Белые листочки - 4
Экуменизмище.
Соотношение ортодоксии и ортопраксии в христианстве и немного о той же проблеме в марксизме.
Противопоставление ортодоксии и ортопраксии в церквях византийского и латинского направлений более чем показательны. Латиняне считают, что о доктрине можно (и нужно) и поспорить, а принципиальное значение имеет только плод учения, и неважно, какими путями человек приходит к праведным делам. Византийским направлениям же свойственна ригидность в доктринах и (иногда нарочитое) пренебрежение земными плодами учения. Конечно, это две крайности, но их распределение можно наблюдать именно так.
Однако, когда удается откинуть насущные проблемы и уйти из под влияния обстоятельств и латиняне и византийцы приходят (в теории) к одной и той же концепции ортодоксии. (Мне очень тяжело уходить от слова "православие", но у него в русском языке уже есть жесткие коннотации, поэтому приходится.) Ортодоксия не переводится как "учебник того, как правильно раз и навсегда", а переводится как "правильный способ поклонения и прославления Бога". И речь идет не только о ритуальной составляющей, конечно же.
Ранние христиане вышли из иудейской среды. А иудеи очень любили тот самый закон, так как из него они знали, в чем воля Божья, как жить праведно и как правильно поклоняться Богу, исполняя его волю, которая упорядочивает мир и открывает его трансцендентному. Поэтому ранние христиане и были убеждены, что все зависит от правильных отношений с Богом, от знания того, что Ему угодно и что можно сделать, чтобы ответить Ему правильным образом. О том, что Божья слава и мир на земле неразделимы они тоже знали (Лк. 2:14).
Там, где от Бога закрываются и прячутся, мир на земле рушится, и никакая безбожная ортопедия его не выпрямит. Не получится совершить правильное действие без знания того, что является правильным. Воля без знания слепа, так и действие, ортопраксия, без знания слепа и ведет в бездну. Большим промахом марксизма было сказать нам, что мы уже достаточно долго думали о мире и что пришло время его изменить. Но если мы не знаем, во что мы должны его изменить, если мы не понимаем его внутреннего смысла и внутренней цели, то одно только изменение становится разрушением. Понимание этого помогло выиграть Вторую Мировую Войну и остановить великое зло, потеря этого понимания разрушило СССР и отдало страны Латинской Америки на растерзание старшему капиталистическому брату.
Но верно и обратное: одно только учение, не ставшее живым действием, становится пустой болтовней. Истина конкретна. Знание и действие должны идти рука об руку, как неразрывно связаны вера и жизнь.
Как пенетрировать экуменизм в оба кармана, а потом пришить третий.
Карман 1: включить теизм в мистицизм, признав, что мистицизм круче и всеобъемлющее.
Карман 2: включить мистицизм в теизм, признав, что теизм круче и всеобъемлющее.
Выглядит как дилемма Эскобара... Но зато есть
Карман 3: забить на "теоретическую составляющую" и всем дружно заниматься ортопраксией в соответствии с поместными особенностями, так как стремления к миру и благу у всех людей везде одинаковое.
Но у него есть
Проблема: у религий нет априорного знания о том, что служит миру здесь и сейчас, или о том, как можно построить социальную справедливость внутри государств и между ними, или о том, как лучше всего защищать и взращивать творение из чувства ответственности перед Творцом. Все эти вещи должны быть проработаны рационально и в индивидуальном порядке.
И тут мы вспоминаем Марксизм...
Но останавливаемся...
И делаем вид, что продолжаем говорить исключительно о межконфессиональном диалоге.
А важнейшей составляющей межконфессионального диалога является уважение к верованиям других и готовность искать истину в том, что кажется нам странным или чуждым, т.к. и т.о. истина может коснуться нас и скорректировать наш дальнейший путь.
Также важна готовность позволить разрушить свое узкое понимание истины. Свое понимание истины можно углубить и расширить, если понять другого человека и то, что никогда не будет возможно удержать всю истину в одних своих ладошках (здесь можно вспомнить Августиновского мальчика, который вычерпывал море в ямку). Можно только идти к ней (и при этом приближаться!), как паломник (или агностик).
А еще нужно признать, что миссия и диалог это не противоположности, а взаимопроникающие вещи.
Вы все равно будете нести свою истину, а в вас будут нести свою. Ведь диалог (в рассматриваемом случае) это не смалл ток, не пустая болтовня и не что-то еще бесполезное. Этот диалог направлен на (взаимное) убеждение и (соместный) поиск истины.
Как и миссионерская деятельность это не просто мимолетное разовое информирование о существовании (например) Бога и как надо в него верить. Вряд ли можно уже сказать другому человеку что-то, что ему совершенно неизвестно; это скорее про раскрытие скрытой глубины чего-то, с чем человек уже соприкасался в своей системе ценностей. И это работает и в обратную сторону.
Абсолютная истина хоть и непознаваемая, но она одна, и мы априорно все ее уже разделяем по факту своего существования. И в этом диалоге мы должны прислушиваться к этой истине, а не к тому, что нас разделяет и вносит внутренние противоречия в наши утверждения.
ЗЫ: и пусть и духовные и рациональные течения не равны морали, они все равно с ней неразрывно связаны, поэтому добавлю, что моральный релятивизм несовместим с истиной и строить на нем диалог заведомо плохая идея; да и не диалог это уже будет, а демонстрация небрежения к точки зрения другого, к своей точки зрения и к истине тоже.
Кровь нового завета.
Евхаристия -- это перевод слова бераха и, следовательно, означает хвалу, а также благодарение и благословение. Бераха была важным и центральным элементом Тайной вечери Иисуса.
Здесь я сконцентрируюсь на символике вина. Перед этим оговорюсь, что Христос обращался к своим ученикам, и что его задачей в коммуникации с ними было быть понятным им. То есть рассматривать Его слова нужно исходя из контекста, в котором жили и формировались апостолы. Это пророки могли сказать что-то непонятное, а когда время приходило, тогда и становилось понятно уже в контексте этого времени, а не того, когда это было сказано, что вот да так оно все и случилось.
Динамика крови Христа.
Кровь это жизнь, разделение крови между людьми это, согласно еврейскому мышлению того времени, символ кровного родства или символ "принятия" в кровное родство. То есть апостолы должны были увидеть на поверхности именно эту символику -- взаимопроникновения жизни Христа с их жизнями, становление одной кровной семьей.
Однако, к ней добавляется то, что она "будет пролита за вас". Жизнь, которая изливается, отдает себя за нас и нам. Таким образом это кровное родство подразумевает и причастность к динамике поливания этой жизни за других, включает в бытие для других Христа.
Проследим эту динамику. Сначала кровь Иисуса проливается на Елеонской горе, когда Он говорит "Отче! о, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет". Затем в бичевании, в терновом венце, при распятии, а после смерти в пронзании Его сердца -- в актах насилия. Акт этого насилия людей над Христом трансформируется в акт самоотдачи Христа за людей -- в акт любви. То, что Он говорил в Нагорной проповеди, он претворяет в жизнь: он не противопоставляет насилию новое насилие, но кладет конец насилию, превращая его в любовь. Акт убийства, смерти превращается в любовь; насилие побеждается любовью.
Это трансформация, в которой нуждается мир. Эта трансформация преображает даже смерть -- в воскресение. Воскресший Христос являет себя как животворящий образец первенца из мертвых, коммуникабельный и коммуникативный.
Дар завета.
Завет это не двусторонний договор, а дар, творческий акт Божественного Эроса. Понятие завета идет от хеттских и ассирийских договоров между государствами, в которых господин навязывает свой закон своему вассалу. Старый Завет Бога с Израилем гораздо шире: Бог (Царь) ничего не получает от человека, но, давая ему свой закон, он дает ему путь жизни.
Упоминание чаши у Матфея и Марка происходит прямо из рассказа о заключении Синайского завета. Моисей окропляет жертвенной кровью сначала жертвенник, который представляет сокрытого Бога, а затем народ, говоря: "Вот кровь завета, который Господь заключил с вами согласно всем этим словам" (Исх 24:8).
Заключить завет означает и образовать кровную связь с иноплеменником, и включить этого иноплеменника-соучастника завета в свою собственную общину, тем самым вступая с ним в юридические отношения, создав фиктивные кровные отношения, которые делают участников завета братьями "одной плоти и крови".
Таким образом ритуал крови на Синае означает, что Бог вступает с народом в таинственное кровное родство и теперь он принадлежит им, а они ему. Установление этих отношений публично определяется провозглашенным словом "книга завета", и благодаря присвоению этого слова ("завет") и жизни, которая исходит от него и вместе с ним, возникают отношения, представленные культом в ритуале крови.
Когда Иисус предлагает чашу ученикам и говорит: "Это кровь завета" Он отсылает к словам Синая, в том числе обозначая, Кто Он Есть, и предлагая вступить с Собой, как воплощенным человеческим существом и его божественной тайной, в конкретное реальное кровное и телесное общение и родство. А отсылка на 53-ю главу Исайи (Песнь Страдающего Раба) связывает пророческую и синайскую традиции, интерпретируя ее. Иисус принимает судьбу других в свою собственную: он живет и умирает для них.
Смерть Христа лишь приносит исполнение начатого в Воплощении. Сын принял человечество в себя и теперь приводит его домой к Богу: "Жертв и приношений Ты не желал, но тело приготовил Мне. . . . я пришел. . . " (Евр. 10:57; Пс. 40:7—9). Именно потому, что Сын предал себя Богу, Его "кровь" теперь дается людям как кровь завета.
Повеление повторять слова Тайной Вечери, являющиеся выражением заключения Завета, означает, что Новый Завет постоянно противостоит человеку в своей новизне. Он всегда остается новым и всегда является одним и тем же Заветом.
Скрепление завета.
Вспомним сюжет о заключении завета с Авраамом, в котором патриарх на восточный манер делит жертвенных животных на две части. Партнеры по завету должны были пройти между разделенными половинами животных, тем самым навлекая на себя условное проклятие: пусть будет мне, как этим животным, если я нарушу завет. Аврааму было видение дымящейся печи и пылающего факела — образы Богоявления — проходящие между частями животных. Бог скрепляет завет, гарантируя свою верность безошибочным символом смерти. Возможно ли тогда, чтобы Бог умер? Может ли он наказать себя?
Отсюда и растут корни традиции "юридического толкования" Креста, в котором Бог смертью Своего Сына гарантирует, что завет не может быть нарушен. Таким образом Крест приводит завет к подлинной двусторонности и делает его Заветом во всей своей полноте. Бог связывает себя, давая Писание как обязывающее слово обетования, но он идет дальше этого, связывая себя в своем собственном существовании с человеческим существом, принимая человеческую природу. Первобытная мечта человека из Эдемского Сада, когда тот вкушал Плод Познания, сбывается, и человек на самом деле становится подобным Богу: в этом обмене природ безусловная природа божественного завета становится окончательно двусторонним отношением.