Практикующий еретик

"Церковь это не соцслужба".

Изенгеймский алтарь Маттиаса Грюневальда -- перед ним молились монахи и больные,  которые находили утешение в знании то, что во Христе Бог пострадал вместе с ними.

Однако, этим все не ограничивалось. Монахи антониане не видели в Кресте Христовом предлога для того, чтобы не заниматься организованной гуманитарной помощью. С помощью 369 госпиталей по всей Европе они построили сеть благотворительных учреждений, в которых Крест Христов рассматривался как весьма практический призыв искать Его в страждущих и исцелять его израненное тело (как можно видеть, страдающий Христос изображен покрытым язвами); другими словами, изменить мир и положить конец страданиям.

"Церковь это не соцслужба" -- тезис, который изначально придумали воинствующие атеисты, выдергивавшие цитаты из Маркса и коверкавшие их. Они противопоставляли "пассивных" христиан, "лечивших" болезни молитвой, материалистам, строящим новый мир. Но меня шокирует не ложь воинствующих атеистов (у них есть вполне понятные цели и методы), а то, как служители Церкви Христовой охотно присвоили эту ложь себе и сделали ее своей ложью.

Церковь, фактически, выполняла функции соцслцжбы (медицина, образование, социальная безопасность нуждающихся и т.д.) на протяжении более, чем тысячи лет. Это факт. Социалистические государства смогли взять на себя эти функции. И это хорошо! Когда государство берет на себя функции заботы о нуждающихся у церкви появляется больше времени и возможностей на другие свои задачи. Однако, это не значит, что с церкви снимается эта функция, и уж тем более не значит, что она ей противопоставляется.

Иисус много раз говорил про делать хорошо малым сим, что кто будет служить тот станет первым и т.д. и т.п. Церковь -- это те, кто служат Богу, любя ближних. Любя не в каком-то абстрактном смысле, а, как пишут это слово латиняне, caritas - любовь, которая проявляется через заботу. Таким образом социальное служение церкви это выражение любви Церкви. Соцслужба без любви это не про церковь, да, но и церковь без соцслужения, как выражения любви -- не Церковь.

"Кровь Его на нас и на детях наших" (Мф27:25) -- это не кровь Авеля (Евр12:24-25). Кровь Христа не взывает к мести и наказанию, а несет примирение. Она не изливается ни НА кого-то, а ДЛЯ многих, для всех. Все нуждаются в очищающей силе любви, которая есть Его кровь. "Кровь Его на нас и на детях наших" -- это не проклятие, а благословение. Только понятные в терминах богословия Тайной вечери и Креста эти слова обретают свое правильное значение.

Когда церковь не заботится, не любит, кровь перестает течь в ней, жизнь замирает, и... такая мертвая ветвь... должна быть отсечена.

Но, раз вопрос социального служения уже традиционно вызывает такое напряжение в сторону вопроса взаимоотношений церкви и государства -- его тоже надо рассмотреть.

Рассмотрим два основных направления мысли в этом вопросе на примере Оригена и Августина. У Оригена был чисто эсхатологический взгляд на этот вопрос -- в вечности все говорят на одном языке, народ один, Небесный Иерусалим один, надо только дождаться конца света. Августин, конечно, тоже был верен эсхатологической концепции, но и рассматривал существование Церкви на земле -- он прослеживал экклесию от вавилонской башни (смешение языков, как разъединение народов в их гордыне) до горницы Пятидесятницы (чудо языков, когда Церковь говорит через все народы), противопоставляя эти два события. Тогда как для Оригена чудо языков оставалось разовым эсхатологическим знамением.

Таким образом ход мысли Августина нам более интересен, так как вместе с Оригеном послать всех в конец света мы всегда успеем.

Не смотря на то, что Августин жил в империи, атакуемой варварами, он никогда не говорил о заговоре против "скифского" государства. Он даже считал оправданным для христиан (по умолчанию граждан царствия небесного и паломников в этом мире) служить в "Вавилоне" в качестве чиновников и даже императоров. Августин не только ожидал, что Римская империя продолжит свое существование, но и желал ее обновления, хоть и считал ее временной, как и весь мир, в свете эсхатологического мышления. Поэтому он не считал необходимым давать империи христианскую конституцию, а считал необходимым позволить ей бороться со своей собственной временной и относительной структурой.

Тогда какова роль церкви в государстве? Да та же, то и у любой другой религии и философии! Вот есть рациональный разум и метафизический. Рациональный привязан к текущему времени, а метафизический выходит за его рамки, хоть и действует в текущем историческом контексте. Есть такое избитое понятие Natural law, которое кто как только не коверкал. Я исковеркаю его так: закон природы таков, что природа учит нас, "как надо" (например в эволюции выживают и оставляют потомство те, кто смог приспособиться), и природным проявлением метафизического разума можно считать то, что называется в простонародье совестью, то есть в этой сфере закон природы работает как моральный закон, который показывает уже на культурно-социальном уровне, "как надо", чтоб выжить, оставить потомство и преуспеть.

Изучая историю государств можно пронаблюдать, в каких пропорциях рациональный и метафизический разум может быть смешан между собой и с государством и к чему это приводит. Как показывает исторический опыт, когда церковь сливается с государством и становится его слугой или, наоборот, управителем -- ничем хорошим это не заканчивается. Так как церковь это не то образование, которое может быть равно государству, "это другое". Сливаясь с государством церковь уничтожает и себя и государство. Церковь это нечто "вне" государства, и только так Церковь и государство могут оставаться тем, что они есть, оставаться в своих границах, что есть и сохранение своей формы. Я хочу сказать, что для церкви не выходить за свои границы это, в первую очередь, даже не уважение к государству и его границам, а уважение к своим границам, которые определяют форму церкви. Это как для человека заботится о своем физическом здоровье и целостности. Только так можно продуктивно выполнять свои функции, в случае церкви, метафизического разума для государства. Только будучи "в здравии" церковь сможет взращивать в себе нравственную истину и формировать людей, которые своим примером и действиями будут позитивно влиять на других граждан.

Почему  в католических монастырях можно часто встретить "Троицу" Рублева и похожие иконы.

Потому что Чимабуэ.

Короче, есть такая русская православная глупость, что "а вот католические монахи понимают, что православие рулит, поэтому молятся на православные иконы". Эта глупость порождена 1) безграмотность 2) миссионерской близорукостью в использовании методов евангелизации.

Есть такой итальянский стиль иконописи - чимабуэ (названый по прозвищу художника, гугл в помощь), в котором и работал Рублев и много еще кто. Чимабуэ творил в XIII веке, а Рублев -- в XV, если что. Так что не все, что похоже на Рублева -- православные иконы, но все это -- в стиле Чимабуэ.

Теперь, когда вопрос вышел из класса и вошел нормально, поставим его к доске: почему католическое монашество предпочитает молиться на иконы в стиле чимабуэ? (При том, что Троица Рублева все равно остается одним из самых крутых произведений в этом стиле и его репродукция есть, наверное, у каждого католического монаха и монахини.)

Опыт, превращаясь из внутреннего события во внешнюю форму становится коммуникабельным. Эту же мысль Павел Евдакимов сформулировал так, что икона предлагает внутренний путь художника, который можно назвать "постом зрения": внутреннее восприятие должно освободиться от одних только чувственных впечатлений и научиться через молитву и аскетические практики новому, более глубокому видению. Художник увидел то, чего не видят чувства как таковые, хотя и проявил это через чувственные образы. То есть созерцание икон в этом стиле это созерцание чужого духовного опыта и вхождение с ним в коммуникацию своим духовным опытом.

Однако, когда речь заходит об иконописи, всегда возникает напряжение между "а почему нельзя просто взять и сделать красиво, ведь красота спасет мир" и "красиво это соблазн, обман и вообще грех, вот поэтому". Проследим это напряжение с точки зрения теологии.

И так, предположим, что искусство это иллюзия и обман, и все что красиво -- это обман. Тогда получается, что реальность ужасна, и  поэтому нельзя делать красиво,чтоб не обманывать.  А если реальность не всегда и во всем ужасна? Помните, как Пилат показывал на истерзанного и униженного Иисуса, произнося "эккэ хомо"? В тот момент Иисус был одновременно чистейшим прекраснейшим из людей и внешне изуродованным, униженным и грязным. И вот как это понимать? Красиво или не красиво? А это отказ от внешней красоты, чтобы тем самым провозгласить истину красоты.

То есть вопрос в том, к чему сподвигает предмет искусства. Мотивирует ли он человека идти на встречу истине или же мотивирует замкнуться на себя. Именно так змей и обманул Еву -- он "продал" ей древо как ослепительный предмет искусства, чьи плоды прекрасны для еды и приятны для глаза, то есть как объект, замыкающий человека на себе, как на существе, желающем присвоить себе, поглотить в себя нечто прекрасное, а не стремиться к нему. Так и работает реклама. Маркетинг это искусство.

Хотя древо и было прекрасно, только взаимодействие с ним -- нет. Приведу другой пример. Идея семьи и воспитания детей - прекрасна. Но когда ее "продают", как нечто обязательное, без чего человек не может быть полноценен, и предлагают имитировать счастливый фасад путем применения домашнего насилия, чтобы создавать впечатление успешности -- это ужасно. Есть другой вариант "продать" эту идею: свести идею семьи к идее деторождения, идею деторождения к идее детозачатия, идею детозачатия к идее максимального количества половых сношений с максимальным количеством партнеров, а потом оговориться, что партнеры могут быть и в той или иной степени виртуальными и свести к идее факта эякуляции. Таким образом тезис "семья это прекрасно" уравнивается с тезисом "сегодня я отимел 20 сучек в интернете".

А теперь вернемся к тезису "красота спасет мир" и Христу. Ведь Достоевкий под красотой имел в виду именно Христа. Того, кого мы должны научиться видеть. Если мы увидим Его парадоксальную красоту, встретимся с красотой истины, то познаем Его не только на чужих словах.

Мир красоты, сотворенный верой, приводит к соприкосновению с красотой Христа. Через свет, сияющем на ликах святых, виден Его свет. И речь не только о предметах искусства и иконах, а обо всем, что делают верующие, чтобы явить этот свет миру. Это касается и богословия -- теолог вдумчиво слушает Слово и предлагает соприкоснуться с тем, что он услышал.

Искушения Христа на каждый день.

В Иисусе Христе соединились Бог и человек, Бесконечное и конечное, Творец и творение. В Нем было преодолено бесконечное расстояние между Творцом и творением. Таким образом Он стал онтологическим мостом между человеком и Богом, будучи и тем и другим. Он такой для всех. Как Истина одна для всех. Истина не может быть собственностью. Истина это дар, который принимают со смирением, не присваивают себе и не хвастаются им. Всегда есть осознание недостоинства принятия Истины, ответственности за ее принятие, ответственности за потенциальное подвержение ее опасности и ответственности, которая ставит принявшего на службу другим. И пусть доступное знание бесконечно далеко от Истины, это не делает это знание невежеством, а истину ложью.

А теперь к искушениям, как апробации Истины и человечности.

Начнем с того, почему 40 дней. 40 это число полноты исторического времени. То есть 40 дней в пустыне это отражение всей истории человечества. С одной стороны пустыня это место встречи с Богом, с другой -- место искушений сатаной. То есть можно понимать искушение Иисуса в пустыне как принятие и преодоление первоначального искушения Адама, и как модель искушений человечества в истории. А еще сам факт того, что Иисус был искушаем, как и все люди, говорит о глубине нисхождения Бога к людям, к их нуждам (Евр. 4:15).

Первое искушение Иисуса в пустыне это дать хлеб всем.

О, это было бы показательно -- не этого ли ждут от мессии, чтобы в мире не было больше голода и, как следствие, не было причин для войн, зависти и прочего? Бытие определяет сознание, если выражаться более современно. Однако, сейчас уже не надо даже делать абстрактных умозаключений. Есть фактический пример, когда в СССР был буквально (!) бесплатный хлеб для всех -- в столовых. И как? Сделало ли это людей свободными от греха? Войны прекратились? А где этот СССР? Где теперь это царствие небесное на земле? Сытые люди, не знавшие голода, его убили и растерзали. Они думали, что если уничтожить систему, дающую им хлеб и навязывающую эти ужасные моральные ограничения (написано с иронией), то хлеб останется (а чо, он же всегда был - куда он денется), а мораль исчезнет, все станет можно и вот тогда будет счастье! Так и хочется назвать это грехом тупости. Это как взять светолюбивый цветок и со словами "почему я должен держать его на подоконнике, потому что какой-то дурак так написал в инструкции, я буду делать, как хочу" поставить его в чулан, а потом удивляться -- а чего это он завял, я же не хотел этого! Вот мы имеем наглядный пример -- хлеб был у всех, но это бытие не определило сознания советских граждан.

Однако, здесь можно возразить -- а как же чудо приумножения хлебов и рыбок? А это про другое. Это предчувствие Евхаристии. Во-первых, люди пришли за Словом -- они пришли за проповедью Иисуса, а не в буфет. Они пришли издалека, то есть не просто так по дороге или от нечего делать зашли послушать -- они пришли специально. Проповедь затянулась, еда кончилась, и если бы они пошли домой голодными, то по дороге им стало бы плохо. То есть они оказались в положении страждущих, нуждающихся, малых сих. Это иллюстрация того, что человек живет не хлебом единым, но и следованием Слову. И тут Слово было до хлеба.

Второе искушение это богословский спор между Иисусом и дьяволом на предмет 90-го псалма.

Дьявол предлагает протестировать Бога, как евреи в пустыне во время Исхода. Это как сейчас пытаются доказать или опровергнуть Бога материалистическим способом -- то ищут его в космосе, то находят активные участки мозга во время молитвы, то выдают фокусы за чудеса... Хотя сама по себе идея измерить идею в единицах, которыми измеряют что-то другое, материальное, мягко говоря, тупая. Представьте, что нужно  выразить массу в сантиметрах (вес равно масса на ускорение, а ускорение это дельта скорости на время, а скорость это расстояние на время) не имея в системе Ньютонов, килограммов, секунд и представления о том, что как такие явления как вес, скорость и ускорение вообще можно описать. Но, тем не менее, вопрос "поимки Бога за бороду" не остался в Эпохе Просвещения, но до сих пор обсуждается на полном серьезе с фанатизмом с обеих сторон. Прыгни со скалы, чтобы Бог послал ангелов для спасения, так как так же в вырванной строчке из псалма написано -- конечно, именно этого мы сейчас не слышим, сейчас в моде "а ты верующий? а сколько у тебя веры? а гору сдвинуть можешь? не можешь -- значит не веришь азазазаза".

А псалом, тем временем, если не кромсать контекст, не про то. Это про то, что страждущий пройдет все испытания, которые Бог ему посылает, так как Бог любит его и не оставит. А проходить через испытания и самому творить дичь -- это две большие разницы. Это как пример того, как мамкины теологи и воинствующие атеисты сводят экзегетику к контекстному поиску по священным текстам, не связывая ее с экзистенциальными вопросами (не говоря о применении герменевтики и прочил методов анализа), в следствии чего она не служит вере, а должна разрушать ее.

Третье искушение это испытание Адама плодом.

Абсолютная земная власть. При чем тут Адам -- когда все про все знаешь, то можешь с этим что-то делать, управлять этим, то есть властвовать. Просто во времена Адама не было политической власти, властвовать можно было только (написано с иронией) над творением.

Однако, власть, которая земная власть -- так же временна и ненадежна, как и все материальное. Только власть так сказать в юрисдикции Неба надежна, постоянна, и вообще сила добра. И у Иисуса есть эта власть, как у Того, кто воскрес. То есть эта власть предполагает Крест и смерть. Царство Его не от мира сего. Это не те земные царства, чье великолепие (скрывая всю грязь, кстати) демонстрирует Ему дьявол. Однако и это показное великолепие не вечно. Царство же Христа возрастает через смирение и возвещения тех, кто позволяет сделать себя Его учениками, кто крещен во имя триединого Бога и соблюдает Его заповеди (Мф 28:19-20).