Очерки истории Ларес

«Я хотел, чтобы ты станцевала для меня», - ответил он, но казалось, он сам это едва помнил.

*

Итак, глухою ночью они отправились вместе с царицею в храм дракона. Пройдя в ущелье среди скал, в каковые ближе к морю переходила городская стена, почти протиснувшись среди них в узкий проход, они увидели в глубоком ущелье колодец, от которого поднимались испарения, обладавшие странным едким запахом. Колодец был закрыт решеткой, по бокам стояли какие-то изваяния, едва поблескивавшие в темноте. Они отодвинули решетку и заглянули в колодец, полный почти до краев матовой водою. Вода была совершенно ровной. Чтобы вызвать дракона, нужна была кровь, и царица научила его сделать на ладони надрез и дать крови некоторое время медленно стекать в воду. Он надрезал одну ладонь, в другой же руке держал меч, не слишком веря, что что-либо произойдет, но все же готовый поразить чудовище. Они стали ждать. Но ничего не происходило. Было тихо, хотя как-то угрожающе. Может быть слишком тихо. Он не знал, зачем он ждал и чего он ждал, но все же ждал. Царица сказала, что вода забурлит и покажется пасть, а может быть голова дракона. Пятна крови медленно расходились по воде. Однако вскоре кровь уже остановилась и перестала капать. А они все еще стояли неподвижно. Царица держала в руках факел и что-то все время шептала. Она выглядела как безумная. Потом она замолкла и перестала шептать, только тяжело дышала, и вдруг резким движением схватила его протянутую над колодцем руку и прижала к окровавленной ладони горящую головку факела. От неожиданности он закричал, настолько громко, что сам поразился своему крику, а может быть просто эхо ущелья многократно усилило его. Он отдернул руку и отбросил безумную женщину так, что она упала на землю. Оглушенный болью, он смотрел на нее с гневом и ненавистью, но в этот самый момент снизу донесся все нарастающий гул, становящийся оглушительным, и вот вода наконец действительно забурлила, забурлила страшно, и стала стремительно уходить вниз, а потом произошло нечто еще более потрясающее, ибо из воды появилась не просто пасть или голова, но чудище с жуткой скоростью стало подниматься вверх, обнажая и голову и огромную шею, с жутким ревом, поднялось на огромную высоту, гораздо выше их, устремляясь прям вверх, появились уже и когтистые передние лапы. И в этот момент Александр, отпрянувший было, размахнулся мечом и поразил эту чешуйчатую шею. Поразил глубоко и выдернул меч. Дракон, кажется, даже не заметил раны, но стал столь же стремительно, как поднялся, падать обратно, скрываясь в глубине. Вода бурлила, и гул еще не стихал, но на мече осталась кровь. Черная и ужасная. Отброшенный факел едва теплился, рассыпая лишь редкие отсветы на все, хотя и бледный свет луны, скрытой горами, также позволял видеть смутные очертания предметов. Александр смотрел на кровь, стекающую по лезвию, потом провел по нему пальцем, и палец испачкался в этой густой крови. Сам не зная зачем, он поднес палец ко рту и слизнул с него кровь. Она была горькой на вкус. Но почти тут же он почувствовал во рту страшное жжение и странный жар, зарождающийся в груди, и услышал вдруг голос царицы, которая поднялась и приблизилась к нему, протягивая руки. Она смотрела с неописуемым восторгом на него и восклицала: «Это ты! Так это ты наконец!» И она обвила руками его шею и прижалась к грудью к его груди, и с чудовищной похотью прильнула к его губам, и, не успев оттолкнуть ее, он почувствовал вдруг к ней какую-то безумную страсть, он впился в ее губы и сжал руками ее тело и повалил ее на землю, и они катались по каменным плитам, раздирая друг на друге одежду, и она выла и стонала, и он овладел ею, и в тот момент, когда она достигла самого пика своего экстаза, она потеряла сознание и замерла. И в тот же миг словно дурман спал с него и, отстранившись с трудом, он смотрел на ее тело с отвращением и ужасом, так словно ему казалось, что он только что изнасиловал собственную мать. Он отодвинулся и встал и, бросив ее лежать на земле, шатаясь направился к проходу в скалах, прочь из ущелья. Все внутренности его горели и в ушах звенело, его мучила страшная жажда. Между тем уже начинало светать. Когда он выбрался наружу, все полнилось сероватым полумраком, и вдруг в этом полумраке он увидел движущуюся вдоль скал фигурку. Это девушка с длинными белыми волосами шла куда-то, неся в руках тяжелое ведро. Он окликнул ее. Она испугалась и застыла. Он попросил напиться. Кажется, она не понимала. Он подошел к ней и знаками объяснил ей просьбу. Она подняла ведро и протянула к нему, и он взял его и пил холодную воду, и не мог остановиться. Потом он поставил ведро и с благодарностью поднял к ней руки, спрашивая, кто она. Она не понимала его слов. Однако, увидев кровоточащую рану на его ладони, вскрикнула, оторвала кусок ткани от платья и ее перевязала. Это настолько поразило его, что он поднялся и нежно обнял ее и прижал к себе, то ли чтобы поблагодарить, то ли ища спасения, а она больше не боялась его и не сопротивлялась этому его жесту. Только в этот же миг сзади раздался резкий и отвратительный крик. Это царица вышла из ущелья, она кричала и осыпала их бранью и, грозя его спутнице страшною смертью, бросилась к ним. Он схватил девушку за руку и быстро повел прочь, не обращая на преследовательницу внимания, а когда та нагнала их, вновь оттолкнул ее, так что она отлетела и упала. Далее он уже не останавливаясь шел назад ко дворцу, а девушка, чью руку он все еще не отпускал, бежала вслед за ним, и он не замечал, что она начала горестно плакать, что она все время оглядывалась назад и начинала все сильнее дрожать, а заметил лишь под конец, когда они уже пришли. А когда они уже пришли, он еще не знал, что ей скажет, но она была столь несчастна и столь хрупка, и первое, что пришло ему в голову сказать – предложить стать его женой. А до тех пор он ни секунды об этом не думал.

Все это он рассказал, глядя на меня горящим и воспаленным взглядом, и пока рассказывал, схватил мою руку в свою и сжимал ее крепко. Так что когда он закончил, я осторожно взял его руку и перевернул ладонью кверху, и увидел, что ладонь, сейчас не перевязанная, была превращена в кровавое месиво, глубокую обожженную рану, а он, кажется, даже не замечал боли. Я наверное невольно вскрикнул, он отдернул руку и сказал: «Это неважно, это пройдет».

Потом он помолчал и добавил: «Мне кажется, она подвергла меня насилью. Она заколдовала меня. Я никогда еще не был с женщиной против своей воли». Он казался сейчас не могущественным властителем мира, а мальчиком, с которым поступили жестоко и который просит о помощи. Я спросил его, вновь беря его за руки, это ли кажется ему столь ужасным. Но он покачал головой отрицательно, потом вновь долго молчал и наконец произнес: «Я выпил крови дракона. И не знаю, что теперь со мною произойдет».

Хотя я только что слышал его рассказ, признаюсь, что в дракона я до сих пор не мог поверить или хотя бы отнестись к нему с должной серьезностью. Я сказал только: «Тогда надо как можно скорее отсюда уехать. Войска готовы. Мы можем уехать на рассвете».

«О нет», - ответил он. – «Я должен сперва поговорить с ее отцом».

Что могло остановить царя царей сейчас? Он хотел поговорить с отцом нищенки, которую собирался взять в жены!.. Я спросил его, кто она, он ответил, что не знает. Я спросил, не странно ли жениться на девушке, о которой он ничего не знает. Он ответил: «Зачем мне знать? Я вижу ее, этого достаточно! Она – сама чистота, я не видел ничего чище. Как мне нужна эта чистота! И теперь я намереваюсь пойти к ней и насладиться ее чистотой». Он встал, одарил меня торжествующим взглядом и, пожелав мне доброго сна, отправился прочь.

Но когда бы и как бы он ни намеревался говорить с отцом своей невесты, отец опередил его. Наутро он явился ко дворцу и повелел открыть двери, и стража не могла ему отказать. Он пришел не один, но привел с собою весь совет старейшин. Они вошли мрачно, а он был мрачнее всех. Как оказалось, девушка была не так уж проста. Ибо тот, кто пришел теперь к нам, был верховный жрец. Она была дочерью верховного жреца – жреца храма дракона.

Александр вышел сонный и недовольный, однако едва узнав, кто посмел обеспокоить его, попытался принять вид как можно более приветливый. Но это не имело большого смысла. Пришедшие смотрели недобро. Хотя мы прибыли сюда по приглашению царицы, они видели в нас врагов. Злейших врагов. Они не любили царицу, однако мирились с нами ради ее воли и нашей силы. Теперь царица была под стражей, и они мирились с нами только ради нашей силы, но их гордость уже брала свое.

Итак, они смотрели недобро. Мрачный жрец, назвавшийся ее отцом, стоял впереди всех. Это был темнолицый старик, лицом больше сходный с египтянином – и непонятно было, каким образом он мог породить столь блеклое и бледное созданье. Но был ли он ей отцом или нет, в любом случае, он ворвался во дворец без всяких приличий и метал молнии сверкающими глазами. Завидев Александра, жрец принял торжественную позу и, возводя руки к небу, произнес величественную и грозную речь, называя царя распутником и злодеем и грозя всеми карами богов, если он не вернет ему дочь. Александр выслушал его поразительно спокойно и даже кротко. Он попытался объяснить, что предлагает его дочери законный брак и царский титул, а во дворец он ее увел, спасая от преследований. Однако это не произвело на жреца ровно никакого впечатления. Александр пожал плечами. Кажется, он ни на чем не настаивал.

«Твоя дочь будет царицей. Почему ты не согласен?» – спросил он. По сути, он давно мог схватить этого старика и бросить в темницу, как поступил с царицей, но он этого не сделал, из уважения ли к невесте, к городу или к закону...

«Моя дочь посвящена богам!» - крикнул старик.

«Она должна стать жрицей? Это ее право. Пусть она сама решит», - сказал царь и поднес руку ко лбу, дотронувшись до виска. Мне показалось в этот момент, что какое-то брезгливое или страдальческое выражение появилось на его лице, ровно на секунду, не более, словно его передернуло болью. Мне показалось вновь, что что-то неладное творится с ним, что он сейчас утратил интерес к происходящему, что он забыл о том, ради чего говорил с этим старым магом.

«Она не может сама решить – она посвящена богам!»

Александр опустил руку, он выглядел рассеянным и усталым, и немного раздраженным. Он велел позвать девушку. Девушку привели. Увидев отца, она вновь задрожала и заплакала. Александр спросил ее, что она выберет. Но она не отвечала – она только всхлипывала и дрожала, глядя то на одного, то на другого. Однако показалось, что в какой-то момент в нерешительности она обернулась к жениху и шагнула в его сторону, или скорее пошатнулась. Пошатнулась и чуть не упала. Ее пришлось увести. Жрец едва не зарычал, сжимая кулаки.

«А! И ее соблазнил!» – так кричал он. – «Ничто не может перед тобой устоять? Но бойся! Близок конец твоему царству! Есть то, что перед тобой не склонится! Божественную танцовщицу Риту уже видели на улицах этого города. Она пришла сюда, пришла чтобы положить конец твоему беззаконию. Скоро ты падешь! Попробуй соблазнить ее! Она танцует там, куда приходит смерть».

Приблизительно такие слова произнес он грозно, но Александр лишь поморщился и отвернулся. Потом сказал слугам:

«Где эта девица? Пусть идет с ним. Мне она не нужна».

И отправился прочь. Жрец удалился тоже. Он отвернулся и вышел гневно, а старейшины – за ним. Он больше не требовал возвращения дочери. Слуги не знали что им делать, но мы посоветовали пока удержать девушку во дворце.

Прошло еще, должно быть полчаса, которые царь провел в своих обычных занятиях и в повседневных заботах, хотя ни слова не говорил о том, отбываем мы все же из города или нет, когда вдруг как будто вспомнил и спросил, что это за танцовщица, о которой говорил старик.

Никто из нас не мог ответить на этот вопрос, но несколько местных прислужников замялись и помрачнели. Они сказали, что на улицах города и правда видят уже несколько дней удивительную танцовщицу, танец которой завораживает своей красотой, и она сильно похожа на ту, о которой ходит легенда: где она является, там рушатся государства, туда приходят мор, разорение и царит смерть. Но эта ли женщина танцует здесь, никто не знает, знают только, что и танец, и сама она таковы, что в мире нет ничего прекраснее.

Царь задумался на мгновение.

«Так я хочу посмотреть на нее. Где она танцует?»

Слуги сказали, что этого никто угадать не может, она является то здесь, то там.

«Вот как? Нет, искать ее у меня нет времени. Если она танцует, чтобы предречь мне гибель, она могла бы сделать это для меня», - он усмехнулся. – «Найдите ее и приведите ее сюда».

Местные слуги ахнули и попятились. Но солдаты уже были отправлены на поиски волшебной танцовщицы.

В тот день дела ладились совсем не гладко. Гонцы, которые тянулись сюда вереницей, а в город их пропускали так, как будто это и правда была уже его собственная столица, несли, однако, один за одним дурные вести: где-то подступал мор, где-то набегали кочевники, где-то просили о помощи, где-то замышляли мятеж. Филипп вновь обвинял отряды Александра в пересечении границы. Из Персии вестей по-прежнему не было, и разведка возвращалась с пустыми руками. В довершение всего, раб споткнулся и разлил чернила, так что пришлось второй раз диктовать письмо. Царь был заметно раздражен, кроме того, его явно весь день мучила головная боль: он часто морщился и подносил руку к виску.

Город был тих. Никто более его не беспокоил. Никто не спрашивал о царице, жрецы молчали. Солдаты, посланные за танцовщицей, вернулись одни, и их было не узнать, так они были напуганы и бледны. На вопрос царя они ответили, что видели ее, но она отказалась прийти. В негодовании и изумлении он даже воздел руки. Он обозвал их трусами и бездельниками и велел привести ее, в таком случае, силой, пригрозив лишить их головы, если они не смогут справиться с женщиной. Он, безусловно, был излишне раздражен, потому что здесь, на Ларес, легенды стоило иногда принимать всерьез.

Возможно, посыльные действительно оказались трусливы, но скорее что-то их слишком сильно напугало, потому что прежде, сколько помню, ни о ком из этих солдат нельзя было сказать, что он робкого десятка. Им не стоило выполнять столь очевидно ненужный приказ, если они не считали это должным. За них бы вступились, да и сам Александр, подумав, простил бы: он не казнил за любое нарушение своей воли.

Но они выполнили его приказ. Впоследствии я долго думал, что могло бы произойти, если бы они ослушались. И я понял, что, так или иначе, никто и ничего уже не мог изменить. Уже и до этого времени что-то жуткое и неотвратимое долго и постепенно разрушало его разум, мелкая сеть трещин, разрастаясь, шла по нему. И то, что произошло, что вонзилось в него как нож, лишь довершило этот медленный распад, лишь ускорило крах, хотя даже после этого он не сразу стал окончательно заметен.

На этот раз, однако, посланников не было долго. Солнце уже клонилось к закату, когда они вернулись. Бледнее, чем прежде, они вошли и сказали: «Она здесь, царь». Он посмотрел в удивлении: «Кто – она?» О, он забыл о ней за это время!

«Танцовщица», - ответили они.

«А, танцовщица...» - он нехотя прервал какую-то едва начатую беседу и отправился в зал, а мы все, кто был там, последовали за ним.

Косые лучи падали через высокие окна, когда ворота открылись словно сами собой, и в помещение, озолоченная закатом, вошла женщина. Она была закутана в черное покрывало и шла почти бесшумно, так что шаги ее отдавались лишь легким шелестом в наступившей звенящей тишине. Когда она вышла на середину зала, мы смогли, наконец, разглядеть ее лицо. Она была ослепительно, пугающе прекрасна. Огромные глаза мерцали темными безднами на слишком белом лице, а волосы вились как черные змеи.

«Ты звал меня, царь?» – спросила она глубоким и леденящим голосом, вперив в него взгляд. Едва в силах оторвать глаза от ее головокружительной красоты, но следуя этому взгляду, я смог оглянуться на Александра. Он был не меньше поражен, чем все, поражен и растерян.

«Да...» - сказал он, и я вновь, как вчера, вдруг услышал в его голосе неуверенность.

«Чего ты хотел?»

«Я хотел, чтобы ты станцевала для меня», - ответил он, но казалось, он сам это едва помнил.

«Станцевала для тебя?» – она усмехнулась. – «Для тебя, которому всего мира мало, чтоб насытиться? Ты думаешь, мой танец насытит тебя? Для тебя, который, как ядовитая змея, опалившая своим ядом все вокруг, не находя других жертв, в остервенении жалит себя самого? Как много было тебе обещано, как боги благословляли твое рождение – и как пусто ты все растратил и неуемной страстью выжег себя изнутри! Ты перевернул весь мир без цели, так даже и не узнав, чего хочешь! Для тебя? О нет! Ты утомил богов и людей, утомил самого себя. Боги отвернулись от тебя и люди стонут под твоим игом. Так истреби себя наконец, тебя не спасет мой танец. Ты, неуемный, ты скучен мне, гадок мне, и когда ты сожжешь себя до конца и в смертных корчах позовешь меня, я тебя не услышу, и не приду утешить твою жалкую гибель».

И с этими ужасными и несправедливыми словами она повернулась и вышла. Ворота закрылись и свет погас, и только тогда мы, онемевшие, обернулись, услышав глухой стук позади нас. Это царь, упав без чувств, распростерся на каменных ступенях. Он упал там, где и стоял. Он не сделал к ней ни шагу. И теперь нам не оставалось ничего, как велеть слугам перенести его в его покои.