CAPITOLO DIECI
Склад в приграничном мексиканском городке Нуэво-Ларедо представлял собой бетонное чудовище с облупившейся краской цвета охры. Ржавые ворота скрипели на ветру, а по стенам ползли трещины, словно паутина. Внутри пахло пылью, химикатами и чем-то сладковато-гнилым - смесью испорченных фруктов и разлагающейся плоти. Лина выключила двигатель и наступила тишина, нарушаемая только стрекотом цикад.
- Жди здесь, - бросила она, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Ее пальцы оставили грязную полосу на коже. - Мне нужно встретиться с людьми из Соноры.
Йен кивнул, чувствуя, как пот стекает по спине. Грузовик с фентанилом уже разгружали люди в балаклавах и ковбойских сапогах. Один из них, коренастый мексиканец с золотым зубом, бросил на рыжего оценивающий взгляд, затем рассмеялся и сказал что-то на испанском своему напарнику.
Гостиница "Ла Палома" оказалась убогим двухэтажным строением с облупившейся голубой краской. Номер «7» пах плесенью, дешевым отбеливателем и чьей-то давней жизнью. Желтые обои отклеивались по углам, обнажая пятна сырости. Йен рухнул на продавленную кровать, не снимая ботинок. Пружины жалобно заскрипели. Вентилятор под потолком вращался, разгоняя горячий воздух, но не принося облегчения.
«Ты перешел черту, солдат», - прошептал первый голос, звучавший как старый командир.
«Какая разница? Ты уже давно в аду», - ответил второй.
Третий молчал, как всегда. Йен закрыл глаза, но перед ними снова всплыли лица солдат на КПП - молодых, глупых, доверчивых.
Следующий день прошел в оцепенении. Олсен лежал, уставившись в трещину на потолке, которая причудливо изгибалась, напоминая карту Чикаго. Где-то там, за тысячу миль, его мать, наверное, мыла посуду на своей крохотной кухне. Коин. Его брат. Йен сжал кулаки, вспоминая, как он хрипел, истекая кровью на бетоне доков. Жив ли он? Ненавидит ли меня сильнее? Повернувшись на бок, он почувствовал, как ремень упирается в спину.
Вечером в дверь постучали трижды.
- Выходи. Воздух тебе поможет.
Лина стояла на пороге, держа две бутылки текилы «Хосе Куэрво». В свете заката ее очки стали огненными зеркалами, скрывающими глаза. Они сели на покосившиеся ступеньки гостиницы. Дерево было еще теплым от дневного зноя. Вдали, за горами, солнце превращалось в кровавый шар, окрашивая небо в пурпурные и оранжевые тона.
- Знаешь, почему я здесь? - Лина отпила прямо из горлышка, сморщив нос.- Мой младший брат. Передоз фентанилом. Ему было шестнадцать.
Йен не совсем вслушивался в ее речь. Она рассказывала про детство, про брата, что-то про их собаку, как Джованни нашел ее три года назад в чикагском подвале.
- Mi ha dato una pistola e un lavoro. - Он дал мне пистолет и работу. - Она провела пальцем по шраму на запястье. - Non sono più una schiava del debito - Я больше не рабыня долга.
Тишина. Где-то в переулке лаяла собака. Йен до сих пор удивлялся ее беглому итальянскому, но понял, что это издержки работы. Не стал спрашивать.
- Он... другой. - Лина повернулась, и впервые он увидел в ее глазах что-то кроме холодного расчета - У него никогда не было женщин. По крайней мере, тех, о которых я знаю.
Долгая пауза. Текила горела в горле.
- Penso che tu gli piaccia. In qualche modo strano. - Думаю, ты ему нравишься. Как-то странно. - Она фыркнула, показывая свои кривые, но милые зубы. - Altrimenti saresti già morto - Иначе ты был бы уже мертв.
Йен посмотрел на горизонт, где последние лучи солнца цеплялись за зубчатые вершины Сьерра-Мадре. Лина говорила и говорила, казалось, ее речь нескончаема.
- E il suo passato? - А его прошлое?
Лина задумалась, крутя бутылку в руках.
- Милан. Лет десять назад. Там был его младший брат... - Она резко оборвала себя и заговорила чуть тише снова на итальянском. - Non ne parla mai. Ma a volte... a volte lo sento urlare nel sonno attraverso il muro - Он никогда об этом не говорит. Но иногда... иногда я слышу, как он кричит во сне через стену.
Они допили текилу молча. В темноте запели сверчки, а где-то в городе раздались выстрелы - обычное дело для приграничья.
«Ты стал частью этой истории», - наконец произнес третий голос в голове, звучавший подозрительно похоже на Джованни.
Впервые за все это время.
Рассвет над Нуэво-Ларедо заливал пустыню кроваво-красным светом, когда мы грузились в машину. Лина молча курила, её пальцы нервно барабанили по рулю. Йен бросил последний взгляд на гостиницу «Ла Палома» - жалкое строение, ставшее на два дня его клеткой. В окне номера еще виднелись следы его пальцев на грязном стекле.
Дорога обратно была долгой и молчаливой. Лина включила радио - какая-то мексиканская баллада о потерянной любви. Йен смотрел, как пейзаж за окном меняется с выжженной пустыни на промышленные пригороды Чикаго. В голове крутилась одна мысль: «Я сделал это. Я действительно провез наркотики через границу.»
Чикаго встретил их серым небом и запахом бензина. Склад Джованни выглядел особенно уныло после мексиканского солнца - бетонная коробка с ржавыми воротами. И они уже ждали. Марко прислонился к стене, демонстративно поглаживая шрам на щеке - мой подарок. Его ухмылка растянулась, когда он увидел рыжего.
- Ehilà, il nostro eroe di frontiera! – Ну здравствуй, наш пограничный герой!
Кровь ударила в виски. Йен представил, как его руки сдавливают его шею. Но рядом стояли други члены «команды», а у одного на поясе болтался пистолет.
- Vaffanculo - Иди нахуй, - выдохнул Йен, чувствуя, как сжимаются легкие. «Док» перегородил дорогу. От него пахло дешевым одеколоном и чем-то химическим - возможно, амфетамином. Его глаза были неестественно расширены, когда он хлопнул рыжего по больному плечу.
- Отпразднуем сегодня, а? Твой первый успешный рейс
- Lascialo stare. - Оставь его. - Лина бросила это через плечо, разбирая пачки денег на столе.
- Forse vuoi un premio speciale? - Может, хочешь особую награду? - Марко заговорил на итальянском - So cosa ti piace... - Я знаю, что тебе нравится.
Глаза округлились, Йен молча прошел мимо, но их смех преследовал до самого порога. Комната была чужой. Йен скинул одежду - она пахла пылью дорог и чем-то еще, чем-то невыразимо грязным. Вода в душе сначала была коричневой от пыли, потом прозрачной, но ощущение скверны не исчезало.
В этот раз его не заперли. Дверь поддалась легко, будто проверяли покорность. Осматривая территорию, он заметил три бронированных Кадиллака в гараже - новеньких, с тонированными стеклами. За толстым стеклом лаборатории Сальваторе возился с колбами, его лысина блестела под люминесцентными лампами. А потом - камера. Маленькая, с кровавым пятном на бетонном полу, которое кто-то плохо пытался отмыть.
Вечером музыка заглушала даже мысли. Наверху творился ад. Близнецы, размазанные по кожаному дивану, нюхали кокс со спины какой-то полубессознательной девушки. «Док» орал что-то о политике, размахивая глоком. В углу парень в рваной футболке рвал на себе кожу - фентаниловый психоз.
И среди этого - Он.
Джованни сидел в кресле, как паук в центре паутины. В руке - стакан бурбона со льдом. Его глаза, обычно такие расчетливые, сейчас блестели от алкоголя. Но следов наркотиков в них не было. Когда их взгляды встретились он жестом велел подойти.
- Vieni qui – Иди сюда
Его пальцы обхватили запястье Йена - точно над венами, точно зная, где синяки. Он втянул ноздрями воздух, будто мог учуять правду.
- Parla – Говори
Йен отвел взгляд, но Дон резко дернул его в коридор. Припёр к стене. Запах. Бурбон и что-то еще, что было чисто Джованни.
Коридор поглотил, как черная пасть. Звуки вечеринки приглушились - чьи-то крики, хриплый рок-н-ролл, звон бьющегося стекла. Джованни толкнул Йена к стене так, что голова ударилась о бетон.
- Chi. Ti. Ha. Toccato. - Кто. Тебя. Трогал. - Каждое слово было лезвием, проведенным по коже.
Его руки впились в плечи Олсена, пальцы нашли свежие синяки под рубашкой. От него пахло бурбоном и дорогим кедровым одеколоном - смесь, от которой кружилась голова.
«Ложь», - прошипел первый голос.
«Скажи ему всё», - засмеялся второй.
«Voglio che mi prenda. Ora.» - Хочу, чтобы он взял меня. Сейчас.
Что? Третий голос звучал как мой собственный, но глубже, хриплее.
- Никто - Йен попытался вывернуться, но колено впилось между ног, прижимая к стене.
Губы оказались в сантиметре от него. Дыхание - горячее, с примесью гнева и чего-то еще - обжигало кожу.
- Mentitore. - Лжец. - Li ucciderò. - Убью их.
Третий голос застонал:
«Пусть делает. Уничтожь меня»
Его рука скользнула под рубашку Йена, обнажая шрамы на животе. Ногти оставили красные полосы.
- Dovrebbero averti spezzato le mani per questo. - Им стоило бы сломать руки за это. - Он прижался бедром, и солдат почувствовал его возбуждение через слои ткани. Музыка наверху взорвалась гитарным рифом. Где-то упал человек с криком: «Non respiro!». Но здесь, в этом коридоре, время остановилось.
«Он убьет меня после этого», - мелькнуло где-то на краю сознания. «Оно того стоит», - ответил третий голос. Боль смешалась с наслаждением. Его рука схватила Йена за волосы, запрокинув голову.
- Sei mio. Lavori per me. - Ты мой. Ты работаешь на меня. - Он прошептал это в яремную впадину, где пульс бешено стучал. - Solo mio. - Только мой.
Но когда его губы наконец должны были коснуться Йена, он отпрянул. В глазах мелькнуло что-то - ярость? - и он исчез в темноте, оставив солдата прижатым к стене с дрожью в коленях и огнем между ребер.
Третий голос зарычал от ярости «Трус. Вернись» А сверху доносился хохот Марко, будто он все видел.
Йен шагнул обратно в ад. Музыка впивалась в виски, свет стробоскопов резал глаза. Он схватил первую попавшуюся бутылку с полупустого стола - текила, дорогая, обжигающая.
Глоток.
Еще.
Жидкий огонь растекся по пищеводу, смывая остатки стыда.
Джованни сидел в том же кресле, словно и не покидал его. На коленях у него извивалась брюнетка в серебряном платье, которое едва прикрывало бедра. Ее пальцы запутались в его черных волосах, губы жадно прилипли к его шее.
«Смотри» - зашипел первый голос.
Йен опрокинул бутылку. Текила пролилась на рубашку. Он поймал взгляд Джованни - тот целовал девушку, но глаза, не трезвые, были прикованы к Йену. Его ладонь скользнула под платье брюнетки, пальцы двигались механически, будто отрабатывали заученный жест. Йен швырнул пустую бутылку в стену. Стекло разбилось, добавив осколков в ковер из сигаретных окурков.
К утру вечеринка выдохлась. Близнецы спали в обнимку с пустыми бутылками, «Док» храпел под столом, обмотанный крышкой от унитаза. Гарау поднялся с кресла, отцепив от себя спящую девушку.
- Andiamо - Пошли - он схватил Йена за локоть, пальцы впились в синяк.
Йен попытался вырваться, но ноги заплелись. Джованни полупротащил его по лестнице, пинком открыв дверь в спальню. Комната оказалась неожиданно аскетичной: стальная кровать с белым постельным бельем, дубовый стол с компьютерами, оружейный сейф. Запах лубриканта и пороха.
- Ты пьян как свинья - Джованни швырнул его на матрас.
Йен расстегнул рубашку, обнажая живот. Его пальцы дрожали, но он намеренно замедлил движения, наблюдая, как напрягается челюсть Джованни.
- Чего ты хочешь? - голос Джо звучал хрипло.
Ответом стал поцелуй - грубый, с привкусом текилы и крови. Джованни ответил яростью, прикусив Йену губу до металлического вкуса. Руки рвали одежду, ногти оставляли красные дорожки на бедрах. «Наконец-то, избавь себя от переживаний - болью» - стонал третий голос, пока Джованни срывал с него ремень.
Но когда под пальцами Йена обнажились ребра Сицилийца – он замер. Дыхание, прерывистое и горячее, обжигало кожу. Джованни отстранился, сжимая кулаки так, что кости затрещали. - Non... non così.
Йен попытался притянуть его обратно, но Дон резко прижал его к матрасу.
- Dormi. Ora. - Спи. Сейчас.
- Vaffanculo. - Йен выругался, но алкоголь уже затуманил сознание.
Его рука легла на грудь Йена, пальцы слегка сжали ребра - жест, граничащий между угрозой и нежностью.
- Quando ti spezzerò, sarà per sempre - Когда я сломаю тебя, это будет навсегда
Йен хотел ответить, но тьма накрыла с головой. В последний момент он почувствовал, как пальцы Джованни сплелись с его - жест, слишком нежный для человека, чьи руки пахли кровью.
Утром он проснулся один. На столе лежал Глок и записка на итальянском:
«La prossima volta non sarò così gentile. G.» – В следующий раз я не буду так добр.