Психо

Оказалось, в клинике можно неплохо проводить время и чувствовать себя, если не сидеть безвылазно в палате. Том попробовал и не пожалел. Здесь огромная, шикарная территория, услаждающая и умиротворяющая красотой природы. Начав с пробной вылазки на улицу, с каждым днём Том гулял больше и больше. Надев куртку на удобную одежду, в которой находился в палате – здесь не перед кем выделываться, никто не будет оценивать и не осудит. Неспешным шагом прогуливаясь по уже известным местам и осваивая новые. Здесь и изумрудные газоны, и ухоженные клумбы с уже распускающимися ранними цветами, и сад как с картинки, и романтическая аллея, где в сени деревьев можно отдыхать на лавочках, и даже небольшой собственный лес в задней части территории, куда можно уйти, слиться с природой и выйти освобождённым от всего мирского. Сосново-пихтовый лес – чудо, ароматерапия от самой природы. Никогда в жизни Том не бывал в лесу и, зайдя в него в первый раз, в середину, вдохнул полной грудью и почувствовал себя счастливым. Улыбка сама собой озарила лицо, и направленный вверх взгляд блуждал по высоким, шепчущим на слабом ветру кронам, ласкающим ясные небеса. Тишина и только звуки природы. Как будто на километры вокруг никого, и это настоящий раскидистый лес, а не его островок.

Другие пациенты не мешались, бывало, что ни одного не встречал, столь огромная, разнообразная здесь внешняя территория, а количество мест в клинике наоборот небольшое, она для привилегированных особ. Том гулял в иллюзии одиночества, выбранного добровольно, и благодатная тишина действовала на побитую психику, как антистресс. Том ежедневно совершал долгие, неторопливые прогулки, вдыхая распускающуюся весну, и никакие мысли в это время не одолевали, разум освобождался от них на свежем воздухе и вдали от людских голосов, и в голове воцарялась благоговейная тишина.

Хорошо-то как... Только жаль, что это иллюзия жизни, за пределами клиники так спокойно не будет. Здесь созданы рафинированные условия для тех, чья психика уже пострадала от тягот жизни, а там, за забором, жизнь жестока без разбора и скидок. Выживает даже не сильнейший, а наиболее приспосабливающийся. Можешь адаптироваться – выжил, живёшь, оставляешь потомство, продолжая свой род, как там ещё написано в учёных трудах?

По указке Шулеймана за Томом следили, отслеживали его перемещения, особенно по внешней территории, но настолько тонко, незаметно, что Том и не заподозрил, что уже не волен. Том не единожды подходил к воротам, смотрел через несплошной забор на улицу и ни разу не испытал желания выйти за территорию, уйти отсюда. Успеет уйти, когда время его пребывания здесь выйдет. Свободному человеку нет нужды сбегать, он может уйти в любой момент, и этот момент откладывается и откладывается, поскольку ничего не давит. На то и рассчитывал Оскар, потребовав у персонала клиники ограничить Тома в свободе, но не сообщать ему об этом.

Помимо медикаментозного лечения, кураторства психиатра и психотерапии, клиника предлагала широкий спектр терапий, призванных поправить душевное равновесие пациентов. Это и массаж, который Тому очень рекомендовали, и арт-терапия, и драма-терапия (увы, не сейчас, доктор-ведущий находился в отпуске), и акватерапия, и песочная терапия, и даже зоотерапия в отдельном здании, чтобы не тревожить пациентов возможными специфическими запахами и не подвергать их опасности аллергии.

Том немного расстроился, узнав, что драма-терапия сейчас не проводится, хотел попробовать, что за оно. Но ладно, ничего страшного, Оскару Том о своём желании говорить не стал, а то бедного доктора из отпуска выдернут или кого-то срочно найдут на пустующее место для него одного. Пусть отдыхает человек, а он что-то другое выберет. Ознакомившись с вывеской, сообщающей о том, что в клинике проводится арт-терапия, Том сразу записался. Арт-терапия проводилась в двух видах – групповом и индивидуальном, Том выбрал групповое занятие, начинающееся через семь минут, чтобы не ждать. Место для него нашлось, группа была укомплектована не полностью.

Том думал, что арт-терапия – это лечение процессом творчества. И удивился, поняв на практике, что это не так. Каждому участнику занятия полагался комфортабельный стул, в котором можно было сесть так и этак на усмотрение своего удобства, мольберт и столик перед ним, на который можно прилечь, что Том тоже узнал в процессе. Темнокожая доктор ввела группу в курс дела, поводя к началу. Мягким, глубоким, текучим голосом она вела пациентов к нужному состоянию. Том вообще не того ожидал. Здесь трансовая музыка, под которую подстраивается ритм сердца, закрытые глаза и голос доктора тоже такой трансовый, обволакивающий.

- Сконцентрируйтесь на биении своего сердца. Какое оно?

Эти слова доктора прозвучали до того, как пульс слился с музыкой. Темнота в голове, очистившаяся от всего побочного, вдруг запульсировала изнутри, зашевелилась, ожила, словно рождая что-то из своей глубины, из самого центра. Том распахнул глаза, убоявшись этого состояния и того, к чему оно может привести, завертел головой, заглядываясь на других пациентов, каждый из которых будто находился под куполом своего изолированного мирка и остальных не замечал – ещё одна иллюзия одиночества, созданная благодаря грамотному размещению участников группы, при котором они и периферическим зрением друг друга толком не улавливали.

- Том, вы в порядке? – подойдя к нему, тихим голосом, шёпотом участливо спросила доктор.

- Да... - Том замялся, но быстро собрался, решив, что, наверное, имеет право на уход от дискомфорта и не должен молчать о своих желаниях. – Я могу просто посидеть, посмотреть, порисовать?

- Если вы не готовы принимать участие в терапии, можете просто поприсутствовать. Присоединитесь, когда почувствуете готовность. Я рядом, - вкрадчивым голосом обозначила доктор простой и одновременно такой важный момент. – Можете позвать меня в любой момент, если вам потребуется помощь.

Том кивнул, посмотрел, как доктор отходит, и снова обвёл взглядом просторный кабинет. Один пациент плакал, уткнувшись в сложенные на столике руки. К нему уже подошла доктор, говорила что-то, чего Том не мог расслышать со своего места, положив ладонь на плечо пациента. Он посещал каждое занятие по арт-терапии – и по своей программе, и для начинающих, испытывая в том большую нужду, и часто плакал в процессе.

Вышел с занятия Том в смешанных чувствах. Его пугало погружение в транс, пугало нечто, становящееся ощутимым, рвущееся изнутри, он не хотел с этим заигрывать и знакомиться ближе. Мало ли – это Джерри, транс спровоцирует переключение. Мало ли – что-то хуже. Но это состояние такое... Словарного запаса не хватало, чтобы описать. Это что-то принципиально новое, расширяющее рамки, что брало любопытство изведать. Не определившись, как относится к арт-терапии в таком виде и на что согласен, Том пришёл на второе занятие. В процессе решит. Порисовать и на других посмотреть тоже интересно.

Обернувшись вправо, Том смотрел на брюнета с острыми чертами лица, меланхолично глядящего на свой незаконченный рисунок. Он казался знакомым. Да нет, не казался, Том точно его уже видел.

- Вы Винсент Ле Бронт? Актёр? - спросил Том, наклонившись со стула в сторону соседа.

Винсент Ле Бронт – тридцатитрёхлетняя звезда современного французского кино. Том смотрел три фильма с его участием и уже был на сто процентов уверен, что не ошибся.

Узнанный актёр обратил к Тому меланхолично-отстранённый взгляд серых глаз.

- У вас глаза очень красивые, - улыбнувшись широко, добавил Том то, как искренне посчитал.

- Вы смотрели мои фильмы? – поинтересовался Винсент.

- Да. Не могу сказать, что они мне сильно понравились, - бесхитростно поделился Том. – Довольно скучные...

Винсент всхлипнул и закрыл ладонью глаза:

- Меня никто не любит...

- Вы чего? – Том удивлённо поднял брови.

Подойдя к Винсенту, Том обнял его, прижав его голову к своему животу, успокаивая.

- Вас любят. Я не хотел сказать о вас ничего плохого. Это вина сценариста и режиссёра, что фильм получился не очень, вы актёр и никак не могли повлиять на сюжет, свою роли вы очень хорошо исполнили.

От его слов Винсент только больше расклеивался:

- Я исчерпал себя... Я застрял в одном образе... - подвывал он.

Доктор, занимавшаяся другим пациентом в конце кабинета, увидела это и поспешила вмешаться, взяла ситуацию под свой контроль, тактично потеснив Тома от актёра, которого в клинику привёл жёсткий душевный кризис и сопутствующая депрессия с приступами деструкции на почве уверенности, что он не сможет сделать ничего нового и будет забыт, что его самый сильный страх.

После занятия доктор подошла к Тому и обратилась с личной просьбой:

- Том, пожалуйста, впредь не приставайте к другим участникам группы.

- Я не приставал! – возразил Том, свято уверенный, что не сделал ничего плохого. – Я узнал его и только хотел поздороваться.

- Том, публичным людям это бывает неприятно.

- Я тоже публичный человек, - отвечал Том, скрестив руки на груди, - и если ко мне подходят, что узнали меня, то мне приятно.

Разумеется, доктор промолчала, что Тома здесь знают в основном как любовника Оскара Шулеймана. Только повторила просьбу воздержаться от навязывания общения, поскольку это значительно снижало терапевтический эффект.

Том обиделся и решил больше не посещать арт-терапию. Потом передумал и вернулся, цепляли его чем-то эти занятия. Доктор не обрадовалась, чего, естественно, не показала, поскольку Том сам не лечился на её занятиях и другим мешал. Но она человек подневольный и не могла отказать в занятиях тому, за чьей спиной стоит Оскар Шулейман.

Один раз Том попробовал арт-терапию по всем правилам, с погружением в изменённое состояние сознания, высвобождающее образы подсознательного, и последующей работой с этим. Результат ему не понравился. Что нарисовал, Том не смог понять, но оно его пугало. Разбирающая консультация доктора сделала только хуже – вызвала сильнейшее отторжение, нежелание постороннего вмешательства в эту его часть. В дальнейшем Том для себя ограничил арт-терапию тем, что просто рисовал и заглядывался, чем другие занимаются. Такая терапия искусством помогала. По крайней мере, выходил с занятий он в приподнятом настроении – и в процессе радовали яркие краски, которые выбирал, в фаворе у Тома был жёлтый цвет – цвет солнца, лета и искрящего счастья.

В один из визитов Оскар удивил и порадовал Тома неожиданным презентом – огромным букетом лаванды. Том принял его, вдохнул аромат, в удовольствии прикрыл глаза. Прилёг на бок, обнимая букет.

- А меня обнять? – ухмыльнувшись уголком рта, поинтересовался Шулейман.

- Я подумаю, - улыбнувшись, игриво ответил Том.

Оскар навещал его не каждый день, в основном раз в два дня, и без него Том развлекался, как мог. На массаж Том тоже согласился, уговорили. По воспоминаниям Джерри Том знал, что массаж может быть очень приятен, Джерри его очень любил. Но сам Том никогда не получал профессиональный массаж и относился к данной затее с большим скепсисом, ему не нравилось, что его будет трогать какой-то чужой, незнакомый человек. Тем более девушка - что может намять девушка не выдающегося в плане мускулатуры телосложения, а других среди массажисток не видел, как и мужчин-массажистов. Мужчины в клинике работали, они составляли большую часть массажистов, но Тому их не показывали. Томом на всех направлениях лечения и ухода занимались исключительно женщины – ещё одно распоряжение Шулеймана. На всякий случай – Том натура увлекающаяся, вдруг ему что-то стукнет в голову, внимания и ласки захочется, когда его, Оскара, рядом не будет, а Том может соблазнить любого. Лучше перестраховаться, пусть к нему мужчины близко не подходят, женщины такой опасности не представляют, с женским полом у Тома складывается или ничего, или дружба. Об этом указании Оскара Том тоже не знал и был уверен, что массажем здесь занимаются только женщины. Может, так и надо.

Ложился на массажный стол Том полный убеждения, что ничего хорошего из этого не выйдет, едва ли он как следует расслабится и получит удовольствие. Но умелые руки массажистки его переубедили. Том понял – в массаже важна не сила, а техника, кости вправлять ему никто не собирался, тут на другое упор. Следом за отказом от предубеждения Том начал напрягаться, что ему может слишком понравиться, у него же спина чертовски чувствительная, большая эрогенная зона, а никакой полный массаж спину не обходит. Том кусал губы, опасаясь возбудиться, что будет дико неловко.

- Том, вы испытываете дискомфорт? – спросила массажистка, чувствуя его зажатость.

Том неопределённо дёрнул плечом вместо объяснений, что его напрягает.

- Вы в надёжных руках. Расслабьтесь, - массажистка провела ладонью, по очереди опуская его поднятые плечи.

Гладила тёплыми, скользящими от масла ладонями, постепенно усиливала нажим, проминая напряжённые мышцы. Том внимательно прислушивался к себе и примерно на середине сеанса выдохнул, отпуская тревогу. Дело не в спине, а, видимо, в руках, которые её касаются. Поскольку массаж не вызвал никаких лишних ощущений, только приятно-ватное расслабление тела и вместе с ним разума. К окончанию второго сеанса, на следующий день, Том сделал открытие, что, оказывается, он обожает массаж. Это дико приятно, такое расслабление, что потом только лечь и заснуть, покачиваясь на волнах сладкой неги. Том один раз и заснул прямо во время сеанса, сквозь сон тихо мыча от довольства.

Но одна массажистка, обработав его спину, спустила прикрывающую наготу Тома простыню и положила ладони на его ягодицы.

- Что вы делаете? – Том даже подскочил, приподнявшись на локтях, изумлённый таким посягательством на интимную часть его тела.

- Массаж ягодичных мышц входит в полный массаж, - невозмутимо ответила массажистка, не убирая рук.

- Вы не могли бы этого не делать?

- Вам нечего стесняться, ягодицы такая же часть тела, как и любая другая.

- Нет, вы не поняли. Не надо. Пожалуйста, уберите руки.

Массажистка явно была уверена, что права. Может, оно и так, но не для Тома.

- Я гей, и прикосновения к попе вызывают во мне ассоциации определённого толка, - Том выдвинул правду в качестве аргумента, чтобы ему больше не задавали вопросов и не трогали в неположенных местах.

- Если вы гей, вас не должны возбуждать женские руки.

Том обернулся, округлив глаза, вперился взглядом в массажистку.

- Я не понял, вы меня упрекаете, что я неправильно чувствую? Что я лгу?

- Нет. Прощу прощения за свои слова, которые вы могли неправильно понять. Давайте мы сейчас попробуем, и если вы будете испытывать дискомфорт, то впредь мы не будем к этому возвращаться, и я предупрежу коллег, чтобы они с вами обходили ягодичную сторону.

Всем видом Том выражал недовольство, но согласился и лёг обратно. Опыт прошёл нормально, ощущения странные, но ничего по-настоящему дискомфортного, если постараться расслабить собственные мысленные зажимы. Том слукавил, массаж ягодиц не вызывал в нём сексуальных позывов, просто ему претило, что кто-то чужой мнёт ему попу, это виделось неправильным.

- Перевернитесь на спину, - позже попросила массажистка.

Том перевернулся и прикрыл глаза. С массажем переда возникали проблемы – прикосновения к груди и животу вызывали щекотку, он хихикал и дёргался. И неловко было. Том сам не знал почему, спереди под простыню ему никто не лез, простыня естественным образом не приподнималась, что бы очень смутило. Но как-то это... Том закусывал губы и сжимал-разжимал пальцы на руках.

- Том, почему вы напряжены? – участливо поинтересовалась массажистка.

Том приоткрыл рот и только через несколько секунд ответил, решив не лгать:

- Мне... неловко.

- Я задеваю ваши эрогенные зоны?

Том округлил глаза:

- Почему вы меня об этом спрашиваете? По-моему, это очень личная информация, вас она не касается.

- Люди часто смущаются из-за своих ощущений, когда массаж затрагивает их эрогенные зоны, - пояснила массажистка причину своего вопроса. – Вы можете не беспокоиться, испытывать сексуальное возбуждение во время массажа нормально, вы меня не удивите.

- Нет, - Том качнул головой. – Я ничего такого не чувствую. Просто... Вы можете закрыть глаза?

Массажистка не сдержала улыбки. И, взяв себя в руки, сказала:

- Да, я могу делать массаж с закрытыми глазами.

Так Тому стало значительно проще. При встрече он рассказал Оскару об инциденте с массажем ягодиц.

- Кошмар, - усмехнулся Шулейман. – У тебя все массажистки, а всё равно кто-то покусился на твою задницу. Надо поговорить с этой мадам, а то в следующий раз она зайдёт дальше, а ещё через раз достанет страпон, и тебе понравится.

- Не надо с ней говорить, - сказал Том с тонкой улыбкой. – Массаж ягодичных мышц входит в общий массаж.

- Я в курсе. Но тебе не понравилось, и мне это тоже не нравится.

- Серьёзно, не надо, - повторил просьбу Том.

- Ладно.

В следующий раз Оскар порадовал Тома другим букетом – где не только цветы, но и конфеты, обрамлённые по внешнему кругу пухлыми, душистыми, безукоризненными бутонами алых роз. Том восторженно запищал от вида такой прекрасно-вкусной прелести. Для него самый лучший букет – чтобы можно было съесть, ещё и сладкое, шоколад, которого в клинике всё-таки не хватало – мечта, настроение сразу подскочило до высшей отметки.

- Спасибо, - искренне поблагодарил Том, забрав букет.

Сразу взял одну конфету и отправил в рот, прикрыл глаза в наслаждении вкусом.

- Это бельгийский? – спросил Том.

- Молочный бельгийский, - подтвердил Оскар, - цветной наш, французский. В Париже есть одно весьма достойное частное шоколадное производство, их продукцию любит Из.

- Она же живёт в Англии? – удивился Том, отвлёкшись от букета.

- Живёт в Англии, а шоколад заказывает у нас, это говорит о его качестве.

Том занёс пальцы над букетом, выбирая, какую конфету съесть следующей. Надо попробовать цветную, светло-розовую, как нежнейшая роза. Вкусно! Том ожидал, что цветные конфеты будут с начинкой, но никаких добавок, которые часто портят вкус, только чистый, услаждающий вкусовые рецепторы шоколад.

В прошлый раз Том так и не обнял Оскара, заартачился, а потом забылось. Но сейчас надо, порыв осчастливленной, тронутой души потянул.

- Дашь попробовать? – поинтересовался Шулейман, улыбаясь уголком рта.

Вовремя. Том придумал кое-что лучше простых объятий. Взял конфету, зажал губами и подскочил к Оскару, наклонился к нему, предлагая забрать сладость, улыбаясь уголками губ. Заглянул в глаза, и через две секунды что-то внутри дрогнуло. Уголки губ выпрямились, из взгляда выветрилась лёгкость и игривость, уступая место серьёзности. Это почти поцелуй. Том был не готов на него пойти, не почувствовал себя в порядке.

Втянув конфету в рот, Том просто обнял Оскара и вернулся на кровать. Шулейман вопросительно приподнял брови и, быстро поняв, что на немой вопрос он ответа не получит, высказался:

- Приятно. Но я ждал конфету.

- Мне будет мало, - ответил Том, уходя от обсуждения серьёзного момента, который сам плохо понимал. – Меня тут плохо кормят.

А это правда, правильное больничное питание Тома не устраивало, хоть над ним и колдовали прекрасные повара, угождающие пациентам и учитывающие их пожелания. Ему не хватало взрывов вкуса, и количества, и чего угодно от фруктов до крекеров в постоянном доступе, что дома грыз между основными приёмами пищи.

- Тебя хорошо кормят, - не согласился Шулейман, - правильно.

Конфету Оскару Том всё-таки дал, участливо спросив, вкусно ли ему. Шутил, что жадничает поделиться, одной-пары штук ему точно не жалко – а половину не отдал бы, Том планировал выесть из букета все сладости ещё до вечера.

- Некоторые цветы тоже съедобные, - подсказал Оскар, кивнув на букет.

- Да? – Том удивлённо вздёрнул брови и опустил взгляд обратно к букету, на его взгляд, в нём все цветы настоящие.

Шулейман подошёл к нему и показал пальцем:

- Этот, этот и эти, - в последнюю очередь указал на три из бутонов роз.

Присмотревшись, Том разглядел, что они самую малость отличались от соседних. Вынул из букета, осторожно откусил - вдруг Оскар его развёл? Не развёл, бутон оказался съедобным, причём не просто шоколадом, а два в одном – шоколад и пирожное, тончайшей работой кондитера замаскированное под прекрасный цветок. Том изумлённо-восторженно вскинул брови и перевёл взгляд к Оскару.

- Вкусно тебе? – присев рядом, улыбнулся тот.

Том кивнул, жуя. Протянул пирожное ко рту Оскара:

- Попробуй.

Воздержавшись от напоминания, что к десертам совершенно равнодушен, Шулейман наклонил голову и откусил кусок с руки Тома.

В свободное время Том опробовал все виды акватерапии, воду он любил, если она не для рутинной гигиены. Ничего не приглянулось настолько, чтобы остаться на терапии, но Том обнаружил бассейн и, попробовав поплавать, начал регулярно его посещать. Жаль, что вода в бассейне не морская, Тому больше нравилась открытая подвижная вода моря-океана, но и так нормально. Любая вода расслабляет, особенно вкупе со всей прочей терапией, а движение помогает сбрасывать энергию, что тоже очищает разум и благотворно влияет на психологическое состояние.

Том давно не чувствовал себя так хорошо, настолько в порядке, в покое. Но в голову волей-неволей пробирались мысли, что это здесь, в стерильных условиях клиники, из которой рано или поздно выйдет и вернется в реальную жизнь, откуда никуда не исчезло то, что их с Оскаром раскололо. Сможет ли он принять ребёнка? Сможет ли делить с ним дом и Оскара в долгосрочной перспективе, когда эффект от лечения сойдёт на нет и все препараты полностью покинут кровь? Сможет ли? Или как, что, что дальше? Если заранее не примет для себя решение, то жизнь всё равно поставит вопрос ребром, когда придёт срок, или вовсе столкнёт лицом к лицу, если затянет, и уже будет поздно думать с холодной головой.

Том зацепился за бортик, нахмурившись, и оттолкнулся ногами от стенки бассейна, заходя на новый круг. Уходя от мыслей. Вода и движение очистят. Он не хотел думать о том, что дальше, потому что ничего не знал. Не мог загадывать. Эти размышления лишь выжимали психическую энергию.

Наплававшись, Том вышел из бассейна, отжал волосы – и столкнулся взглядом с Винсентом, помрачневшим от их встречи.

- Послушай, - Том примирительно подошёл к актёру, - я хочу извиниться за тот раз. Я не хотел тебя обидеть и тем более довести до слёз. Ты отличный актёр.

- Просто не говори со мной, - Винсент поднял ладонь, сторонясь Тома.

- Винсент... - Том сделал шаг к нему.

Актёр неприязненно отшатнулся, убрав руку, за которую Том мог бы его схватить.

- Пожалуйста, не разговаривай со мной, - повторил чётко.

- Знаешь что, - Том встал в позу, - ты здесь не самый крутой. Не надо задирать нос.

Хмыкнув под нос, Винсент обвёл его уничижительным взглядом, который Том расценил как плевок. Ничего не сказав, актёр продолжил свой путь. Не думая, что делает, а повинуясь порыву, Том подскочил к нему и со всей силы пнул под зад, отправляя вперёд головой в воду.

- То-то же, - сказал Том вынырнувшему обескураженному актёру и с чувством победителя покинул помещение.

***

- Мне тут нашептали, что у тебя произошло разногласие с одним пациентом. Ты зачем актёра притопил? – поинтересовался Шулейман, с прищуром глядя на Тома.

- Он меня оскорбил, - не растерявшись от беззлобного укора, ответил тот.

- В таком случае он получил за дело. Но можно узнать, чем именно он тебя оскорбил?

- Взглядом, - не отводя глаз, сказал Том, не видя несоответствия между преступлением и наказанием.

Оскар усмехнулся тихо, поведя подбородком, и спросил:

- Как же он на тебя посмотрел, что ты разозлился?

- Я не разозлился, а оскорбился, - веско поправил его Том. – С презрением он на меня посмотрел. В прошлый раз я случайно довёл его до слёз и подошёл извиниться, хотел сгладить ситуацию, а он мне – не говори со мной, уйди. Я ему сказал, что не надо так себя вести, а он в ответ окинул меня презрительным взглядом, как будто я что-то очень неприятное на его пути. Я должен был это стерпеть? Я что, хуже всех? Нет, - Том твёрдо качнул головой. – Я могу за себя постоять, он не лучше меня, чтобы так поступать.

- Удивительный ты человек, - Шулейман коротко посмеялся, не злясь от выходки Тома, а веселясь. – Довёл человека до слёз, извинился, обиделся за то, что он не принимает извинения, и пнул.

Том скрестил руки на груди, надулся и свёл брови:

- Ты меня осуждаешь? Считаешь, я был не прав в той ситуации?

- Верю, - кивнул Оскар. – И поэтому открою тебе очередной секрет – взрослые мальчики силой проблемы не решают, за исключением ситуаций, когда все иные способы испробованы, а конфликт продолжает накаляться. Оружие взрослых мальчиков – язык, словами можно и договориться, и укатать противника.

- У меня не такой подвешенный язык, как у тебя, - кисло хмыкнул Том.

Самого рассматривало, что часто связно слова в предложения сложить не может, не то что размазать собеседника в словесных баталиях. Звезда переговоров – это не его. Ему недоставало ни уверенности, ни последовательности и скорости соображения, ни, чего греха таить, эрудированности.

- У тебя такой пример перед глазами, - Шулейман развёл кистями рук, подчёркивая свою великолепную персону. – Учись, развивайся.

- У меня твоих козырей нет, чтобы любого укатать.

- У тебя есть я, - Оскар ухмыльнулся. – А у меня есть все мои козыри.

- Предлагаешь мне в любом конфликте прикрываться тобой? – Том выгнул бровь. – Говорить: «А вы знаете, кто мой парень?».

- Почему нет, - Шулейман пожал плечами. – Это всяко лучше, чем агрессировать направо и налево. Как-то неправильно тебя лечат, - он вновь усмехнулся, - тебе должны были нервы успокоить, а не перенаправить с ближних на далёких. Хотя, если ты будешь в мире со мной, Терри и Грегори, а на прохожих на улице кидаться, меня это устроит.

Том юмор не оценил, потому что он содержал то, что не мог воспринимать легко и позитивно. Отвернулся, подняв и обняв колени.

- Что такое? – со вздохом вопросил Шулейман.

- Когда ты упоминаешь Терри, я невольно вспоминаю, что ничего не изменилось и не изменится.

- Прогресс, ты начал называть его по имени, - усмехнулся Оскар. – И с чего ты решил, что ничего не изменится? Уже меняется.

Том посмотрел на него и отвернулся обратно к окну, ответил:

- Главное не изменится. Я не знаю, как дальше, и... я не хочу об этом думать, - признался. – У меня нет никакого плана. Я всё равно не смогу предугадать свои реакции, и это ставит меня в тупик. Нас обоих. Если ты ещё заинтересован в нас, - Том бросил на Оскара беглый взгляд.

- Первое – я заинтересован. Второе – ты и не думай, я буду думать. У меня есть план.

Том повернулся к нему, невольно чуть улыбнулся, склонив голову к плечу:

- Нет у тебя плана.

- Забьёмся, что есть, и он приведёт нас к тому, что всё будет хорошо? – произнёс в ответ Шулейман, глядя Тому в глаза, и протянул ему руку.

Том поколебался, но руку всё-таки подал вместе со словами:

- На что спорим?

- На интерес, - ухмыльнулся Оскар, крепко сжал его ладонь и тряхнул, скрепляя договор.

Блефовал, но делал это мастерски. Цельного, конкретного плана Оскар не имел. Но пусть Том думает, что имеет, спокойнее будет с мыслью, что хотя бы у одного из них всё схвачено. Если не получается серьёзно и счастливо, почему не поиграть и наслаждаться моментом. Если у них получится прийти к нужному результату, можно сказать, что то, как они шли, и было планом. Будь проще – и жизнь будет проще.

- Ты всё-таки подстраиваешься под меня, - с улыбкой губами сказал Том, отпустив руку Оскара. – Говорил о равноправии, совместном решении всех вопросов и что не будешь строить план, а и побил меня, и теперь план вдруг у тебя завёлся.

- Я пробую разные вариации поведения, и план у меня есть всегда, мне очень сложно не занимать руководящую позицию, - парировал Шулейман. – Скорее всего, со временем меня снова потянет в нежность и мягкость, любовь к тебе меня расхолаживает, но ты быстро приводишь меня в чувства и тонизируешь.

- Откровенно, - заметил Том, снова тонко улыбаясь, поскольку это не выяснение отношений с копьями в руках, а просто разговор, ушедший в искренний разбор. – Тебе не страшно говорить мне о своих слабостях? – спросил серьёзно, с долей непонимания. – Это же слабость – что я делаю тебя мягким.

- Бывает, - признал Оскар. – Но конкретно сейчас нет. Ты и так знаешь, как на меня действуешь. И хорошо, что ты признаёшь, что можешь этим воспользоваться.

- Я...

Том хотел возразить, начать защищаться, но передумал и, протяжно вздохнув, сознался:

- Да, признаю.

- Вот видишь, мы притираемся без масок и без прикрас, ты признался в манипуляциях и сучьей натуре под видом милого котёнка. А ты говоришь – ничего не меняется, - усмехнулся Шулейман.

- Там, - Том кивнул на окно, - ничего не изменится.

- До там, - Оскар кивком указал в ту же сторону, - долечиться надо, не торопись.

- Ты планируешь оставить меня здесь до совершеннолетия Терри?

- Какой ты прозорливый, я рассчитывал, что ты лет десять не догадаешься.

- Оскар, я серьёзно! – вопреки заявлению Том несерьёзно потребовал нормального ответа.

- Я тоже. Расслабься, получай удовольствие и лечиться не забывай. Мы всё равно пока не знаем всех переменных, которые будут иметь значение, поскольку они ещё не выявились.

Внутри Тому не понравилось, что Оскар решает за него, а ему отводится роль карманной собачки, которой по праву тупости не положено думать, и она идёт, куда ведёт хозяин, который её кормит, гладит, защищает. С другой стороны, главное решение всё равно принимать ему, Оскар не заставит его быть частью его так называемой семейной жизни, если Том будет чувствовать, что ему это никак. Может, и хорошо, что Оскар снял с него нагрузку, чтобы Том не морочил себе голову. По крайней мере, Том радовался, что Оскар больше не давит на него разговорами «давай решать вместе, ты должен быть ответственным». При таком подходе Том чувствовал себя значительно спокойнее.

- Оскар, можешь привезти мне телефон? – попросил Том незадолго до ухода Шулеймана. – Или не положено?

Оскар усмехнулся под нос и посмотрел на него:

- Здесь не учреждение строгого режима. Я привезу. Только не сиди целый день в телефоне.

- Я никогда так не делаю.

- Я на всякий случай.

Шулейман решил и с Винсентом переговорить, узнать его взгляд на столкновение с Томом. Мало ли Том всё неправильно понял, надумал, с ним бывает. Переговорив с актёром, которого швыряло от слезливого упадка до агрессии, Оскар заключил, что он заслужил окунуться в воду. Винсент ничего никому и не предъявлял, не в том он был состоянии, чтобы разводить скандал с разборками и требовать наказать обидчика.

Не с начала своего пребывания в клиники, но Том начал посещать психотерапию. Приходил в кабинет в установленное время – и всё, на том его включённость в психотерапевтический процесс и заканчивалась. К психотерапии Том относился негативно, скептически, настороженно и считал, что она не сможет ему помочь. Один раз помогло – после похищения Эванесом, но тогда сам захотел поработать со специалистом, в честном порядке, у него были причины и стимул обратиться за помощью в преодолении этого опыта и стараться. Сейчас же Том согласился ходить на психотерапию только потому, что она обязательный пункт лечения. Обязательная психотерапия в клинике – это совсем другое, не то, что ты сам выбираешь, потому что тебе нужно. Психотерапия в больничных стенах прочно ассоциировалась с принудительной психотерапией в центре, где психотерапевт выдвигал странные и неприятные гипотезы, которые Том в силу наивности не понимал, и его работа была направлена не на помощь Тому как личности, как человеку, а лишь на то, что заботило всех работников центра – на прояснение причин диссоциативного расстройство идентичности и избавление от него.

Том не имел ни желания работать с психотерапевтом, ни запроса. Потому, проигнорировав приветствие доктора Лизы Фрей, сел, скрестил руки на груди, положил ногу на ногу, занимая максимально закрытую, не располагающую к общению позу, и смотрел на психотерапевтку, всем видом показывая, что не намерен копаться в себе с посторонней помощью. И ей не даст копаться у себя в мозгах и душе. Надо – будет приходить сюда, но содействовать – хрен вам, ни слова от него не добьются. Спустя десять минут первой сессии доктор Фрей оставила попытки разговорить Тома и тоже замолчала. С третьей перестала здороваться, жестом приглашала Тома сесть в кресло и, сложив сцепленные руки на столе, молчала на протяжении часового сеанса и тоже смотрела не него.

Том был уверен в себе на сто процентов, чувствовал себя кремнём. Но с восьмого сеанса его начало напрягать обоюдное молчание – то, что не только он молчал, как и задумано, но и доктор. Том не любил молчание с кем-то, оно тревожило, заставляло чувствовать себя некомфортно и скорее искать, что сказать, чтобы разрушить тишину. С психотерапевткой не так, на неё Тому всё равно, но всё же – напрягало. Потому что она не просто молчала и занималась своими делами, она – молчала и смотрела на него. Шестьдесят минут подряд каждый день – молчала и с невозмутимым лицом смотрела, как будто ей это совсем не сложно. Это раздражало. Том стучал пальцами по локтю, останавливал себя и спустя время снова начинал. Отводил взгляд, разглядывая кабинет, чтобы мозг не спёкся от однообразности картинки перед глазами и этой неозвученной борьбы, а когда возвращал взгляд к доктору, видел – она продолжает спокойно сидеть и на него смотреть.

На десятом сеансе Том не выдержал:

- Вам нечем заняться, кроме как со мной тут молчать? Вы могли бы потратить это время с пользой, - спросил нарочито недружелюбно, с попыткой изобразить равнодушие.

- Том, можно на «ты»? – в ответ спросила доктор. – Так контактнее.

- Можно, мне так привычнее. Но я буду обращаться на «вы», мне так комфортнее, - сказал Том, продолжая закрываться позой.

- Как тебе удобнее, - доктор слегка кивнула и произнесла: – Том, ты спросил о моём времени и почему я трачу его на тебя. Я с удовольствием поговорю с тобой на любую тему.

Прям так и на любую? Том прищурил глаза, приняв слова психотерапевтки за вызов, и кивнул на окно:

- Как вам погода сегодня?

Не поведя бровью от такого вопроса, мадам Фрей тоже взглянула в сторону окна:

- Мне не нравится. Я больше люблю солнечную погоду. Надеюсь, к тому моменту, когда я поеду домой, прояснится. А тебе как погода?

- Вы вправду хотите обсудить погоду? – скептически фыркнул Том.

- Ты сам предложил эту тему, - невозмутимо ответила доктор. – Так что, как тебе сегодняшняя погода?

Том снова посмотрел в окно и вернул взгляд к психотерапевтке:

- Я тоже люблю солнечную погоду. Сегодняшняя погода мне никак, я сегодня на улицу не пойду.

Том выдержал паузу и выдвинул новый, провокационный вопрос:

- Каким был ваш первый сексуальный опыт?

Продавливал, чтобы доктор смутилась – или отказалась обсуждать личное, дрогнула и отстала от него.

- Мне было семнадцать, - удивив Тома, честно начала мадам Фрей, не пряча взгляда. - На подготовительных курсах перед поступлением в университет я познакомилась с парнем, моим ровесником, мы подружились, вместе занимались, ходили в библиотеку и в какой-то момент решили, что влюблены. Через пять месяцев после знакомства мы переспали, - честно ответила мадам Фрей, не пряча взгляда. – Мне не было ни хорошо, ни плохо. Первый опыт запомнился мне тем, что я лежала и думала: «И на этом мир помешан?». А твой первый сексуальный опыт каким был? – спросила она, переключая общее внимание на Тома.

- Можно подумать, вы не знаете.

- Я знаю, что ты подвергся сексуальному насилию, - не стала лгать доктор. – Но для пострадавшей стороны изнасилование не имеет ничего общего с сексом. О твоём сексуальном опыте я не знаю ничего.

- Как вы сказали? – удивлённо переспросил Том.

- Что именно?

- Вы назвали меня пострадавшей стороной. Меня никогда раньше так не называли, - проговорил Том, в изумлённых чувствах на время забыв о своих защитах и нежелании разговаривать. – Меня всегда называли жертвой. Всегда так и говорят – жертва чего-то.

- Я предпочитаю термин «пострадавшая сторона», когда речь идёт о каком-либо насилии. Слово «жертва» делает акцент только на том, кто пострадал, делает её или его пассивным объектом травмирующего события и накладывает определённые скрепы, удерживающие в данном состоянии, а агрессора выносит за пределы фокуса внимания, что неверно, поскольку жертва не становится жертвой сама по себе, всегда есть насильник и только он виноват в насильственных действиях, об этом нужно помнить.

Том несколько раз хлопнул ресницами, поражённый ощущением откровения, подаренным словами доктора.

- Да, так лучше, - сказал он. – Куда лучше быть пострадавшей стороной, а не жертвой.

- Рада, что ты оценил, - ответила мадам Фрей и напомнила Тому о том, от чего они отошли в сторону. – Ты не ответил на мой вопрос о сексуальном опыте.

- Зачем вам мой сексуальный опыт? – Том вновь ощетинился защитой. – С сексом у меня проблем нет, не надо меня в этом направлении лечить.

- Я же тебе ответила, - невозмутимо сказала доктор.

- Я не понимаю, зачем вам эта информация, - Том дёрнул плечом и вновь скрестил руки на груди.

- Ты что-то скрываешь? – осведомилась психотерапевтка, тонко атакуя.

- Нет, но я не понимаю, как моя сексуальная жизнь относится к моему психотерапевтическому запросу. Я даже не знаю, какой у меня запрос, потому что лично у меня нет никакого, - Том крутанул головой.

- Если тебе нечего скрывать, просто ответь.

- Я отвечу, если вы ответите на мой вопрос, - с вызовом заявил Том.

- Хорошо, спрашивай, - согласилась доктор.

Она просчитала, что любую инициативу Тома разумнее поддерживать, поскольку из всякого рода беседы проще выйти в серьёзный разговор и терапию, чем из молчания и глухой закрытости клиента. Заодно узнает некоторую информацию, пусть она и не относится к запросу, лишней не будет. Для плодотворной терапии важно располагать полной картиной, а о Томе она знала лишь из предоставленного ей анамнеза с указанием кризисных моментов и переломных вех его жизни и слова Шулеймана, чему не доверяла. Мадам Фрей учитывала, но не брала за единственную истину чужие слова о пациенте, поскольку никто не может знать, как человек переживал то или иное событие.

Том прищурился на психотерапевтку, раздумывая, и, наметив каверзу, спросил:

- Когда вы впервые испытали оргазм?

- С моим мужем, на тот момент просто бойфрендом. Дату не скажу, не помню, - без заминки ответила мадам Фрей, вновь не поддавшись провокации.

- Он поэтому стал вашем мужем?

- Том, твоя очередь отвечать, - доктор и тут не поддалась. – Ты мне должен два ответа.

- Ответьте, и можете задать мне три вопроса.

Том не заметил, что поддался азарту, подзабыв, ради чего затеял задавать психотерапевтке вопросы.

- Договорились, - сказала доктор Фрей. – Нет, я вышла за своего мужа не потому, что он первый, кто смог довести меня до оргазма.

- А почему?

- Четыре вопроса, Том, - напомнила доктор о счётчике. – Ты согласен?

- Да, отвечайте.

- Я вышла за него потому, что мне с ним хорошо, не хуже, чем без него, но и не настолько лучше, чтобы это в корне меняло мою жизнь. Мой муж меня понимает, поддерживает и не мешает мне жить моей жизнью, что для меня важнее всего в отношениях.

- Вы его любите? – Том в том сильно сомневался.

- Нет, Том, твоя очередь. Если ты настаиваешь, я отвечу после тебя.

Том вздохнул, закатив глаза, и нехотя уточнил:

- О чём вы спрашивали?

- Твой первый сексуальный опыт.

- В двадцать три года. С Оскаром, - всё же ответил Том. – Тогда у меня шло объединение – вы наверняка знаете, что у меня диссоциативное расстройство идентичности. Объединение произошло сразу, но слияние личность продолжалось ещё ровно год. Это было примерно спустя три месяца после объединения, я понял, что больше не испытываю тех панических страхов и, наверное, когда-нибудь захочу вступить в отношения со всеми вытекающими, включая интимную близость. Я попросил Оскара научить меня, это был мой первый раз. На самом деле, - он опустил взгляд к своим сложенным на бёдрах руках и поднял обратно, - у нас было два первых раза. Это второй. Первый случился в мои восемнадцать, но мы его не считаем, потому что это один раз, который ещё годы ничего не значил, я не хотел, жутко боялся, а Оскар меня заставил, и я был под наркотиком, иначе бы не смог.

- Том, первый секс доставил тебе удовольствие? – спросила доктор.

- Если вы спрашиваете о втором первом разе, то да, мне было очень хорошо, я был в шоке, что это может быть настолько приятно, что я могу испытывать такие ощущения. Если о первом разе... - Том вздохнул, прикрыв на миг глаза, и признался. – Тоже да. Я по-прежнему считаю, что тот секс был принуждением, но как бы там ни было Оскар сделал всё, чтобы я расслабился и получил удовольствие. Если быть честным, я не могу сказать, что это было плохо, страшно и невыносимо мне стало наутро, а в процессе я не боялся и получил удовольствие. Тогда я испытал свой первый в жизни оргазм.

- Том, до того раза ты никогда не мастурбировал?

Том бросил взгляд на часы, показывающие, что до конца сеанса осталась одна минута.

- На этот вопрос я вам отвечу в следующий раз. Если вы ответите.

Очаровательно улыбаясь, Том поднялся из кресла и по-лисьи улизнул из кабинета. Доктор Фрей улыбнулась одной половиной рта, глядя на закрывшуюся за ним дверь. И сделала завершающую пометку в протоколе сессии: «Фактический возраст не совпадает с внутренним». Для чистоты поставила знак вопроса в скобках напротив этой строки, поскольку по одному разговору рано делать выводы.

Ставка на молчание сработала. Впрочем, как и всегда. Мадам Фрей знала, что делает. Иногда тревожных клиентов, не идущих на контакт, нужно поместить в условия тотального молчания, позволить дойти до пика тревоги, и они сами заговорят. Проверено не только самой мадам Фрей на практике, но и общим опытом психотерапии как науки. Другая крайность тревожных клиентов – болтливость не по делу, что Том тоже продемонстрировал. Доктор Фрей с чистой совестью сделала пометку «тревожный». И, подумав, добавила заметки, на что обратить внимание в будущем. «Сексуальность» и «мастурбация». Том заявлял, что с сексом у него всё в порядке, и, похоже, так оно и есть, на первый взгляд, придраться к его сексуальности не к чему. Но Том сбежал после вопроса о мастурбации, едва ли на самом деле из-за того, что время сеанса подходило к концу. Люди не бегут от того, с чем у них нет проблем. А мастурбация – лакмусовая бумажка здоровой сексуальности и принятия себя, что даёт зацепку.

В очередной визит Оскар со словами: «Это тебе» протянул Тому плоскую бархатную коробочку глубокого тёмно-синего цвета. Если верить кино, в таких продаются драгоценности. Том открыл коробочку – верно, на атласной подушке лежало бриллиантовое колье с подвесками.

- Это мне? – Том поднял к Оскару удивлённый взгляд. – Колье?

- Тебе, - подтвердил Шулейман и прищурил глаза с изгибом усмешки на губах. - Я решил не мучиться и проявлять своё к тебе отношение в числе прочего наиболее доступным и понятным мне способом – материально. И потом, непорядок, что Джерри от меня ювелирку имел, пускай и не я её ему покупал, но за мои-то деньги, а ты, мой партнёр, нет. Кстати, его шкатулка с украшениями до сих пор валяется где-то у меня дома, надо будет сбыть.

- Спасибо, - вымолвил Том, склонив голову в кивке.

Он чувствовал себя растерянно и смущённо. Том всё никак не мог привыкнуть, что является человеком, которому могут делать такие дорогие, вычурные подарки, не мог нащупать себя в этом образе.

- Но почему колье? – добавил Том.

Хороший вопрос. Колье же явно женское. А мужские колье вообще бывают?

- Уместнее было бы купить кольцо, или браслет, или часы, это более мужские варианты. Но ты никакие украшения не носишь. Я увидел это колье и понял, что хочу подарить тебе его.

- И... что мне с ним делать?

Том не хотел показаться неблагодарным, но его одолевало замешательство.

- Что хочешь, - Оскар пожал плечами. – Вон, можешь в инсту выложить похвастаться. Можешь с этой фотографии начать серию публикаций «Больничная хроника», где будешь делиться, как тебе живётся в клинике, думаю, подписчикам зайдёт, особенно если будешь записывать рилсы, народ такое любит.

- Этого делать я точно не буду, - Том улыбнулся и покачал головой.

Опустил глаза обратно к колье, провёл кончиками пальцев по крупным каплевидным бриллиантам-подвескам, взял один в пальцы. Бриллианты, как и металл – белое золото, холодные, тяжёлые, высокомерно заявляющие о своём статусе, который не каждому по зубам. Том осторожно снял колье с подушки и надел на шею. Скользнул подушечками пальцев по золотому плетению и исподволь взглянул на Оскара в поисках оценки.

- С футболкой нелепо смотрится, - проговорил Том, неловко улыбаясь губами.

- Сними её.

Том снял, шумно втянул носом воздух, когда не успевшее нагреться теплом тела украшение прижалось к голой коже.

- А лучше всё сними, - ухмыльнулся Шулейман.

Том помешкал, но недолго, почувствовал в словах Оскара некий вызов, который был не прочь принять. Он может это сделать. Встав, Том снял штаны вместе с трусами и, перевернув колье назад, повернулся к Оскару спиной. Собрал волосы и убрал на одну сторону, открывая шею и, ниже, колье, свисающее подвесками-каплями между разлётом лопаток. Шулейман не ожидал и мысленно присвистнул. И чувствовал, что кровь устремилась к паху. Как тут не устремится, когда перед глазами такая красота? Такое тонкое, фарфорово-идеальное, гибкое тело, самое желанное в мире тело, от близости которого замыкает и корёжит. Оскар не видел, что Том кусает губы в смущении. Но тем не менее Том прогибался в пояснице и немного бедром вбок, создавая красивые изгибы.

Шулейман ощущал себя пещерным человеком, знающим лишь первобытные инстинкты. Разве что слюна от особого голода не потекла. Во рту пересохло. Оскар сглотнул, пожирая Тома взглядом, и потянулся к телефону в кармане.

- Дай я тебя сфотографирую. Потрясающе смотришься.

- Выложишь? – Том улыбнулся, обернувшись через плечо.

- Лучше ты, - усмехнулся Шулейман, открывая камеру. – Но с указанием, кто поучаствовал в создании фотографии.

Том отвернулся обратно, возвращаясь в позу. Не просто хотелось – между ног требовательно тянуло и скручивало, грозясь порвать яйца. Если бы можно было оттрахать взглядом, Том бы уже упал в изнеможении. Щёлкнув фотографию, всеми мыслимыми и немыслимыми силами воли держа себя в руках, Оскар опустил телефон.

- Получилось? – Том вновь оглянулся к нему.

- Посмотри, - Оскар поманил его телефоном. – Ты же у нас фотограф.

Тому подспудно понравилось указание на то, что он специалист в данном вопросе. Он хотел надеть штаны, но Оскар остановил:

- Нет, подойди как есть.

Том переступил с ноги на ногу, прикрывая пах штанами, колеблясь, и отрицательно крутанул головой.

- Подойди, - повторил Шулейман, глядя ему в глаза.

Том почти сдался – такой тон Оскара, неуловимо командный, не оставляющий места для возражений, подавлял воду. Но опомнился, снова покачал головой и отвернулся, чтобы одеться. Почему-то ему всегда было проще показаться голым сзади, а не спереди. Преодолев расстояние за считанные секунды, Шулейман ухватил Тома за руку и потянул обратно к креслу, в котором до этого сидел. Плюхнулся в кресло и затянул Тома на себя верхом. Том не успел надеть даже одну штанину, но вцепился в штаны и прикрывался ими.

- Красиво, да? – Оскар на уровне глаз продемонстрировал Тому фотографию на экране.

- Пусти.

Том попытался встать, но сел обратно усилием Оскара. Шулейман сцепил руки у него на пояснице, беря в капкан, и поинтересовался:

- Что случилось? Тебя опять изнасиловали, а я не в курсе?

- Нет, - ответил Том, не глядя на него и хмуря брови.

- Мы не первый год знаем друг друга без одежды, даже в браке были, что с тобой? Чего ты меня шарахаешься, а?

Оскар не мог этого не заметить – Том улыбался ему, разговаривал, показывал расположение, но как только они физически, интимно сближались, Тома как откидывало, он менялся в лице и замыкался. Том упрямо молчал, только сильнее хмурился.

- Том, - Шулейман взял его за подбородок и посмотрел в глаза. – В чём дело?

Если бы Том сам знал... Том попытался отвернуть лицо, разорвать контакт пальцев Оскара со своей кожей. Шулейман накрыл ладонь его руку, судорожно прижимающую скомканные штаны к паху:

- Убери. Отдай их мне. Молодец, - Оскар значительно смягчил голос, потянул и, вытянув штаны из недоверчивых пальцев Тома, отпустил их на пол сбоку от кресла.

Оскар положил ладонь Тому на затылок и потянул к себе - ближе, ещё ближе. Прикоснулся губами к губам, из-под полуопущенных ресниц глядя в такие же полузакрытые глаза Тома. Прижался губами теснее. Провёл кончиком языка между губ Тома, просясь внутрь и позволив себе закрыть глаза. С прерывистым, мученическим вздохом Том разомкнул сцепленные зубы, сдаваясь его не грубому, но планомерно сминающему напору.

- Страшно? - спросил Шулейман после поцелуя.

Том отрицательно качнул головой.

- Неприятно? - задал Оскар другой вопрос, поглаживая его по волосам на затылке.

Том снова отрицательно качнул головой.

- Тогда в чём дело?

- Я не знаю... честно, - выдохнул Том.

Честно. Не знал, что включало настороженность, когда Оскар оказывался очень близко, неважно, он ли приближался или Том сам. Но это пройденный этап, верно же? Оскар нарушил его границы, и Том не испытывал желания восстановить дистанцию.

- Я не хочу. Совсем, - добавил Том то, что знал, не глядя на Оскара, потому что неловко, сложно это. - Наверное, из-за препаратов.

- Точно из-за них, - утвердил Шулейман и взял Тома за подбородок, заглядывая в глаза. - Кто тебе сказал, что я собираюсь заняться с тобой сексом? Я, конечно, хочу, - он усмехнулся. - Но я могу довольствоваться малым, если обстоятельства ограничивают. Я всего лишь хотел тебя потискать и поцеловать. И ещё хочу. Можно?

Том улыбнулся - и принял поцелуй. Со второго раза не пришлось преодолевать некий внутренний барьер, Том сразу разомкнул губы, отдаваясь поцелую.