Сломанный разум

hold me love - RY X

Я старалась победить монстра и не заметила, как попала в его ловушку.

В психиатрической больнице «Чистый разум» было холодно. Температура внутри каменного здания была настолько низкой, что новоприбывшая пациентка начала кричать за час до подъема, просовывая худые запястья сквозь решётки и отбивая по ним сжатыми кулаками. Голова болела после препарата, что ей наглым образом вкололи прошлой ночью, но девушку это не останавливало. Её замёрзшие голые ступни уже с трудом шевелились и не ощущали ничего, кроме покалываний на концах больших пальцев. Одежда, которую блондинка обнаружила утром, состояла из широких ужасно уродливых штанов и похожей дизайном рубахи, рукава которой были слишком длинными.

К сожалению, как бы громко не вопила пациентка, санитары и охранники достаточно стойко игнорировали её истерики, не показываясь и даже не пытаясь угрожать. Возможно, они вообще не стояли на посту в это время, из-за чего девушка напрасно потратила силы и натравила на себя «сожителей», что выкрикивали в её сторону грубые фразы, обещая заткнуть её рот на завтраке.

Спустя два часа, когда солнце начало пробиваться сквозь железные прутья и освещать длинный коридор, который Джозефина запомнила достаточно хорошо, обтирая ночью каждый угол своим телом, санитары показались. Высокие и достаточно сильные мужчины поочередно открывали камеры, быстрыми фразами напоминая пациентам, как следует себя вести и что будет в случае неповиновения. Девушка не рассматривала их, сидя на кровати, всё время, что они находились в коридоре, но точно знала, что в складках их синей формы были спрятаны шприцы и таблетки.

Её камеру открыли последней. Интересный механизм, который ей ещё предстояло изучить, каждый раз издавал противный звук, чем-то похожий на сирену.

— Новенькая, – один из оставшихся мужчин шумно выдохнул, скользя взглядом голубых глаз по практически обнажённому телу новоприбывшей пациентки.

Ночью одежду со спящей девушки стянули, оставив универсальный комплект, в котором расхаживал каждый, кто проходил лечении в психбольнице. Джозефине было мерзко думать о том, как она натягивает на себя штаны, швы которых были настолько не ровными, что при каждом новом брошенном взгляде на них хотелось вырвать глаза. Но и это не являлось самым противным. Жёлтые пятна, усеявшие тонкий материал. Их явно носил кто-то до неё, и девушка сомневалась в том, что их соизволили хотя бы прополоскать в воде с мылом. Какая мерзость.

— Мне нужна обувь, – оторвавшись от дырки в углу стены, которую приметила ещё около получаса назад, Джозефина подняла голову на блондинистого санитара, которому было на вид не больше тридцати.

Что заставило тебя работать здесь в этом возрасте?

— Сейчас твоего размера нет на складе, придётся подождать около недели, пока можешь воспользоваться этим, – мужчина кидает взгляд на серые тапочки.

Их она уже тоже изучила. Потёртые в районе пяток и пахнущие дерьмом крыс. Блондинке не хотелось утрировать, но она была уверена, что из одного ей на кровать упал паук, которого она видела в учебнике по биологии за пятый класс. Тогда одноклассница по имени Мэдисон громко заверещала, вызывая хохот у половины ребят. Остальным было просто наплевать, но Джозефина еле сдержалась, чтобы не кинуть учебник в эту верещащую суку. Крик Мэдисон напоминал ей её собственные, что сначала проносились в голове, имея десятки разных голосов, а после вырывались изо рта. И всегда подобные срывы сопровождались дальнейшими истериками. Она, в действительности, начинала вести себя как те, о ком рассказывала мадам Эштон на предмете, что никак не был связан с психологией. Падала и билась головой в приступах, тряслась подобно собаке брошенной на улицу в мороз или же истошно кричала, как чёртова Мэдисон из-за ничтожных пауков, которые являлись лишь рисунком.

— Слышишь меня? Одевайся, – дёргается, когда её слепит, а глаза начинают болеть, словно она, не моргая рассматривала солнце около минуты. Девушка отворачивается, морщась и ощущая влагу в глазах. Он светил фонариком. — И поторопись, иначе не успеешь на завтрак.

Пациентка проследила за тем, как санитар протянул руку в карман своей рубашки, вероятно, собираясь достать для неё новую порцию транквилизаторов за неподчинение. Дёрнувшись, Джозефина прижалась плечом к ледяной стене, не сводя широких глаз с блондина. Она была похожа на запуганного ребёнка, которого при ссорах избивали ремнём или чем ещё любили родители «воспитывать» наивных детей.

Но санитар лишь достал белую таблетку, протягивая ладонь пациентке и устало выдыхая. Она не стала задавать лишних вопросов, решая, что это лучше иголок и очередного сна. Дальше блондин и его дружок, что всё время наблюдал из угла, перестали терпеть прихоти девчонки, хватая её под локти и насильно одевая в серую грязную форму.

Она не могла кричать, и это было похоже на один из её ночных кошмаров, преследовавших Джозефину каждую ночь. Вновь маска, натянутая на лицо, чужие руки на дрожащем от стресса теле, недовольные взгляды и упрёк в каждом движении их рук.

Ты ведь могла и сама справиться с этим.
Мы тебя предупреждали, не говори об обратном.
У тебя был выбор.

Каждую фразу она могла услышать даже в их тихом вздохе. Голоса внутри переводили их эмоции на её родной язык. С детства они помогали ей и являлись опорой. Всегда защищали, пусть никто и не слышал, как громко они вопили, требуя убрать от женского тела свои грязные и липкие руки. Главное, что она слышала. И давала возможность услышать другим.

Но в кошмарах, тех, где и у самой девушки не было голоса, она была беззащитной. Оставалось лишь смотреть и пытаться сдвинуться с места, пока ноги тонули в чём-то вязком и ужасно пахнущем. Она тонула каждую ночь, стараясь докричаться до людей сквозь плотно сомкнутые губы. Под конец, когда подбородок девушки уже был погружен в зыбучие пески, возможность говорить возвращалась. Словно издеваясь, кто-то давал ей последнюю секунду, перед тем как рот окажется забит вонючим веществом, убивающим её. Джозефина вскрикивала, а после умирала. Раз за разом.

Вскоре её уже тащили по новым холодным коридорам, крепко удерживая за плечи и что-то проговаривая у уха. Девушка не слушала, как и не пытались услышать её они. От чего-то с каждым шагом становилось легче дышать и ощущать себя в этой не такой уже и грязной одежде. Стены, вчера сжимающие её, выровнялись, и даже грязь из углов успела пропасть за ночь. Джозефина широко улыбалась, ощущая, как щёки утыкаются в кожаную маску.

— Успокоилась? – у больших белых дверей санитары останавливаются, ставя девушку на ноги, но продолжая придерживать за худые плечи. Она слабо осознавала вопрос, но всё же кивнула, протягивая пальцы к деревянной двери, краска на которой полопалась со временем, показывая необработанное дерево и десятки заноз, готовых впиться в её кожу. — Стоит почаще давать тебе стринекс*, – хмыкает блондин и снимает маску с лица пациентки, следя за её глазами.

Стринекс. Старается запомнить название, пока медленно входит в просторную комнату, в которой пахло сгоревшей кашей и больницей. Знаете, этот запах, от которого с самого детства волосы на руках вставали дыбом, и хотелось вернуться домой. Блондинка ухмыльнулась, когда носа коснулся знакомый аромат крепкого табака. Голубые глаза оторвались от белых дверей, и зрачки чуть сузились от яркого света, пробивающегося сквозь окна, находившихся под самым потолком.

Шесть небольших узких столов заполняли большую часть помещения. На некоторых ещё стояли тарелки с кашей, от которой к потолку вздымался пар. К каждой порции овсянки прилагался кусок хлеба и стакан, вероятно, горячего молока. Девушки в блекло сиреневой форме убирали остатки еды с поверхности стола, лавок, пола, стен и лиц пациентов. Некоторые ели настолько медленно, что каша в ложке успевала остыть до того момента, как попадёт в рот. Это Джозефина сумела подметить даже под волшебной таблеткой, что до сих пор сохраняла её внешний и внутренний покой. Они тянули, не хотели покидать стол или комнату в принципе.

— Чем быстрее вы позавтракаете, тем быстрее мы сдвинем столы и начнём играть в н...
— Нарды! – одну из медсестёр перебил мужчина средних лет, что размазывал кашу по столу, словно накладывал кому-то в соседнюю тарелку. Он широко улыбался, от чего слюни вперемешку с едой стекали по подбородку.

Какая гадость. Блондинка склоняет голову вбок, наблюдая за реакцией Джули. Девушка была уверена, что медсестру зовут именно так. И не только она.

— Верно, Фрэнк, нарды. Я думаю, Эйприл уже наелась, – девушка забирает ложку из слабых пальцев мужчины, пресекая его дальнейшие попытки вывалить еду на стол.

Пациентка отворачивается, замечая в противоположной стороне старый диван и шкафы, что стояли по бокам и, вероятно, были забиты настольными играми и остальными развлечениями для психов. Перед долгожителем этой поликлиники находился небольшой круглый столик с пепельницей по центру. Их здесь было около пяти, каждая располагалась на значительном расстоянии от соседней. Последним интересным атрибутом был рояль, покрытый слоем пыли и заваленный сверху книгами.

— Садись, – санитар, что всё это время дожидался, пока девушка сдвинется с места, не выдерживает, усаживая блондинку за крайний стол, единственный, на каком ещё стояли тарелки. Две.

После блондин отходит к стене у выхода, упираясь в неё плечом. Там уже было трое санитаров, готовых в любой момент схватить нарушителя порядка. Они скучающе осматривали лица пациентов, держа руки в карманах и временами зевая.

Джозефина ощущала прожигающие взгляды на своей спине, но не оборачивалась, прекрасно зная, что это будет злить наблюдавших куда больше. Тонкие пальцы сжимают ложку, пока губы изгибаются, показывая отвращение. Вытирает сталь об футболку и лишь после этого осмеливается попробовать кашу, через секунду после начиная жалеть. Они действительно сожгли её и попытались скрыть это максимальной дозой сахара. Не знает, куда деть ком горько-сладкой отравы, сплёвывая всё обратно в тарелку. Взгляд находит стакан молока, от которого живот издаёт жалобный стон, а после к глотке подходит ком тошноты. За спиной уже слышен скрип ножек лавок и столов об пол, значит, остальные справились с этой кашей и приступили к играм. Поднимает взгляд на тарелку напротив, понимая, что остался ещё кто-то, не набивший свой желудок этой гадостью.

В тот день Джозефина Олдмен так и не узнала, кто был хозяином остывшей каши. На следующий день девушка оборачивалась на тарелку твороженной запеканки, мучая себя догадками о том, кого кормили отдельно от остальных. В среду, то есть пятый день её нахождения в психиатрической лечебнице, напротив остывало картофельное пюре и стакан крепкого чая.

В следующий понедельник кашу вновь передержали. Сахар, видимо, кончился, ведь в этот раз девушка почувствовала избыток соли на языке и сплюнула массу куда быстрее. Джули (уверяющая, что её зовут Люсия) кинула на пациентку строгий взгляд, на что та лишь мрачно выдохнула. Эта неделя была похоже на фильм ужасов. Олдмен не знала, существует ли фильм, в котором события каждого минувшего дня повторяются в новом, но была уверена, что обязательно посмотрит его, если выберется отсюда.

Все врачи были заняты кем-то, из-за чего пациенты освобождались от терапий и были весьма рады этому. Как и обещали, «соседи» Джозефины попытались отомстить ей за выходку первого дня. В четверг, когда Джули вышла вместе с санитарами в коридор, блондинку прижали лавкой к стене, приставив вилку к горлу и широко улыбаясь. К слову, стринекс стал лучшим другом девушки, благодаря чему её не вырвало на ботинки Уилла от вида его потной кожи, покрытой багровыми ожогами. Ещё в первый день пациентка стащила небольшой ножик для масла, который начали искать тем же вечером. К счастью, дырка, которую приметила девушка, являлась незаметным и достаточно надёжным местом для хранения подобных вещей. Поэтому через секунду, как Уилл открыл рот, чтобы передать общую мысль, алая кровь забрызгала форму Джозефины Олдмен и каждого, кто стоял рядом. Это было ещё одной деталью её небольшого плана. Девушка осознавала: одежду ей никто просто так не постирает и новую не выдаст. Но если та будет в крови, карта ляжет иначе.

Так и вышло. Тем же вечером блондинка вдыхала запах дегтярного мыла от своей рубашки и морщилась от боли в плече. Ей снова вкололи транквилизаторы, а ещё вывихнули предплечье, пока оттаскивали от вопящего Уилла. Его дружки разбежались, не зная, чем именно девушка атаковала и могла ли повторить это на них. Это сыграло на руку, Джозефине удалось спрятать ножик и схватиться за вилку, из-за чего санитары решили, что именно этим блондинка и нанесла удар. Лишь позже выяснилось, что обычный столовый предмет не мог оставить столь глубокую рану, но Олдмен уже вернула ножик в его надёжный домик.

Больше её не доставали.

Отбрасывает ложку как раз в тот момент, когда на стол падает тень и сбоку раздаётся шорох. К её столу за эту неделю подходили крайне редко. Девушка хмурит светлые брови, поднимая голову и наблюдая за тем, как брюнет со связанными руками садится на скамью напротив, впиваясь идеальными изумрудными глазами в лицо той, об истории которой размышлял каждый день, дабы не сойти с ума от скуки в карцере. Джозефина не смогла бы описать эмоции в этих зелёных радужках, чтобы не сорвать. От шепчущей ужасные идеи пустоты и до пожирающей каждого, кто здесь присутствовал, ненависти. Брюнет без слов и лишних действий сумел дать ей до боли в ушах звонкую пощёчину, понимая, что она точно прочувствовала её.

Они молчали около минуты, пока диалог шёл в их глазах и движениях тел. Её сжатые кулаки и слишком напряжённое лицо. Его хмурые брови и желваки, что ходили вдоль скул.

— Это мой стол, – мужчина разрушает тишину первым, упираясь спиной в спинку лавки и укладывая связанные руки на стол, совсем рядом с тарелкой, о хозяине которой блондинка думала всю неделю.
— Уже нет, – наклоняется ближе, осознавая, что отступать не собирается.

В последнее время доза таблеток уменьшалась до одной в два дня. За каждым из оставшихся пяти столов сидел хоть один человек, что размазывал еду дальше своего рта и ложки. Джозефина совсем скоро окажется там, откуда не вернулся Ник Стенсер, которого увели в прошлую субботу. Парень слишком часто срывался, это успела заметить даже новенькая пациентка.

— Всё ещё да, – выдыхает, не сводя глаз с девушки, которая ошибается, когда думает, что следует уподобиться брюнету и не отрываться от двух изумрудов.

Стол, который пациентка не смогли поделить, переворачивается, сшибая девушку и лавку, на которой она сидела. Олдмен вскрикивает, когда горячая каша попадает на светлую кожу, больно обжигая. Звон ложок и разбитого стекла заглушают крик Джули, пока Джозефина пытается привести дыхание в норму и успокоиться. Конечности саднят, а на животе, вероятно, останется синяк, ведь стол достаточно тяжёлый.

Пациент 211212 продолжал упираться спиной в лавку, только лишь переложил связанные руки на бёдра. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда девушка сумела оттолкнуть стол и вырваться из рук санитаров. Она даже успела схватить осколок от кружки и замахнуться на брюнета. Мужчина почувствовал разочарование, когда руку неизвестной ему пациентки перехватили и осколок выпал из пальцев, упав ему на ботинок. Голова опускается, пока брюнет облизывает губы, еле слышно хмыкнув.

Но кому было дело до его смешков, пока девушка кричала, толкаясь в руках санитаров и требуя отмыть её от каши. Они не могли вколоть ей седативное, чтобы при этом не оставить иглу в теле пациентки. Люсия прыгала вокруг, выкрикивая имя блондинки и пытаясь схватить её за запястье. В результате Джозефину уложили на пол и вкололи транквилизатор в бедро.

— Завтра ты отправишься на терапию, Джозефина Олдмен.