Ledas ištirpo (Лед растаял)

Витас помнил, как поздним вечером того дня лежал на своей кровати и не мог заснуть. Расставание, которое так потрясло Стася, задело его в неменьшей степени. Он хотел как-то поддержать друга, но не находил подходящих слов. Он попытался расспрашивать Стася о том, что произошло и почему Ильзе ушла. После того как Стась устал отвечать односложными предложениями, он сказал:

– Витас, перестань. Я не хочу об этом говорить.

Витас сразу замолчал. Стась очень редко так резко обрывал разговор, но этот был именно тот случай. Витас не сомневался, что утром или немного позже Стась сам все ему расскажет. Ему очень хотелось сказать что-то хорошее, дать какую-то надежду, и с болью в душе Витас понимал, что он не может этого сделать. Он отвернулся к стене и попытался заснуть, крепко сомкнув глаза. Витас пролежал так почти полчаса, но, несмотря на сильную усталость, сон не шел. В один момент он услышал странный голос. Это был голос Стася, но с таким придыханием, с которым Стась обычно пел под гитару.

– Не гляди на ее запястья, и с плечей ее льющийся шелк...

Витас повернулся. С улицы в комнату долетал тусклый свет от фонаря и слышался стук дождя. Стась лежал на своей кровати на спине и смотрел в потолок широко открытыми глазами.

– Я искал в этой женщине счастье, – продолжил Стась, намеренно делая свой и без того басистый голос еще ниже, – а нечаянно гибель нашел.

Витас быстро вспомнил этот стих. Стась довольно часто исполнял его на гитаре, но Витас все равно почти не помнил текста, кроме отдельных предложений. Стась замолчал после последнего слова, и в установившейся гнетущей тишине вдруг нужное воспоминание пронзило разум Витаса, напомнив ему последний куплет стиха.

– Пой же, пой! В роковом размахе, этих рук роковая беда. – у Витаса был довольно высокий голос, плохо подходящий для того, чтобы читать Есенина, но теперь и этого было достаточно, – только знаешь, пошли их на хер, не умру я, мой друг, никогда.

Витас ждал, что Стась возразит ему, но, удивительно, он как будто просто пожал плечами и ответил:

– Может быть.

После чего Стась отвернулся к стене и почти сразу заснул. Витас почувствовал, что он будто остался один в этой темной комнате. Тогда он обнял подушку, представляя, что обнимает Стешу, и всего за минуту-две крепкий сон заступил в свои права.

Утром всегда становится легче, особенно тогда, когда есть желание радоваться, но у Стася этого желания не было. За все утро он не сказал ни слова, и Витас уже немного боялся оставлять Стася самого, прежде чем уйти на пару.

– Слушай! – вдруг осенило Витаса, и он изо всех сил попытался сделать свой голос ярким, – ты же сегодня пару имеешь с двенадцати?

– Угу, – впервые за утро промычал Стась.

– Я зайду к тебе? У меня побаливает зуб, кажется, кариес. А ты же сможешь мне помочь?

– Угу, – еще раз кивнул Стась.

– Ну только давай, подготовься, надо же хорошую пломбу сделать! Я приду в 14-00, подойдет? Как обычно же?

Не глядя на Витаса Стась кивнул еще раз.

– Ну здорово! – Витас весело хлопнул Стася по плечу и быстро выскочил из комнаты.

Конечно, никакой зуб у него не болел. Но Витас никогда не видел Стася таким. Да, его друг мог грустить, но, во-первых, Стась всегда довольно быстро переключался, а во-вторых, даже будучи очень подавленным он находил какие-то способы пошутить или хотя бы иронично высказаться о своем положении. Это не было ни на что похоже, и Витаса пугала неизвестность и еще какое-то непонятное дежавю, которое он не мог объяснить.

Люди спешили кто на работу, кто в школу, дороги уже были заполнены машинами. Бодрым шагом, стараясь опоздать не слишком сильно Витас шел в больницу на пару. Вильнюс начинал новый день. Проходя мимо остановки, на которой перед троллейбусом толпились люди, Витас порадовался, что ему не нужно добираться на учебу транспортом.

И все равно он опаздывал, как всегда. Возле парка Витас увидел знакомую старушку и решил остановиться. Да, времени оставалось совсем немного, но эту старушку он встречал очень редко. Она продавала конфеты, булочки и другие сладости. Старушка приезжала не чаще чем раз в месяц, и застать ее вместе с товаром возле Антакальнисского парка – было делом исключительной удачи. Еще издалека Витас заметил, что на разложенном перед ней столике лежат конфеты «Світанак» ("Рассвет"). Эти сладкие глазурные конфеты просто обожал Стась. Он впервые попробовал их, когда был ребенком, и с тех пор, каждый раз, когда ездил домой, он привозил с собой пакет этих конфет. Стать не был дома уже 2 месяца, и поэтому его запас «Світанка» давно закончился. Говорят, что сладкое помогает переносить депрессию. Витас надеялся, что депрессия не случится с его другом, но все-таки он не мог не порадовать его любимыми конфетам, которые жизнь ему случайно подбросила именно сегодня. Витасу не хотелось опаздывать на пару, но что-то в его душе подсказывало, что потраченные здесь пару минут не пройдут даром.

– Добрый день! – поздоровался Витас.

– Добрый день, молодой человек, чего желаете? – спросила старушка.

Иногда Витасу было обидно, что она его не помнит, ведь он довольно часто (несколько раз в году) что-то у нее покупал.

– Заверните мне пол кило этих конфет.

Витас указал на конфеты сярким солнцем на обертке.

–Прямо пол кило? – удивилась старушка.

– Да, пожалуй, Вы правы, – согласился Витас, – давайте килограмм.

– Ну знайте ли! – старушка удивилась еще больше, – будет 50 копеек!

– Летом это стоило 40! – засмеялся Витас.

– А что я могу поделать, – ответила продавщица, – в такое время живем. Так будете брать?

– Буду, буду, заворачивайте.

Витас порылся в кармане и достал оттуда много разных монет. Пересчитав их все, он удручено вздохнул и сказал:

– Всего 47 копеек.

– Ладно уж, подарю тебе, сладкоежка, – улыбнулась продавщица и насыпала ему в пакет конфеты до килограмма.

– Спасибо, хорошего дня! – подмигнул ей Витас, пряча конфеты в портфель (толстый пакет едва там поместился!).

Опаздывая уже не на пять, а на восемь минут, Витас ускорил шаг. Раньше у этой старушки могли бы быть неприятности из-за того, что она продает товар прямо на улице. Но последнее время уличных торговцев уже почти не трогали, тем более таких. Эти уличные продавцы как будто бы были незаметной, но в то же время яркой чертой наступающих изменений. Раньше они прятались по подворотням, их нужно было специально искать, а теперь они были почти повсюду. Сложно остановить перемены, время которых пришло – в последние месяцы и годы милиция поняла это, и перестала гоняться за продавцами. А между тем их работа сильно облегчала жизнь, потому что у них можно было найти любой товар гораздо быстрее, хотя и дороже. Как например конфеты «Світанок», которые появлялись в магазинах Вильнюса редко и заканчивались быстро.

Уже прямо перед воротами в больницу Витаса остановила какая-то странная мысль, резко промелькнувшая в сознании. Он вдруг вспомнил и понял, что за дежавю испытал утром. Он уже видел такое пепельно-серое лицо, со стеклянными неподвижными глазами. Да, Витас видел это всего пару раз в жизни, и поэтому не сразу смог вспомнить, кого напомнил ему Стась сегодня утром. Ну конечно, он уже видел такое выражение у Романа Петровича. Только два или три раза за все время их знакомства, в те исчезающе редкие моменты, когда Роман Петрович забывал или уставал играть какую-то из ролей в присутствии Витаса. Такие замершие на месте зрачки случаются тогда, когда человек мыслями очень далеко от того места, где ты его видишь. Он смотрит перед собой, но сердце его не здесь, а где-то в тех воспоминаниях, о которых он ни за что не расскажет.

После пары Витас быстро поймал троллейбус возле больницы и отправился в поликлинику Жальгирис, где проходили пары у стоматологов. То набирая, то сбрасывая скорость, троллейбус с гулом мчался по улицам Вильнюса, уныло тормозя возле каждой остановки и хлопая дверьми. Витас смотрел на родной город и думал, что их ждет. Он пытался рисовать в голове какие-то сценарии будущего, но все они казались уж слишком невероятными. Он уже привык к тому что вокруг со все больше нарастающей уверенностью звучало слово «Nepriklausomybė» ("Независимость"). Но что оно означало, Витас не до конца понимал. «Ну да, наверное, снимут отовсюду эти красные флаги, уберут советские гербы, и, быть может, переименуют улицы от старых коммунистических названий, которые так раздражают местных, – думал Витас, – но что потом? Своя страна? Свой парламент, свой президент? Литовская Республика, собственная баскетбольная команда на Олимпиаде, да, точно, будет своя баскетбольная команда!»

Мысли бегали в голове, толкались, путались, и почему-то именно своя собственная баскетбольная команда особенно явственно отражалась в сознании. Витас никогда не видел независимой Литвы, но вот его дед застал Литовскую Республику, когда еще был мальчишкой. Витас впервые позавидовал старикам – они знали другую жизнь, они видели, что бывает как-то иначе, и поэтому казалось – они точно знают, к чему надо прийти. Свой парламент, свой флаг, свой представитель в разных странах. «А будет литовский представитель в Москве? – вдруг спросил себя Витас и тут же ответил, – да, наверное, будет...» Ему нравилось, что многие смотрят в будущее с оптимизмом, но его так же пугал страх доброй половины горожан, которые вроде бы были не против независимости, но боялись сделать этот шаг. Витас глушил в себе этот страх, но раз за разом он вылазил снова. Витас помнил, как летом 1987 года он был на зеленых озерах со Стешей и ее папой. Тогда они только закончили первый курс, сдали экзамены и Роман Петрович пригласил их отметить это. Они выпили довольно много в тот июньский вечер, и после очередного стакана Роман Петрович сказал Витасу:

– Вы, литовцы, мне нравитесь.

– Почему? – спросил Витас, – мы похожи на украинцев или Вы чувствуете себя здесь как дома?

– Нет, – Роман Петрович покачал головой, – города, природа почти везде одинаковые. Это здорово. Мне нравится, что вы тоже не сильно любите россиян.

Витас тревожно оглянулся.

– Да плевать, – махнул рукой Роман Петрович, – уже никого нет, нас никто не слышит.

Он налил себе еще немного водки.

– Я не перевариваю коммунистов, вечно рассказывают нам как жить... какой язык а-ка-де-ми-че-ский, – он с презрением и по слогам проговорил это слово, – а какой «сельский».

– Мне кажется, у вас очень красивый язык, – ответил Витас.

– Мне тоже так кажется, – сказал Роман Петрович, – а им так не кажется, в Украине все учебники по медицине должны быть написаны на русском!

Стеша толкнула отца в плечо.

– Пап, перестань, – она протянула ему огурец, – закусывай лучше.

– Не чіпай мене, доню, (Не трогай меня, доченька) – отмахнулся Роман Петрович и взял у нее огурец.

Было уже совсем темно, и на озерной глади бегали отблески луны. Витас достал из миски жаренную картофелину и откусил кусок.

– Ну, это ведь все закончится? – робко спросил он.

Роман Петрович снова мотнул головой.

– Никогда это не закончится.

– Пап, – Стеша положила руку ему на плечо.

Он смотрел на свои колени, словно боялся поднимать взгляд.

– Мне говорил отец, что в двадцатые годы, когда только закончилась гражданская война, все тоже ждали что Союз рухнет, что ему недолго осталось. Многие ждали за границей и думали, что уже скоро смогут вернуться домой. А он не рухнул. Его даже война не сломала.

От слов Романа Петровича в воздухе повисло уныние.

– Он пол века простоял и еще столько же простоит. Скоро уже не будет людей, которые в сознательном возрасте видели другу жизнь. В Украине их уже почти нет.

– В Литве еще есть, – возразил Витас.

– Как бы мне этого ни хотелось, Витаутас, – вздохнул Роман Петрович и посмотрел на свой пустой стакан, – он никогда не развалится.

Те слова остро врезались в память Витаса. Роман Петрович больше никогда не говорил на эту тему с ним, даже когда немного выпивал, но эта фраза постоянно с тех пор была барьером в его голове. Витас ходил на митинги, стоял в живой цепи в августе 1989-го вместе со Стешей и Романом Петровичем, смеялся и улыбался вместе с другими литовцами, фантазировал и думал о будущем, но никогда не мог избавиться от ядовитой мысли, которая отравляла все эти светлые начинания в его голове – «он все равно не развалится, чтобы мы ни делали». Витас не говорил этого вслух. Вместе с другими он верил и надеялся, ходил с трехцветным литовским флагом, переводил названия улиц на литовский и слушал с друзьями новое Литовское радио, но эту невидимую ступеньку в голове он по-прежнему не мог перепрыгнуть.

На втором этаже поликлиники Жальгирис, где обитали стоматологи и студенты, было, как всегда, людно, но Стась быстро нашел Витаса в коридоре и позвал в кабинет. Усаживаясь в кресле, Витас пытался вспомнить какой именно зуб у него болит. Не болел никакой и Витас отчаянно прислушивался к организму, пытаясь найти хоть какую-то причину, по которой он пришел к стоматологу (кроме того, чтобы поддержать друга в тяжелой ситуации). К его удивлению, Стась выглядел гораздо бодрее чем утром, улыбался, и даже перешучивался о чем-то с одногруппниками. Витасу отлегло от сердца, когда он увидел друга в приподнятом настроении, и стало немного неловко за свои избыточные переживания. 

– Ну,что болит? – спросил Стась.

– Э... – протянул Витас, – справа вверху, кажется есть боль, когда кусаю.

– Ну, давай посмотрим.

Стась минуты две стучал по зубам Витаса зеркальцем и колупал их зондом.

– Да ты ж там все знаешь зубы, – промямлил с открытым ртом Витас, возмущаясь долгому осмотру.

– Закрой рот, – ответил Стась.

Студент за соседним рабочим местом усмехнулся. Витас тоже. Закончив осмотр, Стась забрал инструменты и сказал:

– Не знаю, что там у тебя болит справа, а вот слева внизу я нашел кариес небольшой, там неглубоко вроде, так что можем без анестезии сделать.

– Да ну тебя в задницу без анестезии! – возмутился Витас, – сейчас опять будешь час ковыряться, а мне терпеть! Ну уж нет, давай коли!

– Господи, какие мы нежные, – передразнил его Стась, – ладно, сейчас позову препода.

Стась ушел. Витас немного успокоился, что друг снова шутит и улыбается. Он был очень непохож на того Стася, которого Витас оставил утром.

– O, labas, (О, привет) – кто-то тронул Витаса за плечо.

Витас обернулся. Это был Симас, он учился со Стасем в одной группе и ходил вместе с ними в секцию бокса.

– Labas, (Привет) – ответил Витас и пожал Симасу руку.

– Kas nutiko? (Что случилось?)

Симас спрятал руки в карманы халата и встал напротив Витаса. У него были больше очки с толстыми стеклами, из-за чего Симас был похож на профессора. Он об этом знал, и с удовольствием делал умный вид, притворяясь профессором, хотя часто забывал довольно простые вещи.

– Ai, nieko. Stasiui reikia praktikos, tai atėjau pas jį, o jis rado man ėduonį, (Та ничего, Стасю нужна практика, вот я и пришел, а он нашел у меня кариес.) – пожал плечами Витас.

– Taip tau ir reikia, (Так тебе и надо.) – усмехнулся Симас.

– Ai, eik tu. (Да иди ты.)

Симас засмеялся и передвинул свои очки на лоб.

– Koks šiandien ryte buvo Stasys? (Как Стась сегодня утром был?) – спросил Витас.

– Stasys? (Стась) – удивился Симас, – Ryte buvo liūdnas kaip šūdas, o paskui lyg ir atsigavo. O kas? (Утром он был унылый как говно, а потом вроде бы подтянулся. А что?)

– Nieko, tiesiog šiaip paklausiau. (Ничего, просто спрашиваю.)

– Na gerai, (Ну ладно.) – Симас передвинул очки обратно на нос, и, увидев, что Стась уже возвращается с профессором, попрощался с Витасом, – iki! (пока!)

Преподаватель сел на место Стася, и, под его комментарии, повторно простучал по всем зубам зондом и зеркальцем.

– Ну, кариес, кажется, действительно не глубоким, но, если пациент хочет с анестезией, можешь сделать местную, думаю, что инфильтративная тут не будет нужна.

Стась кивнул.

– Когда вычистишь весь кариес позови меня.

Стась снова кивнул и набрал в шприц лидокаин. Несколько капель упали на язык, и Витас почувствовал горький привкус лекарства. Ему почти не было больно. В моменты уколов он всегда вспоминал, как в детстве в больнице мама говорила ему: «Tuoj uodelis įkąs». ("Сейчас комарик укусит.")

– Ты знаешь, что она мне сказала? – вдруг спросил Стась.

Витас с опаской посмотрел на него, боясь спугнуть с этой темы, и, подняв брови, спросил его без слов: «что?»

– Сказала, что я не провожу с ней достаточно времени, – вздохнул Стась, – сижу постоянно со своими учебниками и со своим черепом Геной.

Стась перестал улыбаться и сел на стул позади Витаса. Ему не хотелось смотреть другу в глаза.

– Я не знаю, она вообще много всего наговорила, не знаю, как это все уместить. Сказала, что больше не любит меня и я сам в этом виноват, потому что мог бы быть ближе к ней.

Стась взял в руки зонд.

– Попробуй языком возле зуба, что-то чувствуешь? А теперь? – Стась поводил зондом по зубу и по десне.

Витас помотал головой.

– Ну добре, – ответил Стась и взял дрель.

Она застрекотала в его руках, и скоро Витас почувствовал легкую вибрацию, расходящуюся по всей челюсти от зуба. То нажимая, то отпуская педаль, Стась убирал кариес, стараясь не задеть здоровую ткань. Каждую минуту он тормозил дрель полностью и внимательно рассматривал операционное поле.

– Сейчас позову препода, – сказал Стась, – не закрывай рот.

Профессор сел на его место и некоторое время разглядывал в зеркальце дырку в зубе.

– Можно ставить пломбу, – сказал профессор.

– Я бы еще покрасил красителем, если Вы не возражаете.

– Нет необходимости, это не тот случай, а красителя у нас не очень много, ты можешь вот здесь еще посверлить для успокоения совести, но я уверен, что это уже не кариес, – профессор указал ему на какую-то точку в зубе.

– Хорошо, – согласился Стась и похлопал Витаса по плечу, – сейчас я тебе покажу космические технологии.

– Смотри не сломай, – серьезно пошутил профессор.

Стась вернулся с материалами и почему-то в защитных оранжевых очках. Витас посмотрел на него с недоумением, а затем заметил какую-то лампу у него в руке. Любопытство пересилило и, стараясь не закрывать рот, Витас спросил:

– Это ультрафиолет?

– Не закрывай рот, – упрекнул его Стась, – нет, это лампа полимеризации! – с гордостью добавил он, – вам такое в абдоминальной хирургии и не снилось! Сейчас за десять минут сделаю пломбу, засекай!

Витас поднял левую руку и показал Стасю часы. Было 14-25. Стась сел на рабочее место и начал наносить на зуб какой-то материал.

– Это не фосфат цемент, и даже не силикон, не надеюсь, что ты запомнишь это слово, но это светоотверждаемый композит! – подчеркнул Стась, – это так здорово тебя подначивать, когда ты не можешь ответить...

– Ууу... – промычал Витас.

– Да, да, а вот ты знал, что у между Жальгирисом и Антакальнисом есть разница во времени?

Витас не понял в чем шутка и вопросительно поднял одну бровь.

– Вот, а разница есть. Пока у нас на Жальгирис 14-25, у вас на Антакальнисе, в абдоминальной хирургии... 1960-й год, ну прошлый век, что тут скажешь?!

– Ууу!... – снова возмутился Витас.

– Да, и не надо возражать, – Стась осторожно повторял инструментами рельеф зуба, – вырезаете свои желчные пузыри, как сорок лет назад, а это технологии!

Стась достал лампу и засунул ее Витасу в рот. Лампа пикнула, и в отражении его оранжевых защитных очков Витас увидел яркий голубой свет.

– Ну, правда, мы ее тоже называем ультрафиолетовой лампой, хотя это и не очень правильно. Это синий диапазон, где-то 450 нанометров.

Витас закатил глаза. Один плюс – у Стася было отличное настроение и Витаса это не могло не радовать. В принципе, у него всегда светились глаза, когда он занимался стоматологией. Он был готов говорить об этом постоянно и постоянно рассказывать то, что недавно прочитал. Стась сам этого не всегда замечал, и, наверное, Ильзе это не очень нравилось. Точно так же, как и то, что Стась действительно очень много времени уделял учебе. Он читал гораздо больше, чем надо, и нередко их свидания с Ильзе заключались в том, что они вместе шли на почту чтобы забрать стоматологический журнал, которые прислали Стасю, или искали какого-то непонятного человека, который должен был продать Стасю переведенный ГДР-овский учебник по стоматологии. Ильзе это утомляло, и она не получала особого удовольствия от скитания по дворам со Стасем, но Стась, видимо, этого не замечал, и ему просто было приятно, что Ильзе ходит с ним, ничего не понимая слушает его рассказы и держит за руку. Обнимая за плечи любимую девушку и держа в руках новую стоматологическую брошюру, Стась чувствовал себя абсолютно счастливым.

– Готово! А ну-ка укуси! Удобно?

Витас сомкнул челюсти. Было некоторое ощущение дополнительной массы слева, но Витас не почувствовал бы ее, если бы не искал.

– Шетырнатцать тридшать шетыре, – проговорил Витас, указывая на часы.

– Видишь, даже не десять минут, а девять! – с гордостью проговорил Стась, – вот тебе черная бумажка, проверим прикус.

Витас схватил черную бумажку и поводил по ней зубами.

– Молодец, – похвалил его Стась, – сейчас позову препода.

Профессор посмотрел в зеркальце и уважительно закивал.

– Я думаю, это пять, – сказал профессор, – жаль, что мы за практику не ставим оценки.

– Спасибо, можете поставить мне за пару, – сказал Стась.

– Подумаю.

Стась протянул Витасу зеркальце.

– Ну! Посмотри какой я молодец!

Витас не сразу нашел починенный зуб – он практически не отличался от остальных, хотя там и были почти невидимые края пломбы.

– И как только меня можно было бросить, если я умею ставить такие пломбы?

– Даже не представляю, – с искренним сочувствием сказал Витас, отдавая зеркальце.

Следующие дни настроение Стася скакало, как бешенная синусоида. Он то шутил и смеялся, то молча сидел, потупив глаза в учебник. Витас пытался помочь другу, но со временем понял, что его действия вообще никак на Стася не влияют – если он был веселый, то отвечал Витасу шутками, если грустным, то никак не реагировал. Но второе состояние преобладало, как бы сильно Витас не хотел этого замечать. Раньше по вечерам они часто вместе ходили на бокс или в зал, но на этой неделе Стась постоянно вечером уходил из общежития. Говорил, что погулять, но однажды Витас заметил его в соседнем дворе. Стась сидел на лавочке, и смотрел под ноги. Потом он просто встал и вернулся домой. Стась не знал, куда переехала Ильзе, и на своем факультете электротехники она тоже не появлялась, хоть два дня подряд Стась ждал ее возле университета, даже пропустил из-за этого пару.

Один раз, когда Стася не было дома, Витас потерял свои наручные часы. Отчаявшись найти их в своем столе, он решил проверить стол Стася. В верхнем ящике между книг и журналов Витасу бросился в глаза маленький черный коробок. Забыв про часы, он достал это коробок и несколько секунд задумчиво его разглядывал. Витас догадывался, что внутри, но не хотел проверять. «Да нет, он бы точно мне сказал...» – думал Витас, не веря глазам. Через минуту он все-таки пересилил себя и открыл коробок. На бежевой подушечке лежало обручальное кольцо с маленьким, почти невидимым блестящим камешком наверху. Витас не мог отделаться от шока. «Как же так? Он купил такое дорогое кольцо и даже не рассказал мне?». Стась почти все и всегда рассказывал Витасу, в особенности если речь шла о таких вещах. Альбом, которые Стась подарил Ильзе, он показал Витасу сразу, как только забрал его из печати. Но, видимо, это было слишком личное даже для близкого друга.

Витас спрятал коробок туда, где взял и закрыл ящик. Он уже тысячу раз пожалел, что залез в чужие вещи и вернулся к поиску часов на своем столе. Он нашел их в кармане халата – Витас снимал часы сегодня, когда мыл руки перед пальпацией пациента.

Стась вернулся поздно вечером, то был вторник следующей после расставания недели. Зашел без стука.

– Витас... – у него был ужасно хриплый голос, и Стась почему-то держался за дверной проем, – Витас, открой окно!

Слегка озадаченный странным голосом друга, Витас открыл форточку.

– Да нет, все окно! Дышать нечем!

Стась прошелся по комнате, держась за стену и свалился на свою кровать. Витас открыл окно настежь. В комнату сразу ворвался холодные вечерний ветер.

– Что это с тобой? – спросил Витас.

– Не знаю, – ответил Стась, – но, кажется, это болит не зуб.

Витас подошел к нему. Стась тяжело дышал и держался правой рукой за грудь. В левой руке у него был портфель. Витас забрал у него портфель и поставил его на стул.

– В груди болит?

– Есть немного, – выдавил из себя Стась.

– Давно это?

– Минут десять как началось, едва поднялся.

– И дышать тяжело?

– Угу.

Витас почесал затылок. Стась был бледный, что было видно даже при свете лампы, и дышал быстрыми короткими вдохами.

– Стась, это херово, поехали в больницу.

– Ох, – Стась устало посмотрел на Витаса, – я нормально себя чувствую, сейчас пройдет.

– Угу, пройдет, лежи спокойно, я сейчас позвоню и вернусь, поедем к нам в отделение.

– Да я нормально себя чувствую, Витас, – прохрипел Стась, – не надо никуда звонить. Витас!

Но Витас его уже не слышал, он быстро спустился на первый этаж, где сидела вахтерша и попросил телефон. Ничего не объясняя озадаченной вахтерше и подавляя в себе легкое раздражение от необходимости лишний раз обращаться к этому человеку, Витас быстро набрал номер – 27 23 45. В трубке раздались гудки, а затем на том конце Витас услышал знакомый голос.

– Алло!

– Добрый вечер, скажите, Михаил Андреевич на работе?

– Игнатьев? – уточнил голос в телефоне.

– Да, да, он. Он сейчас в отделении?

– Да, Михаил Андреевич на дежурстве, а кто это?

– Это Витас, я студент, я был у вас летом на практике, позовите, пожалуйста, Михаила Андреевича.

– Ладно, ждите, – ответила медсестра приемного отделения и Витас услышал в трубке, как ее шаги удаляются от микрофона. Через некоторое время уже знакомый голос анестезиолога зазвучал в телефоне, – привет, Витаутас, что случилось?

– Михаил Андреевич, мне кажется у Стася инфаркт, мы можем к Вам сейчас подъехать?

– Ах! – испуганно всплеснула руками вахтерша, которая все это время сидела рядом и внимательно слушала, о чем говорит Витас, – какой ужас!

– Стась – это твой друг, стоматолог? – спросил анестезиолог.

– Да.

– А чего ты решил, что у него инфаркт?

– Да он за сердце держится, говорит, что болит в груди, и дышать тяжело, ели поднялся на второй этаж.

– Ясно, боль куда-то иррадиирует?

– Нет.

– Ясно. Вы же на Olandu?

– Да.

– Ну, скорую вызывать не надо, я сам сейчас подъеду. У тебя нитроглицерин есть?

– Нет, – сказал Витас.

– У меня есть! – воскликнула вахтерша.

– Ну дай ему таблетку нитро под язык, я буду минут через пятнадцать. Не переживай сильно, рано ему еще для инфаркта, но ЭКГ сделаем. Ждите. 

Черезтри четверти часа Витас стоял в коридоре почти пустого отделения вместе санестезиологом и разглядывал длинную кривулину электрокардиограммы. МихаилАндреевич дал ему минуту, а затем спросил тоном преподавателя: 

– Ну, что скажете?

– Ритм синусовый, регулярный.

– Угу.

– Где-то сто ударов в минуту.

– Угу.

– Электрическая ось нормальная.

– Угу.

– Зубец Q нормальный.

– Уверен? – уточнил анестезиолог.

Витас присмотрелся к линиям.

– Уверен.

– Вот именно! – подтвердил Михаил Андреевич, – продолжай.

– Элевация сегмента ST.

– Где?

– В отведениях V3, V4, V5.

– Какая это часть сердца?

– Передняя стенка.

Михаил Андреевич удовлетворенно выдохнул.

– Молодец. Что скажешь?

Витас пожал плечами.

– Ну... похоже на инфаркт, острая боль в груди, хотя и без иррадиации, отдышка, элевация сегмента ST...

Анестезиолог поднял брови и скорчил недовольное лицо.

– Вы не согласны? – спросил Витас.

– Это диагноз, скажем так, по учебнику. Но подумай – это молодой пациент, 23 года, не курит, не пьет, занимается спортом. Ожирения нет, диабета нет, раньше никогда проблем с сердцем не было, родители здоровы, дедушки, бабушки здоровы... Вот я и думаю: ну какой инфаркт?

– Ну, мы же взяли анализы крови.

– Общий анализ и биохимия будут утром, лаборанта еще нет, но я почти уверен, что КФК не будет повышен, и в остальном анализ будет нормальный. Хотя, конечно, посмотрим.

– Но что тогда? – спросил Витас.

– Не знаю, травм не было у него?

– Да вроде не было.

– Мы можем посмотреть его на ультразвуке.

– А в идеале сделать коронарографию, – сказал Витас.

– Ах! – анестезиолог махнул рукой, – это у нас есть, но нам ее никто не сделает, даже по очень большому блату, это не тяжелый случай.

Михаил Андреевич спрятал ЭКГ в карман халата и сложил руки не груди.

– Может стресс был? – вдруг спросил он Витаса.

– Был, они расстались с девушкой.

– Сильно переживал?

Витас кивнул. Анестезиолог поморщил нос и несколько раз хмыкнул.

– Есть у меня версия, несколько раз видел такое, хотя обычно это у женщин, где-то старше 40-45. Симптоматика такая же, похожа на инфаркт, тоже элевация, и у всех стресс, понимаешь. Но анализы нормальные, и, судя по всему, сердечные сосуды не повреждены. Восстанавливаются за пару дней, и потом нормально живут без осложнений. Я такое видел всего несколько раз, и при чем три раза здесь, в Вильнюсе за последние два года. Ах да, еще у всех элевация в отведениях от V2 до V5. И ограничение подвижности верхушки, но это на ультразвуке видно. Пошли сделаем.

Михаил Андреевич зашел в палату и позвал Стася. Не спеша, они прошли до кабинета с аппаратом УЗИ. Анестезиолог попросил Стася лечь на кушетку и запустил аппарат. Он сразу нашел верхушку сердца и указал на нее Витасу.

– Видишь? – спросил он.

– Мм... – Витас вглядывался в движение чёрно-белых линий на экране, но не понимал, чего от него ждет врач.

– Не переживай, там сложно увидеть. Я бы сказал, что это некоторое ограничение подвижности верхушки сердца. Почти незаметное, кстати.

Анестезиолог еще некоторое время просвечивал грудную клетку Стася ультразвуком, а затем выключил машину.

– Как будем лечить? – спросил Витас.

Михал Андреевич посмотрел на Стася и улыбнулся.

– Никак. Я не думаю, что это инфаркт. Полежи два дня в отделении, сделаем контроль ЭКГ, проверим анализы. Я думаю, что симптомы пройдут за пару дней. Если будет нужно, дам тебе анальгетик, может быть бета-блокатор. Ты же не астматик?

Стась мотнул головой.

– Ну вот и хорошо. Так что отдых, отсутствие напряжений, и все будет в порядке. Пропустишь две пары, ничего не случится, а в пятницу уже пойдешь домой, может раньше, если все будет нормально. Принесешь ему завтра какие-то вещи на два дня. Ну и книжку какую-то почитать. Только не по стоматологии.

– Почему не по стоматологии? – сразу оживился Стась.

– Потому что отдохнуть тебе надо, расслабиться.

– Принеси тогда конфеты, можно же мне «Світанак»? – спросил Стась.

– Можно, но! – анестезиолог поднял указательный палец, – мне тоже принеси, я их тоже люблю.

– Само собой, спасибо Вам большое, Михаил Андреевич.

– Да не за что, – сказал он, вставая, – разнообразили мне ночное дежурство. Ну, беги домой, тебе утром на пару. А ты топай в палату, медсестра покажет в какую. Я тут буду, если что.

Анестезиолог пожал им руки и вышел из кабинета. Витас некоторое время смотрел на Стася молча. Все это произошло всего за два часа. Лицо у Стася уже было не таким бледным, он дышал гораздо спокойнее, и боли в груди практически не было. Витас посмотрел на часы. Уже была половина второго ночи. В кабинете желтым светом горела лампа. Стась окинул комнату взглядом и остановился на УЗИ-аппарате. Потом посмотрел на Витаса. Тот все еще сидел молча.

– Пиздец... – сказал Стась.

– И не говори, – согласился Витас и протер кулаком глаза, – ладно, пойду я.

– Спасибо тебе, друг.

Витас молча кивнул, помог Стасю подняться и дойти до палаты.

На улице было прохладно. Витас застегнул куртку и спрятал руки в карманы. На пустых улицах не было ни людей, ни машин. Витас шел домой, почти все время глядя вверх. Там плыли серые облака, между которыми виднелось черное небо. Местами были видны звезды. Клиническая практика всегда отличается от того, что написано в учебнике для 5 курса: почти не бывает классических, понятных пациентов. У всех какие-то свои особенности, свои боли, свои переживания. Витас по-настоящему переживал за друга, Михаил Андреевич здорово его успокоил, но было понятно, что такие проблемы не случаются сами по себе. В особенности неприятно было от того, что ни Витас, ни Михаил Андреевич не смогли поставить окончательный диагноз. Вот правда, анестезиолог относился к этому гораздо спокойнее. В отличие от Витаса, он знал, что непонятные диагнозы в жизни встречаются гораздо чаще, чем хотелось бы.

На проспекте горели фонари и стояла поразительная хрустальная тишина. В квартирах почти не было светящихся окон. Витас прошел мимо дома Романа Петровича и Стеши. Внутри было какое-то странное чувство: когда ты уже вроде бы не переживаешь, но старая тревога еще не покинула тебя. В любом случае скоро будет новый день, утром нужно будет встать пораньше, чтобы перед парой успеть занести Стасю конфеты, одежду и книжку. Ну, или нужно будет опоздать на лишние 3 минуты, ведь пара у Витаса будет проходить в той же самой больнице.

(Через год, в 1991 году японский врач Хикару Сато опишет синдром Такоцубо, также известный, как "синдром разбитого сердца". Это патология при которой резко ослабевает сокращение левого желудочка сердца, из-за чего симптомы очень напоминают инфаркт миокарда. Но, в отличие от инфаркта, при синдроме Такоцубо коронарные артерии, как правило, не повреждаются. "Синдром разбитого сердца" чаще всего происходит на фоне сильного стресса и встречается в основном у женщин старше 50 лет, но может быть у пациентов любого возраста и пола.)