Тридцать пять осколков правды

Утро началось для нас с Теодором катастрофично — парень спал очень тяжело и подорвался, стоило ему услышать первые противные звуки будильника, а я, в свою очередь, так и не смогла выполнить запланированное. Более того, Тео вовсе запретил мне идти куда-либо из-за моего странного состояния — голова раскалывалась (даже после пары бутылок водки мне не было так плохо), и сколько бы я не пыталась списать это на обычный недосып, после обморока он всполошился еще больше.

И к «странному» можно отнести его поведение в целом — дерганый, чем-то озабоченный, даже испуганный.

Его состояние отдавало страхом, заплетающим узел в животе. Он словно знал; словно ощущал то, что произошло ночью, и я не могла избавиться от ощущения, словно все вокруг знали о позднем абсурде.

Моё недомогание тяжело сочеталось с пережитым за короткий срок, вплоть до того, что я не могла встать в вертикальное положение. Более того, даже просто сесть было затруднительно.

— Ты точно не голодная? Может, тебе поесть нужно? Ты слишком часто забываешь об этом,— бубнит с укором парень, ставя на кофейный столик графин воды со стаканом и кучу различных йогуртов, которые купил в круглосуточном магазине буквально несколько минут назад по причине того, что «а вот я ебал не ебал переебал чё тебе можно сейчас».

— Я в порядке, — улыбаюсь уголками губ, кутаясь в плед и утыкаясь носом в кучу подушек. — Ты уже поедешь?

— Да, — кивает. — Надо наконец разобраться с курсовой, но после пар я обязательно заеду. Не могу же оставить даму в беде, — Теодор улыбается, но как-то все ещё растеряно и без особого желания. Я бы даже сказала, он безуспешно пытается скрыть подавленность.

Кряхчу в попытках встать. Это сразу отдаётся пульсацией в голове, и я плюхаюсь обратно в кокон из подушек.

— А ну сесть! — выставляет указательный палец перед моим лицом. – Плохая, ай-яй-яй.

— Мне надо дверь за тобой закрыть.

— А, ну да...

Парень щёлкает меня по носу и помогает встать. Даже эти несчастные два-три метра не даёт пройти мне самостоятельно, придерживая за плечи.

— Не прощаюсь, — подмигивает перед тем, как выскочить за дверь, попутно натягивая кроссовок.

И мы все уже можем догадаться, что он сразу же падает с коронным смачным «Ай, блядь!», но быстро встаёт и до лифта уже доходит в целости.

Закрываю дверь и опираюсь на неё всем своим весом. Моё состояние не на шутку волнует, и пусть даже я с самого пробуждения не надевала очки, глаза слишком сильно болят, и всё вокруг плывёт сильнее обычного (а зрение у меня и без того оставляет желать лучшего).

Пытаюсь пройти всего лишь несколько шагов до зала, опираясь руками о стены, и слышу небольшой шорох, на который не обращаю сначала внимания: окна открыты, что могло вызвать шелест различной макулатуры на подоконнике, да и всякое могло упасть или соскользнуть. Казалось бы...

– Маленькая девочка в таком беззащитном состоянии, – неизвестный мне голос заставляет с громким стоном в страхе подпрыгнуть от неожиданности, невзирая на самочувствие. – Какая возможность воспользоваться ситуацией, не правда ли? – хриплый голос с ядовитым сарказмом и слишком приторно наигранным удивлением.

Мне даже не надо было раздумывать, кто это, но вопрос стоял иначе: как?

Я не в состоянии видеть ясно, лишь серый силуэт высокого мужчины в проёме кухонной двери среди теплых тонов интерьера.

– Что за чёрт?! – вжимаюсь в стену, словно это может мне помочь.

Страх бьёт в глотку, перебивая дыхание, от осознания, насколько же я, и без того проигрывающая Артуру в физических параметрах, еще беззащитнее сейчас, неспособная даже спокойно перемещаться.

– У чертей есть свои козыри в карманах, – отталкивается и медленно подходит ближе, пока не чувствую его прерывисто вздымающуюся грудь. С прищуром даже без очков вижу в парне что-то еще более отталкивающее (хотя куда уж, не правда ли?). Я не могу рассмотреть его лицо, лишь вижу черное пятно в районе правого глаза. Подрался?

– Знаешь, куда ты свой козырь можешь засунуть? – щурюсь еще сильнее. Издает смешок, но ничего не отвечает.

Парень хватает меня за нижнее веко глаза и с такой силой тянет вниз, ногтем царапая чувствительную кожу непозволительно близко к глазному яблоку, да так, что меня пробирает дрожь.

– Ну же, не щурь свои красивые глазки, – в голосе холодная насмешка, и я, напротив, пытаюсь безуспешно зажмурить глаза.

Чувствую что-то странное на лице. Какую-то слизь, что-то инородное и неестественное.

Левый глаз, на кость под которым Артур давил с увеличивающимся ежесекундно напором, едва замечает черноту его пальцев.

Что-то блестящее и тошнотворное по ощущениям, с несвязным запахом жженной бумаги. Что-то беспросветно черное, как всё его нутро, и словно присыхающее к коже. Жидкость не стекает, а уходит в кожу корнями, въедаясь в нее и слегка пульсируя, словно становясь частью организма. А может, она и есть часть организма. Глаза Артура смотрят на меня со знакомым выражением дикости и безумия. Приближается всё ближе, пока не касается кончиком носа моего, как в прошлый раз, и даже такой лёгкий контакт с парнем вызывает чувство...испорченности.

Он всё еще осматривает мой глаз, уже заслезившийся от неспособности моргать под его тяжелым касанием, словно выискивает что-то. Впервые в жизни я ощущаю себя настолько слабо, что мои удары по его крепкому плечу – не более, чем нежные касания.

Артур отпускает меня, с силой толкая в стену, и я бьюсь и без того проблемной головой об стену, и уже, наверное, нахожусь в коматозе, абсолютно не способная ясно думать.

– Какая нежная девочка, – с пугающим смешком снова хватает за лицо и пытается раскрыть мне рот, и даже попытка сжать челюсть отдаётся болезненной пульсацией. – Да к тому же послушная, – каждая его фраза кажется слишком унизительной.

Осматривает полость рта и закрывает, ударяя двумя пальцами по подбородку. Прикусываю язык и тихо стону от неожиданной боли, по инерции прижимая пальцы губам. Чувствую металлический привкус.

В это время Артур дерганым движением задирает мне голову вверх, осматривая область шеи. Словно всё ещё пытается найти что-то особенное.

Дергает за руку.

Вертит голову.

Артур не раздражается, но в глазах отражается неподдельный интерес к чему-то.

Он пытается снять с меня мятую длинную футболку, и я начинаю сопротивляться. Его это заметно злит – мои потуги не более, чем надоедливое жужжание над ухом, чем действенные попытки предотвратить происходящее.

Когда Серый убирает одну руку, я надеюсь на триумф, но он делает это лишь для того, чтобы вытащить что-то из кармана выглядящей теплой для майской погоды куртки. Стилет.

Он достал стилет. 

Как только ледяное остриё лезвия едва касается чувствительной кожи шеи, по коже пробегают мурашки, и это не скрывается от взгляда парня. По лицу расползается ехидная победная улыбка – он осознает своё превосходство. Не только сейчас.

Он знает, что всё это время я – мышь в его мышеловке.

Лезвие сильнее вдавливается в кожу, и во мне загорается ярким пламенем паника.

В страхе зажмуриваю глаза. Считаю секунды.

Металл звонко режет воздух непозволительно близко, заставляя вжиматься в шероховатую поверхность стены.

Глухой треск ткани. Чувствую неприятный холод на обнажившейся коже и вздрагиваю.

Распахиваю глаза, когда ощущаю уже знакомую мерзкую слизь в районе живота. Артур не смотрит на меня, но с интересом рассматривает моё обнаженное тело; его и без того безумные глаза сужаются в интересе. Это не интерес к обнаженному женскому телу, это что-то иное. Он словно выискивает что-то необходимое, но находит больше, чем искал.

Я чувствую увеличивающееся жжение в месте касания, и трясущимися руками пытаюсь убрать эту черную смоловидную жижу с кожи, но Артур не позволяет. Он грубо, до боли сжимает запястье второй рукой, не покрытой черным нечто, всё еще осматривая моё тело уже с прищуром, заинтересовано наклонив голову.

Мутным взглядом я вижу, что изначально небольшой мазок расползается по животу. Помимо жжения чувствую пульсацию, дикое чувство, словно оно пытается врасти в кожу. Меня трясёт.

Артур улыбается. Этот больной ублюдок прикрывает глаза и завораживающе улыбается, слегка обнажая зубы, и это первый раз, когда его улыбка не наигранно холодная, она вымучена. Словно он после долгих попыток наконец нашёл то, что хотел.

– Ничего? – бубнит себе под нос и на удивление нежным движением касается жижи на моём животе, и она щупальцами с тошнотворным чавканьем возвращается к своему хозяину, словно впитывается к его коже. – Ничего, – воодушевленно вздыхает и произносит одними губами. Он был прав – на моей коже ничего не было (по крайней мере, судя по тому, что я смогла пятнами увидеть без очков).

Артур отпускает меня, и, то ли от бури эмоций, то ли от его...штуки, я чувствую себя ещё слабее. Почти на грани обморока. Дышать становится тяжело, вдруг становится слишком жарко, в голове гудит. Всё еще облокачиваюсь спиной о стену; всё так же стою в разорванной футболке в одном кружевном белье и пытаюсь не съехать из-за неспособности даже ровно стоять.

Парень выпрямляется и массирует указательным пальцем уже чистой руки свои губы в раздумьях. Некоего пятна на лице, изначально казавшимся мне синяком – а может, это всё та же безумная жижа – уже нет. Если я, конечно, в своём состоянии могу увидеть хоть что-то.

Тем не менее, мне не надо видеть Артура, чтобы знать, насколько мучительно медленно его изящный длинный палец проходит по пухлой, грубо обкусанной губе. Как он жуёт ее и томно тяжело выдыхает.

Насколько же он дьявольски (красив) мерзок.

Я хочу (его), чтобы он (снова взял грубо за лицо, шелком касаясь моих губ)исчез раз и навсегда.

Пока я теряюсь от буйства мыслей, парень – вероятно – нервно расхаживает по небольшому пространству коридора, о чём свидетельствует его быстрый темп. Уже фактически вжимаюсь в угол, безуспешно пытаясь скрыть рукой обнажённую грудь; пытаюсь удержаться на ногах и снова дёргаюсь, когда силуэт резко подрывается в мою сторону. Артур ухмыляется:

– Одна мышка приведёт вторую – такую же серую, никчёмную, и испуганную, – каждое слово он выплёвывает с презрением, и я чувствую прожигающий и разбивающий душу на осколки взгляд на мне – И мы глянем, кто из вас утонет, а кто взобьёт масло, не правда ли?

– Единственный, кто куда-то пойдёт, – голоса почти нет, слова даются прерывисто и с огромным трудом, – это ты в задницу, – кашляю от ощущения саднящего горла.

Артур напирает всем телом и когда, казалось, вот-вот схватит за горло, снова грубо, впиваясь ногтями в настрадавшуюся кожу, он останавливается. Щекотливо проводит пальцами, едва касаясь кожей, лишь кончиками ногтей. Прижимается своим лбом к моему и придавливает к стене своим телом, обычно ледяным, но сейчас отдающим жаром. Обнажённым телом чувствую его глубокое дыхание и испуганно, но с попыткой это прикрыть за напускной бравадой, смотрю прямо в глаза, находящиеся до безобразия близко.

– Тебе повезло, что теперь ты мне полезна, – шипит. – Пока что.

Сглатываю и прикусываю язык, позабыв про ранку, и снова ощущаю привкус крови.

– Тебе не повезло, что мне плевать на твои планы, – в ответ он гортанно раздражённо рычит, и я непроизвольно ощущаю тугой узел в районе живота. Пытаюсь отвернуть голову, но уверенная хватка шершавой неестественно бледной ладони с контрастными чёрными татуировками за мои щеки не позволяет, и шумно выдыхаю прямо в губы парня.

Бегаю взглядом, ощущая стыд из-за такого незначительного действия, и насмешливый взгляд Артура кричит о том, что он всё понял.

Моё тело не скажет «нет» – пусть и не скажет твёрдого «да».

Но мой разум, моя гордость и, в конце концов, моё уважение к самой себе будут твердить «никогда».

Но этого, он, похоже, уже не понимает, когда грубо целует в губы, кусая и пытаясь проникнуть языком внутрь. Несмотря на раздирающую боль в теле, я не могу позволить трогать себя, и изо всех сил стискиваю зубы. В ушах звенит от резкого движения, но несмотря на это, пытаюсь отвернуться, что абсолютно не получается из-за железной хватки.

Артур отстраняется. Невесомо касается уголка губ, и я замираю – почему-то именно это кажется чем-то странным и неестественным. Проводит кончиком носа по скуле и оставляет на щеке мягкий влажный поцелуй, отдающий холодом, стоит ему отстраниться.

Подхватывает за талию и, игнорируя мои едва слышимые вскрики и протесты, тащит в сторону зала. Пульс отдаётся в ушах, потому что сейчас я готова к худшему развитию событий.

Пытаюсь оттолкнуться, но Артуру достаточно лишь приподнять меня. Попытки бить руками и ногами не приводят ни к чему в моём беззащитном состоянии.

Но, к моему же счастью, когда он подтаскивает меня к дивану, останавливается. Прижимает руками к себе слишком неправильно и шепчет в ухо:

– Захочешь потрахаться – пиши, не стесняйся.

Растерянно распахиваю глаза и хмурюсь, смотря прямо ему в глаза, на что получаю смешок.

Этот уёбок ещё издевается.

– Пошёл нахуй, – выплёвываю с шокирующей даже меня ненавистью.

Артур с силой швыряет меня на диван, и моё тело уже не выдерживает – я падаю в обморок.

***

Как и свойственно обмороку, прихожу в себя – я полагаю, по крайней мере – в скором времени. Лежу под колющим пледом и рывком скидываю его на пол. Не замечаю на себе обрывков футболки, и совсем не расстраиваюсь – я бы собственноручно сожгла ее, чтобы хотя бы попытаться забыть грязные воспоминания контакта с Артуром, уже ставшим, однозначно, мои монстром под кроватью.

В комнате прохладно, но сначала я скидываю это на своё дурное состояние и пережитые безумные и неправдоподобные вещи. С лёгкостью встаю, что в действительности странно, потому что обычно после обмороков я чувствую себя крайне паршиво весь оставшийся день. Хватаю с гладильной доски первую попавшуюся вещь – уже выцветшее рыжее, ставшее давно домашним, большое худи, доходившее до середины бедра.

Осматриваю своё тело в темном отражении экрана телевизоре, уже покрытого легким слоем пыли из-за редкого использования. Вспоминая отрывками произошедшее, дёргано касаюсь живота, но ничего не ощущаю и не вижу – кожа как кожа. Вслед касаюсь шеи и пытаюсь нащупать, остались ли на теле какие-то метки.

– Вроде чистая, – устало выдыхаю под нос сама себе и сажусь на диван. В глаза бросается кофейный столик – все ещё стоящие несколько йогуртов и чаша с фруктами, но голода не ощущалось – напротив, я чувствовала себя словно переевшей; рядом стоящие графин с водой и стакан тоже не вызвали ощущения жажды, что очень несвойственно для обморока. В голову непроизвольно приходит мысль, а было ли это обмороком?

Внимательно осматриваю поверхность ещё раз – что-то в ней не то. На ней лежит плитка молочного шоколада, тоже оставленная заботливо Теодором. Но теперь она открыта.

Рядом лежит мой телефон. Его здесь не было. Он и не должен быть здесь, потому что был забыт в моей спальне ещё ранним утром и запрещён к использованию из-за моего неважного состояния. Молюсь, чтобы он не трогал мой телефон, но правда разочаровывает меня – первое уведомление из инстаграма.

@a.serp подписался на вас.

Открываю злосчастную программу, которая сразу отобразила его профиль.

Вы подписаны.

Устало облокачиваюсь рукой о столик и массирую переносицу. То есть, имея в доступе все мои данные, контакты, банковские карты, многолетние переписки и важные заметки, ты предпочёл подписаться на себя самого в инстаграме? Хотелось смеяться, потому что на момент Артур показался мне каким-то ребёнком; просто же обычным молодым человеком со специфическим чувством юмора.

И из-за этого даже показался не таким угрожающим.

Открываю переписку:

я принимаю факт того, что ты пытался меня убить 

и сделать калекойпреследуешь и угрожаешьно ты сожрал мой шоколадты охуел?

Когда я живьем буду хоронить тебя с её мёртвым телом,

шоколад будет твоей последней проблемой в жизни.

вас понял.

Вспоминаю, что он всё же представляет для меня огромную угрозу. Как минимум потому, что он ставит букву «ё» в переписках. Нормальные люди не ставят буквы «ё» в переписках. 

Телефон вибрирует:

Не в моих принципах сорить.
Поэтому, после работы я всегда тщательно убираюсь.
Я _убеждаюсь_ в том, что тщательно.
И ты будешь не больше, чем мусором, когда я закончу с ней.

Сглатываю. Он пишет последнее сообщение:

Так что ты можешь наслаждаться своими последними днями.
И молиться, чтобы твоя ёбаная семейка не горела в Аду вместе с тобой.

Швыряю телефон в угол дивана и обнимаю себя, поджимая колени. Накатил страх, ранее не виданный – даже сильнее, чем в роковую ночь у Илоны на квартире.

Страх за собственную жизнь с осознанием безысходности.

***

Я просыпаюсь от громкого и нетерпеливого стука в дверь – видимо, так и пролежала в попытках успокоиться хотя бы чуть-чуть, пока не заснула. Замечаю, что за окном, похоже, смеркается.

Медленно на носочках подхожу к двери и смотрю в глазок, хотя я и так могла бы по манере движений и уставшему «Да ебаный в ро-о-от» догадаться, что там стоит Теодор. Сильно промокший Теодор.

– На улице дождь? – с порога сонно спрашиваю, открыв дверь.

– Смеёшься что ли? – усмехается. – С самого утра льёт как из ведра – я всего несколько метров до подъезда добежал от парковки, а уже промок как чёрт. В окна даже не смотрела? – хохочет, смотря на мой заспанный потрепанный вид и обиженное выражение лица.

– Нет так-то, – скрещиваю на груди руки.

– У тебя кофта наизнанку одета, – сняв обувь, Тео взъерошивает мокрые волосы, и несколько противных капель падают на меня, заставив поморщиться.

– Ч-чего? – осматриваю себя. – Ой, дома как хочу, так вещи и ношу!

Он смеётся.

– Ну што ты, малюся, я ж любя, – и строит этот противный голосочек, которым сюсюкаются с маленькими детьми.

– Ой, да знаешь что? – смеётся ещё громче, запрокидываю голову. – Вали на кухню уже, ты замерз! – бью по плечу и стягиваю с него мокрую толстовку. Когда надеваю ее на вешалку, Теодор всё ещё стоит на месте и с улыбкой наблюдает за моими действиями.

– Пошел, сказано было! – указываю рукой в сторону кухни. Парень смеётся снова и идёт в назначенную комнату, кивая в сторону входной двери.

– Пакет возьми тогда.

В коридоре на полу стоит бумажный пакет со стикером какого-то то ли кафе, то ли ресторана, который я изначально и не заметила в его руках. Непривычное тепло разлилось по телу от осознания, что кто-то подумал даже о таких мелочах. Стало немного неудобно за свою беспричинную агрессию.

– Почему у тебя окно нараспашку открыто? – недоумевая спрашивает Тео.

Заглядываю на кухню впервые за день, и вижу, что на лоджии действительно открыто окно.

Артур тоже вышел из кухни. Факты соединились в цепочку сразу же, и стало понятно, как он появился в помещении, минуя входную дверь.

Было странно, помимо всей сложившейся ситуации в моей жизни, лишь то, что квартира находится на двенадцатом этаже.

Я неуверенно жму плечами и стою, сжав ручки пакета, словно провинившийся ребёнок. Теодор ухмыляется и закрывает окно, видимо, посчитав это, к моему же счастью, всего лишь мелочью.

– Тебе лучше? – садится на стул и внимательно смотрит мне в глаза.

– Да, как видишь, – кладу пакет на стол и включаю чайник. Я действительно чувствую себя прекрасно, что безумно контрастирует с состоянием утром, когда, казалось, готова была заказывать гроб.

Уже почти выхожу из комнаты, но меня останавливает голос парня:

– Куда ты собралась?

– Надеть штаны, например, – развожу руками. – Хотя бы нормально переодеть кофту, например? – спрашиваю громче и ноткой возмущения.

Как обычно, моя манера общения, казалось, грубоватая, не волнует его. Всего лишь снова улыбается с нежностью, которой ещё никто, если честно, мне не дарил.

– А мне и так нравится, – пожимает плечами.

– И что в моём убитом виде может нравиться? – стою у дверного проёма и, несмотря, на ощупь выискиваю выключатель – снова включаю прохладную подсветку.

– Хе, – мне кажется, он смутился. – Потому что выглядим как надоевшая друг другу семейная пара. Я веду себя как ленивый капризный идиот, а ты ходишь в небрежных шмотках, не скрываешься от меня за макияжем и укладками. А ещё вечно орёшь недовольная и ревёшь порой для разнообразия...Но я терплю, потому что мне нравится, а ты терпишь мои придуривания и кривые руки, потому что тебе же тоже нравится? – он мягко улыбается и, не в силах дальше продолжать зрительный контакт, смотрит куда-то в сторону, мечтательно прикрыв глаза.

Семейная пара.

Не этого ли я хотела? Чтобы кто-то хотя бы раз в жизни действительно заботился; дал знать, что он будет рядом; говорил вот такие глупые вещи, терпел твои заскоки и позволял тебе делать то же самое в ответ? Чтобы по ночам вы говорили на самые личные темы за бутылкой вина, разбавляя всё до абсурда глупыми шутками? Чтобы вы абсолютно случайно в любое время суток созванивались и встречались сразу же, невзирая на положение циферблата, потому что просто не хватает друг друга?

Да, этого я и хотела. Об этом я, более того, мечтала, еще будучи глупым подростком, но надежда угасала с каждым разом, пока не угасла, казалось совсем. Но вот сейчас я стою, краснея, как пятиклассница, и всё-таки не сдерживаю широкой глупой улыбки.

Здравый смысл, конечно, говорил о том, что не стоит так быстро падать в чувства в головой, потому что мы с Теодором знаем друг друга всего ничего, и я его слушала ради своего же блага.

Но мысль о том, что что-то может получиться, что кто-то уже греет сердце и впервые взаимно, дарила невиданную лёгкость.

Словно всё в порядке. Словно не сегодня Артур снова пришёл, не сегодня опять пообещал убить меня. 

– Несмотря на все случившееся, я не жалею, что пришла в тот вечер к Илоне.

– Хм-м-м? – всё так же из-под прикрытых глаз смотрит на стену.

– Потому что я бы тогда не встретила тебя, наверное, – смущённо бубню под нос и поспешно иду в спальню наконец одеться по-человечески.

Слышу мягкий смешок. И Теодор не знает, что на самом деле я имею ввиду.

Захожу в комнату и, даже не закрывая дверь, надеваю лосины, лежащие на кровати. Снимаю худи и надеваю уже в правильном виде, после чего иду обратно на кухню, отмечая про себя как вовремя – как раз чайник вскипел.

– Еду надо подогреть? – спрашиваю у Теодора, зайдя в комнату.

В ответ мычит пару секунд, думая:

– Может быть?

– Ясно, – вздыхаю и открываю дверь шкафчика с различными чаями. – Сделай чай, пожалуйста, и, боже мой, не разлей ничего, не сломай и не разбей, – пальцем показываю на самую верхнюю полку, куда я не дотянулась бы без помощи стула. Теодор встает сзади и, взяв за талию одной рукой, свободной тянется за стеклянной банкой с заваркой.

– Вот этот? – от смущения напрягаюсь, ощущая тепло его тела и необычно спокойный для такого эмоционального человека бас.

– Угу, – киваю головой, даже не понимая, что он за чай он достал.

Он по привычке что-то напевает себе под нос, и я впервые вслушиваюсь – в голосе чувствуется сила, уверенность и вокальные данные. В конце концов, он проучился пару лет в консерватории, но почему-то этот факт вылетел из головы. Хихикаю от мысли, что как-нибудь надо попросить его спеть серенаду.

– Что не так? – улыбается и смотрит на меня.

– Да нет, ничего такого, – беру в руки большой бумажный пакет всё еще с тупой улыбкой на лице.

В нем несколько контейнеров с парой видов салатов, вроде как лазанья, и оказалось, что бóльшую часть занимают пара достаточно больших корзинок клубники, две бутылки игристого-розового вина Fontannafreda.

– Откуда? – спрашиваю с неподдельным удивлением. Я видела это шампанское пару раз, но знаю, что одна бутылка стоит с три моих нищенских стипендий, да и в магазинах мы её даже на особые случаи не всегда находили.

– Брат подогнал, – жмёт плечами. – И так алкаш, ему лишь на пользу пойдёт трезвым побыть, – ухмыляется.

– Это блинный торт? – спрашиваю, вытащив всё перечисленное. – И чизкейк? Я же растолстею, – с грустью вздыхаю.

– Зато у тебя наконец появятся щёки, я не знаю? – он вскидывает руками, пытаясь найти плюс в возможной ситуации.

Фыркаю:

– Я восприму это как комплимент, – состроив серьёзное лицо, выкладываю еду на тарелки.

Теодор ставит заварник, на удивление, без происшествий, на стол.

– Ты когда недовольна, голову задираешь, – злорадно смеётся.

Хочу что-то сказать в ответ, но он проводит мягко рукой по волосам, и желание отпадает. Всего лишь недовольно хмыкаю.

Тео с первой встречи очевидно дал понять обильную потребность в тактильном контакте, но сейчас любое касание казалось иным. Более романтическим.

Он обнимает меня за талию и кладёт подбородок мне на голову, продолжая напевать что-то дальше.

Сердце готово выпрыгнуть от странного ощущения в груди.

***

Я упорно пыталась всё-таки решить задачу по сопромату. И терпеть Теодора, который, как оказалось, умеет феноменально пиздеть.

– Что ты пишешь?

– Механику.

– Как можно писать механику?

– Что?

– Ну механику же решают.

– Да я ж ебала...

– Кого ебала?

– Чего?

– У тебя кто-то есть что ли?

– С чего ты решил, блядь?

– Я не блядь, я Теодор.

– Приятно познакомиться, – устало вздыхаю и беру в руки чашку с остывшим зелёным чаем.

– Так почему ты пишешь механику, а не решаешь? – и смотрит абсолютно наивным взглядом, словно спрашивает с чистым интересом.

Запрокидываю голову и страдальчески кричу во всё горло.

Теодор удивлённо смотрит на меня, вжавшись в спинку стула.

– Перестань, пожалуйста.

– Я с тобой поговорить хочу, а ты на меня внимания не обращаешь? – дуется и съезжает с сидения так низко, что из-за стола видно лишь недовольные ореховые глаза с нахмуренными бровями да небрежную шевелюру, а длиннющие ноги бесстыдно расставлены по обе стороны от моего стула.

–Ладно, – тяжело вздыхаю. – Ты из-за этого второй час не закрываешь рот?

– Угу, – всё еще сидит надутый, и упорно пытается делать вид, что спадающие на глаза волосы никак ему не мешают.

Кладу на тетрадь ручку и снова вздыхаю – осталось совсем чуть-чуть, но, похоже, буду доделывать перед началом пары.

– Можем расположиться на диване в зале, но ты туда не понесёшь еду, – предупреждающе стучу пальцем по столу.

– Я хотел отвезти тебя на набережную, – обиженно тянет и пытается сесть нормально, но громко ударяется ногой о стол. – Блядь!

– Ты уверен, что еще в попытках выйти из квартиры не убьешься? – ухмыляюсь.

– Ты, оказывается, очень вредная.

– А ты, оказывается, пиздишь много.

– Так мы едем или нет?! – устало запрокидывает голову, руками всё ещё держа повреждённое колено.

Нас прерывает вибрация телефона:

Илона Герц:
Не хочешь где-то посидеть вместе?
Ой не, тупая идея в такой ситуации
Может, я зайду к тебе?

– Кто это? – опирается локтями о поверхность и горбится, чтобы быть со мной на одном уровне.

– Да так...однокурсница, – снижаю яркость экрана, чтобы парень, не дай бог, не увидел отражения в стёклах очков. – У нее проблемы, просит переночевать у меня, – толсто намекаю Теодору и смотрю на него выжидающе.

Я пыталась писать Илоне за сегодняшний день не раз, не два, и даже не пять раз, потому что мне нужно с ней поговорить. Не просто поговорить, а разобраться во всём, потому что на кону многое. Моя жизнь, например, так как в серьёзность намерений Серого я более чем верю.

– О-о-ох, понял, сдаюсь, – поднимает руки в соответствующем знаке и встает со стула. В глазах у него не грусть, вовсе нет (хотя это я и ожидала?) – ощущение, словно он оказался не в том месте и не в то время. Проблема была не в том, что я, вероятно, могла его как-то обидеть, а в том, что он боялся навредить просто своим присутствием.

– Ты куда? – спрашиваю тихо и неуверенно.

– Как куда? Домой поеду, – улыбается широко, и я была бы готова поверить, что от всей души, если б, отворачиваясь, краем глаза не увидела его растерянный взгляд.

– Хочешь, поедем завтра? – встаю и смотрю на него снизу вверх. – И-или на днях...или на выходных...ну ты понял, – чешу затылок, чувствуя себя тупым подростком.

– Завтра ты от меня вообще не отвертишься, – хитро ухмыляется, и в теплых глазах играют чёртики.

– Торжественно клянусь, что завтра прямо после пар я вся твоя – делай что хочешь, вези куда хочешь, – кладу ладонь тыльной стороной ладони на лоб и драматично закатывая глаза.

Теодор в это время обувается.

– Я вот сильно ударился и всё ещё жду поцелуя, – дует губы и не менее драматично вздыхает, осуждающе цокает, скрещивая руки на груди.

– Тебе нравится, когда девушки тебя целуют в колени? – вскидываю брови.

– Ой, да ну тебя...

Смеюсь и, когда Теодор уже открывает входную дверь, набираюсь смелости поцеловать его в щеку – так, продолжая игру.

Но стоит мне взять аккуратно его лицо ладонью и потянуться к горячей коже, Теодор крепко, как может только он, хватает обеими руками за талию и, приподнимая меня на один уровень с собой, целует в губы. Целует так же, как делает всё – горячо, настырно и со всеми эмоциями. И этому поцелую я не противлюсь.

Обнимает так, словно в последний раз; целует, едва кусая нижнюю губу, и я чувствую, как расплывается в улыбке – даже здесь не может без шуток. И я в ответ начинаю непроизвольно хихикать как дурочка. Обеими ладонями импульсивно и достаточно грубо хватаю его за щеки и неумело, но нагло углубляю поцелуй. Он ставит меня обратно на ноги, всё еще не разрывая поцелуй и, одной рукой всё еще обнимая за плечи, второй гладит талию и переходит к бедру, крепко сжимая.

Даже когда начинает пятиться назад в попытке уйти, не может. Когда парень отпускает меня, я, пусть и являясь инициатором неожиданного прощания, хватаю его за ладонь и уже, казалось, привычно сплетаю пальцы, не позволяя отпрянуть.

Когда это всё же происходит, он уже уходит – ещё до того, как я успеваю перевести дыхание – и, расплывшись в крайне довольной улыбке, кидает вслед «не прощаюсь».

Осознание произошедшего приходит уже после того, как я слышу шум закрывающейся двери общего балкона – этот дурак, когда уходит один, почему-то никогда не использует лифт и идёт своими двумя ножками. Кхм, одной с половиной, если совсем точно.

Закрываю входную дверь на замок и облокачиваюсь на неё всем своим весом. Щёки горят, на губах всё ещё чувствуются его поцелуи, а на теле всё еще ощущаются его касания. И запах – тяжелый одеколон с горьким привкусом – всё ещё витает здесь.

Это не был мой первый раз. Но это был первый раз, когда я вложила чувства. Первый раз, когда ощущалось не мерзким скользким действием (и вновь дёргаюсь, вспоминая, как прямо здесь столкнулась с Артуром), а чем-то особенным и эмоциональным.

В голове бьётся тупая, но крайне назойливая мысль, что я хочу еще раз. Прямо сейчас.

Глубоко вздыхаю, пытаясь вернуть себя в реальность, и иду на кухню за телефоном. Пишу Илоне краткое «приходи».

Девушка пришла примерно через час, как раз дав мне время прибраться на кухне и – вспоминая их связь с Теодором – спрятать его куртку, взгляд на которую упал случайно, но очень кстати.

Илона стучит словно в спешке, и вид у неё запыхавшийся, словно долго бежала. Не говорит ни слова, только обнимает крепко, даже не удосужившись закрыть дверь. Дышит тяжело и устало вздыхает, кладя голову мне на плечо.

Приобняв её за плечи, пытаюсь шаркая добраться до двери, таща на себе девушку уже, честно говоря, навалившуюся на меня.

– Это ты так сильно устала? – спрашиваю, проворачивая защёлку.

– Это я так сильно скучала, –улыбка у неё не привычная нагловатая с лисьим прищуром, а добродушная – совсем как у Тёмы, светившегося весь тот вечер.

Тяжело вздыхаю. Не знаю, что ответить, потому что маленький монстр под душой скребёт обидой за то, что сейчас происходит. За то, что, оказавшись просто не в том месте и не в тот момент, обречена – вероятно – на худший исход событий.

– Давай решать проблему, окей? – пытаюсь сказать максимально мягко, но всё равно выходит сухо и грубо, на что Илона виновато смотрит на меня. – Чем быстрее закончим с этой вакханалией, тем легче будет? Я устала, что он почти каждый день появляется из ниоткуда, – жму плечами.

– Он? Появляется?! – она шокирована.

– Да...после прошлой ночи мне было очень плохо утром, и он пришел почти сразу же. Просто из ниоткуда – вылез из кухни, пока я человека провожала, – щурюсь от неприятных воспоминаний. – У него была какая-то чёрная слизь на руках, удивлённо рассматривал меня, потому что «ух ты, ничего нет, тело чистое, вот это да!», а ещё обещал похоронить живьём с твоим трупом! – тараторю на эмоциях и громко выдыхаю по завершении своих жалоб.

Илона выглядит озадачено.

– Он никогда не показывал никому своё пламя.

– Это не пламя, это хуйня какая-то!

– Не важно, – машет руками перед моим лицом. – Что он имел ввиду под «ничего нет»?

– Измазал меня своей жижей, потом удивлялся, что на коже ничего нет, – толкаю Илону прямо в сторону кухни, потому что вести разговоры в коридоре у двери не очень уютно.

– Тогда это странно, – плюхается на стул и устало разваливается на нём. – «Жижа» оставляет...не очень красивые ожоги.

– Как... – запинаюсь, пытаясь придумать пример, – как от огня? Кислоты?

Илона расстёгивает молнию на спортивной кофте и остаётся в коротком топе, обнажающим почти полностью исполосованный неестественными шрамами живот. Я вижу знакомые очертания, корнями расползающиеся по коже, и прямо чувствую на себе ледяную пульсирующую слизь – произошедшее всё ещё кажется неудачным сном.

Я не уверена, что могу назвать её повреждения шрамами, потому что на месте ран не привычные и естественные в таких случаях рубцы; кожа словно вырезана, выедена, с нездоровым синеватым оттенком, зелеными пятнами в некоторых местах и яркими венами.

– Извини, конечно, но выглядит не как шрамы, а как гниющая кожа, – вскинув брови смотрю на нее. – Притрагиваться не буду, спасибо большое, – выставляю указательный палец с важным видом.

– Это действительно шрам, он всегда будет так выглядеть, – жмёт плечами. – Если б мне не передали моё пламя, было б хуже. Мне, конечно, не нравится, что я слышу неизвестных людей, вижу галлюцинации и не могу контролировать силу, почти буквально живущую саму по себе, но это всё еще лучше, чем сгнить заживо от одного его касания.

– Можно поподробнее о произошедшем? – трогаю чайник и, удостоверившись, что тот ещё горячий, вытаскиваю кружку. – Тебе чёрный или зелёный?

– Любой, – жмёт плечами и застёгивает кофту. – Ты о шрамах или о пламени?

– О том, что Артур натворил, конечно, – ставлю перед ней чашку.

– Честно? Я не знаю, фактически только со слов родителей, – вздыхает. – Всё произошло у них на работе, я, ни о чем не подозревая, пришла почти под конец и попала под горячую руку. Произошёл какой-то конфликт, связанный с сестрой Артура, и они сильно поругались. Как раз после этого он ушёл из дома.

– Стой, сестра? – перебиваю ее. – Я почему-то думала, что он классический маньяк-одиночка, у которого друг только в зеркале есть.

– Нет, он, на самом деле, очень легко втирается людям в доверие; куда ни придёт, везде умудряется быть чуть ли душой компании, – качает головой. – Хотя о чём я...Сестра есть. И брат у него есть. Уже очень взрослый – больше тридцати лет, если не ошибаюсь. Тем не менее, я почти не помню его – такой же дебошир, как и младший, и мать его выгнала ещё до того, как вышла замуж за отчима. Вернее сказать, сам и ушёл, послав мать далеко на три буквы. Тому было, может, лет шестнадцать...Феликсом зовут, если не ошибаюсь.

– Итого, их трое?

– В-вроде бы, – очень неуверенно отвечает. – Нам с Тёмой не рассказывали обо всех деталях.

– Ладно, – вздыхаю и пытаюсь в голове собрать все крупицы в целую картину. – Так что там было? – сажусь напротив и подпираю щеку рукой.

– В тот день Артур был со своим братом. Как оказалось, они ввязаны в одних делах, и, похоже, Феликс как раз и помогал ему всё это время. Они пытались украсть что-то важное и не волновались о последствиях. Ты и сама видишь, что Артур готов убивать человека за человеком без особой нужды...с-словно жизнь – какая-то ерунда. Он действительно смеет разделять людей на «право имеющих и тварей дрожащих», понимаешь, и брат его такой же?!– голос срывается на крик, и на глазах у Илоны блестят слёзы. – Не удивлюсь, если сестра их тоже была в это всё ввязана, потому что после того дня я не видела её! Я уверена, что она просто сбежала в комфортный момент! – руки сжимаются в кулаки. Она явно долгое время держала в себе переживания.

– Как тебя спасли-то? – безразлично спрашиваю, на самом деле сильно волнуясь от неспособности успокоить девушку.

– Дяде пришлось умереть из-за них – и даже без гарантии, что всё получилось бы! П-просто обычные люди не могут управлять этими способностями и перенимать их, как такие! – шумно выдыхает, пытаясь успокоиться.

– Ну...такие? – выпрямляюсь и нервно поджимаю губы.

– Да, как Артур, – смотрит на меня внимательно и широко распахнув зеленые глаза, – как ты! Если я передам тебе пламя, то ты станешь слишком ценной для них, и Тёма сможет наконец жить без всех этих ненужных ему проблем! – восклицает воодушевлённо.

Закрываю глаза в попытке понять, что сейчас вообще происходит:

– То есть, мой единственный выход во всём этом пиздеце –присоединиться к этим психам? Ой, как круто! – недовольно фыркаю. – Как ты собралась «передавать» его?

– Умереть! – и выглядит так, словно говорит о чём-то простом и несерьёзном.

– Ты ебанулась?! – зло смотрю на нее.

– Ты не понимаешь, – качает головой. – Это уже шестой город, в который мы переезжаем, и просто бежать от проблем – не выход. Надо наконец что-то сделать, потому что всё, что я оставляла после себя – бессмысленные смерти хороших людей и поломанные жизни их близких. Тёма начинает понимать что-то, потому что Артур добирается и до него. Я не знаю, откуда он взял его номер телефона, но это же лишь начало!

Сердце пропускает удар – у меня был номер телефона Тимофея. Я знаю, кто помог этому ублюдку найти его.

– Знала бы я, – нагло вру, боясь раскрыть правду.

– Если найти опытного планарника...

– Извини, кого-кого? – снова перебиваю её.

– Планарника. Я толком не знаю их род деятельности, но они очень образованы в этой сверхъестественной штуке и могут помочь сделать всё правильно. Надо только найти.

– Где ты собираешься их искать?

– Мне-то терять нечего, – хитро хихикает. – Если напрямую стащу у Артура немного информации, то что он сделает? Пообещает прихлопнуть?

– Нет ли более гуманного выхода? – растерянно спрашиваю, зарыв пальцы рук себе в волосы.

Я не знала, что делать. Всё выглядело слишком серьёзно для поспешных выборов – тем более для тепличного цветка вроде меня, не видевшего проблем серьёзнее, чем семейные страсти. Тем более, когда этот выбор оставит огромное кровавое пятно в полосе моей жизни. И уж тем более, если вся ситуация похожа на какую-то глупую пародию на Перси Джексона и всё еще не ощущается как что-то реальное.

– Нет, – вздыхает. – Я решилась еще тогда, ночью на квартире, но не хотела ввязывать тебя. Артур, конечно, решил иначе.

Обе молчим долгое время, за которое Илона успевает выпить чай.

– Знаешь, – нарушаю тишину, – я совсем недавно призналась кое-кому, что хочу помогать людям, да и в общем только хорошее делать, – слова приходится вытягивать, ибо почему-то душа не раскрывалась перед девушкой так же, как цвела смехом и плакала доверием перед Теодором.

– М-м? – заинтересованно смотрит на меня.

– Но почему я ощущаю себя так, словно сделаю что-то неправильное, если позволю тебе умереть? Это же...даже звучит дико как-то, – всё еще смотрю за плечо Илоны на городские огни за окном и почему-то не могу себя заставить взглянуть ей в глаза.

– Ты сделаешь всё правильно, – качает головой, – но сделаю ли правильно я, оставив тебя в их отвратительном мире? Я не знаю, как поступить, чтобы оставить тебя в полном здравии и не вплетать в историю Может быть...я просто предложу Артуру свою жизнь в обмен на вашу с Тёмой, но как я могу верить в надёжность его обещаний?

Обе сидим в напряжении. В конце концов, мы – бестолковые молодые девушки, оказавшиеся в омуте абсурда и не знавших, что делать. Но время – и Серый – не ждут, нить жизней всё тянется и тянется, уже касаясь лезвия ножниц, и мы не может сидеть сложа руки.

Я всё ещё хочу услышать хохот со словами, что это тупейший розыгрыш; всё ещё верю, что вот-вот проснусь тем вечером на старом потрёпанном диване Илоны и узнаю, что просто сильно перепила.

Но этого не происходит. Я всё еще сижу на кухне, и внутри разрывает от ощущения дикого страха, ставшего уже привычным. Я не замечаю, как за эти дни почти что схожу с ума, и лишь обыденные занятия и плечо Теодора рядом помогают не слететь с катушек окончательно.

Мне все еще упорно не хочется верить в разворачивающийся дурдом, но я слишком многое видела, чтобы суметь посчитать это моей тупой фантазией.

– Окей, подведём итоги –что делать?

– Несколько дней я буду пытаться бегать за Артуром, – встаёт со стула, – а ты тогда сиди и надейся на лучшее? А если к понедельнику я не приду к тебе сама, то...что же, мы в пизде, – беспечно восклицает – и мне хочется для профилактики ударить её в стену, потому что умирать мне не хочется ближайшее десятилетие уж точно – и направляется в сторону коридора. Я встаю вслед за ней.

– План не звучит обнадеживающе! – возмущённо вскидываю руки.

– А не на кого надеяться, – взгляд у Илоны, в противовес её поведению, грустный и отчаянный. Я только замечаю, насколько она всё же измученно выглядит в сравнении с первой встречей – мешки под глазами, побледневшая кожа с высыпаниями по лицу из-за, вероятно, стресса. Вместо её очаровательных щёчек грубо выделяются скулы.

Я её обнимаю. Без предупреждений и неожиданно для себя самой. Мне становится дико стыдно, что на фоне жалости к себе самой я не замечала, что настоящая жертва ситуации – Илона. Невольно взявшая на плечи ответственность за проблемы родителей и пытающаяся всё это время уберечь оставшееся от семьи ценой всего. И в конце концов, она не оставила меня на произвол судьбы, один на один с непредсказуемостью Артура.

– Тебе не опасно уходить на ночь глядя? – тихо спрашиваю у девушки, уткнувшейся мне в плечо.

– Оставаться опаснее для тебя же – они почувствуют, что я здесь, – обнимает крепче.

– Удачи, – произношу после краткой паузы, неспособная сказать ничего ободряющего. Если, конечно, в такой ситуации что-либо может ободрить.

– Если всё пройдет гладко, я могу попросить тебя кое о чём? – отстраняется и крепко хватает за руки, и я чувствую лёгкую дрожь в её длинных изящных пальцах.

– Да? – щурюсь и смотрю на неё, слишком нервную и волнующуюся.

– Сможешь ли ты провести со мной оставшееся время? Будет страшно умирать одной, – криво улыбается.

– Да, конечно, в чём вопрос? – вскидываю брови.

– Просто дай мне почувствовать себя нужной, хорошо?

Молчу растерянно.

Илона, не дожидаясь ответа, невесомо целует кончик носа, и я чувствую исходящий от неё кислый цитрусовый аромат.

Когда она выскакивает из квартиры, громко хлопая входной дверью, я всё еще смотрю в пустоту и задумываюсь о том, сколько же ерунды произошло за день на одном и том же месте – прямо у самого входа в квартиру.

И осознаю, что произойдёт за эти дни не меньше.