III
Дни тянулись медленно. Утро двадцать четвёртого числа в Михайловском дворце началось с подготовки к приезду великого князя — в большой обеденный зал уже принесли украшения, на кухне готовились изысканные блюда, к дворцу съезжались гости со всей России. Князь Раскольников же провёл весь тот день в своих покоях, выкуривая недавно вошедшие в моду сигареты и распивая крепкое вино.
Он готовил своё празднество по случаю приезда Михаила Павловича, которого он называл никак иначе, как Михайло, потому не участвовал в официозе великой княгини. Он уже разослал все письма с приглашениями, даже получил ответы на некоторые из них, но дожидался одного, — самого важного, — письма от самого Михайло, что должно было вот-вот прийти.
Князь Василий Раскольников был полным мужчиной в возрасте тридцати, живущим на наследство своих богатых родителей. Он любил выпивку и сигареты, что только начали входить в моду 1830-ых, а также охоту, которую посещал с таким же её любителем — Михаилом (для него Михайло) Павловичем, с которым он познакомился так давно, что совсем этого не помнил. Князь Раскольников был как восемь лет женат на дочери прусского барона, принявшей православие и взявшей русское имя Елене Петровне Раскольниковой, с которой растил двоих сыновей, которыми он невероятно гордился. Раскольников считал себя приятелем для князя, потому как именно благодаря нему имел столько власти при дворе, но, на самом деле, Михаил Павлович презирал всех людей, что были ему подобны. Прожить всю жизнь при дворе, наслаждаясь лишь алкоголем и сигарами, по его мнению было мерзкой участью; ещё больше он презирал всё, что было связано с хоть каким нибудь желанием стать лучше него. Он ввёл запрет на посещение военных приемов всем лицам мужского пола, достигших двух лет, даже Раскольникову, который считался его приятелем. Больше всего Михаил Павлович боялся, что кто-то может его затмить и стать лучше в глазах его товарищей. По той же причине он боялся стать отцом сына; ведь мальчик вырастет и может стать более лучшим человеком в жизни, чем он, и после его смерти о нём поползёт дурная слава.
Впрочем, Михаил Павлович всё же считал себя счастливым человеком, поскольку до ужасной идеальности выстроил свою жизнь и границы, которые никто не смел нарушить. Находясь во дворце, никто не смел беспокоить его без повода чрезвычайной важности, и лишь если он начнёт беседу разрешалось её поддержать. Михаил Павлович охотился одиночно, потому часто устраивал такие выезды в лесные участки неподалёку, и лишь с его приглашения на них можно было присоединиться. А когда он уезжал из дворца, он предпочитал чтобы о нём все забывали, и писали лишь по важной причине или только ответом на его письмо, о нужде которого он всегда упоминал (потому, получив ответное письмо от Елены Павловны, он выбросил его не вскрывая; ему не было нужды в ответе, и он не желал тратить своё время на него).
Елена Петровна Раскольникова нередко хвалилась придворным дамам, что вышла замуж за самого лучшего мужчину. И каждый раз, как она делала это в присутствии великой княгини, думая, что та не слышит, она ошибалась. Елена Павловна прекрасно её слышала, но, зная всю прелесть своего положения, лишь молчала, оставляя эти слова в недавнем, но уже забывшемся для неё прошлом.
Этим Елена Петровна была прославлена — своим умением похвастаться и дать понять, что она превосходит всех, даже если то было не так. Ей было чуть меньше тридцати, и в самых узких кругах она звала себя «новой великой», поскольку считала себя крайне похожей на Екатерину Великую, несмотря на отсутсвие внешних сходств. Елена Петровна была полной и довольно страшной женщиной с большим носом, покрытым толстым слоем розовой пудры. На её голове всегда был белоснежный парик, скрывавший её чёрные волосы, что она считала неприемлемыми для женщины её титула. Елена Петровна, как и её муж, имела свою власть при дворе Михайловского дворца, потому часто устраивала женские чаепития в малых гостиных, и обсуждала там всё, что считала нужным; темой последнего собрания стало вино нового сорта, что её муж умудрился достать у какого-то неизвестного ей француза, что успел ей невероятно полюбиться.
В тот вечер Раскольников курил, перебирая письма и дожидаясь прислугу с тем, что он ждал. Елена Петровна уже отправилась спать, а он опрокидывал стаканы вина и водки, параллельно выкуривая табак и наслаждаясь своей жизнью, о которой в тот вечер он томно раздумывал. Ему казалось, что, возможно, его жизнь стала унылой и томной, но с каждой новой рюмкой он понимал, что его сомнения пусты и необоснованны. Раскольников настолько задумался, что не сразу заметил пришедшую служанку, потому с несколько удивлённым видом взглянул на поднос, где лежало письмо Михаила Павловича.
— Оно? — спросил он. Голос Раскольникова был хриплым и мягким, потому в тишине ночи он казался несколько неуместным и чересчур личным, пусть и не содержало ничего, кроме вопроса.
— Да, ваша светлость. — ответила служанка. Она опустила поднос так, чтобы сидящий на кресле Раскольников мог его взять, и дождавшись знака, что она может быть свободна, удалилась.
Письмо Михаила Павловича было запечатано в желтоватый конверт с несколькими подписями поверху, сзади было написано имя Раскольникова большими прописными буквами, какими писал сам князь. Вскрыв конверт, перед Раскольниковым оказалось несколько листов пергамента (что, в отличии от конверта, были яркого белого цвета).
"Поднимаю рюмку за твоё здравие, Василь, и опустошив её пишу тебе всё то, что ты вскоре прочитаешь. Я, великий князь, внук великой императрицы и брат действующего императора пишу тебе письмо, что, вероятно, было для тебя ожидаемым; я не писал несколько месяцев и не собирался до падения Варшавы. Но судьба, да-да, та самая, в которую я поклялся никогда не верить, решила иначе. Потому приготовься читать мои нелепые суждения, ведь, признаю, я разучился писать длинные письма.
Ныне я получил приказ о возвращении в Петербург от царствующего братца, что писал мне столь официально, что явно чуть не удержался поставить по двадцать подписей с каждой стороны листа. Он приказал мне покинуть фронт и вернуться туда лишь в случае чрезвычайной важности, а пока пребывать на покое и проводить время с дочерьми и женой, что не видели меня уже как полгода. Я пытался оспорить его приказ, но лишь получил плевок в душу (выраженный ещё более официальным письмом, где братец не сдерживался не оставлять свои огромные росписи) и вынужден был собраться и выезжать на рассвете, что я сделаю уже через несколько дней.
Со мной прибудет Семёнов, так как я не до конца заполнил военные отчёты, потому уже через неделю я смогу начать охоту (а этот занудный офицер будет носить мне животину, поскольку слишком сильно он хвалился своим умением охотиться).
Ответ не пиши. Опустоши рюмку за Еленку и мальчишек. Выкури сигарету за себя. Увидимся вскоре.»