XI: Память
— Бедняга, это моя ошибка, — девушка, очень похожая на Лунетту, стояла в саду.
Вечер уже переходил в ночь. Но сутки ещё не минули, и Лунарис отошёл в дом только чтобы принести девушке тонкое одеяло, потому что с границ барьера капала концентрированная мана. Она больше напоминала дождь, и обычно от неё больше приятного, нежели наоборот, но лис побоялся, что в своём текущем состоянии Лунетте может поплохеть и от этого. Неизвестно, что вообще влияло на неё благоприятно, а что — нет.
Когда он вернулся — застал незнакомку рядом с девушкой, на чьём лице застыло встревоженное выражение. Она стояла напротив Лунетты в белоснежном платье с бабочками, с длинными серебряными волосами, свободно заплетёнными в косу на уровне поясницы, которые, словно река, текли по земле. Даже цвет её глаз — такой же светлый, только без узкого зрачка. И длинные эльфийские уши, но не проколотые, без всяких украшений. В целом — точная копия уже знакомой Лунарису девушки, приютившей его, и его друзей по несчастью. Вот только выглядит она как-то... более жутко, что ли? Будто её здесь не должно быть. Неестественный, почти масляный блеск синеватой кожи, отражающий лунный свет, навеивал воспоминания о телах, всплывших на поверхность воды и прибившихся к берегам острова после крушения.
Стоило появиться Лунарису, как она приветливо и беззаботно махнула ему рукой, словно они были знакомы. Такая беспечность не могла не выглядеть подозрительно. Хотя дело не столько в поведение, сколько в странной ауре, будто здесь и нет никакого человека вовсе. Словно перед ним призрак.
Пробраться сюда никто не может, разумно было бы полагать, что девушка с Лунеттой знакома лично, и достаточно близко, вот только судя по ничего не выражающему лицу Луны и её отсутствующей реакции — ей даже нет дела до гостьи. Она не то что не говорит с ней — она её даже не замечает, хотя та стоит напротив. С другой стороны — в последние дни она в целом ни на кого не реагировала, только если настойчиво звать её в течение десятка минут. Скорее всего, даже если они и впрямь знакомы, то подобная реакция закономерна. Лунарис не должен удивляться отсутствию реакции с её стороны. Но он по-прежнему опасается незнакомки, о которой никогда прежде не слышал.
Если присмотреться, платье у девушки больше напоминает простыню — плетётся где-то по земле, но почему-то совсем не пачкается, хотя земля в садах влажная после полива.
В руке у леди колода чёрных карт. При взгляде на них идёт мороз по коже. Нет, скорее, просто от вида этой девушки остаётся стойкое впечатление, будто она — воплощение смерти. Прежде мальчишка не испытывал ничего подобного, даже когда пребывал в ужасе и панике во время крушения и урагана.
Лунарис инстинктивно чувствует, что вмешиваться не следует, но всё равно подаёт голос.
— Ты ещё кто?! — выходит с истеричными нотками. Эльфийка, услышав его, растягивает губы в улыбке. Её лицо в точности такое же, как и у Лунетты. Они выглядят как близнецы. Вот только на лице Лунетты никогда не было такого выражения. Почти заговорщического. Будто она всё-всё знает, но ни за что не расскажет. Оно единовременно зловещее, оставляющее ощущение стынущей крови, и интригующее, словно ласково заигрывающее и зазывающее в сети. Лунарис не способен описать этот поток впечатлений, ведь прежде он не сталкивался с настолько... странными личностями. Никогда, за всю его короткую жизнь, он не встречал человека, при виде которого он испытал бы настолько разные эмоции в столь короткий промежуток времени.
— Кто-то зовёт меня надоедой, а кто-то — затворницей. В любом случае, я здесь не для того чтобы вредить душевнобольным или забирать их силы, так что можешь не волноваться насчёт Лили.
Лунарис вообще не понимал, чьё имя, и имя ли только что прозвучало. Однако что-то ему подсказывало, что всё это как-то связано с Лунеттой. Во всяком случае, именно рядом с ней стояла эта зловещая личность, и именно её она заботливо, словно ребёнка, оглаживала по плечам.
Но подобные слова не убедили Лунариса в том, что эта девушка действительно не собирается вредить. Это равносильно тому, что вор, пойманный с поличным, вдруг скажет, что пришёл убраться, а не красть — чушь, да и только. Поэтому он создал в ладони ледяной меч. Обычно таким сражалась сама Лунетта, избегая использовать настоящий. Не сказать, чтобы металлический был тупее, но Лунарис только спустя время осознал, что причина в зачарованиях, которые можно на него накладывать. Настоящие мечи могли не выдержать объёма накладываемых на него заклинаний, в то время как ледяной меч соответствовал твоим умениям, а следовательно, чем ты был сильнее, тем прочнее — меч. Поэтому Лунетта могла наложить на меч, созданный всего на мгновение, около десятка чар. А ещё ей не нужно было постоянно таскаться с ножнами и представлять для кого-то потенциальную угрозу. Меч мог появиться в любой момент, и точно так же исчезнуть.
— Какой отчаянный, — незнакомка расстроенно покачала головой. Цокнув и обняв Лунетту, девушка повисла на ней. Та же, в свою очередь, продолжала стоять с отсутствующим видом. Может, она думает, что спит? Иначе сложно объяснить, почему у неё совершенно нет никакой реакции. Глядя из-за плеча на мальчишку, бледная леди растянула губы в улыбке. Весь её вид прямо-таки кричал, что сейчас она поведает что-то очень важное, к чему обязательно стоит прислушаться. — Но если ты прогонишь меня, твоя матушка лишится души.
Лунарис не торопился, но и верить ей не хотел. Он впервые в ситуации, где ему нужно защитить кого-то кроме Рокеля, вечно находящего неприятности на свою голову. Но в его случае достаточно лишь объяснить, что всё произошло по его же вине, а здесь так не получается. Потому что у лиса нет ни единого понимания, что имела ввиду эта девушка. Говоря о лишении души, что на самом деле она подразумевала? Лунарис расплывчато знает, что из себя представляет душа, и то лишь из томов по алхимии, которые ему довелось прочесть только потому что Лунетта забыла их на столе в лаборатории, а ту не заперла после очередной своей сонной прогулки из одного места в другое. И прямо сейчас он не понимает, какое отношение к душе имеет эта незнакомка.
Леди отстранилась, отпустив Лунетту, и развернула ту, словно болванку или куклу, лицом к лису. Наблюдая отсутствие реакции, можно было подумать, словно Лунетта уже успела умереть, и от неё осталась только бессознательная оболочка. Как ни посмотри — у неё расфокусированный взгляд, отсутствие блеска в глазах и неподвижность мышц на лице, даже когда её крутят как вздумается.
— Я не обязана перед тобой отчитываться, но раз она так дорога тебе, так и быть, поясню, — девушка будто делала одолжение. Она всем своим видом демонстрировала снисходительность, будто такие разговоры для неё — обыкновенное дело, но не всем доводиться слышать их. — Душа, находящаяся в этом теле, чужая. И время от времени, когда воспоминаний становится слишком много, они начинают рассеиваться. Её личность раскалывается: она перестаёт испытывать эмоции, чувства, рассыпается на глазах, пока не превращается в пустую куклу без воспоминаний с осколком души, который заполняется вновь. И по кругу. Пока душа не станет настолько крохотной, что больше не сможет в себя ничего вместить.
— Я спрашивал кто ты такая, а не что с Луной, — Лунарису так и не ответили на первоначальный вопрос, который он задал ещё в самом начале. Не то чтобы имя этой девушки может что-то ему сказать, но если Лунетта и впрямь была с ней знакома — он должен был хотя бы раз слышать его упоминание в её рассказах. Да и эта девушка ни разу не сказала о том, что она подруга или знакомая Лунетты.
Упомянутые девушкой симптомы были похожи на те, которые Лунарису уже довелось лицезреть последние несколько месяцев. То, о чём говорила незнакомка полностью совпадало с состоянием Лунетты — потеря эмоций, чувств, состояние куклы. Но сам лис впервые с таким сталкивается. Он ни в одном гримуаре или справочнике не читал про подобный феномен, да и душа мало изучена — известно, что она просто хороший элемент для жертвоприношения в ритуалах, не больше. Нигде не было ничего о том, что душа поддаётся расколу, что она может быть несовершенной или рассеиваться, как и не было упомянуто для того никаких причин.
— Разве я не ответила? Ведьма, затворница, надоеда — любое на твой вкус. Но раз ты настаиваешь, так и быть. Вермиллион, — девушка представляется небрежно, с ноткой раздражения, потому что этот разговор начинает затягиваться. У неё явно отсутствует желание размусоливать одну и ту же тему часами.
Лунарис слышал это имя единожды, но оно всегда фигурировало исключительно в книгах, и то, звучало скорее как легенда. Легенда о ведьме, которая создала мир, даровала законы и исчезла, просуществовав в мире совсем недолго. Говорили, что она является, когда законы нарушаются. Вот только Лунарис как-то не заметил, чтобы эта ведьма вызволяла людей из рабства на этих островах. Думается ему, что легенда остаётся легендой, и эта дамочка просто не хочет называть своего имени. Кроме того, этой истории даже нет на архипелаге, и об этом имени здесь никто знать не знает. Если бы он не был родом из другого государства, быть может, отнёсся к нему ещё проще.
Ожидая такую реакцию, девушка развела руками.
— Вот видишь? Никто уже не верит в сказки о Великой Ведьме. Минули тысячи лет, и я здесь не для подвига, а для исправления крохотной оплошности. Никто не верит в богов, никто не верит в ведьм. И это справедливо. Я бы на твоём месте тоже не верила, когда кругом скептики, берущие всех под одну гребёнку.
Эльфийка вздохнула, взяла карту из колоды, которую всё это время не выпускала из рук. Она рассеяла часть карт, оставив в руке только три, и, стоя за спиной Лунетты, подняла карты на уровень её глаз, перед лицом.
— Ну-ка, дорогая, расскажи мне, какую жизнь ты прожила здесь, счастлива ли ты, и какая судьба тебе уготована, — Вермиллион улыбалась, но блеск в её глазах казался странным. Нет, скорее, на мгновение сложилось впечатление, словно она где-то далеко, а не стоит рядом с Лунеттой. Выражение лица ведьмы стало на долю секунды точно таким же, как у девушки рядом с ней. Лунарис мог уловить в её взгляде отголосок печали, пока она, стоя вот так, показывала три карты из колоды Лунетте. В стеклянных глазах Вермиллион мерцали отражения. Кажется, в картах что-то было — будто живое, пляшущее на кусочках картона и в конце концов померкшее. Лис не мог сказать точно. — Какая досада. Раненная душа. Так не должно было случиться, — ведьма бормотала под нос, едва слышно, но до лиса доносился её шёпот, преисполненный расстройства. Похоже, она воспринимала эту проблему даже серьёзнее Рокеля, который на данный момент буквально зависел от существования Лунетты. — Всему виной моя оплошность. Нет, не моя. Это всё тот вшивый-, кхм, — девушка всего на мгновение меняется в лице, проклиная кого-то. Она злится, хмурится, и впервые выглядит по-настоящему живой. Словно и не призрак вовсе. Теряется и весь этот ореол загадочности вокруг неё — Лунарис готов поклясться, что она просто сильная ведьма или маг с сомнительным именем, очень уж удачно совпавшим с именем другой, более известной ведьмы.
Карты в руке девушки сгорели. Она отошла на приличное расстояние от Лунетты, и тогда Лунарис рванул к ней, встав между ними. Так он думал. Однако в какой-то момент ведьма очутилась за его спиной, ещё до того, как он успел достигнуть Лунетты и, положив руки ему на плечи, тихо поинтересовалась:
— Сколько тебе отведено? Знаешь ли ты, что Вермиллион была божеством, вершащим Порядок и Судьбу? — это почти угроза. Нет, скорее, аккуратное предостережение, потому что тон для угрозы очень уж мягкий, по-прежнему ласковый и снисходительный. Это потому что он ещё молод? Она жалеет его?
— Я не читал эти старые книжки, — Лунарис взмахивает в приступе раздражения мечом, но девушка ладонью останавливает ледяной клинок. Она сжимает в кулаке лезвие, даже не поцарапав кожу, и задумчиво глядит на небо, едва виднеющееся за парами маны, скопившимися под барьером. Здесь почти стоял туман. А может, это ведьма что-то сделала, отчего он стал только гуще.
— Я была олицетворением этих вещей. Но те времена, к счастью, всё дальше. Правда, один надоеда продолжает указывать мне на последствия моего вмешательства. И Лили — одна из таких последствий. Мне нужно вернуть целостность её души. Хотя это трудно, если она изначально появилась здесь разбитой, — Вермиллион звучит всё разражённее. Она напоминает уставшего от тягот жизни человека, который дни напролёт только и делает, что работает. Лунарис, глядя на неё, не может отделаться от противоречивых ощущений. Сперва он принял её за призрака, но теперь она скорее напоминает сильного мага, не более. Может, потому что она никакая не прозрачная, и давление её пальцев на мече лис может ощущать почти физически. Будто она схватила его за запястье, а не за клинок.
— Разве ты не Великая Ведьма? — лис её передразнивал, припоминая её же титул в разговоре и придавая ему больше значения, чем следовало. Даже очутившись в совершенно невыгодном положении, он не только не опускал оружие, но и продолжал язвить, даже если его хвост сильно распушился от страха, а сердце стучало в ушных перепонках, отбивая ритм в виски. Он громче голоса девушки слышал только стук собственного сердца, припадочно бьющегося о рёбра. У него, признаться, даже сейчас ноги трясутся. Если он упадёт, то точно не поднимется вновь.
— О, так ты маленькая язва. Люблю милых мальчиков с острым языком. Жаль, что отведено тебе не так много. Но это всегда можно исправить, — девушка разулыбалась. Чем шире становилась её улыбка, тем более жутким — лицо, выражающее совершенно другую эмоцию. Она считала забавным такое проявление смелости или, скорее, безрассудности. Мальчишка перед ней прекрасно всё осознавал, но даже так, в его вытаращенных в ужасе глазах сохранялось некое обаяние, не поддаться которому ведьма просто не могла.
Она рассеяла меч Лунариса, едва не упавшего носом в землю из-за отсутствия сопротивления и меча в руках, перехватила его за воротник и подняла над землёй. Удерживая его всего одной рукой над землёй, девушка смерила его насмешливым взглядом. — Этой леди не очень повезло в жизни. С ней должен быть кто-то, кто сможет любить её достаточно искренне и жить достаточно долго, чтобы она перестала сомневаться в том, что способна получить какое-никакое счастье. Твоя удача и впрямь поражает — наткнуться на ведьму. Не каждый человек может похвастаться встречей со мной.
Лунарис скривился. Он понял, что заклинания кастовать без толку, да и вырываться тоже. И раз он успокоился, Вермиллион поставила его на землю. Создав в руке колоду карт вновь, ведьма одним движением на воздухе разложила её.
— Выбери карту.
— Я не играю с ведьмами.
— О, они не игральные, — Вермиллион усмехнулась. — Они решают судьбы, влияют на мои решения и исполняют желания.
Конечно, всё было сложнее. Даже в историях эти карты описываются по-разному, и никто не знает наверняка, какую роль в жизни ведьмы они выполняют. Одно известно точно: они волшебные. Покуда сама Великая Ведьма не обладает маной, при ней всегда имеется эта колода, чтобы призвать солнце или бурю, а то и вернуть в мир живых мёртвого.
Лунарис, поколебавшись, взял одну из карт. Чёрная. Никаких изображений или двигающихся картинок, которые он рассчитывал увидеть. Вместо этого только толстая карта из плотного материала, больше напоминающего рыбью чешую. Гладкая, но крепкая.
— Из всех карт... Надо же, — девушка с задумчивым выражением покосилась на Лунетту. Та успела немного отойти в сторону, бессознательно уставившись на цветы в саду. Ведьма уже не выглядела такой весёлой. Она будто вымоталась из-за разговоров, и теперь, совсем утратив силы, предпочла сохранять нейтральное выражение. — Да удача тебя просто ненавидит. Странно, что мы встретились.
— Ты только что кричала, что я чрезмерно удачлив, раз встретился с тобой.
— Видимо, вся твоя удача была ради этого момента, — ведьма приложила карту к груди лиса, и та словно вплавилась в его тело. На мгновение Лунарису показалось, словно в него поместили нечто инородное, но он не мог сопротивляться. Он даже вдохнуть не смог в момент, когда она протянула руку в его направлении. — Считай это моим подарком и проклятием, потому что если что-то случится — ты будешь ненавидеть меня вечность.
Лунарис не мог выдавить ни слова. Его будто парализовало после того, как эта штуковина слилась с ним. И пускай он ещё мог дышать, но все его конечности задеревенели и не шевелились. Теперь он лишь беспомощно наблюдал за тем, как Вермиллион шагала к Лунетте. Ведьма приложила к её спине карту и... лис что-то увидел. Что-то яркое. Какие-то осколки, больше напоминающие стекло.
Ведьма аккуратно, словно собирая пазл, сидела в воздухе, совсем неизящно скрестив ноги, и складывала осколки в единое целое. Их много, они были разных размеров, и, присмотревшись, можно было увидеть в них живые картинки. Не то эпизоды из жизни, не то ещё что-то. Только вот в некоторых из них были совершенно незнакомые Лунарису люди, которых он никогда не видел. Девушка, очень похожая на эльфийку, но ею не являющаяся, с золотыми локонами и прекрасной улыбкой, с небесного цвета глазами, которые немного прищуриваются, когда она растягивает губы в улыбке, относилась к разряду тех, кого лис видел впервые в жизни. Картина, где она дарит Лунетте серьгу, выглядит немного странно и даже неуместно. Может, в некоторой степени обременительно, ведь обещания, которые они дают друг другу, не имеют никакого смысла. Какой-то человек, которому Лунетта улыбается со всей искренностью, ещё один... И ещё... Ритуалы, бой против виверны, вылупление яйца.... И многое-многое другое, произошедшее с девушкой за то недолгое время, которое ей довелось пребывать в здравом рассудке. Ну, или почти таковом. Порой видения кажутся затуманенными, будто девушка была пьяна.
Ведьма с задумчивым выражением собирала всё воедино, сменив положение на новое, в котором она теперь покачивала ногой, чем раздражала наблюдающего за ней лиса. Вермиллион тихо вздохнула, и её ладонь прошла сквозь грудь Лунетты. В тот момент Лунарис предпринял очередную попытку борьбы с невидимой силой, блокирующей его способность двигаться, но он всё ещё ничего не мог изменить. Он словно застрял во времени. Может, так и было. В книгах Вермиллион описывалась всесильной ведьмой, божеством, способным менять судьбу, даровать бессмертие и останавливать время. Она могла из пустоты создавать целые города. Впрочем, глядя на неё сейчас, в голову приходило только одно слово, идеально её описывающее. Сумасшедшая.
Вермиллион изъяла несколько осколков из чужой груди. Они казались тусклыми, если сравнивать их с другими.
Призвав чёрную карту, она, кажется создала ещё осколки почти из ничего, ведь она больше не прикасалась к Лунетте. Лунарис мог увидеть в них молодую девушку, мрачно сидящую на постели с какой-то странной кружкой. Леди в видении не была похожа на Лунетту вовсе. Только если выражением лица. Мрачным, даже пустым. Она что-то взяла с постели, и оно загорелось светом. Может, какой-то кристалл — Лунарис не уверен.
Она совсем недолго смотрела на тот свет, но он быстро потух. Девушка, чьё лицо нельзя было различить во мраке, запустила в короткие волосы пальцы одной руки, зачесала их назад, и сделала глоток из кружки.
Вермиллион внимательно наблюдала за происходящим в этих осколках. Вдруг, из них раздался голос. Он достиг даже ушей Лунариса, и сперва он не совсем понял, откуда доносится звук. Впечатление, словно говорили прямо в его голове.
— Лили, тебе уже за второй десяток перескочил, может, поищешь кого-нибудь? В твоём возрасте у всех девочек уже были хотя бы одни отношения. А ты... Только и делаешь, что играешь и прожигаешь жизнь в интернете.
Девушка в воспоминании что-то промычала. Голос доносился из того камня, оставленного на постели. Лунарис не понимал ни слова. Только улавливал требовательную поучительную интонацию.
— Да-а, обязательно. Как ивент в игре кончится, я посмотрю заявки на сайте знакомств и схожу хотя бы на одно свидание.
Голос девушки звучит удручённо. Лунарис едва может различить в осколке, в полумраке, её лицо. Это не Лунетта. Но почему-то её голос и даже интонация, звучат как у неё.
— Ну погоди, узнаю, что ты никуда не пошла и...
— Хорошо, мам. Потом. Потом обязательно меня отчитаешь. У меня бой, я немного занята.
Девушка снова берёт ту штуку, что-то с ней делает, и оставляет на постели. Она ставит чашку на пол, рядом с кроватью, и заваливается на постель.
Вермиллион держит этот осколок и не решается с ним что-то сделать. Она, кажется, колеблется — рассеять его, или же добавить к тому пазлу, который собирает.
— Это воспоминания? — Лунарис, в момент слабости ведьмы, вернув способность говорить, задаёт вопрос. Та бездумно соглашается. Она явно больше смыслит в том, что увидела, и её лицо выглядит куда более озабоченным.
— Её воспоминания. Из этой и прошлой жизни. Лили состоит из двух личностей, но душа у неё одна. Она так стремилась забыть о прошлом, что это привело к ускорению процесса рассеивания души. Поскольку я могу видеть Судьбу, я вижу и воспоминания. Память очень многое даёт всему живому. Она — история. Само существование. Исток. Я состою из воспоминаний, и ты тоже. Если мы утратим их, то потеряем себя.
Ведьма наконец неохотно присоединила этот осколок к другим.
Были ещё. Лунарис видел их все, но все они... одинаковые. Дни, проведённые за каким-то сияющим камнем, сменяющим изображения, тянулись бесконечно. Все воспоминания этой Лили... Они выглядели одинокими и унылыми. Время от времени она с кем-то говорила. Было воспоминание о том, как она стоит на краю моста, глядя на воду. Она, кажется, долго о чём-то думала, прежде чем вернуться домой и вновь сесть перед тем же камнем.
Ведьма выглядела... Странно. Казалось, она не должна была сочувствовать ей, но её лицо выглядело так, словно она испытывала жалость и вину. Будто она и впрямь знала эту девушку лично, в чём Лунарис сильно сомневался.
Собрав воедино осколки, уже даже не пытаясь их все просмотреть, Вермиллион что-то сделала. Было ли это заклинание или ещё что-то — Лунарис понятия не имеет, но она затолкала все эти осколки прямо в грудь девушки, при этом чудом не проделав в ней дыру. Ведьма словно была призраком, хотя Лунарис уверен, что в момент атаки у неё было физическое тело.
— Будь честнее и не обманывай себя, — ведьма создала в руке чёрную карту. Приложив её к месту, куда поместила собранные воедино осколки, она отступила. Карта слилась с телом девушки, как это ранее произошло с Лунарисом. — А ты, мальчишка... Я дарую тебе своё благословение. Но помни о том, что Великая Ведьма не раздаёт их направо и налево, не говоря уже о том, что у них всегда есть последствия, — ведьма говорит это с особенно важным видом, и поучительном интонацией, но собеседник явно не сильно впечатляется.
— Так забери его, — возмутился лис. Вермиллион, почти оскорблённая, фыркнула.
— Нашёлся шутник. Я сделала подарок.
— Сдались мне подарки, которые потом выйдут мне боком.
— Если я заберу твою удачу, ты умрёшь через несколько дней. Так стремишься поскорее породниться с землёй? Лили расстроится.
Лунарис сильно сомневается в том, что его смерть хоть как-то отразится на Лунетте, но всё-таки больше не протестует. В основном потому что дальше настаивать не имело смысла. Если ведьма что-то тебе даровала — едва ли она заберёт это обратно, будь то проклятье или благословение. Да и дело не столько в этом, сколько в том, что одного предупреждения с её стороны ранее оказалось предостаточно. Сейчас у Лунариса просто не было желания конфликтовать или провоцировать её. Вермиллион, удовлетворившись реакцией, хлопает в ладони.
— Раз здесь я закончила, пора возвращаться.
Лунарис не успел ничего сказать — ведьма пропала. Её словно здесь и не было. Ни намёка. То ли потому что она не обладала маной и е оставила после себя следов, то ли потому что использовала свою способность из легенд бесследно испаряться.
Лунетта вдруг села на земле. Она, схватившись за грудь одной рукой, смотрела прямо теперь собой. Внутри что-то словно разрывалось.
Лис, вернув способность передвигаться, почти мгновенно сорвался с места, замер около Лунетты, и в замешательстве уставился на её покрасневшее лицо. Из её глаз градом катились слёзы, хотя её выражение оставалось далёким от истеричного или того, которое обычно бывает у плачущих людей.
Выглядело странно. Вот так плакать со спокойным лицом даже немного жутковато.
— Ты... В порядке? — мальчишка стоял рядом. Лунетта, услышав его, замотала головой.
— Кажется, я немного устала. Пойду посплю, — девушка не до конца пришла в себя. Может, из-за неожиданно навалившейся на её сознание и тело усталости, а может, просто потому что она давно хорошо не дремала, у неё было впечатление, словно она вот-вот отключится.
Лунарис уже когда-то слышал такую интонацию. Кажется, в каком-то воспоминании, которое ведьма просматривала, Лунетта говорила то же самое. Слова не похожи, язык отличается, однако внутреннее чутьё почти кричит о том, что примерно это же девушка в своих воспоминаниях повторяла изо дня в день.
— Я с тобой, — мальчишка бездумно бросает эту реплику просто из беспокойства, не сразу осознавая, что именно предлагает, и куда навязывается.
— Пф, будешь ночевать со мной? — девушка смеётся над ним, хотя она выглядит странно из-за того, что её лицо покраснело от слёз, не прекращающих катиться даже из незрячего глаза. — Малыш, иди-ка в свою комнату. Наверняка Йенна и Вауль с Рокелем тебя уже заждались. Время не детское.
— Йенна улетела в столицу. Её сегодня не будет. А Вауль с Рокелем заняты своими делами, — Лунарис немного смущён, потому что он продолжает настаивать, однако он не может сейчас отпустить Лунетту вот так. Не сразу после того, как ему довелось увидеть собственными глазами почти все эпизоды чужой жизни. Он лишь предполагает, насколько тяжело вновь разом прожить все эти воспоминания или испытать каждую эмоцию, оставшуюся после. А может, всё не совсем так, но он не может оставить без внимания очевидное разбитое состояние девушки. Даже если она сама отказывается демонстрировать его в чужом присутствии. Глаза, впрочем, говорят всё за неё. Впервые её взгляд красноречивее всяких слов.
Лунетта вытирает слёзы запястьем. Она сама не поняла, почему они продолжают катиться, и почему внутри всё ощущается так, словно нечто вырвало внутренности и перемешало их разом, спутав друг с другом. Жгучая боль распространялась у самого сердца, которое бьётся не только в груди, но и где-то в желудке. Подобное по-своему отрезвляет, ведь раньше она не ощущала даже этого, но легче на душе от этого не становится. Она даже не сможет толком описать собственные ощущения, но одно понимает ясно — чувства вернулись, и она переживает их заново, потому что картинки прошлого маячат перед глазами. Давно забытые образы засели глубоко под коркой мозга. Лица, которые она намеревалась похоронить в глубинах души и сердца, всплыли вновь.
— Делай что хочешь.
Лунетта сдаётся, решив уступить лису на сегодня в его совершенно детском желании остаться рядом. Сейчас она немного не в состоянии рационально мыслить. И ей плевать даже на то, что лицо Лунариса, обычно кажущееся каким-то довольным, сегодня выглядит особенно мрачно. Он совсем не улыбается. И это уже не говоря о том, в каком тоне он к ней обращается. И дело не в том, что он использует обращение по имени, в отличие от других детишек, предпочитающих звать её матушкой.
Но она не хочет разбираться в этом. Сегодняшний день снова словно в тумане. Не сегодня. Завтра, если вспомнит, обязательно спросит. А пока она хочет только прилечь и немного вздремнуть, потому что всё её тело неожиданно ощущается тяжёлым и ослабленным. Словно вся её мана разом иссякла, хотя это совсем не так.