Тридцать пять осколков правды

Утро – как и обычно, в общем-то – встретило меня крайне отвратительно. Всю ночь я провела сидя на кухне в тяжких раздумьях, не в состоянии уснуть, и на рассвете чувствовала себя не очень свежо. Что волновало намного больше моего состояния – абсолютно пустые руки относительно учёбы и предвкушение разочарования – и уже, вероятно, без удивления – преподавателей. Чувство ничегонеделанья и осознание, что работа при всех попытках крайне далека от поставленных целей и идеалов, добивали поверх.

Я не уверена, что хуже – умереть из-за чужих проблем в самый яркий (по идее) период жизни или не оправдать своих же надежд относительно сферы, которой ты отдала всё, что у тебя было в этой никчёмной жизни.

Чувствую себя скверно. Жужжащее ощущение страха, глубоко зарывшееся за эти дни, больше не волновало мою душу, но нечто словно разъедало внутри дыру. У меня всегда были проблемы с эмпатией, но эти пару дней словно что-то идет по-особенному не так. Я готова кричать от доводящего до дрожи желания заполнить эту пустоту чем-то; сбросить груз, тянущий в районе ложечки.

Снова я вышла из дома позже, но не из-за привычной рутины в виде макияжа или долгого подбора одежды, а от сводящего с ума состояния. Сил хватило лишь на то, чтобы умыться. Стараюсь не смотреть в зеркало, потому что бледный и даже словно исхудавший вид пугает. Ещё сильнее пугает мерещащиеся силуэты из-за спины.

Мне плохо.

Мне страшно.

Мне страшно от того, что я не знаю, отчего мне страшно.

Встаю с холодной плитки через долгое время, заставляя себя через силу. Из одежды выбираю самое первое попавшееся – валявшиеся на полу джинсы и мятую белую футболку. На улице все ещё гуляла вообще не привычная для нашего жаркого климата – уж тем более в поздних числах мая – прохлада, и я без какого-либо энтузиазма, но то ли раздражённо, то ли чем-то возбуждённо перебираю вешалки в шкафу трясущимися руками.

С краю висит куртка Теодора. Тянусь к ней крайне уверенно и озадаченно осматриваю кажущуюся такой тяжёлой кожанку. Я понимаю, что какие-либо воспоминания о Теодоре не вызывают во мне ничего – ни эмоций, ни даже мыслей. Но я понимаю, что в тяжёлом одеколоне, перемешавшихся перемешавшемся в странный – и в какой-то мере даже отвратительный – запах с кожей, сигаретным дымом и холодным металлом, что-то есть.

Воспоминания, например.

И волнует меня не первый поцелуй, не откровения и даже не многозначительные (наверное?) касания. Что-то просыпалось внутри от его переживаний. Будь то воспоминание о тоске в его глазах, будь то тупая мечтательная улыбка или очевидное раздражение – всё вызывало больной экстаз. Притом, что о себе ничего не помню – словно меня не было рядом тогда. Словно меня в тот момент вовсе не существовало.

Накидываю куртку поверх, даже не ощущая её на своём теле. Из дома выхожу, не чувствуя холода металлической ручки двери, не слыша звона ключей. На ватных ногах дохожу до лифта. Двери открываются, и в большом зеркале я вижу себя.

Но не себя.

Я вижу чужого человека.

Но родного человека.

Чужого под видом родного.

Родного под видом чужого.

Я не знаю, что происходит.

***

Я не чувствую ног. Не контролирую движений. Пару раз почти спотыкаюсь, постоянно слышу разрывающий голову гул. Пару раз меня чуть не сбила машина.

В фойе здания снова смотрю в зеркало, но снова словно вижу себя не так, как должна. Вижу со стороны. Пытаюсь скинуть всё на стресс.

Несерьёзность, витающая на факультете постоянно (и в моей жизни тоже) сыграла мне на руку, потому что, когда я забегаю в кабинет через полчаса после начала пары, преподавателей всё ещё нет. Обоих.

Марию я тоже не вижу. Надеюсь, что она в порядке. Надеюсь, что она не входит в список «прибрать за собой». Виолетта, сидящая рядом, заметно недовольна моей взволнованностью относительно Маши. И самое странное, что Ви не особо собственник как человек; несмотря на то, что у неё такое же усталое от учёбы лицо, как и у всего курса в кабинете, я знала, что она закипает ревностной желчью внутри. Это было странно – я никогда не была уверенна относительно чувств других. Всегда отвратительно читала людей.

Но ещё страннее был снова появившийся экстаз – такой же, как и с утра – от красочности эмоций.

Мне нравилось. Не учитывая дичайшего гула по кабинету, отчего голова раскалывается.

– Почему все такие громкие? – с агрессией спрашиваю сама себя и осматриваю кабинет, чтобы заметить, что никто даже не разговаривает. Виолетта неоднозначно смотрит на мой озадаченный вид, но быстро возвращается к занятию – какие-то лекции переписывает или что-то такое. Не важно.

– Скорее всего, ты просто устала.

– Пожалуй.

Через пару минут наблюдений за Ви, её выражение лица меняется. Брови больше не хмурятся, вид более умиротворённый. Рука не сжимает ручку почти до дрожи, до побелевших костяшек. Она спокойна.

И вместе с тем ко мне возвращается мерзкая пустота.

Мне просто плохо. Просто встала не с той ноги сегодня.

Вот и всё.

Так считает и Виолетта с остальными. Но никто из них не говорит мне ни слова за весь учебный день. Почему-то меня это нисколько не колышет.

Так же, как и не колышет озадаченный взгляд преподавателя, когда ухожу в самый разгар её пары, но оставаться не было сил.

Домой я не спешу, решив, что мне нужно немного времени наедине с собой – может быть, это поможет освежиться. Около получаса трачу на дорогу к основному корпусу университета, где больше часа пытаюсь зарисовать всё, на чём задерживается взгляд, но работа насмарку. Словно рука забыла то, что делает ежедневно в течение многих лет, и это лишь удручает ещё сильнее. К вечеру оказываюсь на центральной улице города, заполненной людьми, несмотря на будний день. До дома от кофейни, в которую я зашла, не более тридцати минут ходьбы (что по меркам моего ежедневного километража мало), поэтому позволяю себе купить кофе, разрываясь между вариантами взять горький эспрессо, чтобы чувствовать себя ещё хуже, или что-то крайне приторное, чтобы чувствовать себя плохо только из-за количества сахара.

– Здравствуйте, – приветствует бариста и, пусть его яркие янтарные глаза безразличны, губы растянуты в дежурной фальшивой улыбке. Не могу не отметить, насколько красив парень – достаточно высокий (может быть, будет еще выше, если перестанет так сильно горбиться) шатен с кучерявыми волосами, пряди которых он пытается сдуть с лица. Загорелая бронзовая кожа красиво отливает в тёплом свете свисающих ламп, о которые он пытается не удариться головой, и веснушки у него, кажется, есть даже на тыльных сторонах ладоней, не говоря уже и о лице. Крупный нос, грубый овал лица с двойным массивным подбородком и из-под широких приоткрытых пухлых губ заметна щель между передними зубами. Вероятно, по отдельности такие факторы выглядели бы не особо привлекательно, но все черты вместе придают очень притягивающую и уникальную внешность.

Неохотно перевожу взгляд на меню, висящее на стене позади бариста, но не могу сделать выбор. В глазах плывёт. Голова гудит. Ощущение, что десятки людей кричат в уши.

– Что вы будете заказывать? – голос доносится словно издалека.

– Что? – растерянно смотрю всё ещё за спину парня.

– Что будете заказывать? – в его голосе проскальзывает то ли раздражение, то ли усталость. – Вы в порядке? – безразлично спрашивает после короткой паузы.

– Да, просто слишком громко, – мой голос хрипит, слова выговариваются с трудом, едва разборчиво.

В ответ бариста вскидывает бровь.

– У нас пусто внутри.

Меня дёргает. В резких движениях осматриваю не такое уж и большое помещение и, действительно, кроме пары столиков с одинокими – как и я – людьми ничего не вижу, что нельзя сказать о веранде, где предпочло разместиться большинство посетителей. Однако их ни при каком раскладе не может быть слышно.

– Наверное, переутомилась, – переминаюсь с ноги на ногу и тру переносицу. Чувство чего-то неправильного, странного следует за мной по пятам весь день, и я не уверена, выдумка ли это всё на фоне последних стрессовых событий, или какая-то шестерёнка в механизме всё-таки скрипит. – Раф, пожалуйста.

Парень кивает в ответ. В пару движений оплачиваю заказ, и он приступает к его выполнению. Осматриваюсь – все ещё напряжённая и не способная стоять спокойно. Думаю, куда хочу сесть (и желательно было бы подальше от всех, слишком давящих в ложечке своей радостью), но, услышав голос бариста, вздрагиваю и смотрю на него с озадаченным выражением лица.

– Тяжёлый день на работе? – вскидывает брови, и выглядит он, честно признаться, то ли очень измотанно, то ли свет как-то неудачно падает.

– Тяжёлое всё.

– Понимаю, – тяжело вздыхает. Так, словно бьёт камнем в грудь.

Бариста больше ничего не произносит и продолжает варить кофе. Нервно стучу ногтями по стойке, и почему-то крайне упорно знаю, что нельзя молчать. Нужно сказать хоть что-то. Это не какое-то ощущение или догадка. Произошло то же, что и было утром – чёткое знание, уверенность в правильности. Крайне неестественные. Да и не вовремя проснувшийся порыв альтруизма к окружающим крайне тревожит.

Пока парень вливает сливки в кофе, взгляд фиксируется на бейджике.

Анхель.

– У вас довольно необычное имя. Иностранец?

Ответа не следует. Я начинаю нервничать. Бариста молча накрывает цветной картонный

стакан с напитком крышкой, ставит на стойку передо мной и внимательно смотрит. Становится неудобно.

– Лавандовый раф.

– Лавандовый? – переспрашиваю удивлённо.

Анхель игнорирует вопрос:

– У меня мать испанка. Мог быть Данилой, но отец свалил перед моим рождением.

– Лучше Анхель, чем Данила.

– Меня всё равно все называют Дэн.

– Ох, – растерянно бегаю глазами по помещению, и пальцы всё ещё беспокойно вырисовывают линии на лакированной поверхности. Диалог получается дискомфортным.

Беру в руки горячий стакан кофе и уже отхожу от стойки, как меня окликает парень:

– Эй, – оборачиваюсь. – Спасибо, – Анхель неуверенно поджимает плечи, и слова даются ему с достаточным трудом.

– Да не за что? – вскидываю бровь, не особо понимая, что имеет ввиду парень.

– Я... – парень бегает взглядом, стараясь не смотреть мне в глаза. – Я очень долгое время не разговаривал ни с кем. Вообще. Ну, кроме работы. Но не разговаривал. Даже не здоровался. Вот, – в итоге он всё же смотрит на меня. Грустно, но с приятной – едва уловимой – искрой, и улыбается. Пытается – уголки губ всего лишь слегка приподнимаются, но почему-то это ощущение радости или даже некого удовлетворения внутри него отдаёт мурашками по телу.

Впервые за сегодня мне хочется улыбнуться. Что я и делаю.

– Тогда, полагаю, я буду заходить сюда намного чаще, – сажусь за маленький столик почти напротив Анхеля.

Сжирающее чувство в итоге не появляется. Приятное расслабление – словно облегчение после тяжёлых событий – почти убаюкивает после пары ночей без сна. По этой причине допиваю кофе как можно скорее и собираюсь домой. Мне нужны горячий душ и долгий сон.

Сегодня просто не мой день.

Только сегодня.

– Эй, – уже было собираюсь открывать входную дверь, меня окликает уже знакомый уставший и монотонный голос. – Тебя можно будет как-то найти в соцсети? – он берёт в руки свой телефон, но по выражению лица заметно, что парень посчитал это идиотским жестом.

Не отвечаю сразу и слегка хмурюсь в кратких раздумьях. Даже контактами в социальных сетях непонятно с кем обмениваться не в моих принципах, не говоря уже о номере телефона и далее по списку.

– Я понимаю, что я овощ унылый и жухлый, но я зато смешной, – пожимает плечами и краснеет.

– Но я ничего не обещаю, – развожу руками в ответ.

– Ну так и я жениться на тебе не хочу.

– Уёбок вы, – качаю головой.

Подхожу к стойке, и парень протягивает мне телефон. В пару мгновений нахожу свою страницу и протягиваю ему гаджет обратно.

Анхель вскидывает брови.

– Человек с твоим именем не должен удивляться моему.

Ухмыляюсь в ответ. Выхожу, не прощаясь по привычке.

На улице намного жарче, чем в помещении, и такой перепад от прохлады к теплу ощущается не очень приятно.

Людей на веранде много – ни одного свободного столика, но галдёж в голове возвращается (если честно, я и не успела заметить, когда он успел стихнуть в помещении; или же когда я перестала обращать на него внимание) и крайне не соответствует по своей громкости количеству посетителей. Голова болит, и всё это вызывает лёгкое раздражение.

– Это всё недосып, только сегодня, – бубню себе под нос, вытаскивая из кармана телефон.

Вижу, что около десяти-пятнадцати минут назад мне писал Теодор, что я, к своему удивлению, не заметила. Написал он, самое странное, не в соцсетях, а через обычные сообщения – на номер мобильного телефона, и если бы не «Это я, Тео», и не узнала бы незнакомого абонента. Задумчиво хмурюсь и пытаюсь вспомнить, когда давала ему номер. И давала ли. Но правда очевидна, как и случается со мной постоянно – просто забыла этот момент. Как и многие детали из-за отвратительной памяти.

+7 (---) --- -- --

Где ты 
Хочу встретиться

Я стоял у домофона до тех пор, пока консьержка не отпиздила меня веником

(Тео)

в кофейне недалеко от дома. скоро буду
относительно недалеко
полчаса ходьбы...

Да ладно
Если недалеко, то я за пару минут подъеду

Переписываемся пару минут, и соглашаемся о встрече на «нейтральной территории» – идти мне около десяти минут. Как раз за это время должен доехать Теодор.

Иду, вроде бы, спокойно, пока не поворачиваю с центральной улицы. Остаётся не больше ста метров, как меня начинают окликать неизвестные парни. Пытаюсь сначала не обращать внимание и судорожно разглядеть машину Теодора в полутьме – город удивительно славится тем, что стоит отойти от сияющего и красивого центра, так даже на лампах в фонарях экономят. Но я не вижу её.

Дело не ограничивается похабными предложениями и мерзкими посвистыванием, потому что мужчины – то ли трое, то ли четверо – идут следом. Перехожу на бег, и мне не надо оборачиваться, чтобы слышать их громкий топот. Биение сердца отдаётся в ушах. У меня нет ничего для самозащиты. Я не способна сделать ничего против крепких парней. В единственном освещённом месте – перекрёстке, где обычно достаточно обильное движение – никого нет. Сегодня не «не мой день», а «мой последний день».

Я не знаю, что делать, и в панике додумываюсь до, вероятно, не самого грамотного решения – забежать в абсолютно не освещенный тёмный двор старых хрущёвок. И прихожу к выводу буквально пару мгновений спустя – может быть, было б намного логичнее попытаться свернуть обратно к центру, где при большом скоплении людей ко мне не полезут.

Однако, вот она я – не могу видеть собственных рук, и спасают только несколько окон с горящим в них светом.

Слышу преследователей. Бегу наугад, надеясь исключительно на удачу, и руками нащупываю металлическую дверь – вероятно, вход в подъезд.

Их шаги стихают.

– Где эта пизда, блять? Темно как в заднице, – слышу, как он харкает. Голос крайне мерзкий, надменный.

Думаю, что могу взять преимущество нам ними благодаря полной слепоте. Догадываюсь, что, как и в любом типичном советском дворе, по правую сторону будет узенький проход за палисадником, что оказывается правдой, и медленно, пытаясь не издать лишнего шума, проскальзываю как можно дальше.

Работает.

Они проходят мимо.

– Выебу и повыбиваю кулаками все зубы в процессе, – говорит уже другой, судя по хриплому и прокуренному голосу, но я точно верю, что это не пустая угроза.

Пытаюсь сдержать слёзы страха.

Они жалуются друг другу, описывая заставляющие кровь ещё сильнее стынуть планы на меня, и через какое-то время отходят достаточно далеко. Парни, вероятно, проходят круг по двору.

Поворачиваю голову к улице, с которой завернула сюда – мысль о том, чтобы бежать обратно. Как раз выйти на освещённое и оживлённое место.

Медленно выскальзываю из-под узкой тропинки и бегу изо всех сил, насколько позволяют адреналин, дикий страх и сбитое дыхание.

Но я не учитываю элементарнейшего факта – один из них стоял там. Всего лишь отойдя немного вправо, чтобы его силуэта не было видно. Видимо, они оказались сообразительнее меня.

Безжалостно отталкивает меня на землю ударом кулака прямо в спину, отчего я глухо стону. Не успеваю встать, как он хватает за шею и одной рукой пытается поднять.

На удивление для себя самой, кричу, о чём жалею. Парень из всех сил даёт пощёчину и закрывает мне рот ладонью.

Он не успевает оповестить об этом своих дружков, занятый смирением буйной меня (и давайте признаем, это было просто оттягиванием неизбежного и крайне страшного). В итоге ему удаётся схватить одной огромной ладонью обе мои руки, всё ещё держа вторую на моём рте (и даже попытки укусить не помогли), и прижать к стене. За время попыток вырваться мы немного выходим к освещённой части, и могу видеть его мерзкое лицо – в больших угрях, осунувшееся, с больными красными глазами. Под машинку бритый, но видно дешёвую зелёную краску. Выглядит как ободранный дворовой кот; как типичный «панкуха» с самого неблагополучного района, давно торчащий на чём-нибудь и променявший дом и

всю свою жизнь в общем на притон. Животное.

Мерзко гогочет. Лицо подносит так близко, что стекла очков потеют от его дыхания – пахнет от него тошнотворно. Подрывается и набирает дыхания, чтобы что-то крикнуть «своим», но, воспользовавшись мгновением, ударяю его в пах. Тот дергается и хватается за больное место; на асфальт тем временем падает что-то с металлическим глухим стуком – охотничий нож. Слишком хорошо и дорого выглядящий для ободранца, и кроме кражи в голову не приходит иной вариант приобретения такой вещицы. Сразу же наклоняюсь, чтобы схватить его (что, к счастью, получается), но потенциальный насильник со всей силой

ударяет меня массивным сапогом в живот, отчего вынуждает упасть на спину.

Кашляю. В глазах плывёт.

Наугад взмахиваю ножом и, вероятно, попадаю куда-то, о чём свидетельствуют горячие капли на моём лице и мерзкий, режущий уши, крик. За это время успеваю встать, пытаюсь развернуться, но он хватает и беспощадно тянет за волосы. От сильной боли слёзы льются с новой силой. Разворачивает голову к себе лицом, и стоит попытаться замахнуться ножом снова – парень хватает руку. Я абсолютно бессильна.

Я не понимаю, что происходит в следующие мгновения.

Над нами нависает какая-то тень.

Удивлённый взгляд и без того вытаращенных глаз оборванца.

Взмах металла и сильный запах крови.

Он истошно кричит.

Отпускает меня и хватается за щеку, порезанную от края рта до самого уха в прямом смысле того слова.

Ещё один взмах.

Нож – самый стандартный нож-бабочка – вонзается ему прямо в глазницу, но не задевает глаза. Однако я думаю, что лучше бы задел, потому что вид выдавленного глаза и окровавленного изуродованного лица будут сниться мне в кошмарах долгое время.

К горлу подкатывает ком. Меня тошнит.

Он кричит ещё громче, почти срывая голос, и из-за двора слышатся громкие шаги.

Пячусь назад и упираюсь спиной в чью-то грудь.

Неизвестный ладонью закрывает мне рот и оттаскивает за угол. Я не могу ничего разглядеть в уже слабых попытках вырваться.

Меня затаскивают в машину, фактически вкидывают на пассажирское место через дверь водителя. За те пару минут, что я пытаюсь взять себя в руки, человек за рулем проезжает какое-то расстояние на высокой скорости, наплевав на светофор, и тормозит так же резко, от чего я ударяюсь о лобовое стекло.

– Блять! – кричу то ли от удара, то ли от всего произошедшего. Всё ещё сижу так же нелепо, как вкинули – одна нога на ноге водителя, вторая на коробке передач, сама торсом непонятно как, согнувшись в вопросительный знак.

Надеюсь, что это Теодор, а не ещё один больной ублюдок, но салон машины мне незнаком.

К груди приставляют что-то холодное – уже не нож, а, что мелочиться-то, целый пистолет.

– Рот откроешь – живьём, сука, похороню, – на меня смотрят знакомые серые разномастные глаза. Хриплое неровное дыхание. Дикий и одновременно крайне безжизненный взгляд,

забитые отличительными татуировками шея и руки.

Передо мной ещё один больной ублюдок.

Молчу и выжидающе смотрю прямо в глаза, прерывисто дыша. Артур убирает оружие и кладёт в кармашек слева от себя и смотрит вперед на дорогу.

– Жива, – больше утверждение, чем вопрос.

– К сожалению или к счастью, – голос хриплый, дрожащий.

Он фыркает. Берет за щиколотку, больно вонзается (как и всегда) ногтями в кожу и отшвыривает.

– Сядь по-человечески.

Делаю, как сказано, и понимаю, насколько у меня всё болит. Понимаю, как сильно болит спина в месте удара, и до истерики боюсь, что что-то может быть повреждено в позвоночнике.

Стону, и Артур отвечает на немой вопрос:

– Пару дней глянешь, потом пойдёшь к врачу, если что. Не раздувай трагедию, – заводит снова машину с недовольным выражением лица (насколько позволяет его скудная мимика).

– Какого хуя? Выпусти меня, – растерянно осматриваю улицу.

– Я не собираюсь тебя насиловать и закапывать заживо в лесу, – фыркает.

– Да неужели?!

– Нет, конечно, – произносит так легко, что на момент я даже ему верю. – Я это сделаю с ними вместе.

Непроизвольно вскрикиваю, когда его ледяная рука пытается взять моё лицо за подбородок, и начинаю отталкивать от себя – только сейчас понимаю, что тот нож всё ещё в руке. Второй рукой дергаю за ручку двери, чтобы с ужасом понять, что она закрыта.

Случайно задеваю лезвием тыльную сторону его руки, и на ране быстро скапливается кровь. Однако Артур убирает руку так пассивно, словно ничего не почувствовал, и выставляет её в попытке успокоить меня.

– Блять, купи себе чувство юмора, – в голосе парня, видимо, не ожидавшего такой бурной реакции, чувствуется агрессия. – Развела тут драму.

В шоке смотрю на его вскинутую бровь и искривившиеся в отвращении губы. Выражение лица так и кричит о том, какая я идиотка.

Чувство юмора.

Юмора.

Юмор, блять.

Растерянно качаю головой:

– Сходи куда-нибудь за куст и сдохни там, пожалуйста, –машу рукой в случайном направлении. Меня ли волнует, где он коньки отбрасывать будет.

– Спасибо, Артур. Да не за что, пожалуйста, можешь отсосать мне в благодарность, – имитирует диалог между нами. – Какие манеры, – наигранно цокает и качает головой, с укором обращаясь уже ко мне.

Игнорирую, хотя и хочется скачать что-то колкое в ответ, но глаза прикованы к раненной руке, уже изрядно истёкшей кровью.

– У тебя рука порезана, – отмечаю сухо.

– Действительно, – смотрит на ладонь, крепко держащую руль, и удивление у него на этот раз неподдельное, но тоже своеобразное: сузившиеся прищуренные глаза и кривая краткая – но достаточная, чтобы обнажить зубы – ухмылка. – Всё правильно – когда начинается драка, ты должен бить первым, – в мгновение к нему возвращается то же безразличное выражение лица и хриплый полушёпот вместо змеиного мерзкого шипения, но не обращаю на это уже никакого внимания.

Я ебала этого робота ещё разгадывать.

Вижу, как мы едем очевидно не в направлении моего дома, хотя верхушку здания можно заметить уже и отсюда.

– Я хочу домой, – устало. Без истерики и даже каких-либо эмоций. Отрешённо. Все силы ушли за эти буквально несколько минут, ощущавшихся как долгие часы.

И я не уверена, сидя рядом с Артуром, что всё закончилось.

Но я пришла к ничтожному осознанию, что пусть уже трахнет прямо здесь в машине, и я не буду сопротивляться, но не выбивает зубы, насилует осколками бутылки, снимая процесс на камеру, и далее по списку из того, что я успела услышать из грязных и бесчеловечных угроз тех парней.

Артур, вероятно, видит моё уничтоженное состояние и тяжело вздыхает:

– Успокойся. Просто поговорим, – останавливается на светофоре, после чего переводит на меня взгляд. – Развеешься. Если что-то нужно – куплю, чтоб стало легче – голос становится едва ли мягче, но достаточно, чтобы я это уловила. Хрипотца исчезает, и понимаю, что, в общем-то, у Артура крайне завораживающий голос.

Единственное, что выдаёт удивление – едва поворачиваю голову и пристально смотрю на него.

– Воды, – голова дёргается в бок, и правая часть лица искривляется в нервном тике.

– Понял.

Наблюдаю за ним в смешанных чувствах. Артур не ощущается врагом, как раньше. Как и не ощущается, конечно, другом.

Но я же не знала, что у него в голове на самом деле?

Мы едем молча несколько минут, пока он не прерывает тишину:

– Ничего там не обронила?

– Точно! – дергаюсь. Начинаю осматриваться. В руке всё ещё нож. Зачем – не знаю. Рюкзак – про который и вовсе забыла – при мне, на удивление. Разочарованно смотрю на почти что оторванную ручку, но быстро переключаю внимание на внутреннее содержимое. Из кармашка ничего не выпало – ни карта, ни студенческий. Всё на месте. Осматриваю на всякий случай внутреннее пространство (хотя как молния могла бы открыться?) для собственного успокоения и вижу, что всё на месте. Самое главное – паспорт жив и цел. Пытаюсь кинуть сумку на заднее сиденье, но я достаточно истощена, чтобы он глухо упал на резиновый коврик. Устало вздыхаю.

Осматриваю карманы – ключи в куртке. Наушники. Сигареты с дорогущей металлической зажигалкой кидаю около себя, и их сразу же забирают. Телефон.

Открываю экран блокировки.

+7 (---) --- -- --

Брат в аварию попал
Не знаю, серьезно или нет
Но я поеду туда
Извини

– Какое удивительное совпадение, – Артур смотрит внимательно на экран, – с ума просто сойти.

– За дорогой следи, а не нос суй куда не надо, – отворачиваю от него дисплей.

– Никогда не знаешь, может быть, это очень даже и моё дело, – всё же переводит взгляд на пустую дорогу, – Испоганила куртку, кстати, – царапает пальцем по рукаву, и замечаю неисправимо ободранный участок. Мне могло бы стать стыдно перед хозяином куртки, но больше настораживает тон Артура, словно испорчена его вещь.

– Ну и что теперь?

– Ничего, – свободной рукой открывает пачку сигарет и вытаскивает одну зубами. – Не очень приятно, когда портятся такие хорошие вещи, – бубнит перед тем, как небрежно кинуть упаковку мне на колени и взять в руки зажигалку.

Делает первую затяжку и с лязгом ее закрывает. Однако не возвращает.

– Чужое брать неприлично, – фыркаю и достаю одну тоже.

Курю пусть и редко, но эти дни – особенно сейчас – хочется как никогда.

– Сказала девушка в чужой куртке.

– А это и моя куртка, – недовольно скрещиваю руки на груди, и поджимаю руки в очередном тике, ощущающимся мурашками от холода.

Артур паркуется у какого-то небольшого магазина. Глушит машину, но не собирается выходить.

– Слишком элементарная ложь, – снова затягивается. Отмечаю больше интереса ради, что делает слабые затяжки. Словно ему нужен не табак, а просто сам процесс курения, и это контрастирует, например, с тем же Теодором, которому одна сигарета на три затяжки.

– Я жду зажигалку.

Он ухмыляется и лишь наклоняет голову в мою сторону. Я знаю, что Артуру надо, и делать

это нет желания.

Потому что он у меня и так противоречиво фигурирует во влажных мечтах.

Смотрю на него с удивлением, но не из-за действия, а того, с каким лицом он это делает. Игриво, слегка приподнятые уголки губ, а черти (в его случае и вовсе все демоны и дьявол в роли тамады) так и пляшут в прищуренных насмешливых глазах.

– Нет, – моему лицу возвращается вечный недовольный вид.

Парень вытаскивает сигарету изо рта и протягивает её мне. Не сразу осознав, что это было, беру её в руки. Он выходит.

Краснею как неопытная девица. В голову приходит тупая мысль, что пить из одного сосуда – это как косвенный поцелуй. А с сигаретами считается?

Отметаю, на самом деле, мысль быстро, потому что понимаю, что курить мне хочется очень сильно, и запах лишь раззадоривает.

Делаю затяжку и откидываюсь на сиденье. Приоткрываю окно.

Ненавижу курящих в машинах (тем более в таких заметно дорогих – по салону уже понятно, что Артур ездит в довольно новенькой ToyotaCamry), но раз хозяин не против, то мне сейчас тем более плевать.

Артур возвращается быстро. Кидает мне на колени бутылку воды и пару плиток шоколада, после чего смотрит на сигарету в руке и слабо ухмыляется.

– Спасибо?

– Да не за что, можешь отсосать в благодарность, – сначала и не понимаю, что это шутка, так как всё из уст данного своеобразного молодого человека звучит как приговор в суде. – Ты не ела весь день, – отвечает после короткой паузы.

– Откуда тебе знать? – настороженно (уж в который раз) смотрю на него.

– Я всё знаю.

– Ты следил за мной?!

– Этого не знаю.

– Уёбок.

Артур игнорирует меня:

– Поездки за город любишь?

– Куда, например? В лес к подозрительно выкопанной яме?

– Куда-нибудь. Поедем к морю, завтра вернемся, – снова берёт упаковку сигарет. Так же вытаскивает зубами сигарету и из кармана вытаскивает зажигалку, которая, похоже, ко мне не вернётся.

– Ты заботливо гладишь парня ножом в ебло и хочешь просто рвануть на море? – риторический вопрос, так как я не чувствовала относительно ситуации ничего.

Могла ли я чувствовать что-то, если...

– Таких отбросов что больше на одного, что меньше. Если он всё же сдох, то я сделал всем одолжение.

– Не буду спорить, – ухмыляюсь. Смотрю на дисплей телефона, и вижу на часах уже двадцать два пятьдесят. До моря не больше трёх часов на машине. – У меня нет гарантий, что ты не погладишь ножом в ебло и меня, но поехали, – нащупываю сбоку сиденья рычажок и комфортно располагаюсь на опустившуюся спинку. Смотрю на дёрнувшийся уголок Артура – то ли одобряет, то ли смеётся надо мной.

Молча мы едем крайне долго – почти полтора часа, пока городской пейзаж не сменяется коттеджными посёлками за его пределами.

– Почему ты все-таки вообще оказался там? –тру глаза, чувствуя, как клонит в сон.

– Дело не в тебе вовсе, – ни тон голоса, ни выражение лица не меняются, оставаясь такими же неживыми. – Просто в играх либо все играют честно и на равных, либо козыри в карманах прячу только я.

– Какая игра? – пытаюсь сохранить спокойствие, боясь, что Артур уже прекрасно знает, что происходит у нас с Илоной.

– Неважно, – не даёт даже договорить до конца. – Но я бы настоятельно посоветовал тебе быть вдвойне – если не втройне – настороженной относительно тех, кто вокруг тебя.

– Почему я должна верить именно тебе? – Выпрямляюсь и приподнимаю спинку сиденья, чтобы принять сидячее положение.

– Потому что ты будешь моим козырем в кармане.

– Козырь взамен на то, что я выйду из воды сухой и невредимой.

– Умно. Однако твой выход сухой и невредимой и есть мой козырь.

– Я даже не хочу знать, что у вас там происходит, – качаю головой и смотрю на стремительно меняющийся вид из окна.

– Может быть, оно и к лучшему, – Артур издаёт смешок, и такие дикие для него эмоции шокируют меня, – но я дам тебе шанс докопаться до всего.

– С чего такая доброта?

– Может быть, ты мне понравилась.

– Серьёзно?

– Нет.

Я и не замечаю, как издаю слишком очевидный разочарованный стон, на что Артур вскидывает бровь. С такими-то внешними данными у него толпами будут бегать (или уже бегают) девушки в несколько раз более выдающиеся, чем я. Не сказать, что меня это крайне сильно ранило – просто смазливое личико пробегает мимо, и это навевает кратковременное уныние.

Мы снова молчим еще час, если не больше.

– Это всё, о чём ты хотел поговорить? – спрашиваю в попытке начать разговор.

– Хотел дотянуть до того, как приедем.

– Я не хочу молчать ещё полтора-два часа, – недовольно скрещиваю руки на груди.

– Не дуйся, – вздыхает.

Снова нависает напрягающая тишина.

– На кого учишься?

Вскидываю брови и смотрю на Артура:

– Ты знаешь, что я ела в течение дня, но не знаешь, где я учусь? – ответа не следует, но угрожающий взгляд даёт понять, что мне не стоит язвить. – Будущий архитектор.

– Хороша с математикой?

– Вполне.

– Рисуешь?

– Достаточно хорошо.

– С компьютерной графикой дружишь?

– Да.

Артур начинает шептать себе под нос:

– А если...поставить на...получится?

Тактично не обращаю внимание на его личные проблемы:

– Ты сам-то учишься?

– А похоже?

– Да. Выглядишь достаточно молодо. Сколько, кстати?

– Двадцать один. Будущий судмедэксперт, – зевает в кулак.

– Ты открыто признаешь, что убиваешь людей, сегодня делаешь это не шибко скрытно, и собираешься связываться с законом?

– Подделывать документы, – не кривя душой отвечает.

– С таким-то государством это единственное, что следует делать в органах.

– Не могу отрицать. В семье кто-то связан с этой помойкой?

– Более чем...

***

Артур оказывается, на удивление, приятным собеседником. Всю оставшуюся дорогу мы проводим в разговоре, но он больше похож на то, что у меня не получается закрыть рот, и парень порой ради приличия вставляет дежурные фразы.

Однако, когда мы уже стоим на набережной,Артур заметно оживляется. Несколько раз получается выпытать из него что-то из сферы свой профессии – и не могу не отметить, как жестикулирует, вырисовывая образы пальцами, говоря об интересующих его вещах. Лицо даже приобретает живое выражение, и он заметно пытается сдерживаться в эмоциях. Однако, ощущаю себя скверно, хотя, казалось бы, должна чувствовать себя лучше от такой смены настроя – словно образ парня ломается, но он пытается не обронить осколки. Словно я вижу что-то слишком личное и интимное. И если это действительно окажется так, то я могу лишь оценить такую честность.

Однако, и я сдерживаюсь и не спрашиваю о том, что интересует меня и одновременно до глубины души тревожит. Вероятно, я слишком заметно мнусь, когда парень раскрывает мой личный ящик Пандоры собственными руками:

– Что-то тревожит, – голос у него порой как у хитрой, слизкой и холодной змеюки, пробирающий до мурашек.

– Каково это – убить человека? – спрашиваю, не кривя душой.

Взгляд прикован на несвойственно тихие морю волны. На удивление, прохладно даже в куртке, и руки сжимают картонный стакан кофе – мы оба, в конце концов, не хотели уснуть (тем более, что меня ожидал учебный день по возвращении).

– Никак, – Артур облокачивается о машину, и уже в который раз отмечаю, что в конце мая его водолазка с горлом и длинное чёрное пальто смотрятся, конечно, своеобразно (но что относительно него не было своеобразным?). Выражение лица не меняется, и он так же меланхолично наблюдает за волнами, но чувствую, что его что-то и где-то кольнуло.

Начинаю привыкать к этому ощущению знания непонятно чего.

– Просто никак? – разочарованно качаю головой. Что-то же толкает людей на это? Что-то заставляет их делать это порой и десятки раз без весомой на то причины?

– Когда ты начала это чувствовать?

– О чём ты?

– Ты знаешь, – медленно поворачивает голову в мою сторону и внимательно смотрит в глаза.

– Сегодня. По крайней мере, сегодня заметила сполна. А так, что-то странное начало ощущаться после того, как Илона показала, что у неё за фокусы, – смысла врать не видела. Он знал про ту встречу ночью. И про моё состояние, очевидно, догадывается.

– Думаешь, что она виновата?

– Вероятно.

– Не думаешь, что ты сама по себе такая?

– Что я не человек, а какое-то создание со спичками вместо пальцев или тентаклями для дрочки? Не думаю.

– Подумай на досуге, – Артур вскидывает бровь.

– Зачем ты спросил?

– Потому что после долгого ощущения пустоты убийство будет для тебя самым ярким событием, – он щурится и начинает смотреть сквозь меня, потерявшись в мыслях, вороша воспоминания и чувства. – Возможно, в этот момент большинство людей испытывают самые насыщенные чувства. Боль или страх. Тебе не важно, потому что ты хочешь постоянно ещё. После длительной эмоциональной дыры ты ищешь ещё и ещё эмоций, но для некоторых это становится одержимостью, в то время как другим вкус приедается, и они перестают видеть в этом смысл. И чёрт знает, кем из них станешь ты.

– А если... – признание тяжело даётся от осознания, какие больные вещи я говорю.

– М?

– Если я хочу попробовать всё равно? – испуганно распахнутыми глазами смотрю на Артура. – Это я так, риторически.

Что-то внутри меня начинает трескаться.

Он смотрит всё так же сквозь меня, но в раскрытых суженных глазах уже знакомые то ли дикость, то ли безумие.

– Тогда в награду после раскрытия козырей у тебя сразу же появится возможность, – ухмыляется. – Только не потеряй голову перед этим, – прикусывает губу и слизывает крупную бусинку крови, размазывая её по и без того покрасневшим травмированным губам. И чёрт возьми, в этом есть что-то странно притягивающее. И я говорю не о губах, которые не прочь поцеловать; не о том, как грациозно он это делал, но о своих мыслях.

О представлении слегка колющей боли, смягчённой холодным ветром, и о лёгком привкусе крови на языке.

– Я становлюсь такой же ублюдочной, – широко распахиваю глаза и смотрю на песок под ногами, но не чувствую ничего, приближенного к волнению или страху.

– Ты просто разучишься лицемерить перед самой собой. Ты эгоистичная мразь, не способная на какую-либо эмпатию, лишь на имитацию эмоций, и только неприемлемые обществом поступки будут приносить тебе хорошие эмоции. А, если сильно хочешь, будешь чувствовать радость, счастье и радугу, забирая их у других людей, но только они, в сравнении с тобой, не выкарабкаются из ощущения уныния, если будут находиться рядом слишком часто. А единственное, что ты можешь чувствовать сама – ненависть ко всему окружающему, тоску, уныние и ебанейшее чувство, словно в зеркале чужой человек, живущий вместо тебя, пока ты сама смотришь на это всё со стороны. Наш тип пламени самый редкий, потому что пробирает до уровня самого сокровенного в людях, но он самый ущербный, – тараторит на одном вздохе и недовольно цокает. – Хочу сигарету.

– А голоса...

– Привыкнешь, – перебивает посередине вопроса.

– Погода завтра не очень будет.

– Действительно.

– Люблю дождь.

– Я тоже. Ещё по кофе?

– Чего покрепче?

– Валяй.

***

К моему дому подъезжаем уже утром, часов в девять, а может и десять. Артуру – явному приверженцу того, что времяпровождение в учебных заведениях вполне себе бесполезно – доказать, что мне крайне нужно в университет, не удалось, и в какой-то степени я была согласна. Не сплю третью ночь. Пережила не особо приятную встречу.

За всё время не упоминаем то, о чём думали постоянно, ограничиваясь дежурными разговорами – о погоде говорили ровно тринадцать раз.

Стоим, если точнее, не прямо у дома, а где-то в десяти минутах ходьбы – Артур заходит за сигаретами. Замечаю за сегодня, что он платит либо наличными, либо картой не на своё имя – на пластиковой поверхности вижу только первые буквы имени «Дам».

И раз за ночь меня научили тому, что дьявол кроется в деталях, запоминаю увиденное.

– Тебе лучше пойти домой пешком, – парень закуривает сигарету моей зажигалкой, всё ещё находящейся в его кармане.

– Почему?

– Никогда не знаешь, кто и где поджидает. Или кто какие выводы сделает, увидев двух людей в определённых позициях вместе.

– Тогда пойду, – жму плечами и разворачиваюсь, но сильная хватка с задней стороны шеи останавливает.

– Я ещё не отпускал.

Возмущённо бью парня по руке.

– Так отпускай.

– Буду присылать тебе определённые файлы. Дальше компьютера двигаться тебе не надо – будешь головой шевелить. Возьмёшь нужное, отсеешь лишнее. Там и сама найдешь всё, что раскроет свет на правду.

–А если не получится? – неуверенно спрашиваю.

Артур задирает голову и с лязгом закрывает зажигалку.

– Тогда умрёшь, – выдыхает едкий дым. – Мне незачем пытаться спасти и волочить за собой безмозглый и бесполезный мусор.

– Изначально я пытаюсь бегать от тебя, но стал бы убийца помогать жертве, от которой не может взять ничего полезного? Устраивал бы какие-нибудь ребусы и раскидывался подсказками? Звучит бессмысленно, – риторический вопрос, заданный самой себе, на который парень ухмыляется.

– Думай-думай, – открывает дверь транспорта и вытаскивает мне знакомый охотничий нож. – Лучше возьми. Кто знает зачем.

Садится в машину. Кладу нож в рюкзак, надеясь, что ничего та мне порежет и не поцарапает. Не дожидаюсь, пока парень уедет и иду в направлении дома со странным ощущением (вероятно, просто навеянным Артуром), что что-то должно случиться.

Когда уже захожу в подъезд и жду лифт, из него выходит высокий мужчина, почти что сбивающий меня с ног.

Поднимаю взгляд.

Теодор.

Удивлённо смотрит мне в глаза.

Озадаченно смотрю на него.

– Ты... ты в порядке, – щурится и звучит слишком очевидно разочарованным.

Разочарованным.

– Что?! – в момент вскипаю от такого поведения. – А с хуя что-то должно было случиться?!

– Ну, я тебя тогда одну оставил, – широко распахивает глаза и смотрит куда-то в сторону.

– И что? Жива, цела, – пожимаю плечами. –А что вообще дало тебе идею, что что-то могло случиться? – пытаюсь изобразить невинное удивление.

– Я звонил много раз – ты не отвечала, приехал – на домофон не отвечаешь, – речь у него сумбурная, словно в попытках оправдаться.

–Мне никто не звонил, – вытаскиваю из кармана телефон и действительно – всего лишь пара каких-то оповещений из соцсетей.

– Ну так вот же, – протягивает мне гаджет с открытой телефонной книгой.

Теодор действительно звонил и не раз, но...

– Ты ошибся на одну цифру.

– Блять, – краснеет и трёт шею. – Я облажался, получается.

Скрещиваю руки на груди. Мог ли человек, писавший мне вчера сообщения (и, вероятно, запомнив номер) ошибиться в цифрах?

– Как ты зашёл, если вчера тебя консьержка веником гнала?

– Сегодня другая была.

– Понятно.

Возможно, этот факт действительно просто совпадение, но мне как минимум некомфортно от того, что Теодор вообще решил приехать ко мне. Более того, кто такое делает в отношении достаточно малознакомого человека?

– Ты сегодня слишком настороженная, – ухмыляется.

– Встала не с той ноги.

– Не похоже, чтобы ты спала дома.

– У Маши, – кладу руки в карманы куртки– Ты сегодня слишком любопытный, – едко ухмыляюсь, передразнивая парня.

Тот смеётся в ответ:

– Туше, – хлопает по плечу. – Раз всё в норме, то звякну вечером.

Проходит мимо меня, и озадаченно смотрю ему в спину.

– Охуенная куртка, кстати, – подмигивает, и вспоминаю, что стою в его верхней одежде.

– Пошёл нахуй.

– Мило смущаешься.

Захожу в лифт и чувствую себя раздражённо. Что-то в Теодоре появилось неприятное и отторгающее. Я могла скинуть всё на свой дурной характер – в конце концов, люди надоедают крайне быстро, и буквально недели или двух хватает, чтобы прекратить

общение. Но сейчас что-то было не то.

В конце концов, почему Тео должен быть так удивлён увидеть меня в своём собственном доме.

Подойдя ко входной двери, интереса ради осматриваю её – всё как обычно.

Войдя в холодную квартиру, в которой я забыла выключить кондиционер, сразу же начинаю осматривать всё самое важное – коробку с документами (своего брата тоже), учебные книги и тетради, планшеты. Любые чеки, карты и визитки.

Но всё в порядке. Ничего не тронуто, казалось бы.

На кухне на столе стоит старый ноутбук – мой первый и по сей день живущий, которому насчитывается уже лет 10. Им я, конечно, не пользовалась, но он оказался даже на данный момент достаточно мощным, чтобы его починили и использовал в учебных (и не очень) целях.

Фишка только в том, что он стоит на столе, хотя обычно брат кладёт его в сумку и кидает где-то в зале в углу. В спешке захожу в комнату и поднимаю верхнюю часть кровати, осматривая большой отсек, заполненный зимними вещами, коробками из-под одежды и кучей художественных принадлежностей. Мой новый ноутбук тоже лежит здесь – в сумке, как я сама его и положила.

То, что его не заметили – очевидно.

Но то, что старый компьютер не могли использовать, так как брат уже достаточное время живёт с однокурсником – ещё очевиднее.

Кто-то его вытащил.

Кто-то что-то пытался там найти, но явно разочаровался, не найдя там никакой полезной информации – я достаточно насторожена (и просто не люблю распространяться личными данными), чтобы удалить оттуда все логины и пароли.

Вытаскиваю свой ноутбук из сумки – всё лежит так же, как я и клала. Открываю его, но не вижу тонкой подкладки между экраном и клавиатурой, которую постоянно стелю сама не зная зачем. А точно ли я клала её? Или не клала?

Или всё же клала?

Но никаких следов чужой работы не замечаю – история браузера вроде бы не чистилась, новых вкладок в ней я не вижу. Соцсети не тронуты. Почта не тронута – вижу одно непрочитанное сообщение, но не вижу ничего во входящих. Закрываю программу, сетуя всё на её корявость, и захожу в свой почтовый ящик через браузер, но и там пусто. Начинаю проверять спам – пусто. Удалённые – пусто.

Бездумно начинаю клацать все письма подряд (которых у меня всего лишь около двадцати), и почти в самом конце вижу странную картину.

В письме с классическим «спасибо, что купили лицензию нашей программы» находится ещё одно после него.

Добавляю его в избранное и закрываю ноутбук. Сейчас мне нужно было поспать – хотя бы попытаться.

Закрываю все окна и двери, опускаю все жалюзи. Дверь в спальню закрываю на защёлку.

Не могу уснуть.

Сижу на постели в позе лотоса – достаточно некомфортно, но это последнее, что волнует. В руках нож с засохшими пятнами крови.

Перед глазами потенциальный насильник с изуродованным лицом, но я не чувствую ничего отторгающего от гротескно отпечатавшегося воспоминания.

На коже все ещё горит его свежая кровь.

В ушах гудит истошный крик – на грани срыва голоса, уронивший, как тогда казалось, душу в пятки.

Но правда оказалась тяжелее:

его боль и страдания действительно вызывали дрожь и пробирающий изнутри холод,

но

из-за ощущения трепета и наслаждения бурей чувств.

Трещина идёт всё дальше, пока в итоге не слышится звон первого упавшего осколка внутри.

Засыпаю через долгое время с тяжестью в груди.