Дорога первоцветов

Ал вертел в руках найденный Эйтом кулон с изображением странного цветка, пытаясь отыскать на нем пометки бывших хозяев или изготовителей, и чувствовал, как в груди что-то неприятно переворачивается. В голову лезли неудобные мысли. Насколько же ценна была ракушка для Невина и Рута? Почему они отказались брать за нее деньги? И почему спустя столько времени все никак не могли простить Ала за единственный в жизни бесчестный поступок?

Ал закусил губу до крови, чтобы отрезвить себя этой маленькой болью. Вздохнув, он подумал: "А что если бы мне и впрямь приходилось отдавать все накопленные деньги Невину с Рутом? Как бы тогда я себя чувствовал?" Стоило признать: теперешняя более-менее наладившаясяы жизнь, — пускай простая, без излишеств — его, в общем-то устраивала. Прошлого не воротишь, так зачем о нем вспоминать? "Тем более, в последнее время я только этим и занимаюсь!"

— У меня сегодня свободный вечер, — сказал вдруг Эйт. — Не хочешь составить компанию и прогуляться по кварталам?

— Тоже мне, нашел компаньона. Неужели тебе больше не с кем это сделать?

— Уууу, какой раздражительный! Считаешь, из тебя так себе компаньон?

— Скорее, это из тебя!..

И все же Ал согласился. Они выбрались с окраины, вошли в Гнезда, и тут у Ала заболела голова.

В выставленных у дверей и подвешенных к козырькам клетках верещали птицы. Вся земля под ногами была испачкана пометом и перьями, отчего любивший чистоту Ал морщился.

Но куда больше птиц раздражал Эйт: его звучный голос перекрывал птичий гомон, и Ал, как ни старался вслушиваться, никак не мог понять, о чем же этот парень вещает. Кажется, он рассказывал какую-то сказку про морскую деву, влюбившуюся в штурмана и утащившую его на дно.

— Ну как, тебе понравилась притча? Весьма поучительно, правда? Я вычитал ее в одной книге...

Ал покивал невпопад.

Чуть позже и вовсе началось что-то невообразимое. Эйт оказался не человек, ходячее бедствие! Мало того, что он болтал не затыкаясь, так будто сам город сошел с ума, неприятности так и сыпались, и не было от них спасения.

Эйт случайно задел плечом одну из клеток, да так неудачно, что застежка отлетела и дверца распахнулась. Обрадованная птица воспользовалась моментом и вырвалась на волю, попутно царапнув Ала то ли когтем, то ли клювом. Он даже испугаться не успел, настолько быстро все случилось. Увы, но царапина оказалась глубокой, по щеке поползла теплая струйка, спустилась на шею, запачкала воротник.

Вторая неприятность была связана все с той же мерзкой птицей. Из всех домов Эйт умудрился выбрать самый многолюдный, возле крыльца которого почтенные старички играли в кости. Увидев, что их пернатая любимица больше не в клетке, они тут же нахохлились, загалдели:

— Это что еще такое? Что за неуважение?

— Вот молодежь пошла! Да в моем детстве за такое высекли бы до полусмерти!

— Простите, простите, я случайно, — плаксиво оправдывался Эйт; судя по выражению лица, ему было здорово не по себе.

"Ах, салага!" — Ал закатил глаза. Кто как не он знал, насколько суровы были жители Гнезд, особенно пожилые. Все они были выходцами со Спины Дракона, горного хребта на востоке страны. Поговаривали, что жизнь в горах легкостью не отличалась, приходилось много работать, чтобы выжить. Тамошние земли много урожая не давали, а леса на склонах полнились ядовитыми ягодами и свирепыми зверями.

На хребте не было больших городов, только разбросанные по склонам деревушки, жители которых общались с помощью говорящих птиц, заставляя их заучивать слова или привязывая записки к лапкам. Чибис рассказывал, цветные птицы в горах священны испокон веков, с ними связано множество легенд. Еще говорил, что много лет назад в тех местах случилось землетрясение, вызвавшее страшнейший сель, который стер с лица земли несколько деревень и унес множество жизней.

Оставшимся без крова жителям власти предложили переселиться в город. На это у них был свой расчет: горцы превосходно разбирались в травах и медицине. Тогдашняя знать надеялась, что драгоценные знания жителей Спины Дракона станут достоянием общества. Да вот только переселенцы оказались на редкость упрямыми и заявили, что в городе невозможно вырастить горные травы, и что их знания — сокровища, которые негоже раздавать всем подряд. "Вы же почему-то не раздариваете фамилные драгоценности простому люду. Да и за способности свои берете втридорога, — отвечали они знати. — Вот и у нас есть свои принципы".

Ал прекрасно помнил, как Донни фыркнул тогда:

— По-моему, это просто жадность.

— Ну почему же? — обиделся Чибис, который до этого раздулся от гордости, точно индюк. — Положим, все будут уметь то, что умеешь ты, и знать то, что ты знаешь — разве это не грустно? Ты же тогда работу вовек не найдешь. А теперь представь наоборот: ты знаешь и умеешь что-то особенное и важное, а вокруг никто этого не знает и не умеет. Тогда ты нарасхват.

Внимательно выслушав это плохо сформулированное наставление, Донни рассмеялся:

— Ну вот ты, вроде, из Гнезд, получал мудрость с молоком матери, слушал ваших старцев. Но почему-то из нас пятерых именно тебя чаще всего выгоняют с работы или вовсе не хотят туда брать. Скажи честно, дома на тебя давно махнули рукой?

Обычно в адрес Чибиса лилось много резких слов, и почти все они были правдивы: он, спорщик и балагур, вечно ввязывался в неприятности. Когда его бранили, Чибис мог растеряться, рассердиться, полезть в драку или, подражая Невину, пожать плечами и рассмеяться в лицо собеседнику, всем видом демонстрируя пренебрежение. Но не проходило и минуты, как произошедшее, казалось, выветривалось из головы Чибиса, и он уже веселился вовсю, ввязывался в новые авантюры. Ну а с Донни они вообще постоянно ругались, то и дело провоцируя друг друга.

Но в тот далекий день глаза Чибиса наполнились слезами, и он отвернулся, закрыв рукавами лицо. Разрыдался в голос, поставив всех вокруг в неловкое положение. На памяти Ала то был единственный раз, когда Чибис плакал.

Донни нашелся первым: из уверенного в себе крепкого парня он тут же превратился в заботливую мамочку. Он заключил Чибиса в объятия и что-то зашептал ему на ухо, поглаживая по рыжим спутанным вихрам. Постепенно плач утих, прохожие перестали оборачиваться на их пеструю компанию. Спустя долгое время Чибис чуть отстранился, шмыгнул несколько раз, затем потянулся к распахнутому вороту на рубашке Донни и неожиданно громко высморкался в него. Всех перекосило, а Донни даже позеленел от злости. Не долго думая, Чибис развернулся и дал деру, скрывшись за спинами прохожих.

Какое-то время Ал думал, что Эйт похож на Чибиса — хотя бы своей неуемной болтливостью. Но рыжий сорванец никогда не лез за словом в карман, а Эйт же, теснимый разъяренными старичками, стушевался и замолчал. Крепко стиснув руку Ала, он вдруг пискнул: "Бежим!" — и рванул прочь.

Точнее, попытался это сделать.

Как на зло, тут же случилось второе несчастье: каким-то образом с плеч Эйта сползла накидка, край ее стал волочиться по земле. Наступив на него, парень грохнулся, увлекая за собой Ала. Старички, явно воспитанные горами, тут же налетели на них. Самый немощный на вид оказался самым свирепым и от души наградил парней десятком болезненных ударов клюкой. Остальные взволнованно закричали:

— Старейшина Кондор, осторожнее! Оставьте их, умоляем, ради Великого Ворона!

Едва Ал начал испытывать смутную благодарность, старички тут же выдали:

— Старейшина Кондор, вам же плохо станет, зачем же так напрягаться? У вас ведь спина все утро болела, а если сляжете?..

Старик с клюкой насилу успокоился. Он даже не выглядел запыхавшимся! Едва сдерживая злость, извалявшийся в птичьем помете Ал с трудом соскребал себя с земли, а Эйту как будто все было нипочем. Он проворно встал на колени и принялся отбивать лбом поклоны, повторяя:

— Простите! Простите! Но я правда случайно!

Как же Алу хотелось огреть его чем-то тяжелым! Он никак не мог понять, зачем ради какой-то птицы так пресмыкаться перед стариком, который только что избил их. Да если бы они раскрыли дверцы всех клеток в Гнездах, Ал не счел бы нужным опуститься перед кем-то на колени.

Старик, которого остальные благоговейно называли "Старейшиной Кондором", чопорно кивнул и грязным концом трости приподнял лицо Эйта за подбородок.

— Тебе нужно учиться исправлять свои ошибки, даже если они случайные, — он произнес эту прописную истину с невероятным пафосом, и Ал едва удержался, чтобы не фыркнуть. — Возвратите нашего маленького друга обратно в клетку, и я вас прощу.

В этот раз Ал уже не удержался и хрюкнул, изо всех сил давя рвущийся наружу смех. Ему очень захотелось бросить Эйта одного — в конце концов, именно он втянул их в неприятности. Однако желание увидеть, чем закончится эта нелепая история, пересилило.

О, дальнейшее и вовсе невозможно описать спокойно! Эйт выпросил хлеба и пытался приманить им птицу — благо, та далеко не улетела; напуганная, птица металась из стороны в сторону, лишь изредка поднимаясь выше крыш, порой приземлялась на флюгер и, посидев немного, снова срывалась. Страшнее всего было, когда она на всех парах неслась навстречу стене или закрытым ставням: в такие моменты Ал думал, что птица разобьется насмерть, и тогда одними побоями от стариков они с Эйтом не отделяются.

— Сюп-сюп-сюп, иди сюда, красавица! Смотри, какой мякиш у меня в руке! — звал Эйт. — Отведай его поскорее, ты же хочешь!

И на его зов отвечали.

— Еще как хочу, красавчик, — крикнула дородная женщина, высунувшись из окна соседнего дома.

— Да ты попробуй справа подойти, я слышал, этот птиц подслеповат на один глаз, — советовал сердобольный работяга, несший за спиной котомку с инструментами.

— Может, на крышу забраться? Или сачок взять, у кого есть?

— Какой еще сачок, дурень, это ж не бабочка! Птицу сачком он ловить собрался, вот еще... Кошку тут надо, кошку! — перешептывались мальчишки, повылазившие из задних дворов и проулков, "как тараканы", метко сравнил Ал.

Словом, собравшийся вокруг народ взволнованно гудел, а оставшиеся в запертых клетках птицы так и вовсе с ума посходили: некоторые, увидев, что одна из них на свободе, стали отчаянно верещать и со всей силы биться о прутья клеток, роняя на землю перья. Другие, будто расстроившись, нахохлились, принялись бормотать и прятать под крыло маленькие головки.

Ну а одна птица, большая, лазурно-синяя, с высоким гребнем, желтым ободком вокруг глаза и загнутым клювом, оказалась, видимо, самой умной из всех. Таинственно сверкнув крошечным глазом, она звучно заголосила: "На каждом броске рассвета, на море, на кораблях, на безумной горной вершине я имя твое пишу..."*

— Пожалуйста, успокойтесь, все успокойтесь! Вы же так еще больше пугаете свою же птицу! Такими темпами мне вовек ее не изловить, — жалобно завывал Эйт, который уже весь взмок от беготни, попыток стремительно забраться на деревья и проникнуть на крышу. — Ал, ну скажи им!

— Я говорил — завопил Ал, стараясь перекричать остальной шум. — Не слушают!

Он едко усмехнулся про себя: "Наверное, они когда-то сами свой смертоносный сель и вызвали. Случайно выпустили пичугу из клетки и принялись орать на все лады, ругаться да давать непрошенные советы".

Закончилось все как-то внезапно, без апогея и надрыва. Когда Эйт, казалось, был уже готов свалиться без сил, ставни окошка под самой крышей распахнулись, наружу высунулась белая тонкая рука. То ли что-то было спрятано в ладони, то ли обладатель руки был любимцем птицы, — но она, жалобно прокричав напоследок, тут же метнулась навстречу и в мгновение ока скрылась в глубине дома. Ставни захлопнулись с гулким стуком.

— Молодец, Канарейка! Закончила этот балаган, — старейшина Кондор довольно усмехнулся. — Я говорил вам, моя внучка — совершенно особенная девочка. Она словно бы родилась с птичьей душой; стоит ей позвать, и тут же на ее голос слетится целая стая.

— Да, да, наша Канареечка умница!

"Что же она раньше окно не раскрыла, ваша умница? — думал Ал, злясь все сильнее. — И вы же сами развели этот балаган". Его удивляло, что Эйт совершенно не выглядел уязвленным; наоборот, он шутливо отвечал на сыпавшиеся в его адрес комментарии, махал рукой выглядывавшим из окна людям.

— Еще раз извините. Впредь постараюсь быть аккуратнее, — обратился он к старичкам немного смущенно. Важно кивнув (дескать, извинения приняты), Кондор отвернулся. Эйт добавил. — И поблагодарите от меня девушку, приманившую птицу.

Не выдержав, Ал вцепился в его локоть и стремительно потащил прочь, едва сдерживая разразившуюся внутри бурю. Гнев немного утих лишь когда они приблизились к мосту, ведущему в Сигнальные Костры. В Кострах Алу всегда становилось спокойнее.

Между тем, на Эйта и здесь продолжали сыпаться беды, правда, уже меньшего масштаба. Хотя для кого как. У каких-нибудь суеверных тетушек наверняка бы сердце в пятки ушло, стоило им только увидеть свое отражение в разбитом зеркале, брошенном у дороги, или встретить черную как ночь кошку. Эйта, впрочем, ничего из этого не смутило: он осторожно поднял рамку с не рассыпавшимися осколками, посмотрел на свое, помноженное на десять, отражение, улыбнулся и залихватски подмигнул, а после отнес находку к мусорной куче. Ну а черную кошку просто поманил, погладил блестящие бока и спину да щелкнул по розовому носу.

— Скажи, с тобой постоянно происходят всякие неприятности? — спросил Ал с затухающим раздражением, дразня кошку травинкой.

— Бывает. Но ведь так у всех.

— Не знаю, не знаю. Со мной и за два года не случалось столько идиотских ситуаций, сколько произошло с тобой сегодня.

— Погоди, еще не вечер, — Эйт рассмеялся, поправляя русые волосы. И ведь накаркал, но это выяснилось немного позже. — На самом деле, ты в чем-то прав: в воде, даже самой грязной, я действительно чувствую себя лучше, чем на берегу. Ну и... Как бы так сказать... Я обещал заглядывать кое к кому, но как-то подзабыл, давно не заходил. А это не простой человек, его не продинамишь безнаказанно. Вот он и посылает мне мелкие неурядицы, чтобы напомнить о себе.

— Понятно, — Ал тут же потерял интерес. Со слов Эйта выходило, что его таинственный знакомый — человек с даром, потомок богов, а к ним Ал по привычке относился прохладно.

Некоторое время они шли дальше без происшествий. Ал успел уже немного расслабиться и подумать: "Можно ли сказать, что на сегодня странные ситуации закончились?"

Но, увы, успокоился он преждевременно. Теперь несчастье случилось именно с Алом — наверное, этим своим "Еще не вечер" Эйт и правда накаркал.

Они шли по узкому проулку, в тени плотно прижатых друг ко другу домов в два-три этажа. Впереди маячил перекресток и, приблизившись к нему вплотную, Ал услышал знакомые голоса. Невин и Донни. Времени спрятаться куда-нибудь не оставалось, да и на узкой улице не было укромных местечек. Кроме того, ноги словно сами продолжали нести Ала вперед.

Они почти врезались друг в друга и на несколько секунд застыли, перебрасываясь взглядами.

— И кто тут у нас? — осклабился Невин, и его красивое лицо исказилось.

— Давайте пойдем каждый своей дорогой. Тем более... — Ал хотел сказать про Эйта, но, обернувшись, обнаружил, что парня больше нет рядом.

Ему стало обидно; в то же время, пришло облегчение. Ал не хотел втягивать Эйта в затянувшийся конфликт, и чувствовал бы себя скверно, если бы парня избили с ним за компанию. Но когда тебя просто бросают, сообразив, что намечается что-то нехорошее, — это ведь так неприятно!

— В другой раз я бы тебя отпустил, но видишь ли... Сегодня у меня особенно гадкое настроение. Так неужели я пройду мимо, не сбросив напряжение?

— Двое на одного — это же нечестно.

— Пфф, — Невин рассмеялся. — Странно, раньше ты молчал точно рыба, а теперь вдруг решил отпираться?

Ал прикусил губу, подумав: "Просто не хочу получать лишние травмы".

— Мое вмешательство не потребуется, — высокомерно бросил Донни.

Не успел Ал дернуться, как на него обрушился удар. Он отступил, прижимая руки к лицу. В ушах зазвенело. Еще от нескольких ударов Ал чудом сумел уклониться, но коварная подножка заставила упасть. Он свернулся калачиком. Невин бил беспорядочно, болезненно, в совершенно несвойственной ему манере. "Неужели что-то случилось?" — подумал Ал с недоумением. Обычно Невин игрался с ним как кошка с мышью, сцеживая едкие насмешки и тщательно обдумывая каждый удар.

Ал слегка приподнял голову и вдруг увидел Эйта, втиснувшегося в просвет между домами — и как умудрился только? Не иначе, кот, который может просочиться сквозь любые щели, даже вдвое уже его самого. Эйт выпучил глаза, настойчиво указывая взглядом на свою правую руку. Пальцами он складывал какие-то знаки, словно говорил на языке глухонемых.

Внезапно Ал понял, что Эйт таким образом пытается повторить движения Невина, имитируя пальцами удары ног. Когда же Невин останавливался ненадолго, чтобы перевести дух, Эйт махал в сторону улицы, на которую они собирались повернуть.

Подгадав момент, Ал вскочил и что было духу бросился за угол и дальше. Вдоль улицы тянулся канал; если пересечь мостик и пробежать еще немного, окажешься в людном месте, где можно будет скрыться за спинами прохожих. Думая об этом, Ал ускорился.

Но добраться до мостика он не успел. Невин быстро догнал, снова стал осыпать ударами. Его лицо теперь совсем перекосилось и покраснело, и в целом выглядел он так, словно не бил, а сам получал хорошую трепку. "Да он совсем себя не контролирует!" — подумал Ал, голова которого была теперь на удивление ясной. Боль от ударов отошла на задний план, а зрение будто обострилось.

С удивлением он обнаружил, что вовсе не безнадежен в драке: Ал весьма неплохо уклонялся и больше не позволял повалить себя на землю. Проворно отскакивая, в какой-то момент он и сам попробовал нанести несколько ударов. Два раза промазал, а один раз его кулак попал в плечо Невина, отчего тот болезненно поморщился. И все же, силы были неравны, Ала постепенно теснили к каналу. Вода журчала все ближе, от нее поднималась прохлада, придавая сил.

Холодный рассудок также помог Алу отыскать глазами Эйта. Его молодой учитель почти не прятался — стоял прямо за спиной наблюдавшего Донни. Удивительно, как ему удавалось остаться неприметным?.. Ведь Эйт устроил целое театральное представление: бурно жестикулируя, он подпрыгивал, смешно, слишком вычурно, изображая боевые приемы. Ал как мог старался следовать Эйтовым инструкциям, однако, стоило ему отвлечься, как он тут же пропускал удары, начинал неуклюже оступаться. Поняв, что сейчас его инструкции не работают, Эйт хлопнул себя ладонью по лбу, а затем изобразил нечто такое, отчего Ал едва не расхохотался в голос.

Он схватил Невина за воротник и дернул на себя, заставляя упасть вперед. Сцепившись в клубок, они свалились в воду канала. А дальше Ал применил все, чему учил его Эйт: собрав все силы, он отпихнул Невина и стремительно поплыл по течению. Старался почаще держать голову над водой, все же, она была грязноватой.

Впервые за долгое время он гордился собой.

___

*Строчка, которую произносит болтливая птица — «На каждом броске рассвета, на море, на кораблях, на безумной горной вершине я имя твое пишу...» — принадлежит французскому поэту Полю Элюару. Она взята из стихотворения «Свобода» (что особенно иронично, ведь птица сидит в клетке, не так ли? :)) 

 Хотя здесь эта цитата звучит в юмористическом ключе, само стихотворение имеет глубокий и трагичный контекст. Элюар написал его в 1942 году, во время Второй мировой, как акт сопротивления и надежды. Оно стало символом борьбы за достоинство и внутреннюю свободу. 

 Очень советую прочесть — и статью о создании (есть на Википедии), и само стихотворение. Мне оно нравится: глубокое, полное красивых метафор и смыслов.

** В следующей главе мы вернемся на 3000 лет назад, к истории Раски и Роши.