Каменная речка
Змеиная ночь
Воздух выбивался из легких быстрее, чем она успевала сделать вдох. На одно дыхание два выхода из горла. Хрипящего горла. Как неприятно.
Она попыталась пошевелить рукой или ногой, но поняла, что не может этого сделать – тело не повиновалось. Но что еще страшнее, так это то, что она вдруг начала задыхаться. Тонуть.
Ледяная вода тысячью иголок вонзилась в кожу, отяжелила платье, потянуло на дно. Она пыталась закричать – из легких вырвался лишь жуткий хрип, осел на губах, кровавым цветком всплыл на поверхность.
- Тамара! – она слышала этот голос, хотела откликнуться, но хрип не желал превращаться в крик. Оставалось только сипеть и надеяться, что он, повторяющий ее имя, услышит. А он продолжал кричать: – Тамара!
Ей было холодно. Ужасно холодно. А потом стало все равно. Под толщей воды мир казался иллюзорным. И жизнь ее – тоже иллюзорной. Она тонула, но страшно уже не было. Стало хорошо.
Вода вокруг загорелась яркими вспышками, словно золото раскалилось до предела. Стало горячо, но не жарко, а так, как надо – комфортно, тепло.
- Тамара! – голос окликал ее. Но это был другой голос, чужой.
А потом рядом с головой прошипел снова он, снова тот, что звал ее в лесу. Тот, на чей зов она хотела откликнуться. Хотела, но не могла:
- Тамара!
От воды шел пар, ее становилось все меньше. Тяжелое платье уже не утягивало ее на дно, потому что дно уже было достигнуто. Но воды там не было – только воздух.
На живот легло что-то теплое. Что-то, что согревало все ее тело, позволяло дышать.
- Тамара, - такой грустный голос, разрывающий сердце. Ей так хотелось его утешить. Но как? Она даже не могла пошевелиться. Даже не могла повернуть голову, чтобы увидеть его. – Не бросай меня, Тамара. Я этого не переживу.
Она усмехнулась. Ей хотелось сказать, что все хорошо, что с ним будет все хорошо, но из горла раздавался только хрип.
Он заплакал – она слышала, как он рыдал, чувствовала, как он пытается обнять ее тело. Ей хотелось сказать ему, что уже поздно. Что она умирает. Заверить, что умирать не страшно, но из горла вырвались лишь стоны.
- Ты не умрешь, - шепчет он, и она чувствует, как что-то давит на грудь, сжимает сердце. – Ты не оставишь меня.
- Тамара, - а это уже другой голос, мужской, почти мальчишеский, смутно знакомый. Она пытается вспомнить – но в затылке, лежащем на дне реки, реки, которой уже нет, все взрывается болью. – Тамара, я сделал это. Я создал его. Ты спасена.
Она чувствует, как в ее руке появляется что-то тонкое и холодное, приятно леденя кожу. А он, кажется, не замечает. Его голос суров и похож на шипение. Неужели он не видит, что у нее в руках?
- Горы, реки, земля и леса, - шипит его голос, и Тамара чувствует, как жар, жар, которым он испарил реку, поднимается в ней. – Вы мне свидетели. Сила моя, что течет во мне, кровь моя, что пульсирует в жилах, я отдаю их тебе. Я отдаю их тебе, Тамара, и связываю нас. Ты не умрешь, пока живу я. А я живу, пока живут эти горы. Клянусь рекой этой, - шипит он, - пусть вода станет камнем. И пусть он унесет твою боль.
Жар достиг сердца, а под спиной возникло что-то острое. Камни. Там, где раньше была вода, из-под земли начали вырастать камни. Настоящие валуны.
Где-то сбоку что-то дернулось. Небольшое движение. Тамара повернула голову. Боль резко отдалась во всем теле. Но все же она смогла сделать это движение.
В гуще леса кто-то был. Лицо. Белое и испуганное. Они уставились друг другу в глаза – все, что могла себе позволить Тамара. Дыхание становилось неровным. Он что-то продолжал шептать над ней, но было плохо слышно.
Она с силой сжала холодное – то, что вложили ей в руку. По щеке катилась слеза. Влага стекала из глаз и камнем падала с щеки.
Воздух перестал поступать в легкие. Она захрипела.
- Тамара! – заорал он над ней, тяжестью наваливаясь на грудь. – Тамара!
Ей хотелось откликнуться, хотелось что-то сказать, но губы уже не слушались. Стало легко и светло. А потом чернота поглотила ее.