Том I. Часть 2. Волшебная страна. Пролог
Никого рядом, никого совсем. Некому восхищаться им, некому ему сочувствовать, некому его истязать. Совершенно один. Какое прекрасное, какое редкое и какое новое чувство...
*
Должно быть, падение длилось не долее нескольких секунд, но он успел насладиться ими почти как парением полета, покуда темное и отливающее металлом пространство воды не стало приближаться стремительным и огромным валом, под каким-то неимоверным углом возносясь над ним до самого неба. Оно казалось совершенно твердым, оно стояло прямо перед ним, и он успел только вытянуть руки вперед, словно бы защищаясь. Веер брызг, острых как стальные иглы, окутал и пронзил его, страшный шум поглотил ослепительным вихрем – и все исчезло. Исчезло и некоторое время не существовало. Потом шум возобновился на мгновение, кругом была тьма, и никакого тела, никакого веса, а далее все снова пропало, пока он не нашел себя барахтающимся на поверхности, пытающимся схватить ртом воздух и вновь захлестываемым волной.
Еще некоторое время прошло до тех пор как пришло осознание: он был жив – и он был в воде, в море, среди волн, далеко от берега. Видимо смог, оттолкнувшись, пролететь до поверхности воды столь удачно, что отбегающая волна подхватила его и как раз отбросила прочь от прибрежных камней, а теперь некое течение уносило его вдаль, потому что башня, которую он смог мельком увидеть, казалась уже совсем маленькой и далекой, уменьшаясь и удаляясь с каждым мгновением. Итак, он был в воде, среди волн. Ему никогда прежде не случалось плыть в воде – просто не приходилось. Однажды он об этом пожалел, увидев море, но после были только степи и пустыни, пустыни и степи. Его корабли плавали по океану, а он видел лишь пустыни и степи. Но теперь он был среди волн. Он даже не знал, стоило ли ему труда среди них держаться. По крайней мере, он точно знал, что утонуть в них было последним, чего бы он мог страшиться. Так что он давал им захлестывать себя, просто радуясь странности их колыханий. А они становились все выше, так что ему все труднее было приподняться над ними. Никакого берега он уже давно не видел и начинал понимать, что держаться на поверхности и вдыхать воздух становится все тяжелее, и, наверно, он совершенно выбился из сил, так как начинало казаться, что темнеет в глазах.
Да, все темнело вокруг, и он был уверен, что теперь наконец погрузится в пучину – но в это самое время почувствовал под ногами песок, и набежавшая с грохотом волна со всею силой своего гнева вытолкнула его на берег. Он не мог удержаться на ногах, но отполз от нее, когда она удалилась. Он вскарабкался на намытый высокий песчаный гребень, обернулся, и только теперь увидел, что небо сплошь затягивали мрачные тучи, где-то далеко среди них вспыхивали зарницы, а потемневшие и одевшиеся серыми коронами валы с грохотом обрушивались на берег. Начиналась буря, страшная буря, но эта буря сперва доставила его в безопасности до земли. Очередная волна, добежав, с головою окутала его пеной. Волны становились все больше и грозили смыть его обратно в свою пучину. Он перекатился через холмик, позади которого высились деревья и шумела густая сухая трава. Потом дотянулся до травы, только дотянулся до травы. Он смог положить голову на ее мягкий шелковистый покров. Лег на спину и последним движением поднес руку к груди, нащупав воткнутый в намокшую ткань одежды золоченый обломок. Тот был здесь. Словно некий друг, он был с ним. Тепло разлилось по немеющим членам – и глаза его закрылись спокойно и безмятежно.
*
Когда он проснулся, ему действительно было тепло. Солнце стояло высоко и изливало на все свой жар. Легкий ветерок колыхал уже подсыхающую одежду. Сколько времени прошло? Это было неизвестно. Сколько времени длилась буря? Может день, или два, или три? Но теперь было тихо и ясно и солнце уже успело высветлить местами бежеватую поверхность песка.
Он улыбнулся солнцу и вытянул чуть затекшую от сна руку, и, приподнявшись слегка, огляделся, но не увидел никого кругом, только берег и море и деревья позади, и вновь упал назад и долго лежал, глядя вверх с какою-то блуждающей улыбкой.
Наконец он смог собрать свои мысли. Он вновь был жив, он был на берегу и он был один. Пока он был один, хотя стоило это проверить. Стоило хотя бы встать. Он поднялся на ноги. Морская гладь за песчаной полоскою берега была светла и чиста. По правую руку тянулась гряда камней. Он поднялся на нее. Дальше берег заворачивал сильно в сторону, камни намыло, должно быть, течение, то самое, что со всей силой вышвырнуло его из волн.
И никаких следов человеческого присутствия. Ему показалось, что он утонул и очнулся на неком совершенно неведомом берегу, на страшном удалении от всех людей и стран, где-то, где еще не бывал никто. Он был один – но когда в жизни он был один? С ним всегда были люди. Он так привык к ним, что не мыслил себя без них, даже когда замыкался в себе и не замечал их. Но сейчас он был один. И вдруг он почти засмеялся от этой мысли. Никого рядом, никого совсем. Некому восхищаться им, некому ему сочувствовать, некому его истязать. Совершенно один. Какое прекрасное, какое редкое и какое новое чувство. Неужели оно сможет удержаться дольше чем на несколько мгновений?
Но никого действительно не было вокруг. Он сбежал по камням вниз и зачерпнул воды из гладкой лужицы, застывшей между границей леса и песчаным гребнем. Вода была пресной, должно быть это были остатки того, что налил дождь. Как же ему хотелось пить – он только сейчас понял, как ему хотелось пить! И как приятно было утолить жажду. На сером, смешанном с мелкими камушками песке у самой воды, за грядою выброшенных на берег тины и водорослей, которые начинали уже источать резкий и отвратительный запах, лежали большие раковины, глинистые и скользкие, а у кромки воды еле вздыхали и взмахивали томной вуалью полумертвые медузы. Он сел на песок, взял темную раковину, и раскрыл ее. Наполняющая ее масса была илистой и затхлой на вкус, но было таким удовольствием поедать их, что он едва остановился, опустошив несколько подряд. Что-то звякнуло на зубах, и это был не песок, он покрутил в пальцах маленькую белую крупинку, отсвечивающую всеми цветами радуги, маленькую кривую жемчужинку, она выскользнула и укатилась между камней. Он встал и вошел в воду по колено, умыл лицо и остановился, раскинув руки и подставляя влажное лицо солнцу. Потом повернулся, огляделся еще раз по сторонам, втянул носом воздух, и решив наконец, что запах гниения и морской соли на берегу уже наскучил ему, но более привлекает тот сухой ветер, что веет между деревьев, и щебет птиц в их вершинах, – смело и быстро направился вглубь берега под зеленеющие в вышине кущи.