Ledas ištirpo (Лед растаял)

Озарив Вильнюс теплыми лучами, быстро вспыхнуло и отгорело короткое бабье лето. С каждым новым днем, как и полагается Литве осенью, дождь был все чаще, а солнце все реже. Уют летних дней еще местами теплился в закоулках, но дыхание приближающейся зимы уже висело в воздухе. Люди одевались теплее, запасались дровами, и с опаской поглядывали на батареи, которые рисковали остаться холодными и зимой.

В пятницу, 12 октября, с самого утра было солнечно, и Витас был рад, что их отпустили с пары пораньше. Сегодня кроме учебы – у него было важное задание. Отец просил его не участвовать ни в каких организациях, но запретить этого не мог, поэтому с конца сентября Витас решил стать активистом Саюдиса. Он не получал никаких документов, не вступал ни в какие комитеты, но внутреннее желание быть на правильной стороне истории подтолкнуло Витаса найти кружок активистов в Вильнюсском университете и постараться влиться в их работу. Его приняли без проблем и вопросов, дав первое задание расклеивать листовки. Сегодня в его портфеле между страничками учебника лежали два десятка бумажек с некрупным текстом и маленькая баночка с клеем из воды и муки.

Прикосновение к чему-то запретному, но невероятно важному возбуждало и настораживало. Витас шел по улице медленно и чувствовал, как колени дрожат при каждом шаге. На улице было множество людей, и Витасу казалось, что все смотрят на него, что каждый видит его портфель насквозь и что каждый готов схватить его за руку чуть только он потянется за листовкой. Витас чувствовал, как в груди отчаянно колотится сердце. Он будто бы шел в темноте по незнакомой дороге, но точно ждал что впереди его ждет что-то хорошее.

Симас (тот самый одногруппник Стася), которые тоже был активистом Саюдиса, советовал начать клеить листовки с укромного места, где никого нет.

– Reikia pradėti, reikia pajusti, kad tu gali tai daryti! (Нужноначать, нужно почувствовать, что ты можешь это делать!) – говорил Симас.

О, у Симаса был огромный опыт! Он пришел в организацию на целых две недели раньше Витаса и теперь раздавал советы, как бывалый знаток. Витас усмехнулся от этого, но теперь сильнее зауважал приятеля. Да, Симас был прав – больше всего мужества и смелости нужно чтобы повесить первую листовку, нужно начать!

Витас повернул во двор. По сравнению с проспектом Antakalnio там было спокойно и тихо. Между домами бегали маленькие дети, пенсионеры сидели на лавочке, прохожих почти не было. Витас несколько раз с опаской оглянулся. Никто на него не смотрел. Быстро достав из портфеля листок, Витас кисточкой намазал на него клей. Руки дрожали, ветер шуршал листовкой и вырывал ее из рук, линия клея получилась отвратительно неровной. Витас хлопнул листок на кирпичную стену дома. Получилось криво, нижняя часть все еще свободно телепалась на ветру. Витас отчаянно намазал и ее клеем и тоже прилепил к стене. По мнению Витаса, вышло просто ужасно. Посреди листовки была большая неровная складка, сама листовка висела криво, любоваться такой работой было невозможно. Витас быстро спрятал кисточку в портфель и пошел прочь с места «преступления». Вопреки ожиданиям, сердце не успокоилось, а стало бить еще сильнее. Витас ускорил шаг. Ему казалось, что кто-то за ним следил, а вот теперь за ним еще и кто-то гонится. Он оглянулся – никого не было, но ноги уже несли его вперед все быстрее и быстрее. С огромным трудом Витас заставил себя не переходить на бег. «А вдруг кто-то видел из окна?» – подумал Витас. Фантазия уже рисовала ему жуткую картину, как его найдут, скрутят руки за спиной, наденут наручники, привезут в отделении милиции, заведут административное или хуже того уголовное дело, отчислят из университета, поломают жизнь... И зачем он только согласился расклеивать эти чертовы листовки?!...

Через пару сотен метров паника развеялась. Витас стал идти спокойнее и медленнее. Активисты много раз ему повторяли, что самое худшее что с ним может случиться – это его задержит милиция, отберет листовки, сделает выговор и отпустит. Чтобы по-настоящему задержали и выписали штраф – нужно было распространять антисоветские листовки с призывом к бунту или неповиновению, но на первое задание такие листовки никому не давали, чтобы не рисковать здоровьем и свободой активиста.

Еще через пару сотен метров Витаса охватила эйфория и восторг. Он снова начал идти быстрее, но уже от разгорающегося в груди энтузиазма. Потрясающее действие, принесшее такую удивительную гамму эмоций, требовало повторения. Витасу было неловко, потом страшно, потом он испытал панику и ужас, потом была радость и интерес, потом чувство удовлетворения и выполненного долга – и все это всего за пару минут, и почти все одновременно. Душа требовала продолжения, мозг желал больше адреналина, Витас рыскал глазами по округе, выбирая куда повесить новую листовку. Вначале он подумал про доску объявлений, но там было слишком много людей, и тогда Витас заметил широкое дерево с гладкой корой. «Отлично!» – подумал Витас и пошел прямо к нему. В этот раз он уже не так сильно торопился, и аккуратно приклеил к дереву красивую листовку. Мимо прошли двое прохожих, заставив сердце Витаса биться чаще, но никто не обратил на него внимания.

Невероятное ощущение подвига снова охватило Витаса. Он был настолько горд, что даже отошел на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой. В этот раз получилось почти без складок. Чувствуя себя ребенком, который пакостит, Витас поспешил дальше по проспекту ища глазами новое место для объявления. Изредка он поглядывал на часы, помня, что к 13-00 он должен быть на улице Советская возле башни Гедиминаса, куда сегодня должен был приехать его дедушка из Молетая.

Витас шел дальше по улицам, одна за другой расклеивая листовки. Он даже стал замечать, как люди у него за спиной уже останавливаются чтобы почитать объявления, которые он только что повесил. Витас казалось, что люди прямо тянутся за ним, и от этого кровь быстрее бежала по сосудам и стучала в виски. Это было необыкновенное чувство, не похожее ни на что другое. Его можно было сравнить с первым поцелуем, первым бокалом вина, с первой физической близостью с девушкой. Вначале Витас чувствовал себя преступником, теперь он чувствовал себя вождем, за которым пойдут люди. Он не сделал ничего выдающегося, но это был первый шаг. Да, он уже участвовал в митингах, рисовал литовские флаги вместе с другими, но это было особенным, потому что сейчас он был один. В толпе всегда легче действовать, но, когда ты один – нужна отвага и решительность. Витас гордился собой, чувствовал, что не зря называет себя литовцем, что теперь он может честно говорить, что любит свою страну. Он доказал это себе и это было самым главным.

Расклеивание листовок было как наркотик, и, как наркотик, довольно быстро закончилось. Между страничек учебника по инфекционным болезням, сразу после главы про холеру, осталась еще одна листовка, но клеить ее было уже нечем. Уже на предпоследнюю Витас потратил весь клей, которые оставался в самых дальних уголках баночки, и на двадцатый лист уже не осталось ничего. Витас не стал пытаться, и просто оставил листовку в учебнике. Девятнадцать расклеенных объявлений – это уже немало.

На встречу с дедом Витас не опоздал только потому, что отводил себе на расклеивание листовок полтора часа, а справился на пятнадцать минут быстрее, плюс последнюю листовку он наклеил на мосту через Вилию прямо возле башни Гедиминаса. Это просто напротив милицейского изолятора, и если бы кто-то из милиционеров в это время вышел на улицу, он, скорее всего, просто остолбенел бы от такой удивительной наглости молодого литовца. Более дерзким было бы, разве что, наклеить листовку прямо на двери изолятора, но для первой акции это было уже слишком, поэтому Витас только презрительно хмыкнул, бросил на здание МВД осуждающий взгляд и, сунув руки в карманы, как ни в чем ни бывало отправился на улицу Советская.

Витассразу заметил подкатившую к нему машину – вишнёвую жигули «семерку». На этоймашине он начинал учиться водить, и на ней дед отвозил его в Вильнюс сдаватьвступительный экзамен в медицинский университет. Дед тоже сразу заметил Витаса,открыл окно и помахал ему рукой. Машина остановилась.  

– Labas! (Привет!) – крикнул дед.

– Sveiki! (Здравствуй!) – ответил Витас.

Дед бодро выскочил из автомобиля, одернул парадную рубашку, подошел к внуку и с силой пожал ему руку. Ему было 67, но рукопожатие у него было крепкое. Он как тисками сжал ладонь Витаса, с удовольствием наблюдая, как по лицу внука скользнула улыбка, и Витас тоже сжал руку сильнее. Дед з размаху хлопнул его по плечу.

– Na, kaip sekasi? (Ну, как дела?) – громко спросил дед.

У него был сухой низкий голос, какой часто бывает у пожилых людей, но звучал он живо и весело.

– Viskas gerai! (Все хорошо!) – сказал Витас.

– Ir netgi nepavėlavai šiandien, (И даже не опоздал сегодня.) – ухмыльнулся дед, разглядывая Витас с ног до головы, словно пытаясь в его внешности найти причину неожиданной пунктуальности внука.

– Ne mano kaltė, užsiėmiau svarbiu reikalu, (Это не моя вина, занимался важным делом.) – хитро подмигнул Витас.

– Koks gi tai reikalas? (Это каким же?)

– Štai, pažiūrėk! (Ну вот, смотри!)

Витас подозрительно оглянулся по сторонам, тогда улыбнулся еще шире и достал из портфеля листовку. Дед сощурился, вглядываясь в небольшие буквы, затем достал из нагрудного кармана очки, нацепил их на нос и начал жадно читать текст листовки.

"Lietuvos Respublikos teisės

1. Teisė į nepriklausomybę. Kiekviena tauta turi teisę laisvai apsispręsti dėl savo ateities. Lietuva pasirinko laisvę ir šį sprendimą privalo gerbti visas pasaulis.

2. Teisė į savarankišką valdžią. Lietuvos žmonių išrinktas Aukščiausiasis Tarybos Seimas yra vienintelis teisėtas valdžios šaltinis Lietuvoje.

3. Teisė į savo kalbą, kultūrą ir istoriją. Lietuvių kalba yra valstybinė. Mūsų mokyklos, spauda ir radijas turi tarnauti mūsų tautai, o ne Maskvai.

4. Teisė valdyti savo žemę ir išteklius. Nafta, miškai, žemė, įmonės – tai mūsų turtas. Jis turi būti valdomas Vilniuje, o ne Maskvoje.

5. Teisė ginti savo sienas. Lietuva turi teisę į savo teritoriją. Jokia svetima kariuomenė negali būti čia be mūsų leidimo.

6. Teisė būti pripažintai. Lietuva siekia tarptautinio pripažinimo. Jau dabar mus palaiko Islandija, Danija, Švedija, Vokietija ir kitos valstybės.

Laisvė nėra dovana – tai atsakomybė!

Skleisk šią žinią. Palaikyk Lietuvą. Kalbėk apie tai su kaimynu. Laisvė priklauso nuo mūsų visų."

("Права Литовской Республики

1. Право на независимость. Каждый народ имеет право свободно решать свою судьбу. Литва выбрала свободу, и этот выбор должен уважать весь мир.

2. Право на собственную власть. Высший Совет, избранный народом Литвы, — единственная легитимная власть в стране.

3. Право на родной язык, культуру и историю. Литовский язык — государственный. Наши школы, радио и газеты должны служить литовскому народу, а не Москве.

4. Право распоряжаться своей землёй и ресурсами. Нефть, леса, земля, заводы — это наше достояние. Оно должно управляться в Вильнюсе, а не в Москве.

5. Право защищать свои границы. Литва имеет право на свою территорию. Ни одна чужая армия не может находиться здесь без нашего согласия.

6. Право быть признанной. Литва стремится к международному признанию. Нас уже поддерживают Исландия, Дания, Швеция, Германия и другие страны.

Свобода — не подарок. Это ответственность.

Расскажи об этом соседу. Поддержи Литву. Разговор, листовка, шаг — всё имеет значение.")

Пока дед читал, с пассажирского сиденья вышла бабушка Витаса.

– Привет, внучек! – сказала она и обняла Витаса, привстав на носочки.

– Здравствуй, бабуль, как вы доехали?

– Бог милостив, все хорошо, привезла тебе кое-что, в багажнике лежит, не забудь забрать потом! А то с этой политикой в городе у вас скоро совсем нормальной еды не будет, запасаться надо!

– Ну, спасибо! – ответил Витас и поцеловал ее в щеку.

– Ой, прости господи, что будете есть зимой и как квартиры отапливать? Ужас один... – бабушка обреченно взмахнул руками и сложила ладони на поясе, страшно, страшно же!..

– Да ладно, бабуль, все хорошо будет, – улыбнулся Витас.

– Дай бог, чтобы было, – продолжила причитать бабушка, – а как не будет? Ой, и думать не хочу!

Дед тем временем снял очки и восторженными глазами посмотрел на внука.

– Oho! Pats rašei? (Ого! Ты сам писал?) – он взмахнул листовкой.

– Ne, aš tik klijavau, (Нет, ятолько развешивал.) – равнодушно ответил Витас, пожимая плечами.

– Ir daug priklijavai? (Имного развесил?)

– Devyniolika, šitam klijų nebeužteko. (Девятнадцатьштук, на эту клея не хватило.)

– Na, šaunuolis! (Ну, молодец!) – похвалил дед Витаса, – вот, погляди-ка что пишут! – сказал он и протянул листовку бабушке.

Она тоже начала щуриться, но очки надевать не стала.

– Ну и что? Все на литовском.

– Эх ты! – дед погрозил ей пальцем, – сорок пять лет живешь в Литве, так и ни одного слова на языке не выучила! Ты что мне обещала, когда я тебя замуж брал?! Что выучишь! – сокрушался дед.

– Так, а ну-ка успокойся, распетушился, ишь ты! Витас, что тут написано? – спросила бабушка.

– Я тебе потом переведу, – сказал дед, – могу же забрать листовку? Я повешу ее в Молетай. Тут написано рассказать соседу, вот так я и расскажу соседу, деду Грише, и на улице повешу!

Витас засмеялся.

– Забирайте на здоровье, мне не жалко.

– Спасибо!

Бабушка с подозрением косилась то ни них, то на листовку.

– Тут опять что-то про вашу революцию? – спросила она.

– Про какую революцию?! – возмутился дед и обратился к Витасу, – ты не слушай ее. Все никак не перевоспитаю, как ни старался. Не получится уже. Эх ты! Глупая твоя голова! Это про нашу республику, Литовскую Республику! Значит рассказывает, как права имеем. Что сами решать можем, и Москву не должны спрашивать. Вот! Это людям надо показывать, чтобы все понимали!

Дед многозначительно указал пальцем в небо. Он привык говорить очень громко и Витасу было от этого не по себе еще сильнее, чем когда он расклеивал такие же листовки. Бабушка тем временем аккуратно сложила листовку пополам и спрятала ее в сумку. Она была на два года младше деда, и приехала в Литву в 1946 году. Она преподавала математику, и тогда коммунисты привозили много учителей и других работников в новые республики. Они познакомились в Молетай на танцах. Бабушка совершенно не понимала по-литовски, и дедушка вызвался перевести ей народные литовские песни, которые играли в тот вечер. Через полгода дедушка женился на ней, и бабушка не стала возвращаться из Молетая в Ленинград после того как ее командировка в Литве закончилась.

– Слушай, а к твоему другу теперь можно попасть? – спросил Витаса дед, когда они прогуливались по улице Maironio в сторону готического собора, который очень нравился деду.

– Ты про Стася? Стася стоматолога? – уточнил Витас.

– Да, да! У меня уже второй день болит зуб, могу к нему попасть?

– Ну, сегодня, наверное, нет, но я могу узнать, когда на следующей неделе у него будут пары.

– Узнай, пожалуйста, я приеду.

– Я сам у него недавно был.

Витас вспомнил, как шутят врачи в общей хирургии: «Аппендикс у человека один, и удаляется всего один раз, а зубов тридцать два – и все болят! Вот поэтому стоматологи живут лучше нас!».

– А как твоя девушка? – спросил дед.

– Гм, – задумался Витас, – Стеша в порядке, сегодня вечером идем с ней в театр.

– О!.. это хорошо, – задумчиво похвалил дед, – это ж сколько вы уже вместе?

– Мм, это пятый год, получается.

– Ну так...

Дед сделал странный жест рукой, но бабушка зашипела на него.

– Что? – не понял Витас.

– Ну, пятый год уже вместе, может пора уже?..

Бабушка зашипела на деда сильнее:

– Чего ты прицепился к ребенку, теперь так быстро не женятся!

– Ну, может быстро нет, но раз столько вместе, то, чего еще ждать-то? А вот она уже наверняка ждет пока ты ей сделаешь предложение.

– Да перестань ты! Морализатор нашелся!

– Бабуль, все хорошо, – усмехнулся Витас, – я думаю, что ты прав, дед. Я думаю, в этом году уже пора.

– Вот! – дед одобрительно кивнул, – tai teisingas pokalbis! (Этоправильный разговор!)

Но на самом деле Витаса задел этот вопрос. Он мысленно иногда возвращался к нему, но всегда убедительно убеждал себя, что «еще не время» и «все будет», Ни Стеша, ни Роман Петрович совсем не давили на него, хотя иногда шутили на эту тему. Но Витас и сам был рад пошутить. Однако вопрос деда: «чего ждать?» оставил Витаса в растерянности. «Действительно, чего?» – подумал он. Витас никогда не видел для него со Стешей другого будущего кроме как быть вместе сегодня и навсегда, и закрепление этого штампом в паспорте казалось чем-то очень факультативным. «А чем это помешает?» – спросил себя Витас и вспомнил обручальное кольцо, которое он нашел в ящике у Стася. Он не говорил другу, что видел это колечко, а Стась сам не упоминал про него. Витас не боялся, что у него может случиться что-то подобное, но вот безответный вопрос «чего ждать?» настораживал своей простотой.

Они шли по улице, и напротив большого красного костела дед остановился и долго смотрел на него с другой стороны улицы.

– Мне нравится это место, – сказал он наконец.

– Да, мы знаем, – ответила ему бабушка, но дед продолжал смотреть на костел, не отворачиваясь.

– Почему? – спросил Витас.

– Я чувствую себя героем фильма, но, это, наверное, не главное... Ты знаешь, Витас, когда коммунисты начали снимать свою «заграницу» в странах Балтии, я начал чувствовать себя иностранцем в этой стране. Вильнюс и правда выглядит для них как «заграница», наверное потому, что он совсем не советский.

– Тише! – зашипела на него бабушка, но дед только махнул рукой:

– А я ничего такого не говорю. Ты же помнишь, какой фильм тут снимали?

– «Приключения Электроника», – с улыбкой ответил Витас.

– Да, когда он вышел, мы с тобой сразу узнали Вильнюс и поехали сюда на следующий день после премьеры.

– Я хорошо это помню, – кивнул Витас.

– Да... с тех пор мне кажется, что я герой того фильма. Вернее, каждый раз на этой улице я возвращаюсь в тот момент. Как будто чувствую себя по ту сторону занавеса. (Речь идет о "Железном занавесе" времен Холодной войны.) Я знаю – это все у меня в голове. Просто тогда светило солнце, была хорошая погода, и только самые теплые чувства отпечатались в моей памяти. Тогда мы купили вкусное мороженое, пошли в парк, бабушка сварила вкусный компот. И мы все были на десять лет моложе. Ну, тебе-то это без разницы, а мы, пенсионеры, это чувствуем.

Иногда Витасу казалось, что в такие моменты дед говорит не с ним, и даже не с бабушкой, а со своим внутренним миром, и все окружающие становятся просто случайными свидетелями этого разговора. Эти слова всегда звучали как та самая шторка, что приоткрывает взгляд на внутренний мир человека. Ведь каждый человек – словно огромный город: с десятками площадей, с сотнями улиц, с тысячами домов и с миллионами людей. И только сам человек знает каждый уголок, каждый закоулок, каждого жителя в лицо, и даже самые близкие люди за всю жизнь увидят, быть может, только несколько аллей этого огромного города. Даже те, кого мы любим, кого пускаем в свою жизнь, никогда не узнают и четверти этого мегаполиса. Просто потому, что у них есть свой собственный город, а в каждом из нас помещается всего один. И иногда, может быть, очень редко, находится место еще для нескольких чужих улиц.

Витас думал об этом, идя домой, неся плетеную корзинку с картошкой и куриными котлетами, которые передала ему бабушка. Она всегда что-то ему передавала, когда они встречались. Он любил свою бабушку, и его искренне огорчало ее видение политической ситуации. У нее болело сердце за внука, но не за Литву, и Витас слишком остро это чувствовал. Кажется, эта страна так и не стала для нее домом. Она просила его быть осторожнее с листовками и «не наделать глупостей», а Витаса это обижало и расстраивало. Иногда пожилых людей нужно принять такими какие они есть, потому что иначе их просто придется выбросить из собственной жизни.

Проходя по той же улице, где встретился с дедом, Витас увидел знакомую фигуру, которая быстрыми короткими шагами семенила возле башни Гедиминаса в ту же сторону, куда собирался и Витас.

– Стась!

Фигура не обернулась и не остановилась.

– Стась! – Витас крикнул громче.

Человек замер и обернулся. Встретившись глазами с Витасом, Стась покорно подождал, пока друг подойдет.

– Где это ты был? – спросил Витас.

– Ну там... – промямлил Стась.

– Где там?

– Ну там, у нее на факультете.

У Стася было угрюмое серое лицо, и он избегал смотреть на друга, потупив глаза об асфальт.

– Ну и зачем? – серьезно спросил Витас, – тебе же доктор сказал, что надо не нервничать.

– Ой! – Стась махнул рукой, – ну сказал. Какая разница. Было и было, я отлично себя чувствую.

– Ну какая разница, а то, что у человека в организме есть не только зубы. Будешь вот так убиваться по ней, опять поедешь к Михаилу Андреевичу посреди ночи, надо оно тебе?

– Витас... – Стась оторвал наконец глаза от мостовой и посмотрел на друга. Что-то было в этом взгляде тяжелое, как будто бы он взвалил Витасу на плечи тяжелый рюкзак, – если честно, мне все равно. Ну и поеду. Ну или не доеду.

– Э... ты это прекращай.

Витас попытался сказать это твердо, но у него не получилось – где-то в глубине, на какой-то нотке, дрогнул его голос. Уж слишком серьезно сказал это Стась, а Витас не привык видеть его таким, и потому в душу закрадывалось волнение.

– Ты это давай, не надо, что за депрессия? – немного растерянно повторил он.

– Видел ее с другим парнем, – сказал Стась, – латыш какой-то.

– Почему латыш? И почему ты решил, что это ее новый парень? – спросил Витас.

– Она с ним поцеловалась. Так, по-настоящему, когда выходила с факультета, – Стась с трудом сглотнул, – да и слышал, что щебетали они на латышском.

Витас не знал, что сказать и потому молчал.

– Фу! – ругнулся Стась, – тюбик какой-то! Смотреть противно, что за парень?! Да я бы его двумя пальцами переломал бы.

Стась отмерил пальцами в воздухе сантиметров десять, а потом стиснул кулак.

– У-у-у! Гаденыш! Он же точно знал, что у нее есть парень, зачем он лез?!

– Ну может и не знал, и она может недавно совсем его нашла... – попробовал вступиться Витас.

– Ай! Все неправда! Все он знал! – Стась махнул рукой.

– Да ты же его первый раз видел!

– Ну и что? Все равно он засранец! Ходит теперь с моей девушкой.

– Стась... – Витас положил ему руку на плечо, но Стась отдернул плечо.

Витас показательно поморщился и засунул руку в карман. Дальше шли молча. От Стася просто-таки веяло тоской и грустью. Он не говорил ни слова, но казалось, что воздух вокруг него становится тяжелым и давит на мозги. Стась шел сгорбившись, глядя в мостовую. Витас молча шел рядом, пытаясь придумать, как немного разрядить обстановку и попытаться вытащить Стася из свинцового облака печали, которое собиралось вокруг него.

– Не хочу жить это говно, Витас, – обреченно пробормотал Стась.

– Что-что? – переспросил Витас.

– Что слышал!

Витас закатил глаза и посмотрел в небо.

– Опять ты про всякую фигню! Значит так, пообещай мне, что проживешь три месяца!

Стась удивленно посмотрел на Витаса.

– Да, да, три месяца. А потом вернемся с тобой к этому вопросу. Потому что ты, болван, еще вычудишь чего-нибудь, а мне потом отвечать. Поэтому пообещай мне, что три месяца ты точно проживешь, как бы хреново тебе ни было! А потом уже легче будет, честное слово!

– Это тебя на твоей психологии таким приемчикам научили? – Стась глянул на него исподлобья.

– Нет, психиатрия у меня в следующем месяце. Поэтому подожди немного, я подготовлюсь получше!

– Тьфу! – разочарованно отвернулся Стась, – ладно, обещаю. Сегодня какое число?

– 12 октября.

– До 12 января можешь быть за меня спокоен, я не сделаю ничего такого, – честно сказал Стась.

Но Витас правда переживал за него. Глупость повторенная дважды перестает быть глупостью, но превращается в навязчивую мысль. И эти мысли надо гнать от себя, но, видимо, Стась не собирался этого делать. На секунду Витасу даже показалось, что Стасю нравится в своей печальной туче, и он не хочет из нее вылазить. Для всегда позитивного Стася это было странно вдвойне.

– Пойду-ка набью ему рожу, – Стась резко остановился и посмотрел перед собой, – они еще там недалеко, наверное.

– Никуда ты не пойдешь! – очень решительно сказал Витас, уже приготовившись отбивать напор разъяренного Стася.

– Почему? – вдруг удивительного просто спросил Стась.

– Потому что я так сказал! – твердо сказал Витас голосом, не терпящим возражений.

– Почему ты так сказал?

Стась, видимо, не ожидал такого резкого отпора от друга – его запал быстро потух, а голос поник, став таким же, как у провинившегося ребенка.

– Потому что как ты собираешься бить тюбика? Это разве входит в твои принципы? – отеческим тоном пристыдил его Витас. – И потом, это все равно ничего не изменит. Она к тебе из-за этого не вернется, а будет только презирать, о нем наоборот станет заботиться. И ты, дурак, не получишь ничего кроме дела в милиции о хулиганстве!

Стась совсем поник.

– А может быть даже о нанесении средних телесных повреждений, – добавил Витас.

– А мне все равно! – вдруг заявил Стась, – сейчас как врежу ему!

Витас отвесил Стасю подзатыльник.

– Никуда ты не пойдешь, еще раз тебе повторяю! У тебя сейчас голова совершенно не соображает. А если так хочется помахать руками, пошли побоксируем. Я тебе задницу надеру. 

Стасьобиженно шмыгнул носом.

– Ну пошли... – согласился он и пошел вперед.

Через пару сотен метров, слегка остыв, Стась даже немного улыбнулся и хлопнул Витаса по спине.

– Спасибо, друг. Чтобы я без тебя делал?

– Сидел бы в милицейском приемнике и слезно просил сержанта отпустить тебя домой, потому что в понедельник у тебя пара, – подразнил его Витас.

– Да иди ты, – сдерживая улыбку, проворчал Стась.

– Ну или пообещал бы отремонтировать ему какой-то зуб, если он отпустит тебя без протокола.

– Пошел ты, шутник, – Стась наконец улыбнулся, – ты что, думаешь я бы не смог убежать от сержанта?

– Ты? Ты мог бы максимум укатиться, здоровяк.

– Какой же ты засранец все-таки, пошли быстрее, сейчас я пойдем боксировать, я тебе покажу кто тут батя!

Стась взял сумку с вещами поудобнее и побежал вперед.

– Ну, чего ждешь? Побежали! Или у тебя корзина тяжелая? Так давай мне, дохляк!

– Не дам! – сказал Витас, засмеялся и побежал за ним следом.