АстероидБэлтТранс

«Коль сделка с дьяволом - почин,

Нож войдёт между бочин.

Эх, пала б женушка на гроб,

Если б черт ее не еб».

Дембельская песня космических войск подразделения «Варяг»

Разрывая перед собой пустоту, между редких каменистых тел, вдоль тонкой ледяной нитки, тянувшейся от морозного халата кометы, бежало волчеподобное существо, покрытое тонким слоем серебристого инея. Несмотря на незаконно низкую температуру, ему, то есть, по правде говоря, вообще-то ей, было тепло: поверх пышных форм (а клочками еще и пушистых), было натянуто термобелье, не меньше трех водолазок от разных брендов и огромная шуба, подол которой еле поспевал за шустрыми мохнатыми лапами. Шуба, само собой, была овечьей. Из-под нее выглядывал обглоданный, но гордый хвост.

Существо звали Бугул-Ноз. Она изредка поглядывала назад, на рассыпающуюся прямо под подушечками пальцев морозную дорожку, но пока все же не решалась сменить траекторию движения. Сбиться с пути и потеряться в вырвиглазной пустоте космоса было проще, чем пойти ночью в туалет и задеть мизинцем выжидающе притаившийся косяк двери. Конечно, у нее был с собой фитнес-браслет и оплаченный тариф «Бес границ», но навигационные системы, как и подобает сервису за три пайка в месяц, ловили всего на одну палку.

В километре от нее скользил поезд, больше напоминающий слизня, перепачканного в грязи мокрой и чвякающей от шага любой тяжести дороги. Вагон за вагоном он тянулся по невидимым рельсам, уходя за условный горизонт в точку. Невозможно было разобрать, был ли поезд таким длинным на самом деле, или же просто где-то впереди его пожирала черная дыра, мимикрируя под все остальное вокруг: черное ничто, как в детской страшилке про «черный-черный город».

Колея, прокладываемая кометой, резко уходила влево: к Троянцам Марса. Такое Бугул-Ноз было совсем не по душе. Она не разделяла всеобщего восторга вокруг внеземных островов, считающихся в народе (а по большей части, среди хипстеров) идеальным местом для работы на фрилансе. Не разделяла настолько, что как-то в тотализаторе поставила крупную сумму на скорую встречу Троянцев с другими космическими объектами, последующий за этим микро-апокалипсис и резкое сокращение бизнес-коучей и тренеров йоги. Однако пока, к ее сожалению, уверенную победу одерживал Плутон, подвергшийся непреднамеренной бомбардировке. Кошелек это, конечно, не грело.

Она остановилась и слегка вжала в себя шею, просчитывая прыжок. Зрачки запрыгали по крышам вагонов, словно она наблюдала за партией в пинг-понг. Одно неверное движение и можно было запросто очутиться под колёсами безжалостной махины, не планирующей замедляться ни под каким предлогом. Но и медлить было нельзя: дорожка уже выскользнула из-под ног, и настигающая дезориентация в пространстве начинала ощущаться боковым зрением.

Бугул-Ноз сделала элегантный прыжок, пролетела над поездом и оставила его по правые от себя лапы. Она выпустила остро заточенные цепкие когти и, досчитав до числа «P» плюс ещё чуть-чуть, воткнула их в обшивку возле иллюминатора одного из двух центральных купе. Ее затрясло как флаг на ветру. Нет, скорее, как белье, оставленное сушиться на не застекленном балконе.

Поболтавшись так некоторое время, она приоткрыла иллюминатор и скользнула внутрь, обнаружив там парочку моментально окоченевших марсиан. Деликатно, хоть и без особой горечи в сердце, она вытолкнула их через все тот же иллюминатор, после чего плотно его захлопнула, вновь включив систему вентиляции. Вскоре купе наполнилось прохладным воздухом умеренной влажности. Дверь, ведущая в коридор, разблокировалась.

Слоняться по поезду волчица не собиралась. Она была измотана и хотела как можно скорее соприкоснуться с только что принесенным и аккуратно (но не слишком) сложённым в стопку белоснежным бельём. Терпеливо вдев покрывало в пододеяльник, но все равно в начале промахнувшись мимо углов, она застелила койку, обитую неким подобием искусственной кожи. И сомкнула веки, даже не обратив внимания на звонкие солдатские голоса, проходившие сквозь плотную стенку. И, принявшись сладко причмокивать, увидела первый сон.

Я лежал, уткнув взгляд в верхнюю полку. Инотрауды, соревнуясь между собой в своей нелепости, громко храпели, иногда завершая очередную трель гортанным «ба-а-ба-ба-ба». У меня не было ни в одном глазу.

В голову так и лезли мысли о машинисте и фразе Хель «настоящий маршрут» с выделенным «настоящий». С каждым часом уверенность в том, что на самом деле было написано на билете, куда-то улетучивалась.

Вспомнились и слова дяди, яро выступавшего против моей поездки: «А какая разница, где говно месить? Лох и на Юпитере лохом останется». Авторская житейская мудрость злорадствующе ходила по кругу, иногда смешиваясь с другими, не менее фундаментальными для характера дяди цитатами, уже не относящимися ко мне лично.

«Будешь долго ходить с кислой миной, в итоге и жопа с кислинкой станет».

«Сколько ручкой не тереби, на фигурную задницу все равно слюнки потекут».

Ну и его любимое, употребляемое применительно к любой сомнительной затее:

«Если с другом вышел в путь, трахнуть друга не забудь».

Перлы, составленные в ряд, звучали в голове совсем иначе, не так органично, как когда они приходились к месту. Раньше я даже не замечал такой латентной фиксации дяди на сексе, преимущественно анальном. Преимущественно с каким-то другом. Я поморщился: по-мужски, гетеросексуально.

«Настоящий маршрут», — передо мной снова предстала Хель, видимо защищая мое патриархальное сознание. Да что это вообще за ерунда такая?

Инотрауд напротив заворочался, попеременно перекладывая конечности то направо, то налево. Видимо, куда-то бежал.

Наблюдая за ним, я понял, что ничего, кроме неугасающего раздражения и бесплатного чая не держало меня в этом вагоне. Отлучиться на некоторое время не стоило мне ровным счетом ничего. Времени было предостаточно. Тем более, что друга, которого непременно нужно было трахнуть, у меня в попутчиках не намечалось.

Я беззвучно поднялся и достал из ящика под койкой рюкзак, видавший виды, а затем на цыпочках выбрался в коридор и натянул коричневую кожанку. Все двери были по-прежнему заперты.

«Сколько же можно дрыхнуть?» – подумалось мне. — «С нами точно вообще кто-то едет?»

Дождавшись очередной кочки, я в один прыжок преодолел всю длину колбасы вагона и оказался в тамбуре. Там тоже было пусто и, как и прежде, сильно трясло. Видимо, моя знакомая полувенерианка вдоволь настрадалась и вернулась к себе. Если была настоящей.

«Да к черту ее».

Я отодвинул ходившую ходуном дверь и, будто кто-то на Небесах записывал мои мысли, был мгновенно одарен фактом присутствия еще, как минимум, одного пассажира. Из четвертого купе вагона, похожего на мой как две капли водки одного качества, пусть и с разными этикетками, вывалилась туша землянина с гитарой, разбитой, если не сказать, откромсанной чуть ниже розетки. Сам мужчина был одет в серую гимнастерку и черный берет, усыпанный голографическими звездами.

— Слышь, шайтан! Я тебе клешни сейчас кипятком окачу. И под пивасик схаваю! — крикнул он свечению, исходившему из купе, и, явно не имея добрых намерений, прыгнул внутрь. Послышались чудаковатые звуки борьбы. Однозначно сражались представители разных цивилизаций.

Раздраконенный эффектным появлением мужчины, как-то даже не подумав про личную безопасность, я подошел к купе. Сквозь плотную дымку, исходящую от тлеющего бычка сигареты, виднелось следующее:

По обе стороны стола, заставленного рюмками и предусмотрительно застеленного мятой газетой (по пробивающемуся запаху рыбы можно было догадаться, что до этого в бумагу заворачивали закуску), в самых расслабленных позах сидели солдаты: трое людей, включая того с гитарой, и, напротив них, двое огромных крабов — не камчатских, с Европы, спутника Юпитера.

Один из крабов эмоционально размахивал рыжеватой клешней.

— Да ты понимаешь, что я не рак? Я не рак, сука! Это раков варят, а я не рак! — возмущался он, поправляя постоянно сползающую по панцирю фуражку с блестящей серебряной кокардой.

Мужик с гитарой потирал красную вздувшуюся щеку.

— Ну с горяча ляпнул опять. Бывает, — согласился он и, вытянув вперед огрызок гитары, добавил. — Ты с любимой-то моей так за что?

— Так случайно же, — ответил за первого краба другой, с жидкими, но длинными усиками, свешивающимися до самого брюшка. — Думать надо было, кому играть давал. Не рассчитал братан, клешня съехала.

Оба демонстративно пощелкали исполинскими клешнями.

— Хоть всю дорогу завывать теперь не будешь, — поддержал крабов сидевший у окна мужик.

Я прокашлялся в кулак, чем сразу же привлек внимание всех пятерых. Стоять и подслушивать все равно было как-то неприлично.

— О, еще один солдатик, — удивился первый краб и тут же слез со спального места, чтобы оббежать меня бочком и разглядеть поближе. Двигался он вспять — словно Майкл Джексон из альтернативной реальности.

«Такая уж физиология, — подумал я.

Пока все молчали, я принялся открещиваться, что никакой я вовсе не солдат и, мол, вообще мимо проходил, когда случайно стал свидетелем их застолья, хоть и, несомненно, был рад их видеть. Радовался я и правда по-настоящему: встретить кого-то, кто уже акклиматизировался, да еще и находил в себе силы на такую бурную деятельность как пьянство, было хорошо, отрезвляюще даже как-то.

— Да черт с ним, садись с нами, — сказал наконец краб и протянул мне клешню.

Я в нерешительности замер, размышляя, тактично ли подавать существу руку.

— Ну, краба дай, — развеял мою неуверенность краб и ударил по правой ладони, почему-то сжатой в вялый кулак.

Сложив пальцы вместе, оттопырив лишь большой, как лего человечек, я слегка коснулся его конечности, с которой, видно, при желании, он крайне мастерски управлялся.

— Да не боись, на крабовые палочки не развалюсь, — одной из своих лап он толкнул меня к раскладному рыбацкому стулу, уже появившемуся в проходе.

Пить не хотелось. Но вот узнать, куда следовал поезд — очень даже. Поэтому я любезно улыбнулся и сел, размышляя, как бы так задать вопрос, чтобы меня вновь не посчитали сбрендившим.

— Джапеюза Второй, Джапеюза Первый, — указав сначала на себя, а потом на товарища с усиками, представился краб. — А это братва из Челябы.

«Считай, земляки», — подумалось мне про братву. А имена крабов показались каким-то надуманным символизмом. Все же инопланетяне совсем не были похожи на афериста и лжеца из мифов Гуарани, чье имя носили аж вдвоем. Наоборот, растянувшись в беззубых лыбах, они ловко подкинули по рюмке и сделали добродушное «дзынь», что как бы свидетельствовало о ясности их душевной организации.

— Артараксеркс. Тёма, — я понял, что вновь отвлекся. — Куда путь держите?

Формулировка вопроса сама собой сложилась и выпорхнула, даже не успев опериться.

— На Европу, к членистоногим, — отозвался челябинец у окна. — С пересадкой дешевле было. Нам-то что?

— А, в увольнение, наверное, — закивал я. — Только не далековато ли? Вы ведь из Варяг? У вас база на Деймосе, если не ошибаюсь.

Джапеюза Первый угукнул.

— Была.

— Увольнение окончательное, — вздохнул Джапеюза Второй. — Людишки с нами увязались. Порыбачить хотят, черти. А у нас там дом.

— Да мы на Юпитере рядом и осядем. Не назад же лететь. Хоть сэкономим немного. Считай, как в курортном пригороде жить.

Я вспомнил пост о том, что коренным жителям Европы стало практически негде жить. Читал на надежном сайте, где половину текста закрывали баннеры с сиськами. Говорилось, что с обнаружением океанов и высвобождением воды из-под толстого слоя льда, поверхность суши уменьшилась в пять раз, а вместе с ней и место для застройки. Туристы с близ парящих планет ринулись на спутник помочить ноги и другие отростки.

— На Европе сейчас недвига дорогая, — я решил показать, что был в курсе ситуации.

— Пофиг, на недвигу. Сто лет этого Юпитера не видать бы, — отмахнулся челябинец.

— Да-а-а, без работы все одно.

— Разве войне не всегда место есть? — поинтересовался я, осознавая, что мог показаться грубым. Но мне хотелось верить в то, что солдаты всегда так общались.

— Почти. Дело не в войне, в нас, — отсоединяя струны сказал гитарист. — Про Новую Дипломатическую Модель не слышал, что ли?

Я не слышал.

— Сквозь маленькую дырочку, будто в пипку саму лезут, просунули по бомбе к ядру каждой планеты в ОСС: большой и карликовой. И к спутникам. И используют теперь эти бомбы как инструмент давления. Такая, типа внешняя политика, — объяснил челябинец. — Голосуют, значит, принимая решения. Если кто выеживается постоянно — бабах большой. Так всех молчать и заставляют. Конфликты дальше трибун не уходят.

— Вот и едем мы теперь, как мусор на свалку. Лишние. На покой, то ли заслуженный, то ли нет, — сказал Джапеюза Второй. — А нам — любой покой, что упокой.

— Так всегда. Кому война, а кому — хуй на, — поддержал краба челябинец в середине. До сих пор он молчал, лишь приголубливая рюмку за рюмкой.

— Сочувствую, — искренне посочувствовал я.

Джапеюза Первый нервно потеребил свои усики, откромсав пару штук.

— Вот же сука, — расстроился он и затем повернулся ко мне. — Я, вот, с братвой, не согласен. И сочувствия мне не надо.

— Ага. Тебе в лицо нассут — ты скажешь, что это просто водичка морская пошла. Солененькая, — возмутился солдат посередке.

— И спорить не буду, — не без сожаления разглядывая оторванный ус спокойно ответил Джапеюза Первый. — Представь такую ситуацию: сидит кошка на подоконнике и смотрит через стекло на улицу, на пробегающую мимо собаку. Думает: «хорошо ей. Тоже бы собакой быть. С-час бы гуляла». А на улице дождина как из ведра. Видит грязная псина кошку в окне и думает: «мне бы вообще на улицу не выходить. Только хвост по чем зря мочить. Еда дома есть, а в туалет я и на пеленку бы ходила. Хорошо кошаком все-таки быть». Вот и мы такие же. Война — умирать не хочется, а как миру мир и «да здравствует Первомай» — сразу пушку зарядить клешни чешутся.

Сразу ответ на такое ни у кого не нашелся. Все молча сидели и задумчиво совершали свои маленькие обряды: крабы пощелкивали клешнями, гитарист снимал последнюю струну, челябинец в центре дергал рюмки, а тот, что сидел у окна, собственно, продолжал в него смотреть. Я разделял интерес последнего, пялясь в пыльную гладь космоса.

— Иди ты нахер, — сказал наконец тот, что в середине. — У тебя, видимо, рак мозга, раз ты готов променять вечно холодное острие ножа на удильню и еврокарасей с прыщ на моей сраке.

Джапеюза Первый выбросил ус.

— Что ты там про раков сказал, говнюк? — он размахнулся и зарядил челябинцу прямо в квадратный пологий лоб. У того аж рюмка в руках подпрыгнула.

— Раки, говорю, — бросив емкость в сторону выпалил мужик и, сняв берет, набросился на краба. — Я те покажу, где раки зимуют. А ну давай сюда свою хитиновую морду.

Загремела посуда. Все пятеро принялись колошматить друг друга, выкрикивая уничижительные ругательства, высмеивающие то один биологический вид, то другой. До того момента я даже не подозревал, что существовало такое количество выражений, связанных с крабами и раками.

В какой-то момент очередная лапка членистоногого вырвалась из облака, поднявшегося в результате перепалки, и смахнула в сторону стул, на котором я сидел. Прямо со мной.

Я отлетел, ни много ни мало, к концу коридора — противоположному тому, через который вошел. Встав и потерев ушибленный локоть, я принял решение не возвращаться к солдатам, хотя в их добродушии и порядочности был до сих пор уверен.

«Все же», — подумалось мне. — «Их добродушие, должно полностью принадлежать им самим. Я явно был лишним».

И, тем не менее, отодвинув дверь в тамбур, я остановился.

Был ли смысл идти дальше? Крабы подтвердили, что ехали туда же, куда и я: на Юпитер. Хель и разговор с инотраудами вполне могли быть всего лишь побочками акклиматизации — проще говоря, галлюцинациями. Переживания, связанные с маршрутом, на долю секунды показались параноидальными.

«Тогда и раки могли причудиться. То есть, крабы», — отметил внутренний голос. — «Плюс, они тоже не за лучшей жизнью отправились. Считай, умирать. Пусть и профессионально, а не физически».

Поколебавшись, я зашел в транзитную зону поезда. Нужно было окончательно убедиться в том, что оставленные на задворках технологического и социального прогресса вояки, действительно ехали куда ехали. А вместе с ними и я.