Прогнивший Мир

Солнечный свет ложится мягкой вуалью на крышу академии. Тёплый ветер колышет листья деревьев, будто убаюкивая улицы селения Инака. Каменная дорожка кажется особенно ровной. Наверное, из-за предвкушения в шагах. Мы идём рядом. Не спеша, но быстрее обычного.

Хоши смотрит перед собой, но взгляд её устремлён в никуда. Брови слегка нахмурены — что-то обдумывает, наверняка связанное с анатомией или лечебными мазями.

Сэтору устроился у неё на плече, как пушистая брошь с живыми глазами. Время от времени птица чуть шевелится, будто подстраивается под ритм шагов.

Мы свернули с главной улицы. Простор впереди расстилается как белый лист — тренировочная площадка. А в груди будто загорается искра. Прямо под рёбрами — не тревога, но напряжение, как перед прыжком в холодную воду.

Мива-сенсей сказала, что сегодня пройдет первая тренировка, направленная избавление меня от досадной слабости, когда инстинкты и разум не дружат между собой. Или хотя бы — начну избавляться. Это уже много. Порой кажется, что тень за спиной тяжелее собственного тела — но если есть шанс её рассеять, хотя бы на мгновение…

Мимо пробегают ученики. Кто-то смеётся, кто-то громко делится впечатлениями от урока. Но эти звуки отдаляются, словно мы идём в ином ритме. Внутри — лёгкое воодушевление, как порыв ветра в жаркий день. Не восторг, не эйфория. А что-то спокойное и точное, как мысль, которую долго вынашивал, и вдруг понял — пора.

Сегодняшний день не обещает чудес. Но он уже дарит цель. И если в этом хоть часть правды — значит, стоило проснуться.

Вид площадки будто бы растворяется в воздухе — шаги замедляются сами собой. Сквозь листву пробиваются солнечные лучи, оставляя на земле пятнистую тень. Легкий запах травы и пыли от нагретой почвы щекочет ноздри. Где-то вдали стрекочет сверчок, а на фоне — тишина, но не глухая, а живая, наполненная ожиданием.

Путь ведёт к дальнему краю полигона — туда, где в тени дерева притаилась фигура в темной одежде. Мива-сенсей. Легко опираясь спиной на ствол, она листает книгу. Не выпрямляется сразу, даже когда наши шаги становятся слышны — разве что глаза слегка прищуриваются, замечая нас сквозь тени.

Никаких приветствий, громких слов или взмахов рукой. Просто откладывает книгу в овальный подсумок на бедре и тихо говорит: — Присаживайтесь.

Странная легкость вдруг прорывается сквозь губы: — Ну да, в ногах правды нет.

Фраза слетает автоматически, без намерения — как будто выпрыгнула из памяти, не спросив разрешения. Хоши и Мива-сенсей тут же оборачиваются, взгляды — удивлённые, почти синхронные.

— Странная фраза, — спокойно замечает сенсей, чуть наклоняя голову. — Что она означает?

Мгновение — и уже разбираю собственные слова. Зачем я это сказал? Где вообще слышал? Какой в этом смысл?

— Вероятно… не стоит разговаривать стоя, особенно о чём-то серьёзном,

— То есть, — вступает Хоши, моргая широко раскрытыми глазами, — если садимся, правда появляется? А если стоим — её нет? Как это работает?

Сэтору на её плече слегка склоняет голову на бок, словно тоже задаётся вопросом.

— И часто он выдаёт такие фразы, которые звучат так, будто их вытянули наугад из мешка со словами? — с оттенком иронии уточняет сенсей.

— Братик Сато? — Хоши задумывается, слегка поджимая губы. — Периодически. Иногда во сне говорит странное… Недавно вот сказал... — её голос становится чуть тише: — Как два пальца обоссать.

Пауза. Отвожу взгляд. Разговор слишком... Смущающий.

Мива-сенсей медленно переводит взгляд на меня. В её глазах — смесь из недоверия, веселья и чего-то почти философского.

— А… зачем их… — она делает паузу, будто всерьёз обдумывает вопрос, но тут же машет рукой. — Впрочем, пожалуй, я не хочу знать.

Хоши тихонько хихикает в кулачок, пытаясь сдержать веселье, но в глазах — неподдельная радость. Как будто сама ситуация, нелепая и живая, раскрасила для неё день. Сэтору, словно почувствовав перемену в настроении, вспархивает с её плеча. Легкое движение крыльев — и птица взмывает в воздух. Короткий, звонкий крик — не то предупреждение, не то просто голос дня — рассекает тишину. Лисья пустельга описывает широкую дугу над полигоном, задевая солнечные лучи крыльями, словно их можно потрогать.

Сенсей выпрямляется, стряхивая с колен попавшую на них пыль, и смотрит куда-то сквозь нас, в сторону пустого пространства площадки, где воздух кажется чуть плотнее. Не говорит сразу — просто дышит глубже, тише. Здесь, в этой тишине, даже её молчание похоже на часть урока.

— Итак… — её голос мягкий, но без оттенков. Как полотно, которое только предстоит раскрасить.

Слова застывают в воздухе, и становится чуть прохладнее — не от ветра, а от смены настроения. Всё, что было игрой и шуткой, мгновенно сдвигается — как если бы кто-то невидимый перевернул страницу в книге, открыв следующий, куда более важный раздел.

Хоши подаётся чуть вперёд, зрачки расширены, но в её взгляде нет страха. Только то самое детское упрямство, которым она цепляется за шанс стать кем-то большим, чем была вчера. Рядом с ней быть легко, но сейчас чувствуется, как она внутри собирается в комок — как стебель, готовящийся пробиться сквозь землю.

Мива-сенсей смотрит поочерёдно на нас — будто оценивает. — Сегодня, — говорит она, делая шаг к центру полигона, — мы начнём с простого. Но не ждите, что будет легко.

Слова Мивы-сенсей словно обозначают границу. Не просто между этапами тренировки — между легкомыслием и вниманием, между учеником и тем, кто решает, сколько тебе позволено знать.

На миг становится слышно, как тонко скрипит песок под её шагами, будто и он подчинён ритму происходящего. Сэтору замирает в небе, парит в одной точке, как будто воздух держит его за крылья. А я — держу взгляд на Миве-сенсей. Её силуэт в солнечном свете кажется чётче, будто всё лишнее растворилось, оставив только суть.

Неспешно произносит: — Итак, перед тем как перейдём к теме, ради которой мы все здесь, — техника погружения в транс, — немного повторим и дополним уже известное.

Тон её всё такой же мягкий, но в нём появляется плотность. Не угроза — скорее требование сосредоточенности.

— Гендзюцу действует, потому что пользователь направляет свою чакру в мозг противника через его систему циркуляции чакры. Чаще всего — через органы чувств. Зрение, слух... — Она делает лёгкую паузу, будто даёт нам время переварить. — Эта чакра вмешивается в работу мозга, особенно в зоны, отвечающие за восприятие. Вот почему жертва начинает видеть или чувствовать то, чего нет. Иллюзии рождаются изнутри.

Хоши приподнимает голову, глаза у неё чуть прищурены, губы сомкнуты, будто она на мгновение глотает вопрос, а потом всё-таки задаёт его: — А техника иллюзорного клонирования, она тоже гендзюцу?

Голос у сестры немного неуверенный, но в нём слышна пытливая нота — та, что появляется у неё всякий раз, когда речь заходит о сложных вещах. Медицинские темы, конечно, ближе ей, но и сейчас в её тоне чувствуется интерес настоящего ученика. Она уже не просто слушает — она ищет.

Мива-сенсей слегка поворачивает к ней голову, не меняя выражения лица: — Иллюзорное клонирование лишь отчасти связано с гендзюцу, — отвечает она. — Оно не проникает в разум противника. Не внедряет чакру в его мозг. Это техника на основе стихии Инь. Клон, созданный таким способом, — это нечто вроде призрака. Он не имеет массы, не может атаковать, но может ввести в заблуждение.

Смотрю на Миву-сенсей и понимаю, что для неё важна не только точность формулировок. Её объяснение не сухое. Оно как хирургический разрез — ясный, аккуратный, без излишков. Такая подача — тоже часть урока.

— Это скорее трюк, визуальный обман, сродни фокусу, — продолжает она. — Он играет на восприятии, но не меняет его изнутри. Потому настоящим гендзюцу это не считается.

Хоши немного подаётся вперёд, будто нащупывает равновесие между услышанным и тем, что только предстоит узнать. Тень дерева, под которым мы сидим, колышется от лёгкого ветерка — он шевелит её косички, будто дразнит. Сэтору, по-прежнему устроившийся на краю столба, приподнимает крыло и встряхивает перья, словно тоже готовится слушать.

— А как освободиться из-под власти гендзюцу? — спрашиваю, сохраняя ровный тон, но чувствую, как внутри что-то сдвигается. Этот вопрос не просто из любопытства. Он важен.

Мива-сенсей не сразу отвечает. В её взгляде — оценка, будто она решает, насколько глубоко стоит заходить. Потом всё же кивает, будто соглашаясь на что-то большее.

— Вы это будете проходить на следующем курсе, — спокойно произносит она. — Но раз уж вам так интересно…

Она откидывается чуть назад, скрестив руки. — Существует несколько способов освободиться от гендзюцу, — продолжает она. — Первый: сложив печать тигра, вы резко высвобождаете собственную чакру из тела. Этот всплеск вытесняет чужую чакру, нарушая иллюзию.

Хоши прижимает пальцы к подбородку, повторяя в уме услышанное. В её взгляде — что-то между восхищением и тревогой. Знает, насколько опасно может быть подобное действие.

— Второй способ, — продолжает Мива-сенсей, — это сильный раздражитель. Боль, внезапный удар, ожог, порез — мозг может «перезагрузиться», вернув человека в реальность.

— Сенсей… — перебиваю осторожно, и сразу киваю, извиняясь. Она не возражает, просто смотрит, как будто ждёт, чем закончится мысль.

— То есть... в качестве раздражителя может подойти и вот это? — вытаскиваю из подсумка крошечную бомбочку. Тёмная-оранджевая оболочка, туго перевязанная. Простой механизм, но запах — узнаваемо резкий. — У нас в деревне их используют против диких зверей. Перцовые. Один раз… — голос слегка хрипнет, накатили непрошенные воспоминания о нападение на родную деревню, — один раз пришлось применить её не для защиты в лесу, а чтобы сбить противника с толку.

Никто не говорит. Ветер приносит запах хвои, лёгкий, еле уловимый. Мива-сенсей смотрит на бомбочку, потом на меня. Не осуждает, не хвалит — просто принимает как факт.

— Да, такой раздражитель тоже может помочь, — произносит наконец. Голос её остаётся мягким, но под ним — уверенность, будто за каждой фразой стоит личный опыт. — Особенно если запах достаточно резкий. Это действительно может разрушить даже сильное гендзюцу. Но скажи, Сатори... зачем ты носишь их с собой?

Взгляд скользит к Хоши. Та чуть поворачивает голову, и волосы в косичках едва шелестят. Смотрит не исподлобья, не с ожиданием — с лёгкой тревогой. Знает ответ, но всё равно ждет, словно хочет услышать его из моих уст, чтобы убедиться — я помню, почему.

— После боя на рынке, — произношу негромко, будто делюсь чужим сном, — с тех пор всегда держу одну при себе. Лучше показаться чудаком… психом… чем потом жалеть, что в решающий момент её не было под рукой.

— Вы не психи, — с лёгкой улыбкой замечает Мива-сенсей, немного откидываясь назад и прищуриваясь сквозь солнечные блики, пробивающиеся сквозь листву. — Даже после выпуска, не каждый генин, способен так смотреть на вещи. Большинство видит только технику, не осознавая, как быстро ситуация может выйти из-под контроля.

Тишина вновь возвращается, но теперь в ней — тепло. Словно этот разговор стал чем-то вроде обета, подтверждением: мы не просто дети, играющие в шиноби. Мы уже начали становиться ими.

— Вернёмся, — Мива-сенсей чуть опускает взгляд, её голос вновь становится сосредоточенным, — к нашей теме. Третий способ — это помощь извне. Союзник может прервать гендзюцу физически. Удар, толчок, иногда даже крик, если он достаточно силён. Или — передача чакры. Это более тонкий метод, но тоже работает, особенно если союзник — сенсор и хорошо чувствует ваши потоки чакры.

Рядом Хоши выпрямляется. Глаза её чуть прищурены, а губы поджаты, как у того, кто мысленно прогоняет варианты — что, если Сэтору подаст сигнал, а я не услышу? Что, если рядом не окажется никого, кто успеет вмешаться?

Ветер шевелит траву под ногами, шелестит где-то в ветвях, и тишина вновь оседает над нами, но уже не как пустота — как благословение. Даже голос сенсей звучит в ней мягче, как будто полевой простор поглощает резкость слов, оставляя только суть.

— Ну что ж… — голос Мивы-сенсей становится собранным, как всегда перед практикой, — Пора перейти от теории к практике. Сегодня твоя цель — полностью отдать тело на волю интуиции. Не анализируй, не управляй. Только доверься.

Она указывает на центр поляны. Её жест — точен, как движение иглы хирурга.

Поднимаюсь. Трава пружинит под подошвами, воздух словно становится гуще. Спокойный, прохладный, он щекочет кожу щёк и затылка, приглушает шум мыслей. Делаю несколько шагов — и оказываюсь в самом центре.

Опускаюсь на колени, сажусь в позу лотоса. Ладони ложатся на колени, спина прямая. Закрываю глаза.

Вдох. Ровный, длинный. Выдох. Ещё один. И снова. Нервы будто отзывается, как натянутые струны, — с каждой новой нотой вибрации успокаиваются.

Сначала мысли бегут, суетятся — как воробьи, вспорхнувшие с крыши. Но я не гоню их. Каждую ловлю вниманием, оборачиваю в прозрачный пузырь и отпускаю в небо. Один — тревога. Второй — «не получится». Третий — «а вдруг засну». Пузыри поднимаются выше кроны деревьев и исчезают, не лопаясь. Просто уходят.

Рядом, будто не касаясь земли, опускается Мива-сенсей. Почти не чувствую её присутствия, но воздух рядом становится плотнее, собраннее.

Покой распространяется от неё, как круги по воде. Внутри зарождается тишина, совсем иная — не пустая, а полная. Как дыхание глубокой пещеры, как мрак, в котором не страшно.

— «Наверное, она уже начала помогать.»

Появляется образ. Сначала расплывчатый, будто нарисованный на воде, но с каждым ударом сердца становится чётче: тёмная лестничная площадка. Узкая, каменная, ведущая вниз.

Каждый шаг — вдох. Каждый выдох — ступень ниже.

Стенки становятся ближе, прохлада усиливается. Не страшно. Знакомо. Словно возвращение.

Воронка тьмы впереди пульсирует, зовёт, но не торопит. Протягиваю руку — и граница дрожит, принимает, впускает. Внутри — не пустота, а бархат. Она обволакивает, мягкая, тяжёлая, как чёрный мёд.

Я вдыхаю её. Не ртом — кожей, сердцем, чакрой. Тьма входит в меня, не для того, чтобы забрать. Чтобы напомнить: она тоже часть мира. И в ней можно дышать.

***

Полдень на тренировочном полигоне. Воздух теплый и неподвижный, в вышине лениво скользят облака, словно отражая состояние тишины, пронзившей поляну. В центре — Сатори. Он сидит, скрестив ноги, на траве, будто часть пейзажа, неподвижный и собранный. Тени от листьев играют на его лице, карие глаза прикрыты, дыхание ровное. Внутри — напряжение, не тревожное, а сосредоточенное, как у натянутой тетивы, готовой отпустить стрелу.

Рядом, в шаге от него, на корточках устраивается Мива-сенсей. В её движениях — уверенность. Не суета наставника, а выверенная точность человека, для которого каждый жест — часть метода. Пальцы складываются в печати, почти плавно, без резких переходов. Гендзюцу, как шелест травы, тихо вплетается в реальность. Техника «Транс» уводит сознание Сатори внутрь — глубже, чем мысли и внутренний мир, туда, где слова уже не нужны, где остаётся только чистое восприятие.

Через пару минут Мива мягко касается пальцами уха ученика. Щелчок пальцами. Ещё один. Мгновение наблюдения — едва заметная реакция мышцы уха. Сенсей одобрительно кивает про себя. Всё прошло правильно. Активное мышление ушло вглубь, оставив телу возможность чувствовать мир напрямую — минуя шум разума.

Под тенью неподалёку расположилась Хоши. Маленькая, но уже с прямой спиной, как у взрослых, руки на коленях, пальцы неспокойно теребят травинки. Голубые глаза цепко следят за каждым движением.

— Что теперь? — осторожно, почти шёпотом спрашивает Хоши. Не хочет мешать, но желание понять — сильнее.

— Проверим первую реакцию, — голос сенсея звучит спокойно, как всегда, но в нём появляется лёгкая нота ожидания. — Интуиция в действии.

Мива берёт камень. Небольшой, с ровными гранями. Взвешивает в ладони. Первый бросок — неторопливый, в сторону головы. Камень рассекает воздух и шмякается в траву. Ни единого движения. Сатори будто не замечает угрозы.

Сенсей меняет траекторию, теперь бросок направлен точнее. Камень мягко покидает руку. И в этот миг её зрачки расширяются. Что-то неуловимо меняется.

Тело Сатори — ещё мгновение назад недвижимое — делает движение, которое не укладывается в рамки обычного рефлекса. Мягкое сальто назад, словно он не уклоняется, а просто перемещается туда, где он и должен быть — как будто всё происходящее заранее вписано в движение.

— Круутоо... — выдыхает Хоши, широко раскрыв глаза. В голосе — не просто восторг, а тихое восхищение.

— Малышка, ты даже не поняла, что произошло, — говорит Мива. Улыбки на лице нет, но в голосе — уважение. Словно она наблюдает за редким цветком, только начинающим раскрываться.

Хоши наклоняет голову, точно повторяя движение Сэтору.

— Он уклонился от камня… Что тут ещё можно было заметить?

Сенсей смотрит не на неё, а на Сатори, который уже снова сидит, будто ничего не произошло. Внутри него — тишина. Но не пустота.

— Он начал двигаться на мгновение раньше, чем камень покинул мои пальцы.