Практикующий еретик

Объясняю на марксизме - эсхатология это социализм.

Экклесиа.

Начну с того, что Экклесиа это, так сказать, греческий аналог арамейского слова Кахал, и, в контексте христианства, Экклесиа значит то же, что и Кахал, а не то же, что значит греческая экклезия.

(Обратите внимание, как я пишу слово "Экклесиа" с большой буквы и в произношении эклессиологической латыни, "экклезия" с маленькой и в вульгарном произношении -- предлагаю всем так делать впредь, чтоб не путаться - как вам идея?)

Кахал не равно экклезия. Экклезия это когда только свободные мужики принимают решения. Кахал это когда все, свободные и рабочие, включая женщин и детей, слушают, что им хочет сказать Бог, и ассистируют ему.

Эта типично библейская концепция народного собрания восходит к тому факту, что созыв на Синае рассматривался как нормативный образ всех последующих подобных собраний; он был торжественно воспроизведен после изгнания Ездры как возрождение народа. Но поскольку рассеяние Израиля продолжалось, и рабство было восстановлено, кахал, исходящий от самого Бога, новое собрание и основание народа, все больше становился центром еврейской надежды. Молитва об этом собрании — о появлении экклесии — неотъемлемая часть поздней иудейской молитвы. (Й.Ратцингер)

Принято считать, что Церковь была основана на Пятидесятницу, в той самой горнице, где молились апостолы и Богородица, сошествием Святого Духа. Так как настроение этих листочков эсхатологичное, вот аналогия к Книге Бытия в тему: до Пятидесятницы Церковь была в состоянии первобытного Хаоса, на которым носился Дух Божий, как над водою, и вот Он сошел и поднял из Хаоса Твердь -- Церковь, и Церковь, как и Твердь, разделена на Небо и Землю, и так работает Евхаристия, ну вы поняли.

[Экклесиа] означает не только культовое собрание, но и местную общину, Церковь в более широком географическом пространстве и, наконец, единую Церковь Самого Иисуса Христа. Происходит непрерывный переход от одного смысла к другому, потому что все они висят на христологическом центре, который конкретизируется в собрании верующих на Вечерю Господню. Всегда Господь в Своей единственной жертве собирает Свой единственный народ. (Й.Ратцингер)

Петр.

Петр это "погоняло", которое Иисус дал апостолу Шимону, которое, как принято говорить, значит "камень". Однако, Кифа это не совсем камень. Начнем с того, что Кифа это слово женского рода от слова Киф - Скала. Женский род придавал прозвищам уменьшительно-ласкательное значение, поэтому и слово Кифа и перевели как Камень (Петрос), а не как Скала (Брахос) -- типа камень это маленькая ути-пути скала.

Но вернемся к камням. В Ветхом Завете тоже был камень, на вере которого Бог строил новый мир -- Авраам.  А еще в и иудаизме и, как следствие, в христианстве,  камень считается непогрешимым материалом (в отличии от дерева и прочих "живых" материалов).

Некоторый свет на то, что здесь имеется в виду, может пролить раввинистический текст: «Яхве сказал: «Как мне сотворить мир, когда эти безбожники восстанут, чтобы досаждать мне?» Но когда Бог взглянул на Авраама, которому также надлежало родиться, он сказал: «Вот, Я нашел камень, на котором могу построить и основал мир.» Поэтому Он назвал Авраама камнем: «Посмотри на камень, из которого ты иссечен» (Ис 51:12)». Авраам, отец веры, своей верой является скалой, которая сдерживает хаос, надвигающийся изначальный поток разрушения и таким образом поддерживает творение. Симон, первый исповедовавший Иисуса Христом и первый свидетель Воскресения, становится теперь, в силу своей авраамической веры, которая обновляется во Христе, скалой, противостоящей нечистому потоку неверия и его погибели человека. (Й.Ратцингер)

А теперь вспомним момент, когда Шимон кинулся наперекор Иисусу, когда тот шел пострадать, и Иисус сказал ему "встань позади меня, сатана", до этого обозвав его "скандалоном", то есть, как принято переводить, камнем преткновения (камнем, перегородившим проезд -- поэтому и переведено как "отойди от меня", типа "убирайся с дороги, лежачий полицейский"). То есть Иисус назвал Шимона камнем уже тогда, только вот в таком, типа как плохом смысле.

Короче, "краеугольность" этого Камня нужно рассматривать вот с этой бинарной позиции -- что он и скандалон и кифа. Камень преткновения и Скала, на которой будет воздвигнут новый мир. А не обтачивать его всякой ересью и бредом в колесо и крутить вокруг оси под названием "примат папы римского". Речь о диспропорции Скандалона, которым являлся Шимон, как человек, и Кифай, которой слелал его Бог. Это наглядно демонстрирует власть, силу и волю Бога, а не "присваивает" власть Петру.

Никейский собор своим заявлением лишь подтвердил древнюю традицию, когда установил первенство Рима, Александрии и Антиохии и определил их как стержни вселенского коммунио. Основание этих трех престолов лежит в петровском принципе, как и основа апостольской ответственности Рима — быть нормой единства. Следовательно, и забота о ближнем, и живая связь с Римом относятся к кафоличности епископа как к способам отдачи и получения в великом общении единой Церкви.(Й.Ратцингер)

Первенство Петра это про коллегиальность, а не про абсолютную монархическую власть (да, историография и тут поднасрала -- то, что церковь была какое-то время феодалом не делает ее главу царем, а подчиненных -- князьями; это типа как аналогия, сатира, сарказм и ирония, а не то, как церковь устроена и видит себя на самом деле). Так сложилось, что Петра казнили в Риме, как примата церкви, поэтому Рим и стал центром христианства, а не Иерусалим во главе с братом Иисуса Иаковом. Так сложилось исторически. А могло сложиться иначе, и был бы не Папа Римский, а Папа Иерусалимский или Мама Эфесская. В любом случае центр был бы, так как тогда требовалось, чтобы был центр. Учитывая, что долго и эффективно работающих примеров крупных нецентрализованных или децентрализованных структур у нас пока что исторически не случалось -- центр все еще необходим. Парламентские и социалистические государства? -- тогда все равно возвращаемся к изначальной коллегиальности апостолов! Вот в какую сторону нужно обдумывать "первенство Петра" или "первенство Рима", не важно, за или против думающий, а не крутить его, а то слетит с оси еще и сним и вся вера христианская укатиться может. Предствьте, что елси бы была раввинистическая школа, которая утверждала бы, что Бог строил новый мира на вере Авраама, поэтому важна его вера, а сам Авраам не патриарх и все его дети и колена израелевы это какие-то дураки неправильно придумали. Вот "отрицание Петра" православными и протестантами выглядит также. При этом католики признают дргие конфессии и евхарестическое общение с ними, и даже объявили "вне церкви нет спасения" ересью (что пришлось сделать, так как были те, кто перли против постулата о возможности спасения людей доброй воли вне церкви, утвержденной в Lumen Gentium),  и не выглядят как фарисеи, озлобившиеся на Иисуса за то, что тот сказал, что патриархи будут преломлять хлеб с язычниками, так как Бог желает видеть всех в Своем доме.

То, что А. Вейзер пишет по поводу этого слова Ветхого Завета, также может прекрасно послужить экзегезой обетования Иисуса о Петре: «Бог требует всего мужества безоговорочного доверия Своей чудесной силе, когда Он обещает, казалось бы, невозможное. : что он сделает этого мягкого человека «укрепленным городом», «железным столбом» и «медной стеной», что Иеремия будет стоять один, как живая стена Божья, против всей земли и тех, кто обладает властью в ней. . . . Не неприкосновенность «посвященного» человека Божия защитит его от вреда. . . а только близость Бога, Который «спасает» его, так что враги его не могут одолеть его (ср. Мф 16, 18)». Однако обетование Петру шире, чем то, что было дано ветхозаветному пророку.
В то время как против пророка противостояли простые силы из плоти и крови, против Петра выстроились врата ада, разрушительные силы бездны. Иеремия получает только личное обещание за свое служение в качестве пророка; Петр получает обещание сверхвременного собрания новых людей — собрания, которое простирается за пределы его жизни. Вот почему Гарнак считал, что обетование Господа есть пророчество о бессмертии Петра, и в известном смысле это верно: скала не будет побеждена, потому что Бог не отдает свою Экклесию силам разрушения.
Сила ключей напоминает слово Бога Елиакиму, записанное в Исаии 22:22. Вместе с ключами Елиаким получает в доверительное управление «владычество и управление над династией потомков Давида». Но и слово, с которым Господь обращается к законоучителям и фарисеям, которых Он упрекает в том, что они затворили двери Царствия Небесного человекам (Мф 23:13), также помогает нам понять содержание этого поручения. Как верный распорядитель вести Иисуса, Петр открывает дверь в Царство Небесное; это функция привратника, который должен судить о допущении и отвержении (ср. Откр. 3:7). В этом смысле значение ссылки на ключи явно приближается к значению связывания и разрешения. Это последнее выражение взято из раввинистического языка, где оно в первую очередь обозначает власть принимать доктринальные решения, а с другой стороны, обозначает дополнительную дисциплинарную власть, то есть право налагать или снимать запрет. Параллелизм «на земле и на небе» подразумевает, что решения Петра для Церкви также имеют силу перед Богом — идея, которая также встречается в аналогичном смысле в талмудической литературе.
Если принять во внимание параллель со словом воскресшего Иисуса, переданным в Ин. Церковь (ср. Мф 18, 15-18).
Это кажется мне кардинальным моментом: в сокровенном ядре нового поручения, которое лишает силы разрушения их силы, лежит благодать прощения. Он составляет Церковь. Церковь основана на прощении. Сам Петр является личным воплощением этой истины, ибо ему позволено быть носителем ключей после того, как он претыкается, исповедуется и получает милость прощения. Церковь по своей природе является домом прощения, и поэтому хаос изгоняется из нее. Ее скрепляет прощение, и Петр — вечное живое напоминание об этой действительности: она — не общение совершенных, а сообщество грешников, нуждающихся и ищущих прощения.
За разговорами о власти Божья сила предстает как милость и, таким образом, как краеугольный камень Церкви; на заднем плане мы слышим слово Господа: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников» (Мк 2:17).
Церковь может возникнуть только там, где человек находит путь к истине о себе, а истина в том, что он нуждается в благодати. Везде, где гордость закрывает его от этого понимания, человек не может найти путь к Иисусу. Ключи к Царствию Небесному — это слова прощения, которые человек не может говорить от себя, но даруются одной силой Божией. Мы также понимаем теперь, почему эта перикопа прямо переходит в возвещение о Страстях: Своей смертью Иисус навалил камень на уста смерти, которая есть сила ада, так что из Его смерти непрестанно течет сила прощения. (Й.Ратцингер)

Поручительные письма!

У кого оно есть -- тот и христианин и того принимают в общине прибытия. Вспомним диакониссу Фиву, которую Павел послал с таким письмом, и написал, чтоб ее приняли, и еще кучу воспитательных трындюлей с ней передал. Тут конечно вопрос острый, в каком смысле диаконисса была диакониссой, но если подразумевалось, что она вернется с отчетом -- то вполне себе ... диаконисса.

ИМХО такой практики не хватает сейчас. Сколько историй о том, как человека рекомендовали к рукоположению или постригу, а у него свидетельства о крещении нет, хотя он в церкви прислуживает уже лет десять и все его знают. А сколько людей вообще не знают, что это свидетельство пылится в каком-то шкафу их родителей. Можно, конечно, сделать запрос в место крещения, если оно еще существует и если человек вообще знает, где это было -- сколько историй, когда бабушки тайно крестят внуков где-то вдалеке (и не факт, что запись вообще есть, а это не было косплей шоу для бабушки). Или и свидетельство есть, и опыт духовной жизни есть, и теологическое образование даже есть, а переезжаешь в другой город или район, приходишь в церковь, рассказываешь все это, а про тебя думают, что ты толи новоначальный с богатой фантазией, то ли казачек засланный, и принимают меры, а не тебя.

Да, раньше церковь была и собесом и загсом и детдомом и школой и дворцом детского творчества и т.д. И сейчас кажется, что то, что церковь стала менее бюрократизирована дает больше свободы верующим. Свободы от церкви, конечно же... Да, счияние церкви и государства приводит к расстворению и духовной смерти. Но в том, чтобы знать своих братьев и сестер, и мочь их узнать удаленно и по прибытию нет ничего плохого. Короче - мэйк черч бюрокраси грэйт эгейн!

... litterae communicatoriae, tesserae, symbola, litterae pacis и т. д. Всякий раз, когда христианин отправлялся в путешествие, он брал с собой такое свидетельство членства; с ним он найдет пристанище в каждой христианской общине по всему миру и, как центр этого гостеприимства, причащение в Теле Господнем. Благодаря этим посланиям мира христианин везде действительно чувствовал себя как дома. Чтобы система функционировала, епископы, со своей стороны, должны были постоянно обновлять списки наиболее важных Церквей по всему миру, с которыми они были в общении. «Этот список служил реестром адресов при необходимости выдачи пропусков, а, с другой стороны, по этому списку проверялись пропуска прибывающих путешественников».
Здесь мы видим очень конкретный способ, которым епископ является связующим звеном кафоличности. Он поддерживает связь своей Церкви с другими и таким образом воплощает в себе апостольский и, следовательно, кафолический элемент Церкви. Этот факт выражается в самой его хиротонии: никакая община не может просто дать себе своего епископа. Такое радикальное погружение в местное несовместимо с принципом апостоличности и, следовательно, всеобщности. Здесь указана более глубокая реальность: вера — это не то, что мы сами произвели, а то, что мы снова и снова получаем из внешнего источника. Вера всегда предполагает преодоление предела; оно предполагает движение к другим и от других, что затем указывает на происхождение от другого, самого Господа. Епископ рукополагается группой, состоящей как минимум из трех соседних епископов, которые также удостоверяются, что он исповедует то же самое вероучение. Но соседних епископов, конечно, недостаточно — примите во внимание тот радиус, который описывает текст Иринея; он должен охватывать известные на тот момент концы земли, от Германии с одной стороны до Египта и Востока с другой. (Й.Ратцингер)

Крещение это новый Синай.

Христиане -- богоизбранный народ в том же смысле, что и евреи.  Они призваны служить Богу, почитать Его, свидетельствовать о Еем миру, приносить Ему жертвы. Народ священников, диаконов, пресвитеров. "Ты король, ты священник, ты пророк", как произносят при крещении.

Это не значит, что все, кто не христиане, попадут в ад, потому что дураки. И не значит, что нужно всех пинками загонять в христианство.

Значит, надо рассказывать и показывать своим примером, и делать свои дела поклонения, раз подписался.  Таким образом христиане образуют тело Христа, первосвященника, который служит божественную литургию в храме этого мира, а остальные (религии) это типа прихожане. А ещё Иисус мыл ноги апостолам. Вот это все про то, чтобы стать здесь последним, а там первым, делать добро малым сим и т.д...

Можно вспомнить про образ церкви будущего, которую "пророчил" Ратцингер и сейчас пророчит Рубский, где все священники и все работают. Это именно то, к чему в абсолюте стремится христианство: каждый священник, пророк, и король. Каждый служит со всеми мировую литургию всем народам. Каждый служит малым сим. Ни эллина, ни иудея, ни мужского, ни женского. Прям Царствие Небесное какое-то...

А ещё я предлагаю метафору фрактала: Иисус первосвященник и апостолы коганы-епископы со священниками-пресвитерами; священство как Иисус и паства как ученики-12+72; христиане как Тело первосвященника и другие конфессии как прихожане. Задача священника работать для других, а не строить себе хорошую жизнь и собирать поклонников себя.

Церковь это МЫ дети Бога, коллегиальность, Бог сам МЫ-троица. Тайна Троицы рассматривается одновременно и теологией коммуникации и теологией индивидуальности. Как и экклесеология. МЫ не исключает Я и ТЫ, а наоборот делает их необходимыми.
Бога люди зовут по имени, и Бог зовет человека по имени.

Вера не должна быть бременем, а должна быть крыльями. Священник ведет людей к Богу, к включению в Тело, занимается формацией. А не то, что вот крестился -- и уже член и функционирует. Нужно еще сформироваться, вырасти и научиться делать.

Любовь объединяет и включает в Тело Христово. Если любишь -- познавай (Христа, например), так и получится включиться.

Фундаментальное освобождение, которое может дать нам Церковь, состоит в том, чтобы позволить нам стоять на горизонте вечного и вырваться за пределы наших знаний и возможностей. Таким образом, во всякое время сама вера во всей своей полноте и широте является существенной реформой, в которой мы нуждаемся; именно в свете веры мы должны проверять ценность самостоятельных организаций в Церкви. Отсюда следует, что Церковь должна быть мостом веры и не должна — особенно в ее жизни как внутримирного объединения — становиться самоцелью. (Й.Ратцингер)

Институт церкви.

Церковь не "моя", а Христова.

Церковь обновляется и переизобретается. Делать как первые христиане -- тупо. Отказываться от наследия -- тупо. Застревать в триденте или 19 веке -- тупо. Унификация для всех как символ единства и единения -- норм; локализация, чтобы быть открытой и понятной -- норм. Развиваться и отвечать на вызовы современности -- необходимо. Надо разделять: основание -- это живой Христос; ксенофобия и, наоборот, толерантность (в медицинском понимании) -- это ответ времени. Надо убирать наши жалкие надстройки чтобы дать Свету на нас падать, чтоб была истинная свобода. Абляция и конгрегация, короче.

Много неверующих принимают участие в инициативах церкви (строители мусульмане в храмах, атеисты психологи в шелтерах и т.д.), многие верующие вообще не ходят в церковь и не познают Бога, многие живут по совести не считая себя верующими. Быть верующим не значит упарываться в церковные активности и вице верса -- это не мерило.

Любой институт, включая институт церкви, будет ограничивать свободу человека. Поэтому всегда будут недовольные институтом церкви (и они будут называть противоположные причины недовольства), как и любым институтом. Это норм.

Понятие морали автоматом порождает и понятие нарушения ее законов (греха). Современность борется с обстоятельствами, толкающими на нарушение ее законов (марксизм) и с чувством вины за нарушение ее законов ("дешёвая свобода" нигилизма, хотя все все про себя знают). И то и другое пытается освободить от греха, но абсолютно противоположными методами, и перегибая палку дольше и сильнее, чем надо. Понимаю, что тут меня очень легко понять неправильно. Поэтому берите энциклики Бенедикта XIV, берите труды Ленина и сравнивайте -- сравнивайте, что написано, а не ваши представления о марксизме-лениниме и учении католической церкви. Тогда вы сможете меня понять.

В самом деле, человек не выносит одной нравственности, он не может ею жить: она становится для него «законом», вызывающим противоречие и порождающим грех. По этой причине там, где прощение — истинное прощение, гарантированное властью, — не признается или в него не верят, нравственность должна быть урезана до такого размера, чтобы условия греховного действия никогда не могли реально произойти для человека.
(Вот отцы, которые берут на себя грехи мира). По мнению этих «моралистов», вины просто больше не существует.  (Й.Ратцингер)

________________________________________________

Еще отдельно цитаты из Called to Communion Йозефа Ратцингера.

(Коротко о том, что впоследствии наховут ересью Теологии Освобождения)

Но эта новая версия либерализма вполне могла превратиться в марксистско-ориентированную интерпретацию Библии. Противостояние жрецов и пророков становится шифром классовой борьбы, которая принимается за закон истории. Соответственно, Иисус погиб, сражаясь с силами угнетения. Таким образом, он превращается в символ страдающего и борющегося пролетариата, «народа», как теперь чаще говорят. Тогда эсхатологический характер сообщения указывает на конец классового общества; диалектика пророка-жреца выражает диалектику истории, которая приходит к своему окончательному завершению с победой угнетенных и с возникновением бесклассового общества. Тот факт, что Иисус почти не упоминал Церковь, но постоянно говорил о Царстве Божием, очень легко интегрируется в эту точку зрения: «Царство» — это бесклассовое общество, которое выдвигается как цель, ради которой борется угнетенный народ; она считается уже существующей везде, где победил организованный пролетариат, т. е. его партия, социализм.

("Отче наш" и прочие общинообразующие условия, которое потребовали сами ученики)

...ученики просят Иисуса об особой молитве за их общину. «Среди религиозных групп окружающей среды особое правило молитвы является, по сути, знаком их общины». Таким образом, просьба о молитве выражает осознание учениками того, что они стали новой общиной, источником которой является Иисус. Они предстают как первобытная ячейка Церкви и в то же время показывают нам, что Церковь есть общение, объединенное главным образом на основе молитвы — молитвы с Иисусом, которая дает нам общую открытость Богу.

... символическое значение Двенадцати имеет решающее значение: двенадцать — это число сыновей Иакова, число двенадцати колен Израилевых. Составляя круг Двенадцати, Иисус представляет себя патриархом нового Израиля и устанавливает эти двенадцать человек как его источник и основу. Не может быть более ясного способа выразить начало нового народа, который теперь формируется не физическим происхождением, а «пребыванием с Иисусом», реальностью, которую Двенадцать получают от него и которую он посылает им, чтобы они посредничали с другими...

Группа из семидесяти или семидесяти двух, о которой говорит Лука, дополняет этот символизм; семьдесят (семьдесят два) было, согласно иудейской традиции (Быт. 10; Исх. 1:5; Втор. 32:8), числом нееврейских народов мира. Произведенное в Александрии приписывание греческого Ветхого Завета семидесяти (или семидесяти двум) переводчикам имело в виду, что с появлением этого греческого текста священная книга Израиля стала Библией для всех народов — как впоследствии произошло в действительности благодаря христианскому присвоению этого перевода. Семьдесят учеников означают притязания Иисуса на все человечество, которому суждено стать великой группой его последователей; эти семьдесят являются намеком на то, что новый Израиль охватит все народы земли.

(Новый Завет)

Учреждение Святейшей Евхаристии вечером перед Страстями нельзя рассматривать как какое-то более или менее изолированное культовое действие. Это заключение завета и, как таковое, конкретное основание нового народа: народ рождается через свои заветные отношения с Богом. Можно также сказать, что своим евхаристическим действием Иисус вовлекает учеников в свои отношения с Богом и, следовательно, в свою миссию, которая направлена на достижение «многих», человечества во всех местах и во все времена. Эти ученики становятся «людьми» через причастие к Телу и Крови Иисуса, что одновременно есть общение с Богом. Ветхозаветная тема завета, которую Иисус включает в свою проповедь, получает новый центр: общение с Телом Христовым. Можно сказать, что народ Нового Завета берет свое начало как народ от Тела и Крови Христовых; только по отношению к этому центру она имеет статус народа. Мы можем назвать его «людьми Божьими» только потому, что именно через общение со Христом человек получает доступ к отношениям с Богом, которые он не может установить своей собственной силой.

Забегая вперед к нашей главной теме — Церкви поместной и Церкви вселенской, — мы можем сказать, что Евхаристия, рассматриваемая как постоянное начало и центр Церкви, соединяет всех «многих», ставших теперь народом, с одному Господу и его единому и единственному Телу. Уже этот факт подразумевает, что Церковь и ее единство суть одно. Верно, что многочисленные празднества, в которых осуществится единая Евхаристия, указывают также и на многообразие единого Тела. Тем не менее ясно, что эти многочисленные праздники не могут стоять рядом как автономные, взаимонезависимые сущности, а всегда являются просто присутствием одной и той же тайны.

Но формула Павла имеет, кроме того, еще два конкретных корня. Первый заключается в Евхаристии, посредством которой Сам Господь фактически вызвал это зачатие. «Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение к Телу Христову? Так как один хлеб, то мы, многие, составляем одно тело», — говорит Павел к Коринфянам, то есть в том же послании, в котором он впервые развивает учение о Теле Христовом (1 Кор. 10:16 и далее). Именно здесь мы находим истинное основание этого учения: Господь становится нашим хлебом, нашей пищей. Он дает нам свое тело, которое, кстати, следует понимать в свете Воскресения и семитского языкового фона святого Павла. Тело — это Я человека, не совпадающее с телесным измерением, но включающее его как один из элементов среди других. Христос дает нам Себя — Христа, Который в своем Воскресении продолжал существовать в новой телесности. Внешнее действие еды становится выражением того интимного проникновения двух субъектов, которое мы только что кратко рассмотрели. Причастие означает, что кажущаяся непреодолимой граница моего «я» остается широко открытой, и может быть так, потому что Иисус впервые позволил Себе полностью открыться, принял всех нас в Себя и полностью отдал Себя в наши руки. Следовательно, Причастие означает слияние сущностей; точно так же, как при приеме пищи тело уподобляет себе чужеродную материю и благодаря этому получает возможность жить, точно так же мое «я» «уподобляется» Иисусу, оно уподобляется ему в обмене, который все больше и больше прорывает линии разделения. То же самое происходит со всеми, кто общается; все они уподобляются этому «хлебу» и, таким образом, становятся одним между собой — одним телом.

Но теперь возникает новый, более важный аспект, который может быть проигнорирован в узко понятой сакраментальной теологии: Церковь есть Тело Христово в том смысле, в каком женщина является одним телом или, скорее, одной плотью с мужчиной. Иными словами, Церковь есть Тело не в силу безразличного тождества, а скорее посредством пневматическо-реального акта супружеской любви. Выражаясь еще иначе, это означает, что Христос и Церковь суть одно тело в том смысле, в каком мужчина и женщина суть одна плоть, т. . Церковь не просто становится Христом, она всегда является служанкой, которую он с любовью поднимает, чтобы она стала его Невестой, и которая ищет его лица в эти последние дни.

Однако на фоне изъявительного значения, заключенного в словах «Невеста» и «Тело», вырисовывается и императив христианского существования, обнажая динамический характер сакраментальной реальности, которая не является уже свершившимся физическим фактом, а имеет место как личностное событие. Именно тайна любви, рассматриваемая как брачная тайна, безошибочно указывает как на нашу задачу, так и на способность Церкви не выполнить ее. Церковь должна постоянно становиться тем, что она есть, через объединяющую любовь и сопротивляться искушению впасть от своего призвания в неверность своевольной автономии. Относительный и пневматологический характер понятий Тела Христова и брачного союза становится очевидным, как и причина, по которой Церковь никогда не бывает полной, но постоянно нуждается в обновлении. Она всегда на пути к соединению со Христом, что включает в себя и собственное внутреннее единство Церкви. Точно так же и единство Церкви становится тем более хрупким, чем дальше она отдаляется от этой фундаментальной связи.

... в момент своего рождения Церковь была уже соборной, уже всемирной Церковью. Таким образом, Лука исключает концепцию, согласно которой поместная Церковь сначала возникла в Иерусалиме, а затем стала базой для постепенного учреждения других поместных Церквей, которые в конечном итоге превратились в федерацию. Лука говорит нам, что верно и обратное: сначала существует единая Церковь, Церковь, говорящая на всех языках, — ecclesia universalis; затем она порождает Церкви в самых разных местах, которые, тем не менее, всегда являются воплощениями одной и единственной Церкви. Темпоральный и онтологический приоритет принадлежит вселенской Церкви; Церковь, которая не была бы католической, не имела бы даже церковной реальности. . . .

... принцип предания в его сакраментальной форме — апостольское преемство — играл определяющую роль в существовании и продолжении Церкви.[...]Более того, мы видели, что в Риме традиционная серия епископов с самого начала записывалась как линия преемников. Мы можем добавить, что Рим и Антиохия сознавали преемственность миссии Петра и что Александрия рано была принята в круг петровских престолов как город, где активно действовал ученик Петра Марк. Сказав все это, место мученичества Петра, тем не менее, ясно выступает как главный носитель его верховной власти и играет выдающуюся роль в формировании предания, составляющего Церковь, и, таким образом, в генезисе Нового Завета как Библии.

(Церковь сегодня и апостольская церковь)

... Церковь представляет собой динамический процесс горизонтального и вертикального объединения. Это вертикальное объединение, которое приводит к соединению человека с триединой любовью Бога, тем самым также объединяя человека в себе и с самим собой. Но поскольку Церковь подводит человека к точке, к которой тяготеет все его существо, она автоматически становится и горизонтальным объединением... только силой импульса вертикального объединения может успешно произойти и горизонтальное объединение, под которым я понимаю сближение разделенного человечества. Отцы подытожили эти два аспекта — Евхаристию и собрание — в слове communio, которое сегодня вновь обретает популярность. Церковь есть общение; она есть общение Слова и Тела Христова и, таким образом, общение между людьми, которые посредством этого общения, объединяющего их сверху и изнутри, составляют один народ, одно Тело.

Церковь задумана не епископально, а конгрегационно. Теперь уже нет необходимости прибегать к исключительности Слова; скорее, из вышеупомянутого принципа делается вывод, что собрание, которое таким образом стало церковной общиной, обладает всеми полномочиями Церкви, включая, следовательно, право совершать Евхаристию. Церковь возникает, по народному выражению, «снизу»; она составляет себя. Но такой подход неизбежно разрушает общественный характер и всеобъемлющий примирительный характер Церкви, которые представлены в епископском начале и вытекают из сущности Евхаристии. Церковь становится группой, скрепленной внутренним согласием, тогда как ее католическое измерение рушится. Слово Господа о двух или трех, которые собираются во имя Его, не должно быть изолировано; это не окончательное и исчерпывающее изложение всей реальности Церкви.

Собрание, даже неформальное собрание молитвенных групп, играет важную роль в Церкви. Но в качестве конститутивного принципа Церкви этого недостаточно.
Именно по этим причинам Синод 1985 г. еще раз обратил внимание на communio как на руководящую идею понимания Церкви и, таким образом, призвал к углублению евхаристической экклезиологии, в которой различные роли папы, епископа, священника и мирянина правильно созерцаются вместе в свет таинства Тела Господня. Работы в этом направлении также в значительной степени ведутся. Первый шаг напрашивается сравнительно легко. Церковь есть Евхаристия, как мы сказали. Это можно перевести и в утверждение, что Церковь есть общение, общение со всем Телом Христовым. Выражаясь другими словами: В Евхаристии я никогда не могу требовать общения только с Иисусом. Он дал себе Тело. Кто его причащает, тот обязательно общается со всеми своими братьями и сестрами, ставшими членами одного Тела. Communio включает в себя измерение кафоличности в силу масштаба тайны Христовой. Communio является католическим, либо его просто нет.

Когда я изучаю гипотезы, согласно которым Иаков, или коллегия, или просто сама община вступили в преемственность Петра, я всегда удивляюсь, что до сих пор никому не пришло в голову приписать петровскую преемственность Павлу, хотя он Сам говорит в Послании к Галатам: «Мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру благовествование для обрезанных» (2:7). Помимо того факта, что этот текст недвусмысленно исключает замену Петра Иаковом или коллегией, как некоторые сделали вывод из того же Послания к Галатам, можно заключить, что Павел взял на себя первенство над язычниками без партнеров. Но на самом деле текст говорит о распределении миссионерских секторов, которое устарело именно в той мере, в какой победила фундаментальная интуиция Павла, упразднившая различие между иудейскими и языческими христианами. Петр, как показывают данные Нового Завета в целом, оставался той скобой, которая скрепляла иудейское и языческое христианство, и эта миссия на благо всей Церкви была конкретным применением особого поручения, данного ему Господом. Но в то же время можно сказать, что в силу своей миссии Павел занимал своего рода первенство над христианами-язычниками, так же как Иаков занимал положение лидера над всем иудейским христианством.

В апостольский период кафолический элемент в структуре Церкви очевиден; так называемые католические послания также расширяют и подтверждают его. Можно даже сказать, что служение, связанное с вселенской Церковью, имеет такой явный приоритет над местными должностями, что конкретная физиономия последних все еще затемнена в главных посланиях Павла. Следует отметить, что наряду с апостолами действовал и пророческий чин, облеченный столь же надместной миссией. Тем не менее, эти пророки всегда обозначаются в Дидахе как «ваши первосвященники» (13, 3). Только когда мы уловили смысл этого утверждения, мы можем полностью понять важность формулы, согласно которой епископы являются преемниками апостолов. На начальном этапе их положение как носителей ответственности за поместные Церкви явно подчинено кафолической власти апостолов. Тот факт, что в сложном процессе становления постапостольской Церкви место апостолов также было окончательно отведено им, означает, что теперь они взяли на себя ответственность, масштабы которой выходили за рамки поместного принципа. Это означает, что католическое и миссионерское пламя не должно угаснуть даже в этой новой ситуации. Церковь не может стать статичным противопоставлением по существу самодостаточных поместных Церквей. Церковь должна оставаться «апостольской», то есть динамизм единства должен формировать и ее структуру. Эпитет «преемник апостолов» выводит епископа за пределы чисто местного и возлагает на него ответственность следить за тем, чтобы два измерения коммунио — вертикальное и горизонтальное — оставались неделимыми.

Если епископа следует определить по существу как преемника апостолов, то основные координаты его миссии определяются тем, что Писание называет волей Иисуса в отношении апостолов: они «сотворены», чтобы «быть с Ним». ", "чтобы послать их" и "чтобы имели власть" (Мк 3:14). Основным условием епископского служения является близкое общение с Иисусом, пребывание с Ним. Епископ должен быть свидетелем Воскресения, следовательно, он должен быть в контакте с воскресшим Христом. Если епископ внутренне не «с» Христом, если он не «современник» Христа, он становится простым церковным деятелем, и в этом случае он не является свидетелем или преемником апостолов. Чтобы быть с Господом, требуется интериоризация, но в то же время это и участие в динамизме миссии Господа. Ибо Господь целиком и полностью посланник, сошедший с неба, чтобы сделать свое существование с Отцом существованием с людьми. Согласно классическим категориям, епископское служение относится к vita activa, но подразумеваемая здесь деятельность находит свой упорядочивающий принцип в своем включении в динамизм миссии Иисуса Христа. Таким образом, деятельность епископа состоит прежде всего в том, чтобы передать людям бытие со Христом и, следовательно, бытие с Богом, и собрать их самих в него.

Второй момент вытекает из сказанного: епископ является преемником апостолов, но только епископ Рима является преемником определенного апостола — святого Петра — и, таким образом, несет ответственность за всю Церковь. Все остальные епископы являются преемниками апостолов вообще; они не следуют за каким-то апостолом, но являются членами коллегии, заменяющей апостольскую коллегию, и этот факт делает каждого из них преемником апостолов. Но это означает, что быть преемником также связано с участием в «мы», образованном всеми преемниками. «Коллегиальный» аспект является существенным компонентом епископского служения и необходимым следствием его кафолического и апостольского аспектов. Это коллегиальное единение исторически принимало различные формы, и конкретные способы его осуществления также будут меняться в будущем. В древней Церкви оно имело две основные формы, которые, несмотря на все изменения в деталях, все еще указывают на то, что является существенным сегодня.

Однако, говоря о «мы» епископов, необходимо добавить еще один план: это «мы» простирается не только синхронически, но и диахронически. Отсюда следует, что в Церкви ни одно поколение не изолировано. В Теле Христовом смерть больше не действует как предел; в этом Теле прошлое, настоящее и будущее взаимопроникают. Епископ никогда не представляет себя одного и не провозглашает собственных идей; он эмиссар и, как таковой, посланник Иисуса Христа. Его направляет в суть вести «мы» Церкви, под которым я подразумеваю «мы» Церкви всех времен. Большинство, сформировавшееся в какой-то момент против веры Церкви всех времен, не было бы большинством: истинное большинство в Церкви простирается диахронически через века, и только прислушиваясь к этому полному большинству, остаешься в апостольском «мы». ". Вера взрывает самоабсолютизацию индивидуальных представлений; открывая их вере всех времен, она освобождает их от идеологического заблуждения и в то же время открывает будущее. Быть выразителем этого диахронического большинства, голоса Церкви, объединяющей все эпохи, — одна из главных ролей епископа, вытекающая из «мы»-характера его служения.

Кратко добавим еще два элемента. Епископ представляет вселенскую Церковь по отношению к поместной Церкви и наоборот. Таким образом он служит единству. Он не позволяет поместной Церкви замкнуться в себе, но открывает ее целому, чтобы животворящие силы харизмы могли входить и выходить из нее. Точно так же, как он открывает поместную Церковь для вселенской Церкви, он также вносит во вселенскую Церковь особый голос своей епархии, ее особые харизмы, ее достоинства и ее недуги. Все принадлежит всем. Каждый орган важен, и вклад каждого необходим для целого. По этой причине преемник святого Петра должен исполнять свои обязанности так, чтобы это не подавляло особые дары отдельных поместных Церквей и не принуждало их к ложному единообразию, но, напротив, позволяло им играть активную роль в жизненно важных делах. обмен целиком. Эти императивы также относятся к епископу на его территории и особенно к общему руководству, которое епископы осуществляют через синод или епископскую конференцию. Подобно папе, епископ и конференция епископов должны навязывать в своей сфере лишь столько человеческого закона, сколько действительно необходимо сверх священного закона, укорененного в сакраментальном принципе. Они тоже должны остерегаться однообразия в своей пастырской работе. Они тоже должны придерживаться правил, предписанных Павлом: «Духа не угашайте... все испытывайте, добро сохраняйте» (1 Фес. 5:19, 21). Они также не должны стремиться к единообразию в своем пастырском планировании, но должны оставить место для несомненно часто беспокоящей множественности Божьих даров — всегда, конечно, по критерию единства веры. К этому критерию не следует прибавлять человеческих форм больше, чем требуется для мирной жизни и гармоничного сосуществования.

Наконец, нельзя забывать, что апостола всегда посылают «на край земли».

Следовательно, задача епископа никогда не может быть исчерпана внутри Церкви. Евангелие всегда обращено ко всем, так что на преемниках апостолов всегда лежит дальнейшая ответственность нести его в мир. Это верно в двояком смысле. Вера должна возвещаться в каждой новой ситуации тем, кто до сих пор не имел возможности признать Христа Искупителем мира. Кроме того, епископ также несет ответственность за общественные дела этого мира. Государство имеет право на автономию по отношению к Церкви, и епископ должен признать, что государство имеет свою реальность и закон. Он избегает смешения веры и политики и служит всеобщей свободе, отказываясь отождествлять веру с определенной формой политики. Евангелие предписывает политике определенные истины и ценности, но не отвечает на конкретные вопросы, касающиеся конкретных политических и экономических вопросов. Эту «автономию земных вещей», о которой говорил Второй Ватиканский Собор, нужно уважать. Он также должен быть популярен среди членов Церкви. Только таким образом Церковь остается открытым пространством для примирения сторон; только так она предохраняется от того, чтобы сама стать партией. В этом смысле уважение к зрелости мирян также является важным аспектом епископского служения.

Все это в заключение показывает, что готовность страдать принадлежит и архиерейскому сану. Кто бы ни рассматривал эту должность прежде всего как честь или влиятельное положение, тот неправильно понял бы ее сущность. Без готовности пройти через страдание эта задача не может быть осуществлена. Именно таким образом епископ находится в общении со своим Господом; именно таким образом он познает себя «служителем радости вашей» (2 Кор. 1:24).

(Апостолькое служение, прочие служения, всеобщее священничество)

Сын ничего не может сделать сам от себя (Ин. 5:19, 30).
Без Меня не можете делать ничего (Ин 15:5).
Это «ничто», которое ученики разделяют с Иисусом, одновременно выражает силу и бессилие апостольского служения. Сами по себе, силой своего понимания, знания и воли они не могут делать ничего, что им предназначено делать как апостолам. Как они могли сказать: «Я прощаю тебе твои грехи»? Как они могли сказать: «Это мое тело» или возложить руки и произнести слова «Примите Святого Духа»? Ничто из того, что составляет деятельность апостолов, не является продуктом их собственных способностей. Но именно в том, чтобы не иметь «ничего» назвать своим, и состоит их общение с Иисусом, так как Иисус тоже всецело от Отца, имеет бытие только через Него и в Нем и не существовал бы вовсе, если бы Он не был непрестанным пришествием. исход и самовозвращение к Отцу. Не имея «ничего» своего, апостолы вступают в миссионерское общение со Христом. Это служение, в котором мы делаемся всею собственностью другого, это даяние того, что не исходит от нас, называется таинством на языке Церкви.
Именно это мы имеем в виду, когда называем рукоположение священников таинством: рукоположение не связано с развитием собственных сил и даров. Это назначение человека чиновником не потому, что он особенно хорош в этом, или потому, что это ему подходит, или просто потому, что это кажется ему хорошим способом заработать себе на хлеб; речь идет не о работе, в которой кто-то обеспечивает себе средства к существованию своими способностями, может быть, для того, чтобы позже подняться к чему-то лучшему.

Наряду с апостольством стоят различные виды должностей, которые, однако, еще не имеют прочно установленной формы или фиксированных названий и которые, несомненно, также значительно варьируются в зависимости от местных условий. Есть преимущественно транслокальные служения, такие как служение пророка и учителя. Кроме того, существуют местные функции, которые в сфере иудейского христианства обозначались термином пресвитер, вероятно, заимствованным из синагогального управления. С другой стороны, в области языческого христианства мы находим «епископов и дьяконов» в паре впервые в Послании к Филиппийцам (1:1). Богословское прояснение рассматриваемых данных созревает медленно, пока не достигает своей существенной формы в фазе, предшествующей послеапостольскому периоду.

... В связи с этим я прежде всего думаю о прощальной речи святого Павла к пресвитерам Милета, которую Лука назвал последней волей и завещанием апостола, который в других местах также собирает вокруг себя пресвитеров Ефесских с той же целью. В тексте говорится об официальном заявлении преемников: «Теперь позаботьтесь о себе и обо всем стаде, в котором Дух Святой поставил вас епископами пасти Церковь Божию, которую Он приобрел Своею кровью» (Деяния 20: 28).

В этом тексте отождествляются два термина пресвитер и епископ: должности иудейского и языческого христианства приравниваются и определяются как единая должность апостольского преемства. В тексте говорится, что Святой Дух помещает людей на эту должность: это не делегирование со стороны общества, которое из соображений полезности возлагает на отдельных лиц свои общественные функции, а дар Господа, Который дает лично то, что только Он может дать. Как должность, дарованная Духом, она является «таинственной». В конечном счете, это продолжение миссии апостолов пасти Божье стадо. Таким образом, речь идет о пастырском служении самого Иисуса Христа.

Павел, конечно, не забывает, что пастырство Христа достигает кульминации на Кресте: добрый пастырь отдает свою жизнь за своих овец. Структура апостольства возвращает нас к центру христологии. Таким образом, наряду и до отождествления иудейско-христианского и языческого христианского служения, наряду со стандартизацией терминологии, мы можем обнаружить второе и более существенное отождествление: служение пресвитеров и епископов тождественно по своей духовной природе с что у апостолов.

Петр называет Господа «пастырем и епископом (ἐπίσκοπον) ваших душ» в конце второй главы (2:25) и снова возвращается к этому месту в нашем тексте, где он называет Христа архипастырь (ἀρχιποιμήν). Бывшее нечестивым словом episkopos теперь отождествляется с образом пастыря и, таким образом, становится собственно теологическим термином, в котором зарождающаяся Церковь проявляет свою отличительную новую сакральность. Если Петр связывает священника с апостолом через слово сопресвитер, то он точно так же связывает его через слово episkopos, означающее надзиратель или хранитель, с episkopos, Христом, самим пастырем, и таким образом интегрирует все элементы христологии.

Когда христианская катехизация крещения применяется к крещеным, это слово, относящееся к установлению Ветхого Завета, означает, что через крещение христиане обретают достоинство Израиля, что крещение есть новый Синай. Это означает, что богословие избрания Израиля переходит к Церкви как к новому народу Божию. Церковь в целом должна быть жилищем Бога в мире и местом, где Ему поклоняются. Через Церковь мир должен быть привлечен к этому поклонению. Павел выражает эту истину в Послании к Римлянам, когда говорит о дарованной ему благодати «быть служителем [leitourgos] Христа Иисуса для языческих народов, который проповедует Евангелие Божие, как священник, чтобы язычники стали благоугодную Богу жертву во Святом Духе» (Римлянам 15:16). Всеобщее священство крещеных, вытекающее из их вступления в историю Божьего завета, провозглашенную на Синае, не более противостоит особому священническому служению, чем общее священство Израиля противостояло его собственным священническим чинам. В то же время этот принцип позволяет нам ясно различить, в каком отношении служение, начатое в Церкви с апостолами, является чем-то совершенно новым и в каком отношении оно включает в себя подготовительные формы Ветхого Завета в самой его середине. новизна.

«Главная функция коэнов (ἱερεῖς) состоит в том, чтобы держать людей в курсе своего священнического характера и работать, чтобы он мог жить в соответствии с ним, чтобы он мог прославлять Бога всем своим существованием». Это утверждение несомненно близко к уже приведенной формуле, в которой Павел говорит о своей миссии как leitourgos Иисуса Христа; разница только в том, что динамичный, миссионерский характер этого выражения теперь гораздо яснее выявляется вследствие того, что крестом Христовым разверзлись пределы Израиля. Конечная цель всей новозаветной литургии и всего священнического служения состоит в том, чтобы сделать мир в целом храмом и жертвенным приношением Богу. Это должно осуществить включение всего мира в Тело Христово, чтобы Бог был все во всем (ср. 1 Кор. 15:28).

Мы видели, что новозаветное священство, установленное апостолами, имеет полностью христологическую структуру: оно означает включение человека в миссию Иисуса Христа. Соответственно, основным основанием священнического служения является глубокая личная связь с Иисусом Христом. Все держится на этой связи, и сердцевиной всей подготовки к священству и всей продолжающейся священнической формации должно быть введение в нее. Священник должен быть человеком, близко знающим Иисуса, который встречался с Ним и научился любить Его. Поэтому священник должен быть прежде всего молитвенником, истинно «духовным» человеком. Без сильной духовной субстанции он не может долго терпеть в своем служении.
Христос также должен научить его тому, что главная цель его жизни — не самореализация и успех. Он должен усвоить, что он не занимается созданием интересной и комфортной жизни или созданием сообщества поклонников и преданных, а работает для другого и что по-настоящему важен он сам. Первоначально это противоречит естественному акценту нашего существования, но со временем доказывает, что именно этот процесс, в котором самость становится несущественной, и есть то, что действительно освобождает.
Тот, кто действует от имени Христа, знает, что всегда бывает так, что один сеет, а другой пожинает. Ему не нужно постоянно заботиться о себе; он предоставляет исход Господу и делает свою часть без беспокойства, свободный и веселый, потому что он скрыт внутри в целом. Если сегодня священники так часто чувствуют себя переутомленными, уставшими и разочарованными, то виной всему является напряженная погоня за результатами. Вера становится тягостным багажом, который священник едва успевает таскать за собой, тогда как она должна быть крылом, которое несет нас ввысь.

Кто любит, тот хочет знать. Поэтому истинная любовь ко Христу выражается и в желании узнать Его как можно лучше и узнать все, что касается Его. Если любовь ко Христу обязательно становится любовью к людям, то отсюда следует, что воспитание во Христе должно включать в себя воспитание естественных добродетелей человека. Если любовь к Христу подразумевает знакомство с Ним, то из этого следует, что готовность предпринять преданное и тщательное изучение является признаком серьезности своего призвания и искреннего внутреннего поиска близости с Ним. Обучение вере — это обучение истинной человечности. Это также значит узнать причину веры. Поскольку Христос никогда не бывает один, а пришел для того, чтобы соединить мир в своем Теле, любовь к Церкви становится дополнительным компонентом: мы не ищем выдуманного нами Христа, ибо только в реальном общении Церкви мы встречаемся с настоящий Христос. И еще раз раскрывается глубина и серьезность отношения к самому Господу в готовой готовности любить Церковь, жить вместе с ней и служить Христу в ней.