Глава 2
Димаш
Я помнил её маленькой добродушной девчонкой, которая умела смеяться от счастья так, будто весь мир переставал быть грязным и сложным. Она умела удивляться мелочам - снегу на ресницах, запаху выпечки, моей рубашке навыпуск. Её сердце было огромным. Настолько, что в нём хватало места даже для таких, как я.
Я не знаю, можно ли меня назвать хорошим в нашей с ней истории. Я не герой. Скорее, антигерой - тот, кто разрушает, а не спасает. Я вёл себя как сволочь. Как козёл. Как самовлюблённый мудак, который трахал всех подряд, флиртовал, манипулировал и играл на чувствах. Мне не нужна была любовь. Я не верил в неё. Я не хотел быть уязвимым. Мне было комфортно быть холодным, скрытным, держать всех на расстоянии вытянутой руки и получать своё.
Да, я был тем самым ловеласом, от которого девчонки теряли голову. Таким, как я, в кино дают кожаную куртку и сигарету, и подают под углом камеры, будто мы - крутые. А по факту? Я просто был пустым. Умеющим трахаться, но не любить. Да, мне изменяли. Да, меня бросали. Но я принимал это. Потому что понимал: я не подарок. Я знаю цену жизни - слишком хорошо знаю. Я потерял много и слишком часто обжигался, чтобы жаловаться.
Когда тебе тридцать три, у тебя за плечами не только успех, но и куча боли. Я стал тем, кем мечтал быть - известным, востребованным, играющим. Но тело уже не то, колени ноют, а конкуренты - юные, дерзкие и голодные. За спиной больничные карты, остеопороз, артроз. Вот он - реальный приз за популярность.
Айым... Я знал её больше пятнадцати лет. Маленькая милая девчонка с каштановыми волосами, пахнущая персиками. Она всегда была рядом. Сначала как светлый лучик, потом как нечто большее. Она влюбилась в меня. По уши. Я видел это, чувствовал это каждой клеткой. И, знаете что? Меня это пугало. Потому что она была настоящая. А я - нет.
Я знал, что не достоин её. Ни тогда, ни сейчас. Но она любила меня - как дура, как девочка, как женщина. Безумно, глубоко, несмотря ни на что. Даже когда я говорил гадости, даже когда был груб и холоден, она смотрела на меня с этой своей мягкостью. И продолжала прощать. Я не понимал, как. Почему? Зачем? Может, она копила обиду где-то глубоко? Может, кричала в подушку, когда я уходил?
Я помню её глаза. Заплаканные, блестящие от слёз. Помню её губы, которые дрожали от сдерживаемых слов. Я знал всё о ней. Больше, чем кто-либо. Знал про её адскую семью. Её мать могла быть нежной - через минуту она называла её "шалавой" и поднимала руку. А её отец... не человек, а тень, живущий в бутылке. Айым молчала. Привыкала. Как будто всё это - нормально. Как будто она не заслуживала лучшего.
Я был другим. Моя семья не была идеальной, но в ней было стабильное: строгость, традиции, уважение. Я никогда не понимал, как Айым выживала в своём доме. И всё же она не ожесточилась. Она не стала, как я. Она - свет. Настоящий, чистый, несломленный свет. И именно поэтому... я боялся её больше всего на свете.
Боялся, что она растащит мой лёд, разбудит во мне то, что я так долго прятал. Боялся, что с ней я не смогу быть тем, кем научился быть - закрытым, независимым. С ней хотелось... быть настоящим. Но я этого не умел. Я привык трахать, не любить. Уходить, не держать. Смеяться, а не чувствовать. А она - хотела чувств.
Айым хотела сердца. Моего. А у меня его, чёрт возьми, не было - или я его где-то потерял, когда впервые обжёгся. Но каждый раз, когда она смотрела на меня, я ощущал, как в груди что-то дёргается. Кажется, оно ещё живо. Только вот хватит ли у меня мужества признать это?
Я помню тот вечер с пугающей ясностью, будто он выжжен на внутренней стороне век. Помню, как я смотрел на неё, маленькую, хрупкую, стоящую передо мной в полутемноте, - и ловил себя на мысли, что всё моё тело дрожит от желания, но не того, животного, грязного... а от желания быть рядом, коснуться, прижаться, почувствовать, что она реальна.
Айым стояла, едва дыша. Грудь её вздымалась так быстро и неровно, что казалось - ещё секунда, и она потеряет сознание от собственного волнения. Её губы были приоткрыты, влажные, розовые. Она смотрела на меня снизу вверх - взглядом одновременно робким и зовущим. Таким взглядом на мужчину смотрит только та, кто уже отдала ему своё сердце. Не тело - душу.
Я сделал шаг ближе, и она не отступила. Я почувствовал её дыхание на своём лице - тёплое, сладкое, будто аромат персика, смешанный с чем-то девичьим, тёплым, неуловимо домашним. Мне захотелось нырнуть в это ощущение, раствориться в нём, как в тёплой воде после долгого холодного дня.
Я опустился - ведь между нами была разница в росте почти в голову. Мне пришлось согнуться, стать ближе к земле, чтобы прикоснуться к её губам. И когда я это сделал - мир исчез.
Я впервые в жизни почувствовал, что теряю над собой контроль не из-за похоти, а из-за чувства. Эти губы... они были не просто мягкими. Они были - жизнью. Она дрожала подо мной, руки её были ледяными, но сердце стучало так громко, что я слышал его даже сквозь собственную грудную клетку. Я обнял её, крепко, но бережно, прижимая к себе, как любимую игрушку, которую боишься сломать.
Я целовал её снова, медленно, глубоко, будто пытался выучить наизусть вкус её губ, как молитву. Она чуть приоткрыла рот, и я почувствовал, как её язык слегка коснулся моего. Это было робко, будто она сама не верила, что решилась на это. И от этого поцелуй стал в тысячу раз жарче. Внутри меня вспыхнуло пламя - не огонь, а пожар, сжигающий изнутри всё: принципы, холодность, прошлые воспоминания.
Мои пальцы скользнули по её спине - тонкой, прямой, будто выточенной из слоновой кости. Я чувствовал каждую кость, каждый изгиб под своими ладонями. Опустил руку ниже, на её бёдра. Не грубо - наоборот, с трепетом, с благоговением. Я сжал одну её ягодицу через ткань джинс - аккуратно, как бы проверяя, не сон ли это.
Она издала едва слышный выдох - не стон, нет, скорее будто звук удивления, растерянности, принятия. И это "да", без слов, без движений, было для меня самым сильным признанием. Я зарывался лицом в её волосы - и хотел остаться там навсегда. Этот запах - тёплый, живой, настоящий - сводил меня с ума. Я нюхал её, как хищник, который наконец нашёл свою добычу. Не ради того, чтобы съесть, а чтобы защищать. Чтобы никому не отдать.
Я медленно коснулся её шеи губами. Она вздрогнула - вся, от затылка до пят. Я начал покусывать её кожу - легко, играючи, чувственно. Она откинула голову, позволяя мне всё. А я с ума сходил от того, как сильно мне её хотелось... и как одновременно сильно я не хотел торопить.
Мои руки гладили её предплечья, нежные, как у фарфоровой куклы. Я заправлял волосы за уши, прикасался к её щекам, ласкал каждый миллиметр её тела, до которого позволял дотянуться. Я чувствовал, как дрожит в моих руках её доверие. И это было... страшно. Страшно быть тем, кто может это сломать. Кто может причинить боль. Кто в прошлом уже не раз делал это - не с ней, с другими. И я клялся себе, что с ней будет иначе.
Я хотел большего. Хотел утонуть в ней. Хотел сорвать с неё одежду, прижать к стене, войти в неё с такой силой, чтобы она навсегда помнила, кто её мужчина. Но... я не сделал этого. Я сдержал себя. Потому что её поцелуй был сильнее любой похоти. Потому что в ту секунду я не хотел трахать её - я хотел остаться с ней. Просто остаться.
И я понял, что попал. Что, чёрт возьми, пропал в ней с первого поцелуя.
Я ушёл от неё. Отстранился. Шли годы. Она стала другим человеком. Совершенно другим.
Иногда я видел её издалека. Её силуэт, походка, жесты - всё уже было чужим, будто мы никогда не знали друг друга. Но внутри всё сжималось, стоило только встретиться взглядами. Она поступила в университет и стала расцветать. Превратилась в женщину, в роскошную, зрелую, невероятно красивую девушку. Длинные соблазнительные ноги, стройное наливное тело, грудь, которой восхищались все вокруг, блестящие глаза, от которых невозможно было отвести взгляд.
Я часто замечал её в театре, на спектаклях, на репетициях. Она приходила, сидела в зале с прямой спиной, сдержанная, будто уже не та юная, дрожащая девочка, которую я когда-то целовал. Мы иногда кивали друг другу, могли перекинуться коротким «привет» или «как дела», но в её голосе не было тепла. Я чувствовал, как она всё дальше отдаляется. Ближе всех к ней оказался Алан Аманов - амбициозный, самодовольный, с аккуратным лицом и холёным стилем. Он любил афишировать свои чувства, каждый вечер подъезжал к ней на тёмной машине, устраивал показательные жесты: цветы, кольца, сюрпризы. И хоть снаружи они выглядели как идеальная пара, внутри неё что-то угасло. Она стала молчаливой, отстранённой, почти покорной. Говорила мало. Всегда держалась сдержанно. Словно подавляла в себе всё живое.
А я наблюдал. Молчал. Изводил себя. Сожалел. Грыз себя за то, что когда-то отпустил её, что не остался, не удержал. Алан был ревнив, я это знал. Он чувствовал, что внутри неё кто-то другой, прежний, живёт тенями. Может быть, он чувствовал во мне ту опасность, которая оставила след в её сердце.
И вот настал тот день. Он сделал ей предложение прямо на сцене театра, при всех. Я помню её лицо - неловкое, застывшее, как будто она хотела исчезнуть. Она улыбалась, но в этой улыбке не было света. Это было притворство. Я видел это. Она сказала «да», но её плечи дрожали. А я стоял в зале, сжав кулаки, и думал только об одном - как же мне хотелось ударить этого ублюдка. Я ненавидел себя. Я проклинал момент, когда позволил ей уйти. Я сломал её. Я - последний подонок, монстр, который потерял своё самое дорогое.
В день свадьбы я не находил себе места. У меня были девушки, много. Но никто не был как она. Айым. Моя девочка. Мой цветок. Я не мог дышать. Я сидел ночью в своей комнате, окружённый её следами: заколкой, которую она забыла у меня дома, курткой Формулы-1, подаренной на мой день рождения, старыми фотографиями. Я рычал, метался, швырял вещи, писал, стирал, снова писал.
В итоге я отправил ей сообщение:
«Дорогая Айя, я очень рад за тебя, что ты выходишь замуж. Ты достойна самого лучшего в своей жизни. Будь счастлива... Димаш»
Она прочла. Написала: «Спасибо».
Больше ничего.
Годы прошли. Всё казалось забытым, пока однажды я не увидел её в торговом центре. Я шел за подарком для родителей, как вдруг увидел знакомую фигуру. В сером пальто и белом трикотажном платье она стояла у стенда с детскими вещами. Держала в руках крошечный комбинезон и что-то обсуждала с продавцом. Я замер.
Она беременна? У неё ребёнок?
Сердце ударилось в грудную клетку. Её волосы были длинные, блестящие, как тогда. Улыбка - нежная, но какая-то пустая. И тут я заметил... На её руке - синяк. Тёмный, с зелёным отливом, болезненный. И ещё - мелкие царапины, следы, будто она падала или... Я сжал зубы. Кто-то обидел её? Этот Алан? Или кто-то другой? В душе всё закипало, хотелось подойти, вырвать её из этого кошмара, но я замер. Я больше не был частью её мира.
Прошёл год. И однажды я узнал, что она развелась. Без подробностей. Без объяснений. Просто - факт. И всё. Я снова не знал, что чувствовать: облегчение, надежду или страх, что она страдала, а я снова ничего не сделал.
Потом я начал видеть её снова. На экранах. В соцсетях. Айым стала продюсером известного бойсбенда, открыла свою студию, давала интервью, появлялась на подкастах, украшала обложки глянца. Однажды я увидел её на обложке ELLE. Такая уверенная, независимая, великолепная. Но за всей этой силой всё ещё проглядывалась тень. В ней не было слов о муже, о ребёнке. Только карьера, успех, имя.
А я сидел, слушал, смотрел, листал ленту... и всё ещё чувствовал то же, что тогда - в первую нашу встречу, в первый поцелуй, когда она дрожала в моих руках. Та же нежность, та же боль. Моя девочка. Моя Айым. Я потерял её навсегда.
* * *
Я был поражён, когда вошёл во двор и среди смеха и голосов заметил знакомое лицо - лучшую подругу Айым. Сердце дрогнуло. А через несколько мгновений - и её саму. Она шла навстречу, как будто годы не прошли, как будто всё это время было просто паузой, затянувшимся вдохом между двумя строками в нашей истории. Моя девочка... такая родная, такая знакомая, но теперь - совсем другая. Женственная, спокойная, уверенная. И такая красивая, что горло сжалось.
Чёрное пальто подчёркивало стройность её фигуры, под ним - тёплое платье, мягкое, обволакивающее. Высокие каблуки заставляли её держать осанку особенно прямо, и в этом было что-то королевское. Макияж с длинными, аккуратными стрелками и густыми бровями делал её лицо выразительным, почти киношным. Она улыбнулась. Нежно, неуверенно. Мы встретились глазами. Я почувствовал себя неуклюжим и неуместным. Как мог такой, как я, стоять перед ней сейчас - брошенный, безработный, потерянный. Мужик, у которого из «успехов» лишь дом, машина и помощь родителям на ипподроме.
А потом, как в старом добром сне, мы остались вдвоём.
Говорили глупости, банальности. Смех прорывался между фразами, и в нём слышалось что-то тёплое, настоящее. Она смотрела на меня так, как будто и правда скучала. Мы не говорили об этом прямо. Не говорили, как скучали. Но было ощущение, будто мы оба задыхались в этих годах разлуки, и только сейчас - наконец-то - дышим.
И этот момент... Я не мог больше молчать. Я говорил что-то незначительное - кажется, про дорогу, про друзей - и вдруг замолчал. Она тоже замолчала. Мы оба поняли, что вот сейчас - тишина громче всех слов. Её рука скользнула по волосам, она отвела взгляд, а потом снова посмотрела прямо в меня. Эти глаза...
- Я скучал, - сказал я тихо.
Она ничего не ответила. Только шагнула ближе.
Поцелуй случился будто сам по себе. Неожиданный, но такой логичный. Мы не могли не поцеловаться. Это было продолжение той тишины, которой не было места в шуме лет. Это было то, что давно жило между нами, но никак не могло родиться.
Я коснулся её губ, осторожно, будто спрашивая разрешения. И тут же почувствовал, как она мягко, медленно отвечает. Горячий, медленный, пронзительный поцелуй, в котором было и прошлое, и настоящее, и что-то почти невыносимо тёплое. Она вздрогнула в моих руках, но не оттолкнула. Я чувствовал, как она дышит, как её грудь вздымается, как сердце бьётся неровно. Мои пальцы скользнули по её щеке, потом по шее - я хотел запомнить каждое прикосновение.
И вдруг - шаги. Возвращались друзья. Мы оторвались, едва успев поймать дыхание. Она поправила волосы. Я отступил на шаг, но улыбка осталась. Её тоже. Всё было понятно без слов.
Вечер шёл к концу. Мы собирались разъезжаться.
Ночь была густой, прохладной, и пахла осенью. Ветер шевелил верхушки деревьев, трепал пожухлые листья, которые порой срывались и кружились в свете фонарей. Где-то вдали - лай собаки, недалекий стук колёс и редкие фары проезжавших машин. Но здесь, на этом уютном дворе, всё было так, будто мы находились в отдельном мире - тихом, закрытом от повседневности.
Биби крепко обнимала Адину, потом и Айым. Улан прощался с каждым, его уже ждали дома трое сыновей - тройняшки с несносным характером, как он сам шутил. Чина пожал ему руку, потом обнял, тихо хлопнув по спине.
Я стоял чуть в стороне, наблюдая. Давно не бывал на таких вечерах. И вдруг понял - как же мне этого не хватало. Людей, тепла, простого человеческого уюта.
- Ты на машине? - спросила Адина, обращаясь к Айым.
- Нет, меня подвозил Сула... - она оглянулась и тихо выругалась, - Вот чёрт, теперь придётся ехать на такси в три дорого...
- Я отвезу, не переживай, - сказал я почти сразу.
Айым немного смутилась, прикусила губу, но улыбнулась.
Адина перевела взгляд на нас - одобрительно, как будто знала всё и даже чуть подталкивала.
Мы не поговорили обо всём, что нужно было проговорить. Не обсудили ни прошлое, ни настоящее. Но я чувствовал: разговоры ещё будут.
Мы попрощались с остальными, сели в машину. Тишина в салоне была лёгкой, не гнетущей. Музыка не играла. Только её запах, только шорох её пальто, и моё сердце, колотящееся слишком громко.
Всю дорогу она ехала тихо, будто пряча внутри себя бурю. Ни единого лишнего слова. Ни взгляда в мою сторону. Просто сидела, выпрямившись, будто держалась из последних сил, чтобы не распасться. И, наверное, я её понимал. Как можно просто болтать, когда мы не виделись столько лет, когда каждый вдох рядом с ней уже отдаётся в груди глухой болью и жаром одновременно.
Я украдкой поглядывал на неё. Всё такая же… и совсем другая. Та же любимая родинка под скулой, те же губы, на которые я раньше смотрел, задыхаясь от желания. Но теперь — больше уверенности, больше женственности. Как будто она несёт в себе какую-то тайну, которую я хочу раскрыть — медленно, обнажая слой за слоем, касанием, словом, взглядом.
Снаружи темнело ещё больше — небо прорвало. Ливень резко застучал по лобовому стеклу, будто мир сам захлёбывался от эмоций, отражая моё внутреннее состояние. Она чуть подалась вперёд, склонив голову набок, и я заметил, как её рука медленно потянулась к груди. Сначала просто дотронулась, потом начала осторожно тереть, как будто пытаясь унять боль внутри.
Я напрягся. Это не выглядело просто тревогой. Её плечи были зажаты, пальцы дрожали. В груди потянуло чем-то острым.
Мы проносились мимо обочин, где ветер раскачивал деревья. Фонари освещали мокрые лужи, отражая неон города впереди. Внутри салона слышался только шелест дождя и глухой рокот мотора. Я смотрел вперёд, но чувствовал её каждой клеткой.
Вдруг — лёгкое движение. Её платье немного приподнялось выше колена. И мои глаза сами выдали меня. Бледная, тонкая кожа. Изгиб бедра. Эти ножки — такие родные и такие возбуждающие. Моё тело отреагировало мгновенно, как будто вернулось в то время, когда я впервые держал её на коленях, целовал в шею, чувствовал, как она дрожит.
Но сейчас было не до этого. Я заметил, как она незаметно сжала руку в кулак и закрыла глаза.
— Всё в порядке?.. Тебе плохо? — мой голос стал слишком резким от тревоги. — Давай остановлюсь. Тошнит?
— Н...нет, всё хорошо... просто... — она с трудом выдавила, не открывая глаз. — Голова кружится... у меня бывает такое… ничего страшного...
— Медеуский район, Алатау Хиллз... — прошептала она адрес, и голос её стал почти прозрачным.
— Сейчас, Айя. Сейчас приедем, всё будет хорошо… — я сам не узнавал свой голос. Меня трясло. Давно я не волновался так, будто держу в руках что-то хрупкое, живое, дорогое до боли.
Я сжал руль. Ладони вспотели, пальцы немного дрожали. Я боялся смотреть на неё — её лицо побледнело, губы стали чуть синими, и мне показалось, что она сейчас потеряет сознание прямо в кресле.
Мы доехали быстро, насколько мог позволить себе. Я помог выйти ей из машины. Она почти не шла, больше скользила, и я держал её, поддерживал, буквально нес. Мы зашли в дом, её ключи упали, но я успел их поднять.
Она, словно на автомате, прошла вперёд. Квартира была уютной, но пахло таблетками и каким-то эфирным маслом. Айя не снимая обуви направилась прямо в ванную. Я пошёл следом, но она закрыла дверь перед самым моим носом. Я услышал, как она кашляет. Сначала тихо, потом громче. Потом звук рвоты.
— Айя, пожалуйста... Открой дверь. Тебе помочь? Принести воды? Я рядом... — я стоял у двери, беспомощный, с комом в горле, прижавшись лбом к холодному дереву.
В ответ — только слабый кашель и тишина.
Я не знал, что у неё внутри. Не знал, через что она прошла. Но в этот момент мне было всё равно. Хотелось просто быть рядом. Просто быть опорой. Хоть кем-то. Хоть чем-то, что не предаст.