Глава 11
...МЕНЯ КТО-ТО ЗВАЛ.
Голос был далёким, как будто сквозь толщу воды. Он звал меня по имени - мягко, настойчиво, с болью и надеждой. Я не могла понять, кто это... но это звучало так знакомо.
- Джейн... пожалуйста... открой глаза...
Мне казалось, что внутри меня кто-то выключил солнце. Как будто все светлое, тёплое и живое исчезло. Осталась только пустота. Глухая, бесконечная.
Я хотела остаться там, где было тихо. Там не болело. Но голос не замолкал. Он цеплялся за меня, тянул обратно - туда, где больно. Туда, где всё ещё ждут.
И я открыла глаза.
Резкий свет больничной лампы резанул по зрачкам. Я попыталась вздохнуть - грудь сжала тупая боль. Тело казалось не моим - как будто я была вся из стекла, и кто-то бросил меня на пол.
- Джейн... милая, ты очнулась... - раздался дрожащий, заплаканный голос. Бабушка.
Я повернула голову. Медленно. С усилием. Она сидела рядом, держала меня за руку. Её пальцы были тёплыми. Такими настоящими.
- Ты нас так напугала, девочка... - слёзы текли по её щекам. - Зачем ты это сделала?..
Я не могла ответить. Только всхлипнула, и этот звук вызвал новую волну боли. Но я была здесь. С ней. Живая. Хоть и разбитая.
Где-то за дверью слышались шаги врачей и звук тележки. Мир не изменился. Но я... я уже не была прежней.
Дверь тихо скрипнула.
Я с трудом повернула голову. В проёме стоял он. Мой папа.
Такой же высокий, как я его запомнила, с уставшими глазами, в измятом пиджаке, будто приехал прямо с рейса. Его лицо дрогнуло, когда он увидел меня. Он сделал шаг вперёд - неловкий, будто боялся, что я исчезну, если подойдёт ближе.
- Джейн... - его голос сорвался, и я впервые в жизни увидела, как у него предательски блеснули глаза. - Малышка моя...
Он подошёл и сел рядом, рядом с бабушкой, обхватил мою руку с другой стороны. Мне стало теплее. Очень тихо, будто я была стеклянной, он коснулся моих волос.
- Я... прости. Я не должен был уезжать. Я просто не знал...
Я моргнула, слеза упала на подушку. А потом - она.
Мама.
Она вошла в палату медленно, как будто на грани. Лицо было ледяное, подбородок сжат, взгляд - тяжёлый. Я сжалась. Но потом... я заметила: её руки дрожат.
- Джейн, - тихо сказала она. - Ты...
Она села у ног кровати. Молча. Потом вдруг резко закрыла глаза, будто прогоняя что-то из головы, и села ближе. Взяла меня за пальцы. Руки были холодными... но теплее, чем я ожидала. Не привычный холод её строгости - другой. Хрупкий. Виноватый.
- Я испугалась, - выдохнула она, глядя куда-то в сторону. - Когда мне сказали... я... я не хотела, чтобы так. Просто... - она сжала губы. - Я всё делала неправильно.
Я смотрела на неё, на её руки, на её глаза - и в них впервые за долгое время увидела не упрёк, а страх. И любовь. Странную, сжатую, неудобную, но настоящую.
Папа положил ладонь поверх наших рук. Бабушка тихонько поглаживала моё плечо.
И впервые за долгое-долгое время я почувствовала: я не одна.
- Джейн, - снова заговорил папа, голос был низким, чуть дрожащим, - мы с мамой... Мы оба любим тебя. Сильно. Каждый по-своему. Просто иногда мы... не умеем показывать это правильно.
Мама молчала. Но не убирала руки. Только сильнее сжала мою.
Я перевела взгляд на неё. Её губы дрогнули, глаза блестели, хоть она и старалась держать лицо, как всегда. Но больше не получалось. Её строгость треснула.
- Ты думаешь, я тебя не люблю? - прошептала она. - Я... боюсь. Я всегда боюсь, что сделаю что-то не так. Что ты попадёшь не туда. Что я потеряю тебя. Вот и кричу. И злюсь. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто ты мне безразлична. Никогда.
Папа кивнул, вздохнул:
- Мы оба виноваты. Но сейчас - это неважно. Главное, что ты здесь. Живая. И мы рядом.
Я почувствовала, как в груди что-то начало медленно оттаивать. Не исчезало болью - нет, она ещё была. Но где-то глубоко появилась крошечная искра. Что-то похожее на веру. В них. В себя. В то, что, может, не всё потеряно.
Я тихо выдохнула:
- Я думала, мне уже никто не нужен.
- А мы всегда были рядом, просто плохо это показывали, - прошептала мама.
Я сжала их руки и впервые за долгое время не почувствовала себя брошенной.
Я немного помолчала, глядя в белый потолок палаты. Внутри всё было пусто, будто чувства выгорели, но сердце всё равно шептало что-то важное, но тихое.
Я повернула голову к родителям и, почти не слыша своего голоса, спросила:
- Что такое... любить?
Мама вздрогнула. Папа нахмурился, будто не знал, как ответить сразу. Наступила тишина, напряжённая и живая. Я видела, как они переглянулись, и впервые - не как два человека, вечно ругающихся, а как те, кто меня по-настоящему боится потерять.
Папа сел ближе, чуть наклонился:
- Любить - это... бояться за человека сильнее, чем за себя. Это когда ты хочешь, чтобы он был счастлив, даже если сам страдаешь. Это когда не можешь спокойно жить, зная, что ему плохо.
Мама слабо кивнула, всё ещё держа мою ладонь в своей:
- Это когда ты совершаешь ошибки, но всё равно возвращаешься... просишь прощения, борешься. Потому что без этого человека - пусто. Больно. И страшно.
Я слушала их, и сердце понемногу начинало чувствовать. Чуть-чуть. Будто я снова училась дышать.
- Значит... - я сглотнула, - когда больно, это тоже про любовь?
Мама прикрыла глаза и кивнула:
- Иногда - да. Особенно если любишь по-настоящему.
Папа провёл рукой по моим волосам, осторожно, как в детстве:
- Но любовь - это не про крики. Не про боль, которую ты испытала, милая. Это наша вина. И теперь мы должны это исправить.
Я не ответила. Просто позволила им остаться рядом. И в тот момент - впервые за долгое время - я почувствовала, что, возможно, всё ещё есть шанс поверить в любовь. Хоть немного. Хоть снова.
После того как папа сказал всё, что было нужно, он наклонился и поцеловал меня в лоб. Я почувствовала, как его тепло проникает в меня, и в тот момент мне стало немного легче. Это было как нежное напоминание о том, что несмотря на всё, что было раньше, он все равно меня любит. Мне не хотелось, чтобы он уходил, но я понимала, что нужно дать нам всем время, чтобы всё пережить.
- Я скоро вернусь, - сказал он тихо, как будто боялся разбудить какие-то нежные воспоминания. - Ты крепкая, мы справимся.
Папа вышел, оставив после себя едва уловимый запах любимого лосьона и ощущение тёплой любви, к которой я не привыкла, но отчаянно нуждалась. Я даже на мгновение забыла, как тяжело дышать.
Тишина в палате сразу стала плотной и глухой, будто кто-то плотно закрыл окна. Только бабушка сидела рядом, сжимая мою руку, тихо гладила по пальцам. В её взгляде - тревога, любовь и что-то вроде молчаливой мольбы: «Не опускайся. Не уходи в себя снова».
- Как ты могла? - мамин голос прозвучал резко, почти как шёпот, но от него задрожал воздух. - Джейн, ты хоть понимаешь, что ты сделала?
Я отвела взгляд. Бабушка сжала мою руку сильнее.
- Николь, прошу тебя... сейчас не время.
- Нет, мама, - отрезала мама, - именно сейчас! Она чуть не убила себя. А я должна всё замалчивать?
Я всё ещё молчала, но внутри уже начинало бурлить. Хотелось исчезнуть. Раствориться.
- Я... я не хотела... - выдавила я, почти не слыша собственного голоса.
- Не хотела? - она шагнула ближе. - А что ты хотела, Джейн? Чтобы тебя нашли мёртвой под окнами? Чтобы я стояла у морга и подписывала документы на опознание дочери?
Бабушка встала, встав между нами:
- Николь, ты её сейчас добьёшь! Она едва очнулась! Она ребёнок!
- Она не ребёнок! - закричала мама. - Она ведёт себя, как... как уличная девчонка! Постоянно с какими-то парнями! Врет, скрывается, пропадает по ночам! И теперь - прыгает из окна?!
Я резко повернула голову к ней:
- Я не была с парнями. Я возвращалась домой, за мной шли мужчины. Я испугалась! Мне стало страшно - вот почему я шла рядом с тем парнем. Он просто шёл мимо! Я не знала его!
Николь дернулась. Губы её поджались. На долю секунды - молчание. А потом...
- Это ты виновата. - холодно, отчётливо. - Ты сама привлекла их. Своим видом. Наверняка подмигнула, покрутила бёдрами. Хочешь, чтобы за тобой бегали? Так получай.
Я не успела ничего сказать. Пощёчина пришла неожиданно. Резкая, хлёсткая, звонкая. Щека тут же вспыхнула, как будто туда вбили огонь. Я не смогла сдержать слёз - они тут же побежали по лицу, как горячий дождь.
- Николь! - вскрикнула бабушка. - Ты сошла с ума?!
- Нет, - выдохнула мама, - просто я больше не буду делать вид, что она нормальная.
- ВОН! - бабушка показала на дверь, её голос был твёрдым и властным, как я никогда не слышала прежде. - Уходи. Сейчас же. Пока я не потеряла к тебе уважение окончательно.
Мама бросила на нас взгляд, в котором не было ни раскаяния, ни боли. Лишь обида и усталость.
- Когда протрезвеешь от жалости - позвони, - холодно сказала она и вышла, оставив за собой щелчок двери, будто удар ножа.
Я не выдержала. Опустилась обратно в подушки и зарыдала - громко, беззвучно, изнутри.
Бабушка прижала меня к себе, гладя по голове, как в детстве.
- Моя девочка... моя солнечная девочка... я рядом. И не дам тебе больше падать.
Я лежала, глядя в потолок, а внутри - пустота. Даже не боль, а что-то серое, вязкое, затягивающее. Казалось, все вокруг говорит: «Ты не нужна. Ты лишняя». И никто не спорит с этим голосом.
Я машинально провела пальцами по запястью... и только тогда заметила - на руке был браслет. Простой, но удивительно тёплый. Маленький кулон на нём сверкал в мягком свете лампы. Я сжала его в ладони, и вдруг вспомнила.
- Эмили... - выдохнула я еле слышно.
- Что, дорогая? - бабушка приподнялась на стуле, наклонилась ко мне. - Ты что-то сказала?
Я чуть повернула голову к ней и показала браслет. Бабушка мягко улыбнулась.
- А откуда он у тебя?
- Эмили подарила, - голос звучал надтреснуто, будто принадлежал не мне. - Сказала, что этот браслет ей меня напоминает. Что он красивый и сильный, как дружба.
На секунду я ощутила тепло в груди. Мимолётное, почти забытое. Надежда. Я не была одна.
- Это хороший знак, - бабушка погладила меня по голове. - Друзья - это самое ценное. Особенно те, кто помнит о тебе, даже когда ты сама себя не узнаёшь.
Я чуть усмехнулась. Потом перевернула запястье - и увидела второй браслет. Самодельный. С маленькой шишкой сбоку, неровный узел, плетёный из тонкой кожи. Я тут же узнала.
- Ларри... - выдохнула я.
- Ларри? - переспросила бабушка.
- Он сделал его для меня. На Новый год. Сказал, что это «лесной амулет от дурацких мыслей». И что, если я его сниму - он придёт и наденет обратно.
Я всхлипнула. Теперь уже по-настоящему. Потому что воспоминания о них - Эмили, Ларри - были как спасательный круг. Не идеальные, но настоящие. Те, кто не отворачивались.
Я резко приподнялась на локтях.
- Телефон... Где мой телефон?
- Постой, милая, не напрягайся, - бабушка уже поднялась, порылась в сумке и достала мой телефон, аккуратно протянула. - Он был у меня. Держи. Только не пугайся, там много сообщений.
Я разблокировала экран дрожащими пальцами. И, правда - десятки уведомлений.
Сообщения от Эмили. От Ларри. Несколько от Уила. Даже от старого одноклассника, с которым почти не общались.
«Джей, ты где?»
«Скажи хоть что-то...»
«Ты ведь сильная. Ты ведь моя Джейн...»
Губы задрожали. Я не могла ответить. Пока. Но я уже чувствовала - внутри что-то начало просыпаться. Очень робкое. Очень хрупкое. Но живое.
Я сжала телефон, но не стала открывать ни одно сообщение. Они... пока не знают. Ни Ларри, ни Эмили, ни Уил. Не знают, что я лежу в больнице, что я почти исчезла. Что внутри меня было что-то чернее ночи, что я сама не знала - проснусь ли утром или нет.
И, может, это было к лучшему. Пока. Я не могла представить, как посмотрю им в глаза. Как объясню, что готова была сбежать навсегда - не попрощавшись.
- Ты будешь с ними говорить? - осторожно спросила бабушка, сев рядом и взяв меня за руку.
Я покачала головой. Слёзы подступили к глазам, но я не дала им упасть.
- Я... не знаю, что сказать. Я испугала всех. Я не хотела, чтобы так было. Я просто... устала.
Бабушка сжала мою ладонь.
- Иногда нам кажется, что мы одни, но это неправда. Ты была в темноте, Джейн. Но ты выбралась. И это уже говорит о силе.
- Я не выбралась, - прошептала я. - Я просто... не умерла.
Она посмотрела на меня с такой болью и любовью, что у меня заныло в груди.
- Значит, кто-то всё ещё держит тебя. Мир не отпустил. Может, это любовь Эмили. Или глупые плетёные браслеты от Ларри. Или моя любовь. Или даже... - она замялась, - любовь твоей мамы. Как бы странно она её ни показывала.
Я молчала. Внутри всё было спутано. Я знала, что мама - Николь - не хотела мне зла. Но и тепла в ней было как в морозную зиму. А я ведь замерзала изнутри.
Я сжала браслеты. Эти два кусочка жизни, напоминание, что я была кому-то важна. И, может быть, ещё остаюсь.
- Можно... просто пока никому не говорить? - прошептала я. - Ни о больнице, ни обо мне. Я хочу подумать. Собраться.
Бабушка кивнула.
- Конечно, дорогая. Сначала - ты. Остальное подождёт.
Я кивнула и снова легла, сжимая в руке телефон. За окном уже начинался закат - мягкий, розово-золотой, как тихое обещание, что новый день всё же наступит.
Я сидела на кровати, сжимаю в руках два браслета - один от Эмили, другой, с узором из шишки, - подарок Ларри. Я чувствовала, как их тяжесть напоминает мне о том, что я так долго пыталась забыть.
Бабушка всё ещё стояла рядом, пытаясь уговорить меня хотя бы немного поесть. Я сжала губы, не в силах отвечать ей. Мой взгляд метался по комнате, и я почувствовала, как это всё давит, как воздух становится вязким, а боль внутри становится невыносимой.
- Я могу встать сама, - сказала я, не выдержав тишины. Мой голос звучал холодно и отрешённо, как будто я уже не была частью этого мира. Я встала с кровати, пытаясь найти хоть какое-то оправдание себе и своему желанию сбежать.
Бабушка посмотрела на меня с беспокойством, но ничего не сказала, просто встала и тихо вышла из комнаты. Я сделала шаг к двери, но не успела дойти до неё, как услышала разговор родителей. Мама, Николь, была настолько громкой, что её слова эхом отдались в тишине.
- Она позорит нас, Люк! - яростно прошептала мама. - Если кто-то узнает, что наша дочь... что она пыталась покончить с собой, что подумают? Мы будем смеяться на каждом углу. Что нам тогда скажут? Как мы будем выглядеть?
Я почувствовала, как внутри меня что-то сжалось, как будто что-то потеряло смысл, а мир вокруг стал ещё более пустым. Папа, Люк, снова вздохнул тяжело, словно всё, что он сказал, не было услышано.
- Ты слышишь себя? Она едва не умерла, Николь! Нам нужно думать не о том, что люди скажут, а о ней!
Мама не отступала, её голос звучал всё холоднее и жёстче.
- Ты не понимаешь! Ты вообще не понимаешь! Она... она слабая, Люк! У неё есть всё! Всё, о чём она могла бы мечтать. А она... выбросилась! Из-за чего? Она даже не ценит это.
Я чувствовала, как мне тяжело дышать, как в груди всё сжимается от этих слов. Мне было невыносимо слушать их разговор. Но я не могла уйти, мои ноги словно приклеились к месту. И тут папа ответил, его голос был полон злости и отчаяния.
- Ты так жестока. Ты не видишь, что она страдает. Ты никогда её не любила, Николь. Ты её не понимаешь.
- Я понимаю больше, чем ты, Люк. И если нам нужно... нам нужно, чтобы это всё выглядело иначе. Скажем, что она случайно упала, что это был несчастный случай. Мы не можем позволить, чтобы кто-то узнал правду. Люди не простят нас.
Я почувствовала, как мне становилось трудно дышать. Мама продолжала:
- Я поговорю с врачами, с полицией... с журналистами. Мы всё исправим. Я подговорю кого-то. Мы скажем, что виноват Уил Грей. Он всегда был слишком близко. Всё на него свалим.
Моё сердце сжалось. Уил? Он был как отец для меня. Он всегда был рядом, поддерживал, никогда не жаловался. Но теперь его хотят сдать? Обвинить его в том, что он сделал?
- Уил? - Папа был потрясён. - Ты серьёзно, Николь? Это человек, который спасал её, который был рядом, когда ты была занята своими делами!
- Именно. Он был слишком близко. Все видели его рядом с ней. Скажем, что это он её подставил, Люк. Мы заплатим ему, и он уйдёт. Всё будет нормально.
Я почувствовала, как воздух ушёл из лёгких, а мир, казалось, остановился. Я не могла поверить в то, что слышала. Уил - тот, кого я всегда считала своим другом, своим защитником, теперь станет жертвой? Ради того, чтобы замять этот позор?
Мой мир рушился. Мама, которая всегда говорила, что она меня любит, теперь готова продать самого близкого человека, чтобы не потерять своё лицо. Я закрыла глаза, почувствовав, как комок в горле стал невыносимым.
Я стояла там, за дверью, не в силах двинуться. Ушёл последний человек, в котором я когда-либо могла найти поддержку.
Я стояла в коридоре, не в силах двигаться, как будто все силы покинули меня. Мне хотелось кричать, умолять их остановиться, но не было сил. Всё, что я услышала, было глубоко искажённым, чужим для меня. В глазах стояли слёзы, но они не падали - они просто замерли, как лед в груди.
Я не могла поверить, что мама, которая когда-то говорила, что любит меня, теперь готова бросить под поезд того, кто был мне настоящим другом. Я чувствовала, как внутри меня что-то сжимается. Уил... я всегда могла рассчитывать на него. Он был рядом, когда мне было тяжело, поддерживал, был как отец. И теперь... теперь он стал козлом отпущения.
Мои ноги, наконец, начали двигаться, и я направилась к двери. Мне нужно было выйти, вырваться, подышать. Я не могла оставаться здесь, в этом доме, где меня никто не понимал, где меня использовали как пешку в своей игре.
Я подошла к окну, открыла его и почувствовала, как в лицо ударил холодный воздух. Мои руки дрожали, когда я вглядывалась в темноту. Я могла бы уйти, просто исчезнуть. Но некуда было идти. Я не могла встать и уйти. Я чувствовала, как внутреннее напряжение давит на меня, как будто я сама была частью этого кошмара.
Я услышала шаги. Папа. Он подходил к двери. Я быстро отвернулась, пытаясь скрыть свои слёзы, но он успел заметить, что я стояла у окна.
- Джейн, - его голос был мягким, но отчаянным. - Ты не можешь так поступить. Ты не понимаешь, что происходит. Мы с мамой... мы переживаем за тебя. Ты ведь знаешь, как она может.
Я не повернулась. Не могла. Папа пытался подойти, но я почувствовала, как мои силы начали исчезать. Я не могла больше бороться, не могла больше слышать эти слова.
- Ты не хочешь помочь мне, - сказала я тихо, но уверенно. - Ты не понимаешь. Никто не понимает.
Папа замолчал. Я почувствовала, как его дыхание стало тяжёлым, но он не сказал больше ни слова.
Я опять повернулась к окну, пытаясь сосредоточиться на холодном воздухе, который, казалось, был моим единственным спасением. Бабушка и мама, как всегда, разошлись в своих взглядах. Папа, кажется, пытался быть на моей стороне, но с каждым днём его слова становились всё менее убедительными.
Тишина. Я стояла у окна и не могла понять, как мне быть.
Я стояла у окна, чувствуя, как внутри меня всё умирает. Это было странное состояние, как будто я больше не существовала. Папа и мама встали рядом, но их тени, их голоса казались мне такими далекими, будто я была в другом мире.
— Джейн, послушай меня, — начал папа, его голос звучал мягче, чем обычно, но всё равно тяжело. Он подошёл ближе, пытаясь взять меня за руку, но я отстранилась.
— Ты не понимаешь, — сказала я, но голос мой дрожал. — Всё, что я чувствую, — это пустота. Мне не хочется больше ничего.
— Ты думаешь, я не знаю, как тяжело тебе? — продолжал он, но его слова звучали так, как будто он пытался убедить не только меня, но и самого себя. — Я люблю тебя, Джейн. Ты моя дочь. Ты для меня всё. Но ты должна понять, что если ты продолжишь так, это повлияет не только на тебя. Мы с мамой переживаем, но что будут говорить люди, что скажет общество?
Я резко повернулась к нему. Эти слова, эти обвинения... они поразили меня. Я не знала, что чувствовать. Почему мне нужно думать о том, что скажет кто-то извне, когда я сама нахожусь на грани? Я чувствовала себя как кукла, которой манипулируют снаружи.
— Ты серьёзно? Ты сейчас беспокоишься о том, что скажут люди? А я? Мама? Она на меня смотрит как на... — я не могла закончить фразу, потому что слова застряли в горле, а слёзы накатывали с новой силой. — Как вы можете так со мной поступать? Я не хочу жить в этом мире, где все только беспокоятся о репутации!
Мама, стоявшая рядом, не сказала ни слова, но её взгляд был холодным, почти оценивающим. Я понимала, что она уже приняла свою сторону в этой игре, и что её мнение обо мне было давно сформировано. Она стояла, как статуя, замороженная в своей решимости.
— Ты сама всё усложняешь, Джейн, — сказала мама, наконец, медленно подходя ко мне. Её голос был твердым, но в нем не было любви, только холодная отчужденность. — Ты не понимаешь, что для нас обоих будет лучше, если ты примешь наше предложение. Ты же не хочешь, чтобы о тебе стали говорить, как о... о человеке, который не ценит свою жизнь.
Папа вздохнул, и я почувствовала, как он пытается подойти ко мне. Его рука коснулась моей, но я отстранилась. Это не помогло. Я больше не могла держаться за эти разговоры, не могла верить в их обещания.
— Мы нашли решение, — сказал папа, его голос стал настойчивым. — Мы готовы помочь тебе. Мы с мамой решили, что нужно сделать так, чтобы ты могла начать новую жизнь. Ты поедешь на лечение. Всё будет по-другому.
Я посмотрела на них, не веря своим глазам. Папа, который всегда говорил, что будет стоять за мной, теперь готов был отдать меня в руки чужих людей, чтобы я «исправила» свою жизнь. Мама, не почувствовав ни малейшего сожаления, стояла рядом, как каменная стена.
— Мы думали, что тебе это нужно, — сказала мама, как будто решая за меня, что мне будет лучше. — Мы не можем больше смотреть, как ты себя уничтожаешь. Это всё ради твоего блага, Джейн.
Мои слёзы, казалось, стали бесконечными, а воздух в комнате был настолько тяжёлым, что мне стало трудно дышать. Мне нужно было что-то сделать, чтобы прекратить этот кошмар, но я не могла найти выход. Я не могла поверить, что это всё происходило на самом деле. Мои родители, которые должны были меня поддерживать, пытались разорвать меня на части.
— Вы всё решили за меня? — спросила я, еле сдерживая слёзы. — И что дальше? Сдадите меня в психушку, чтобы я не позорила вас перед всеми?
Они не ответили, но я чувствовала, как их взгляды пронизывают меня. Мама пожала плечами, а папа молчал, глядя в пол. Я понимала, что они не слушают меня, они не видят, что я действительно чувствую. Я была просто инструментом для их целей.
— Если ты не согласишься, мы будем вынуждены принять меры, — сказал папа, и в его голосе не было больше мягкости. Он стал жестким, решительным. — Я не хочу этого, но ты не оставляешь нам выбора.
Я почувствовала, как мои ноги подкашиваются. Я не могла больше стоять на этом месте. Всё внутри меня сжалось, и я почти не могла дышать. Они все такие далекие. Я пыталась найти слова, но не могла.
— Я не хочу... — я шептала себе, а слёзы капали на пол.
Мама с папой переглянулись, но ничего не сказали. Они ждали, что я соглашусь. И я знала, что если я не соглашусь, всё закончится. Я буду виновата, как всегда.
— Хорошо, — сказала я, из последних сил собравшись. — Я согласна. Только... прошу, оставьте меня в покое.
Но что-то внутри меня сломалось. В тот момент я поняла, что это была не свобода. Это было просто ещё одно заключение.
Я стояла, не зная, как реагировать. Они снова начали говорить, и я чувствовала, как тяжёлый груз давит мне на грудную клетку. Мама продолжала свой разговор с папой, не замечая, как её слова режут меня, как они глубоко проникают в мою душу. Я стояла у окна, чувствуя, что мне не хватает воздуха.
— Николь, ты понимаешь, что если кто-то узнает, что наша дочь пыталась покончить с собой, что люди будут думать? — сказал папа, его голос был полон гнева. — Ты не можешь игнорировать это! Нам нужно что-то сделать, чтобы всё оставалось под контролем. Ты понимаешь, что это позор для нас?
Мама, как всегда, была холодной и решительной.
— Я не виновата, Люк. Я не могу контролировать её поведение! Всё это из-за её дурных поступков. Мы должны её научить, что так больше нельзя, иначе люди будут смеяться, скажут, что мы не можем с ней справиться.
Я хотела вмешаться, крикнуть, что это не так, что мне не нужно учить меня, что я сама не знаю, как выбраться из этого ада, но не могла. Мой голос исчезал в пустоте, я не могла подобрать слова.
— Люк, я думаю, что это она виновата. Надо подговорить кого-то, кто сможет убедить всех, что это не было суицидом. Нам нужно, чтобы это не вышло наружу, чтобы никто не знал. Это будет лучше для всех.
— И кто же должен это сделать? — возмутился папа. — Ты серьёзно? Ты предлагаешь всё свалить на кого-то ещё? Так ты и мою собственную дочь продашь, чтобы скрыть правду?
— Мы не продадим её, Люк. Но нужно сделать так, чтобы не было следов. Кто-то должен взять на себя вину.
Я почувствовала, как моё сердце замирает. Они обсуждали меня, как товар, как предмет для манипуляций. Я была не более чем фигурой на шахматной доске в их игре, которую они хотят выиграть. Мама не заботилась о том, как я себя чувствую, как мне больно. Она только думала о том, чтобы скрыть позор.
— А кто будет виновен? — спросила мама. Её голос стал холодным, как лёд. — Может, тот дворецкий, Уил? Он был с ней всегда. Скажем, что это он её подтолкнул. Мы ему заплатим, и он будет молчать.
Меня словно парализовало. Я не могла поверить в то, что слышала. Мой самый близкий человек, который всегда был рядом, которого я считала отцом, теперь стал объектом их манипуляций.
— Что ты говоришь? — прошептала я, едва сдерживая слёзы. — Вы хотите подставить Уила? Вы хотите сделать его виноватым? Это он был рядом со мной, он заботился обо мне!
Мама не обратила на меня внимания, продолжая свой разговор с папой. Они обсуждали, сколько денег заплатить Уилу, чтобы он согласился взять вину на себя. Их голоса звучали отстраненно, будто они не говорили о человеке, который был мне как отец.
— Да, Уил Грей, — сказала мама, её слова отрезали меня. — Он может всё взять на себя. Он же не из этого круга, его никто не узнает, и все подумают, что это было его решение. Мы ведь не можем потерять всё, что мы строили.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мне стало тяжело дышать, и всё внутри меня словно рухнуло. Уил, тот человек, который был рядом со мной, который поддерживал меня, теперь стал жертвой их игры. Мои родители готовы были подставить его ради своей репутации, и я была бессильна что-то изменить.
— Ты в своём уме? — спросил папа. Его голос был угрожающим. — Мы не можем рисковать. Ты это понимаешь? Уил не будет важен, если нас заподозрят. Мы можем ему заплатить. Всё будет в порядке.
Я не могла больше выдержать. Я отвернулась от них и побежала в свою комнату, не оглядываясь. Мне хотелось крикнуть, но мои губы были немыми. Всё это было слишком больно. Уил, который всегда был рядом, которого я считала частью своей семьи, теперь оказался в их грязной игре. И я не могла ничего сделать, чтобы это остановить.
Но я знала одно: если они сделают это, если они предадут его, то я больше не смогу жить в этом доме.
Я не могла поверить, что слышала. Всё внутри меня разрывалось от боли и предательства. Уил, тот, кто был рядом со мной, как настоящий отец, теперь стал мишенью для их манипуляций и лжи. Мне хотелось вырваться из этого кошмара, кричать, что я не могу этого терпеть, но мои ноги были как свинцовые, а сердце билось так, как будто оно вот-вот разорвётся.
Я села на кровать, прижав ладони к лицу, пытаясь не дать слезам выкатываться. В голове крутились только мысли о том, как Уил стал частью их плана. Мои родители были готовы подставить его, уничтожить его жизнь ради того, чтобы скрыть правду и сохранить своё лицо. Они говорили, что «всё будет в порядке», но как можно было поверить в это, когда я знала, что их слова были ложью?
Как они могли так поступить? Как можно было так легко разменять человека, который всегда был рядом, который заботился о мне и поддерживал меня, на свою выгоду?
Я почувствовала, как сжимается моя грудь. Если они решат, что Уил должен взять вину на себя, если они предадут его, я не смогу остаться в этом доме. Я не смогу жить в месте, где ценности и любовь заменены страхом и гордостью.
В этот момент я услышала шаги, и сердце пропустило удар. Это был Уил. Я вскочила с кровати, в голове не укладывалась ни одна мысль. Я должна была что-то сделать, предупредить его, но что я могла ему сказать, если они уже решили за него?
Уил вошел в комнату, но сразу заметил моё напряжение.
— Джейн, что случилось? — его голос был полон заботы, и он по-прежнему смотрел на меня как на свою дочь, как на того человека, которого он всегда готов был защитить.
Я не могла выговорить ни слова. Мои губы тряслись, а в груди поднималась волна боли.
Он подошёл ближе, пытаясь понять, что со мной.
— Джейн, что с тобой? Ты выглядишь так, будто хочешь сбежать от всего этого, — сказал Уил, мягко кладя руку мне на плечо. — Ты знаешь, что ты можешь поговорить со мной, правда?
Я задохнулась от кома в горле. Он не знал. Он не знал, что мои родители уже решили подставить его, что они готовы сломать его жизнь ради своей репутации.
— Уил… — я с трудом выговорила его имя, и голос звучал едва слышно. — Ты не должен ничего делать. Ты не должен на себя брать вину. Они… они хотят подставить тебя.
Его лицо помрачнело, и он приподнял брови, не понимая, о чём я говорю.
— Кто хочет подставить меня, Джейн? — спросил он, его взгляд становился насторожённым. — Кто это сказал?
Я почувствовала, как слёзы начинают появляться на глазах. Уил был мне как отец, и я не могла видеть, как он страдает из-за лжи и манипуляций моих родителей.
— Мама и папа, — едва слышно прошептала я. — Они хотят, чтобы ты взял на себя вину. Они хотят, чтобы ты сказал, что я… что я пыталась покончить с собой, потому что ты якобы меня подтолкнул.
Я увидела, как Уил сразу побледнел. Его рука опустилась с моего плеча, и он отступил на шаг, как будто поражённый.
— Они что, с ума сошли? — его голос дрожал от возмущения. — Ты думаешь, я позволю им это? Не переживай, Джейн. Это не будет так, как они думают.
Но я видела, как его лицо меняется, как его взгляд становится решительным, и я знала, что он уже понимает, что у него нет другого выбора. Он был готов защитить меня, но при этом был связан обещаниями перед родителями. Он не мог просто игнорировать их требования, даже если они были жестокими.
— Уил, ты не должен этого делать, — я снова попыталась его убедить, слёзы текли по щекам. — Ты не виноват, и они не должны делать с тобой это.
Он посмотрел на меня, и его глаза наполнились сожалением.
— Я знаю, Джейн. Я знаю. Но мне нужно убедиться, что ты в порядке, что ты не уйдёшь в этот раз… — его слова были тихими, полными боли и беспокойства. — Мне не нравится, что происходит, и я сделаю всё, чтобы тебя защитить.
Но я понимала, что в этот момент всё вышло из-под контроля. Всё было не так, как хотелось бы. Мои родители приняли решение. И это решение заставляло меня терять веру в них ещё больше.
Я не знала, как это всё закончится, но одно я знала точно: если Уил решит взять на себя вину, если он согласится на их условия, моя жизнь уже никогда не будет прежней.
Когда я пришла в себя, первое, что я почувствовала, — это боль. Тело словно не слушалось меня, как будто я была чужим человеком. Я слышала голос отца — Люка. Он говорил тихо, его слова звучали успокаивающе, как всегда, когда он пытался скрыть свою злость.
— Всё будет хорошо, Джейн. Тебе нужно немного отдохнуть, капельница скоро подействует, и ты почувствуешь себя лучше, — говорил он мне, его руки были нежными, хотя я знала, что его глаза полны негодования и тревоги. Он заботился обо мне, но в его взгляде не было полной уверенности. Он был замешан в этой истории так же, как и мама. Он просто хотел, чтобы всё вернулось в норму, чтобы мы могли забыть об этом и двигаться дальше.
Но в тот момент мне хотелось кричать. Я была на грани, и всё, что я слышала, это пустые слова, которые не могли мне помочь. Всё было будто в тумане.
Когда я открыла глаза, рядом стояла бабушка. Она пыталась меня успокоить, но я видела, что и она не могла удержать слёзы. Мне было больно видеть её такую, она всегда была моей опорой, а теперь её лицо было напряжено, словно её душили все те же вопросы, которые мучили меня.
Через некоторое время в палату вошёл врач. Он был строг, но с долей мягкости, когда говорил.
— Джейн, вам нужно пройти курс терапии. Я рекомендую начать с психолога. Это важно. Мы понимаем, что вам нужно время, чтобы восстановиться, но лекарства — это только временная мера. Психологическая помощь поможет вам разобраться с тем, что происходит внутри.
Когда я услышала это, меня словно парализовало. Мама сидела рядом, и её реакция была моментальной. Она вскочила с места, лицо её стало каменным.
— Психолог?! Почему вы не можете просто дать ей таблетки? Это ерунда! С чего вдруг ей нужно идти к психологу? — её голос дрожал от злости, но она старалась держать себя в руках.
Отец, который до этого молчал, посмотрел на неё, и я почувствовала, как его взгляд меняет курс.
— Николь, — сказал он с холодной решимостью, — может, нам стоит подумать об этом? Может быть, ей это действительно нужно?
Но мама не была готова слушать. Она круто развернулась, в её глазах читалась решимость.
— Нет, Люк! Мы не будем бегать по этим психологам. Ты не понимаешь! Она просто притворяется! Это всё из-за её глупых поступков. Мы её воспитывали, а теперь из-за этого... Ты думаешь, она не справится с этим сама?
Я сидела там, вглядываясь в их спор, и не знала, что думать. Всё, что я могла — это сидеть, слушать и молчать.
Я чувствовала себя одинокой, как никогда раньше.
— Джейн, ты поймешь, — наконец сказал отец, — если ты с этим справишься, если ты хочешь вернуться к нормальной жизни, тебе нужно выслушать меня. Мы должны об этом договориться. Я не хочу, чтобы ты повторила те ошибки.
Тогда я повернулась к бабушке, она сидела рядом, стараясь сгладить всё, что происходило между мной и мамой. Она сделала попытку сделать атмосферу немного мягче, но понимала, что я не готова к таким словам.
Я услышала последние слова отца:
— Если психологи — это действительно то, что тебе нужно, мы можем это рассмотреть, но для начала тебе нужно будет пройти курс лечения с капельницами. Потом посмотрим.
Я почувствовала, как этот разговор угасает. Но мне было всё равно. Я была готова слушать, но что-то внутри меня не давало понять, что это решение — правильное.
Я не знала, сколько прошло времени. День? Два? Всё слилось в одну тяжелую, мутную пелену. Но вскоре в палате появился глухой стук — и дверь отворилась. Вошли двое мужчин в форме.
Полицейские.
Я вздрогнула. Сердце гулко стучало в груди.
— Джейн Мерьем Бейкер? — произнёс один из них, глядя на бумаги. — Мы бы хотели задать вам несколько вопросов. Это займёт немного времени.
Отец, сидевший у окна, тут же поднялся, нахмурившись:
— Она только приходит в себя. Может, подождать?
— Всё хорошо, пап, — прошептала я. — Я справлюсь.
Полицейские уселись напротив. Один из них открыл блокнот.
— В день происшествия в доме с вами находился Уил Грей. Расскажите, пожалуйста, что именно произошло?
Я сделала глубокий вдох. Рядом бабушка встревоженно прижала руки к груди, но я кивнула. Я знала, что должна сказать правду. Ради Уила.
— Я… сидела одна. Думала. Всё было... тяжело, как будто внутри выключили свет. И вдруг я услышала шаги. Кто-то шёл. Я испугалась. Резко встала, дёрнулась — и упала. Всё произошло очень быстро… Я потеряла равновесие. Никто меня не толкал. Никто даже не вошёл.
Они переглянулись.
— То есть вы утверждаете, что мистер Грей не причастен к происшествию?
Я посмотрела прямо в глаза полицейскому.
— Уил Грей… он мне как отец. Он заботился обо мне с детства. Он всегда рядом. Он бы никогда... никогда не сделал мне больно. Это не его вина.
Один из них кивнул, делая пометку в блокноте.
— Спасибо, мисс Бейкер. Мы учтём ваши слова.
Когда дверь за ними закрылась, я почувствовала, как руки дрожат под простынёй. Я посмотрела на отца.
— Пап… а что с ним? С Уилом?
Люк Бейкер тяжело выдохнул.
— Его задержали. Пока разбираются. Но… твои слова помогут, я уверен. Мы передадим адвокату.
Я стиснула зубы. В груди сжималось.
Я поклялась себе: я не позволю им сломать ещё одного хорошего человека. Не позволю им разрушить и его жизнь — так же, как начали рушить мою.