяк, стоял Риккардо - бледный, с перекошенным от боли лицом.
- Alzati, soldato! - Вставай, солдат! - её голос звенел, как натянутая струна. - Salvatore è all'infermeria. Dobbiamo tirarlo fuori. Ora. - Сальваторе в лазарете. Надо вытащить его. Сейчас.
Мозг ещё не до конца проснулся, но тело уже реагировало - Йен сорвался с кровати, игнорируя боль. Военная выучка. Приказ - действие. Размышления потом.
- Chi ha attaccato? - Кто напал? - спросил он, на ходу подбирая с пола чёрную футболку.
Риккардо скрипяще засмеялся, сполз по стене на пол.
- Bianca.
Лина бросила пистолет - тот самый Глок, что Джованни оставил на столе.
- Prendi questo. E non fermarti per nessuno. - Возьми это. И не останавливайся ни на ком.
Йен поймал оружие, ощутив знакомый вес в ладони. Рыжий кивнул и рванул в коридор, даже не спросив, почему они не идут с ним. Ответ был в их глазах - Риккардо истекал кровью, а Лина осталась, чтобы его спасти. Коридор виллы казался бесконечным. Йен бежал, и каждый шаг отдавался болью, но адреналин заглушал её.
Лазарет, то была больничная комната в дальнем крыле - белые стены, запах антисептика, койки в ряд. Солдат уже был здесь, когда его привезли на виллу вперве. Но сейчас она больше напоминала изолятор. Йен замедлил шаг, услышав хриплый кашель из-за угла. И увидел брата.
Он сидел в одиночной камере - крошечной комнатке с решёткой вместо двери. Его лицо было бледным, осунувшимся, но глаза всё те же. Полные ненависти. Их взгляды встретились. Оставь его. Он заслужил. Голос в голове звучал чётко, как никогда. Йен замер. Сжал кулаки. И прошёл мимо.
Дверь в лазарет была приоткрыта. Олсен толкнул её плечом. Внутри - хаос. Перевёрнутые койки, разбитые склянки, лужи крови. И Сальваторе - он лежал на полу, прижав руку к ране на животе. Его лицо вновь было разбито в кровь. Йен опустился рядом, проверил пульс - слабый, но есть.
- Dove sono gli altri? - Где остальные?
Сальваторе слабо махнул рукой в сторону дальнего угла. Там лежали ещё двое - молодые парни, которых он видел лишь мельком. Один не дышал. Сальваторе схватил его за руку:
- Loro sanno di te. Sanno che conosci i percorsi. Vogliono usarti. - Они знают о тебе. Знают, что ты в курсе про маршруты. Хотят использовать.
Где-то наверху раздались выстрелы. Йен поднял Сальваторе, взвалил его на плечо - он стонал, но не сопротивлялся. Мы двинулись к выходу, но в дверном проёме уже стояли трое. Не Бьянка. Другие. Один - высокий, с татуировкой «Santoro» на шее - «как у отца» - ухмыльнулся:
- Eccolo. Il cucciolo di Garaù. - Вот оно, щенок Гарау
Йен поднял пистолет.
- Fuori dalla mia strada. - Лучше уйди
Рыжий выстрелил первым. Грохот. Крики. Тьма. Он не помнил, как они выбрались. Только руки, тянущие его за собой. Голос Лины: «Беги». И запах дыма, смешанный с кровью. Йен очнулся в машине. Лина за рулём, её пальцы белые от напряжения. Сальваторе на заднем сиденье, его дыхание хриплое. Риккардо и Док ехали в машине позади нас.
- Dove siamo? - Где мы? - прошептал Йен.
- Lontano. - Далеко. - Она не смотрела на него.
- E gli altri? - А остальные?
- Morti.- Мертвы
Йен закрыл глаза.
Золотистый свет раннего утра струился сквозь щели тяжелых бархатных штор, играя на хрустальном графине с аперолем и ложась золотыми полосами на персидский ковер. Джованни сидел, затягиваясь "Тосканой" и откинувшись в кресле эпохи Возрождения, его длинные пальцы медленно вращали бокал, заставляя лед позванивать, как погребальные колокольчики. Горьковатый аромат цитрусового аперитива смешивался с дымом кубинской сигары, создавая густую, почти осязаемую пелену между ним и остальным миром.
Марко, склонившийся над чертежами напротив, на низком столике из черного дерева, казался бледным призраком в этом полумраке. Его сломанный нос, перевязанный хирургическим пластырем, придавал обычно бесстрастному лицу что-то почти человеческую - уязвимость, которую он не любил сильнее, чем собственное отражение в зеркале.
- Quanto tempo ci vorrà prima che Salvatore possa ricominciare a cucinare? - Как скоро Сальваторе сможет начать готовить? - спросил Джованни, переводя взгляд с бумаг на Марко. Тот хмыкнул, перелистывая страницу с химическими формулами:
- Un paio di giorni in infermeria e sarà come nuovo. Ma abbiamo un problema con la metilamina. - Пару дней в лазарете - и будет как новенький. Но у нас проблема с метиламином.
Джованни откинул голову назад, обнажив горло с едва заметным шрамом от удара ножом. Его глаза, казалось, поглощали весь свет в комнате, оставляя лишь бездонную пустоту.
- La metilamina... - прошептал он, и в этом слове было столько же страсти, сколько любовник вкладывает в имя своей возлюбленной. - Ma possiamo sostituirlo con pseudoefedrina. - Его можно заменить псевдоэфедрином.
- L'OBNA ha fatto un raid sul magazzino. - ОБН устроили облаву на складе.
- Ho sentito - Я слышал
Марко кивнул, делая пометку в блокноте.
Вечер. Ресторан "Il Sangue d'Ulivo".
Мерцающие свечи в старинных канделябрах бросали трепещущие тени на стены, украшенные фресками в стиле Караваджо. Воздух был густ от аромата трюфелей, дорогой кожи и легкого страха - того особенного страха, который витает вокруг людей, играющих со смертью. Когда Джованни вошел, все присутствующие непроизвольно замерли. За ним, как тени, следовали Марко и еще двое капо.Его черный костюм, сшитый на заказ в Палермо, облегал фигуру, как вторая кожа. Воротник рубашки был расстегнут.
У дальнего стола, за бутылкой "Barolo", сидел Орсино Санторо. Выходец из Тасканы поднялся навстречу. Они поздоровались, как положено Донам - легкий наклон головы, рукопожатие с одновременным прикосновением левой руки к предплечью друг друга и три поцелуя в щеку, лишь формальность. Джованни почувствовал холодное прикосновение семейного кольца Санторо - массивного золотого перстня с черным ониксом.
- Don Garaù. Come un vino buono, diventi solo migliore con gli anni. - Дон Гарау. Как хорошее вино, с годами ты становишься только лучше. - улыбнулся Санторо. Его голос звучал, как мед, налитый на лезвие бритвы.
- Don Santoro. Il tempo è gentile con chi sa aspettare. - Дон Санторо. Время благосклонно к тем, кто умеет ждать. - ответил Джованни, садясь напротив.
Стол, украшенный букетами кроваво-красных роз, вино "Barolo" 1982 года, темное, как старая кровь, наполняло хрустальные бокалы.
Джованни наблюдал, как капли конденсата стекают по стеклу, напоминая слезы. Его пальцы невольно сжали ножку бокала, когда он заметил едва уловимый жест Орсино - нервное подергивание левого века.
- Bianca... - начал он, и слово повисло в воздухе, как запах пороха после выстрела - Bianca sta diventando un problema. - начал Джованни, вращая бокал в пальцах. - Unisciti a me. Mettiamolo al suo posto. - Бьянка становится проблемой. Объединимся. Поставим его на место.
В глазах Санторо мелькнуло что-то - слишком быстро, чтобы понять, но достаточно, чтобы Джованни насторожился. В этот момент дверь распахнулась, и Марко ворвался в зал, его глаза дико блестели в полумраке.
- È un'imboscata! L'OBNA arriva tra meno di un minuto! - Это засада! ОБН будет здесь меньше чем через минуту!
Джованни не шелохнулся. Только его глаза встретились с глазами Орсино в последний раз перед тем, как тот вскочил.
- Ci rivedremo... - Еще увидимся - прошептал он, и в этих словах было обещание - не угроза, а клятва, страшнее любой угрозы. Джованни с капо растворились в ночи, оставив на столе недопитое вино и неразрешенные вопросы.
Где-то уже слышались сирены. Лунный свет, пробивающийся сквозь разорванные облака, окрасил мостовую в серебристо-свинцовые тона. Джованни вылетел из черного хода ресторана, его шерстяное пальто "Loro Piana" весом в три тысячи евро развевалось за спиной, как крылья разгневанного ангела.
- Fermo! Polizia! - Стоять! Полиция!
Голос оперативника ОБН прозвучал неестественно громко в ночной тишине. Первый выстрел. Пуля просвистела в сантиметре от виска Джованни, оставив после себя запах раскаленного металла и пороха. Осколки кирпичной кладки впились в щеку, оставляя крошечные кровавые дорожки. Он не обернулся.
- Fanculo - прошипел Марко, выворачивая запястье и выпуская очередь из Beretta 93R. Двор ресторана оказался тупиком. Высокие стены, мусорные баки, запах гниющей еды и крысиного дерьма. Джованни прижался спиной к холодной кирпичной стене. Его Desert Eagle с гравировкой Sangue mio (Кровь моя) - подарок отца на восемнадцатилетние, плавно поднялся на уровень глаз.
- Copritemi! - Прикрой меня!
Марко занял позицию за мусорными контейнерами.
БАМ!
Голова оперативника в шлеме резко дёрнулась назад, кровавый туман окутал стену за ним.
БАМ!
Вторая пуля вошла точно в щель между бронеплитами другого бойца, заставив того захрипеть и упасть на колени. Огненная очередь из автомата Калашникова ОБН разорвала ночную тишину. Пластиковый бак взорвался, облив всех кипящим рассолом от маринованных оливок. Кислый рассол хлынул на дорогие ботинки Джованни.
- Là! La porta! - Марко указал на едва заметную металлическую дверь с выцветшей надписью «Холодильник». Они рванули внутрь.
Ледяной воздух ударил в лицо. Туши свиней, подвешенные на крюках, качались, как маятники. Они бежали сквозь этот лес из мертвой плоти. За спиной - крики, новые выстрелы. Пуля срикошетила от металлического крюка, оставив искру. Под ногами хрустел лед, смешанный с кровью. Где-то капала вода, ее звук эхом разносился по помещению.
- Attento! - Осторожно!
Марко резко дернул Джованни за рукав, когда пуля пробила свиную тушу прямо над их головами. Кровавые куски мяса шлепнулись на пол. БАМ-БАМ-БАМ!
Три выстрела наугад в темноту.
Крик.
Запасной выход. Ржавая дверь с трудом поддалась, открыв вид на узкий переулок, где их ждал черный "Cadillac CTS-V" с работающим двигателем. За рулем - незнакомый водитель в черном, только узкие глаза выдавали в нем одного из "чужих" - наемников с Востока, которых Джованни держал для особых поручений.
- Subito! - Живее!
Джованни влетел на заднее сиденье, когда новая пуля пробила ему плечо. Теплая кровь разлилась по спине, пропитывая шелковую подкладку пиджака. Марко, развернувшись на колене, выпустил всю обойму. БАМ-БАМ-БАМ-БАМ! Последний оперативник упал лицом в лужу, окрашивая воду в алый цвет. Машина рванула с места, когда первые полицейские буханки выворачивали за угол.
БАМ-БАМ! Заднее стекло рассыпалось на алмазные осколки. Одна пуля прошла в сантиметре от головы Джованни, оставив вмятину в кожаной обшивке. В зеркале заднего вида - мелькающие фонари ОБН, фигуры в бронежилетах, поднимающие оружие. Авто с сицилийцем вновь свернуло за угол, втиснувшись между двумя грузовиками и царапая боковые зеркала.
Тишина. Только тяжелое дыхание. Запах пороха, крови и дорогого кожаного салона. Джованни вытащил платок, вытер им лицо. На белоснежном шёлке остались алые пятна.
- Cagna. - Сука.
В этот момент в кармане зазвонил запасной телефон - черный Nokia с экранировкой.
- Pronto. - Слушаю
Голос в трубке был холодным, как сталь.
- Gli uomini di Satoro erano nella villa ieri, un mucchio di morti.. - Люди Санторо были на вилле вчера, куча мертвых..
Это был Риккардо. Джованни не шелохнулся. Только пальцы его слегка сжали телефон, суставы побелели.
- Quanti? - Сколько?
- Troppi. - Чересчур.
Пауза.
- Molti dei nostri sono morti. - Многие из наших погибли.
Тишина в трубке стала густой, как смола. Джованни медленно перевёл взгляд на окно, за которым мерцали огни ночного города.
- Dove siete ora? - Где вы сейчас?
- Fuori città. Andiamo più lontano possibile. Forse... forse riusciremo a passare il confine. -За городом. Уезжаем как можно дальше. Возможно... нам удастся перейти границу.
Джованни закрыл глаза. На секунду.
- E... l'altro? - Йе.. другой?
Голос его оставался твёрдым, но в самом последнем слове почти неуловимо дрогнуло что-то. Риккардо понял без уточнений.
- Sì. È vivo. - Да. Он жив.
Джованни медленно выдохнул.
- Tenetemi informati. - Держите меня в курсе.
В трубке раздался приглушённый стон - Сальваторе, судя по всему, было хуже, чем они хотели показать.
- Ho avuto dei problemi con Orsino, - Джованни добавил сухо, не вдаваясь в подробности. - У меня возникли проблемы с Орсино.
Риккардо ничего не ответил. Только тихое, тяжёлое дыхание в трубке.
Джованни сжал телефон чуть сильнее.
- State attenti. - Берегите себя.
Он положил трубку.