Rosso Corsa

Нет ничего радостнее на свете, чем вернуться в родные комнаты после долгого отсутствия. 

Полина упала на диванчик рядом с окном, успокоила свою голову на спинке, чтобы разглядеть родной потолок. Для нее наше возвращение было куда большим праздником. Она привязалась к дому раньше, прожив в нем дольше, чем я или Алёша.

Мы же с братом воспринимали все это великолепие, как должное. Мы даже не задавались вопросом, каким образом у нас вообще мог появиться такой дом. До тех пор, конечно, как нам пришлось покинуть его. О причине я расскажу немного позже, а теперь я мог только наблюдать за тоскливой радостью родителей, которые не позволяли себе излишних вздохов и восклицаний. Но по глазам матери и наклону головы отца было видно, что рады они не меньше нашего.

К нашему приезду все уже было убрано, и я без лишних забот отправился на второй этаж, жадно вглядываясь во все картины, так и оставшиеся висеть на стенах в ожидании нашего возвращения. Нас ждали все герои любопытных картин, которые выбрала наша мама – Эмма Маринеску. Я поднимался по лестнице, будто приветствовал их. Приветствовал детей, бегущих от грозы, странника над морем тумана. Задержался рядом с Офелией, по привычке разглядел Девятый вал, посидел на лодке Данте, с опаской поглядел на Монаха у моря и быстро промчался мимо Каина и Авеля.

Моя тревога исчезла, когда открылась дверь и я увидел свое фортепиано. Оно блестело. На нем не осталось никаких предметов и потому оно выглядело, как новое. Я понажимал пару клавиш и с досадой нашел, что оно расстроено. Это не было большой проблемой, главное, что оно все еще стояло здесь. И я сюда также вернулся я. Все, как и раньше, за малым исключением, - нас всех ждали события, которые лишат меня удовольствия играть на фортепиано до конца моей жизни.

Три года назад мой отец получил странное письмо. В отличие от всех остальных оно было завернуто в толстый конверт, на котором не было указано ни отправителя, ни обратного адреса - лишь имя отца и наш адрес. Мы сидели всей семьёй за завтраком, когда в обеденную зашёл Малек - сердечный друг, работающий в нашей семье долгое годы. Он был верным советником, помощником и слушателем. К тому же, Малек был единственным человеком в моей жизни. Этот человек не питал к нам призрения. Наоборот, он стал большой частью нашей жизни, пусть и весьма на короткий период в тех масштабах, в которых мы измеряем жизнь вампира. Он водил меня на уроки фортепиано, забирал Полину с её неудачных рандеву, о которых не должны были знать родители. Только Алёша не был с ним близок, предпочитая полную самостоятельность в вопросах быта, своего времяпровождения и образования. Малека это не обижало. Ему уже шёл восьмой десяток и его не могла задеть такая юношеская непосредственность, которой обладал мой брат.

Ставя металлический поднос с письмами рядом с локтем отца, Малек задумчиво на него глядел, а мы замолчали в замешательстве. Полина почувствовала неладное первая и вдруг встала, в спешке подходя к нам с Алёшей.

-По-моему, вы уже сыты. Пойдёмте.

Я встал сразу же. Мой взгляд упал на мясо с кровью, которое я не доел, потому что занимался любимой болтовней, а теперь жалел, что столько крови – пусть и животной – уйдет в пустую. Но я нашел в себе силы отвернуться и пойти за сестрой. Алёша был не так покорен - он нахмурил брови и стал ещё усерднее есть. Тогда Полина потянула его за воротник ночной рубашки и повела нас обоих к выходу.

-А вот по-моему, мы уже достаточно взрослые, чтобы участвовать в семейных разборках. - воскликнул Алёша сразу, как мы оказались в коридоре. Полина не собиралась задерживаться и молча оставила нас одних. Тогда Алёша яростно посмотрел на меня и пальцем указал на вход в обеденную.

-Тебе самому не интересно, что это было? Почему это папа больше не может читать письма в нашем присутствии? Что ещё ему могут написать, кроме как пригласить на очередной ужин? Ну или чек из налоговой... Что такого в чеке из налоговой? Мы стали нищими? Так и знал, у меня всегда было чувство, что наше расточительство до добра не доведёт.

У меня начинали гореть уши. Если Алёша заводился, его уже было не остановить. На тот момент ему было только 15 лет, но он, в отличие от остальных, проявлял слишком большой интерес к делам нашего отца. Как же глуп я был, когда не придавал значения этому бушующему максимализму. Полина полагала, что это закончится в нем в скором времени, и у меня не было веских причин не доверять ей.

-Лёша, замолчи. Если тебе так любопытно, подслушай. Но я за твои вырванные уши не ручаюсь.

Я решил покинуть этот коридор и начать сборы в школу. У меня уже был выпускной класс, ждали выходные экзамены и поступление. Среди этого списка не находилось места для гадания на кофейной гуще, что же такое написали отцу. Почему-то меня не покидала уверенность, что Алёша послушает меня и возьмет пример. Это было еще одной ошибкой. Он остался подслушивать и вскоре ворвался в мою комнату без стука, застав меня в одном нижнем белье перед шкафом.

-Саша, я был прав.

Я выругался на него.

Он остался в моей комнате и закрыл дверь, тем самым показывая своё равнодушие к условиям, в которых ему придется мне докладывать все тайны нашего дома. Если слушать будет мой затылок, он расскажет ему, а мне оставалось только смириться.

-Речь шла о старинных реликвиях, которые достались отцу за бесценок. Теперь из-за них бунтуют какие-то английские правозащитники, выступающие за возвращение реликвий на их родину.

-Правозащитники всегда бунтуют. Ведь у них есть на это право.

Я чувствовал, как Алёша тяжело дышит, он буквально кипел у меня за спиной, пока я равнодушно надевал на себя рубашку.

-Они возмущаются, потому что это возмутительно, Саша. Мы у себя в доме держим чью-то культуру. Эту культуру украли, а мы за бесплатно прибрали себе.

-Ну и что? - я правда не понимал, что теперь хочет Алёша. Не понимал, почему это вдруг стало для него сюрпризом. А он, как я увидел в маленьком зеркале своей дверцы, постепенно начинал фантазировать, как убьёт меня за мои слова.

-Представь, что ты годами, вслед за своими предками лепишь горшки. И тут в твой дом врываются наглые морды, бьют тебя, забирают у тебя горшки и говорят, что у них в шкафу им будет лучше. А потом ты узнаешь, что они даже не в шкафу. Их отдали за три копейки. Представил?

-Да, представил. Жалко, конечно, но очень маловероятно. Да и я не думаю, что кому-то до такой степени понадобятся мои горшки, что ими заинтересуются на другом конце земли.

Алёша ещё долго возмущался, но я слышал, как нарастало его разочарование во мне, и он больше ругался ради самого спора, нежели достижения истины.

Я понимал, что имел ввиду мой брат. Понимал, откуда его возмущение. Но я из характера своего не мог укусить кормящую руку, не мог усомниться в ней. В любой проблеме отца я вставал бы на его сторону и из последнего держал каждый горшок, который достался ему за просто так. Да и не верил я, что какой-то добрый англичанин совершенно бесплатно отдал настолько значимые реликвии моему отцу. К такому выводу я пришёл, когда уже подходил к школе. А как только моя нога перешагнула его порог, и думать позабыл об утреннем инциденте.

Тему горшков Алёша со мной больше не затрагивал. Когда я вернулся с занятий, его не оказалось дома, но мне было чем заняться вместо того, чтобы поинтересоваться у Микеля, почему брат не вернулся. Микель сидел в своем кресле-качалке в гостиной, где пребывал все время отсутствия родителей. Все поручения выполнены, он мог спокойно дремать под тикание маятника настенных часов. Я задержался в дверном проеме всего на секунду, но этого хватило, чтобы он заметил меня и позвал обратно.

-Алексей просил передать Вам, чтобы Вы шли на чердак. Он хотел Вам что-то показать, хотя я долго его отговаривал.

Внутри меня загорелось и любопытство, и злость. Я был уверен, что Алёша пошел туда не потому, что хотел оказать услугу Малеку и выдраить полы чердака. Он точно искал там нечто, что в теории должно было переубедить меня. Конечно, я знал, что на чердаке хранятся старые картины, сундуки с нашими игрушками, шкаф с одеждой, которую маме было жаль выкинуть. Если брат хотел показать мне что-то из этого, я уже был готов надавать ему подзатыльников. Но, право, было бы лучше, покажи он мне тогда порно-журнал, запрятанный кем-то из жильцов в потаенный чуланчик.

Когда я поднялся по лестнице наверх, то нашел, что на чердаке горел свет, а внутри воняет хлоркой и другими очистительными средствами. Результат трудов точно не Алёшин. Сам он сидел за деревянным столом под окном и кидал кости в попытке выбить дубль. Мой визит его заметно обрадовал, хотя попрощались мы с ним некрасиво. Мне даже хотелось извиниться за свой грубый тон, но я и рта не успел открыть, как Алёша поднялся со стула и повёл меня к шкафу-стенке. Он двигался немного дергано, ему не терпелось показать мне что-то эдакое. У меня самого начали чесаться ладони.

Алёша открыл двери настежь. Там висели пальто, тулупы, внизу лежали коричневые кожаные чемоданы и коробки из-под обуви. Во мне росло возмущение. Алёша же принялся выкидывать весь этот старый хлам на пол, пока нам не открылась внутренняя стенка шкафа, перекрытая картой мира. Где-то между Америкой и Европой я увидел длинную белую полосу – это место, очевидно, имело надрыв. За этот оторванный кончик и взялся мой брат, оттягивая карту на себя и наконец переводя взгляд на меня.

-Ты еще ничего не понял?

-Понял. Ты беспредельщик.

Алёша и на этот раз не обиделся. Я был для него кем-то вроде дурачка, на которого не стоит сердиться, когда он не понимает сложных вещей, понятных только для гениев, как он. С этим выражением лица он вдруг потянул ту стенку на себя. Стенка оказалась дверцей, за которой находилась совершенно другая комната. Скорее всего, это было продолжение чердака. Я никогда не интересовался его размерами, всегда думал, что там – сплошной бетон. Очевидно, я ошибался.

С особой пытливостью пролез я в ту комнату вслед за братом. Нет, мы не нашли там золотые драгоценности, камни и тысячи жемчужин. В ней не было оригиналов старинных картин, персидских ковров и забытых писем прабабушки-шизофренички, в которых она предрекает всей семье непростую судьбу.

У каждой стены стояли длинные, укрытые стеклом стеллажи. И за этими стеклами, словно в музее, стояли разного рода артефакты, которые еще тогда вызвали у меня мурашки по коже. Мы подошли поближе, чтобы их разглядеть. Здесь были амфоры с двойным горлом, которые чем-то напоминали мне переплетенные вены; полумаски с удлиненными клыками и трещинами, имитирующими лунные кратеры; плотные шары с каналами внутри; миниатюрные колокольчики с рельефными изображениями спящих зверей; ажурные сферы с шипами в форме кристаллов льда. Мои глаза разбегались в удивлении и тревоге.

В те дни мне не хватало образования точно понять, что это такое. Как и смелости спросить. В глине не было ничего страшного. Не по себе было лишь от ее количества и от того, что в эту комнату мы буквально ворвались без спроса. Алёша чувствовал себя куда спокойнее. Эти артефакты будто принадлежали ему. Он даже сделал несколько шагов вперед и, доходя до середины, с каким-то вызовом посмотрел на меня.

-Это то, о чем папуле написали в письмах.

Было что-то зловещее в его еще детском лице, на которое плотно падали тени. Эта улыбка мне не понравилась. И вскоре моя нерешительность сменилась чем-то откровенно агрессивным. Однако в той степени, в какой это может ощущать испуганный мальчишка, который боится наказания или увидевший нечто непристойное. Я схватил Алёшу за руку и силой вытолкнул из комнаты, захлопнул дверь, закинул в шкаф все вещи и с грохотом закрыл его обеим дверцами. Все это произошло так быстро, что далее я нашел себя только спускающимся вниз с чердака.

Ночью мне приснился кошмар. Я шел по бесконечной комнате, на стенах которой висели тела моих предков. Их глаза были выдавлены, во рту не осталось зубов. Все они были голыми и обожженными серебром. Я продолжал идти вперед, пока не увидел силуэт в конце коридора. Этот незнакомец стоял спиной ко мне, а когда обернулся, мне привиделся Лёша. На его лице была одна из масок, которую я увидел в той комнате. Она закрывала всю его верхнюю часть лица, а ее заостренные края имитировали оскал. Расходящиеся по бокам отростки напоминали мне застывшие капли крови. Два удлиненных шипа впивались в щеки моего брата, постепенно пробивая кожу, из которой начинала течь кровь.

Я побежал к нему, чтобы стянуть маску, но Алёша уходил все дальше и дальше от меня, пока клыки разрезали его лицо, уродуя его все больше. Под моими ногами исчез пол, и я полетел в самое пекло бесконечного огня, в котором горели такие же вампиры, как и я. Они тянули свои руки ко мне и стонали от вечных мучений. А когда их пальцы вцепились в мою кожу и потянули за собой, я продрал глаза.

Я не мог вдохнуть. К горлу подступала тошнота. Часы показывали три ночи. Больше заснуть мне не удалось.

Позволю забежать себе немного вперед, как очень люблю это делать в своем повествовании. Ничего интересного в наших последующих днях после открытия комнаты за шкафом не происходило. Сон больше не повторялся. Скажу лишь, что никто о нас не узнал. Только Малек иногда косился на меня. Его взгляд был внимательным, он точно подозревал меня в чем-то, но у него хватило ума не подходить ко мне с расспросами, ведь это вызвало бы еще большую панику у паренька вроде меня.

Алёша полностью ушел в себя. Я начал часто видеть его идущим на верхний этаж – к чердаку.