Прогнивший Мир

Хидео провожает меня до ворот — не столько из вежливости, сколько по привычке. Остановившись, он окидывает улицу взглядом, как бы проверяя, не упустил ли чего важного.

— Ну что, Сатори-кун, если снова решишь заглянуть — не стесняйся. Только заранее предупреди, а то могут и не впустить, — усмехается, хлопая по плечу.

Рука у него тяжёлая, движение неожиданное, но без лишней силы — скорее, жест привычный, дружеский.

— Учту, — выдыхаю, расправляя плечи. — Тогда до встречи.

— До встречи, — ухмыляется он и, не теряя ни секунды, разворачивается, зашагав обратно в квартал.

Переступаю порог ворот, и уют уходит за спину. В квартале Матаги воздух тёплый, пахнет деревом и чем-то домашним. В окнах мелькают силуэты, слышны приглушённые голоса — здесь всё пропитано духом семьи, традиций, уверенности в завтрашнем дне.

Снаружи — другое пространство, слегка безликое на контрасте. Лёгкий ветер гонит по улице пыль и сухие листья, солнце цепляется за крыши, будто нехотя уступая небу. Улицы шире, просторнее, но в этом просторе чувствуется что-то неопределённое. Не пустота, но отсутствие того самого тепла, что я почувствовал только что.

Шаги звучат чуть глуше, чем хотелось бы, и тишина улицы уже не кажется просто фоном — она ждёт, когда её нарушат.

Солнце зависает в зените, отбрасывая чёткие тени на крыши. День ещё далёк от заката. Хоши, скорее всего, проводит время с подружками — погружена в разговоры, полные улыбок и лёгкого смеха. А чем заняться мне?

Полгода — срок немалый. Интуитивное уклонение остаётся загадкой, ощущается чем-то неуловимым, как дуновение ветра перед бурей. Сенсей и его друзья лишь разводят руками. Отец Хидео мог бы знать что-то полезное, но надеяться на это вслепую — значит рисковать. Надёжнее найти ответы самостоятельно.

Глаза цепляются за рюкзак с учебниками. — Где лучше всего искать ответы? Правильно, в обители знаний, — шепчу себе под нос. — В библиотеке.

Улица встречает привычной суетой. Здесь всё движется в своём ритме: торговцы зазывают покупателей, голос каждого звучит напористее другого, ученики академии взахлёб обсуждают тренировки, кто-то вдалеке стучит молотом по наковальне. Звуки сливаются в живой, непрерывный поток.

У чайного дома музыкант лениво перебирает струны. Его мелодия ложится поверх гомона, не заглушая его, но создавая невидимую гармонию. Прохожие реагируют по-разному: кто-то замедляет шаг, чтобы уловить мелодию, кто-то даже не замечает.

Шаги ускоряются, ведут в нужном направлении.

Библиотека. Здесь хранятся знания прошлого. Если поискать внимательно, можно найти то, о чём даже не догадывался. Главное — знать, где искать.

В библиотеке царит полумрак, освещённый лишь ровными рядами ламп. Воздух пропитан ароматом бумаги и древесной пыли, стены словно впитали в себя шёпот тысяч прочитанных историй. Тишина здесь не давящая, а полная сосредоточенности — редкие посетители, рассевшиеся за дальними столами, перечитывают книги, погружённые в их изучение.

За стойкой, в своём привычном углу, сидит библиотекарь Нэрони Мори. Женщина с сухим лицом и прищуренными глазами. Она кажется частью этого места, родившейся из его пыльных страниц.

— Интуитивное уклонение? — повторяет она задумчиво, подняв голову от записей. — Книг о таком полно.

Надежда вспыхивает, но гаснет, когда она добавляет с легкой усмешкой: — Но все они — фантастика. Легенды, философские размышления, кое-где даже откровенные байки.

Разочарование подкрадывается незаметно, но уступать ему нет смысла. Иногда ответы прячутся там, где их не ждёшь. — Всё равно хочу посмотреть.

Нэрони лениво кивает и указывает рукой вглубь зала. — Четвёртый ряд, ближе к окну.

Полки возвышаются стеной, скрывая в Полки возвышаются стеной, скрывая книги, потемневшие от времени. Одни аккуратно расставлены, другие сложены в хаотичные стопки. Пальцы скользят по корешкам, выхватывая книги одну за другой.

Названия сменяют друг друга: «Путь зверя: врождённые инстинкты», «Видеть сквозь тьму: пророчества и знамения», «Слухи о боевых предчувствиях». Всё звучит красиво, но стоит открыть любую из них, как становится ясно — сплошные догадки, предположения, истории из разряда «друг моего друга слышал…».

— «И всё же, отступать рано.»

Десятки книг ложатся на стол. Тяжёлые фолианты с кожаными переплётами, тонкие свитки, потрёпанные брошюры. Работа начинается.

Лист за листом. Взгляд выхватывает ключевые слова. Перелистывание становится почти механическим. Правая стопка уменьшается, левая растёт.

Время тянется вязко, как смола. Одна за другой книги перемещаются в левую стопку, оставляя пустоту. Разочарование растёт, но пальцы продолжают машинально перелистывать страницы.

Ещё одна книга. Ещё. И ещё. Правая стопка полностью исчезла. Мне не остаётся ничего, кроме как разочарованно вздохнуть. Взгляд падает на часы, что виснут на стене, мерно тикая и отмеряя время.

— Прошло три часа. Мифы, легенды, сказки и псевдоисторические трактаты... Кажется, тут нет ничего, что могло бы пролить свет на интересующую меня тему.

Ночь уже вступает в свои права, окутывая улицы мягким, прохладным воздухом. Луна наполовину скрыта в рваных облаках, свет её размытый, неяркий, но всё же достаточный, чтобы различать дорогу. Каменные мостовые под ногами хранят тепло ушедшего дня, но в воздухе уже чувствуется приближение ночной свежести.

Шаги по мощёному переулку звучат глухо, отзываясь в стенах домов. Деревянные ставни на окнах закрыты, за редким исключением: кое-где ещё горит тусклый свет – кто-то засиживается за работой или беседует в кругу семьи.

Пахнет древесным дымом – где-то топят очаг, а ещё рисом, пряными травами и чем-то сладковатым. Поздний ужин, запах которого цепляется за одежду, даже если всего лишь пройти мимо.

Ветер лениво шевелит бумажные фонари у чайной, где на крыльце старик, не спеша, курит трубку, задумчиво провожая взглядом прохожих. Заметив его, киваю – не в знак знакомства, а скорее как часть негласного уличного ритуала. Он медленно кивает в ответ и вновь погружается в свои размышления.

По пути встречаются одинокие силуэты – кто-то спешит домой, кто-то просто неспешно идёт, погружённый в собственные мысли. Городские улицы в это время похожи на паутину, по которой расходятся нити человеческих жизней: одни лишь мелькают и исчезают, другие тянутся рядом дольше. Воздух становится прохладнее.

В доме тихо — лишь мерное потрескивание углей в очаге наполняет пространство едва уловимым теплом. На столе аккуратно расставлены блюда: рис, овощи, легкий рыбный бульон. Хоши всё ещё не вернулась, но заботливо оставила еду, как делает всегда.

Тишина не тяготит, но в ней проскальзывает что-то невидимое — мысли, раз за разом возвращающиеся к сегодняшнему разговору с Матаги. Принимаюсь за ужин, но едва успеваю сделать пару глотков, как слышу лёгкие, быстрые шаги. Дверь приоткрывается, и в дом врывается знакомый голос: — Ой, ты уже дома!

Хоши скидывает сандалии и, не теряя привычной живости, проходит к столу. Глаза сияют — прогулка явно удалась.

— Как день прошёл? — спрашиваю, дожёвывая последний кусочек рыбы.

— Хорошо! Мы с девочками ходили к реке, нашли несколько редких трав. И я даже объяснила Маю, как отличать настоящую целебную лилию от похожего, но бесполезного растения.

Улыбается с лёгкой гордостью. Не удивительно — её любопытство к знахарству порой кажется безграничным.— А ты как провёл день?

Хоши садится напротив, аккуратно сложив руки на столе. Свет лампы отражается в голубых глазах, делая их особенно глубокими. Сосредоточенно слушает, но время от времени теребит кончики косичек — маленькая привычка, выдающая скрытое волнение.

— Подходил к сенсею по поводу своей проблемы, — начинаю, неторопливо подбирая слова. — Заранее знал, что он вряд ли сможет помочь. Всё же он один из первых узнал о ней ещё год назад.

Хоши чуть наклоняет голову, в её взгляде скользит тень беспокойства, но промолчав, ждёт продолжения.

— Тогда Хидео услышал наш разговор и предложил попробовать обратиться в его клан. Но для этого нужно было пройти тест у его отца. Как стало ясно, я либо не справился, либо Нирено-сама просто решил проверить. В любом случае, он сказал приходить через полгода.

— Что думаешь об этом? — голос сестры звучит мягко, но в интонации чувствуется внимательность.

Мысленно перебираю возможные объяснения. — Может, хочет посмотреть на мой «рост»?

— Или наблюдает, как справляешься с личными трудностями, — предположила она.

— Оба варианта возможны. Вряд ли Нирено-сама делает что-то без причины.

— А сам он какой? — Хоши чуть подалась вперёд, в её голосе зазвучало любопытство.

— Человек с непростым характером. Сдержанный, тихий… но во взгляде всегда чувствуется сила. Он не из тех, кто говорит больше, чем нужно. Предпочитает действовать, причём быстро и эффективно. Его поступки порой кажутся загадочными, цели не всегда ясны, но одно можно сказать точно — он никогда не делает ничего просто так.

Слова повисают в воздухе, а вместе с ними в кухню просачивается тишина. Где-то за стеной потрескивает деревянная балка, снаружи скрипит фонарь, лениво раскачиваясь на ветру.

Хоши сидит напротив, пальцы сцеплены в замок, взгляд задумчивый. В куртке у неё уютно устроился соколенок, мелко подрагивая в дремоте.

— Я подозревала... Нет, знала, что с тобой что-то не так, — негромко произносит сестра, будто проверяя, готов ли говорить.

Тёплый чай в кружке уже остыл, но держать её в руках по-прежнему приятно.— И не поинтересовалась?

— Не хотела тревожить. — Голос мягкий, но в нём чувствуется напряжение. — Но когда ты лежал в больнице, я рассказала об этом Мива-сенсею. Она тебя обследовала… ничего не нашла. А как лечить, если не понимаешь, что именно нужно?

Пауза. Где-то капает вода.

— Извини, — произношу спокойно. — Если коротко, у меня есть нечто вроде узконаправленного улучшенного генома.

Хоши наклоняется чуть ближе, глаза сверкают живым интересом.

— Способность называл "Восприятие страха".

Пустельга под курткой шевелится, но не просыпается.

— Это пассивная способность. Состоит из нескольких частей. Первое — восприятие страха. Чувствую чужой страх постоянно. Исходит ли он от людей или животных, направлен ли на меня или на что-то другое — неважно. Второе — аура страха. Похоже на пассивное гендзюцу. Животные, попадая в зону действия, испытывают тревогу, иногда даже панику.

Хоши бросает взгляд вниз, на маленького хищника. — Он не боится.

— Думаю, он исключение, — киваю. — Возможно, потому что вместе с пищей получает частицу моей чакры. Она ассимулируется в его системе, делает его устойчивым.

Она обдумывает. — Значит, теоретически можно найти способ защитить других?

— Возможно. Третье — предугадывание угрозы. Когда кто-то готовится атаковать, ощущаю его страх, интуитивно определяю направление удара. Тело реагирует само, выбирая лучший путь для уклонения. Но если атака не несёт опасности, способность не срабатывает.

— Ты можешь почувствовать страх в техниках?

— Да. Помнишь на первом курсе сенсей показывал нить чакры? Даже в ней я почувствовал отголоски страха.

Хоши ненадолго замолкает. — Но у способности есть слабости?

Кладу кружку на стол и подняв руку, начинаю загибать пальцы. — Первая. В неожиданных ситуациях сознание на миг застывает, пытаясь рационализировать происходящее, а инстинкты уже требуют действия. Вторая. Если существо не испытывает страха — например, потеряло сознание, — я его не чувствую. Третья. Если атака совершается издалека без использования чакры, способность её не распознает.

— Значит, если бы кто-то выстрелил из лука издалека…

— То я бы не успел отреагировать.

Лицо сестры темнеет, но быстро возвращает обычное выражение. — Это… сложно.

— Да.

Тишина. Только ветер за окном медленно шевелит листву.

— Ты всегда чувствуешь чужой страх? — Голос тихий, но в нём слышится неподдельное любопытство.

Киваю.

— Даже мой?

— Да.

Она моргает, чуть приподнимает брови. — Но я же сейчас не напугана.

— В сердце всё ещё есть место страху. Переживаешь за меня, за Сэтору… за друзей, родителей. Это не паника и не ужас, а тихая тревога, которая никогда не уходит совсем.

Хоши отводит взгляд, пальцами медленно проводит по краю кружки. — Это... удивительная способность. Для шиноби — почти идеальная. Можно предугадать нападение, понять намерения человека ещё до того, как он что-то скажет… — Делает короткую паузу, затем качает головой. — Но она ужасает.

— Почему?

— Всегда чувствовать страх в людях… — Взгляд вновь встречается с моим, и на этот раз в нём есть что-то большее, чем просто интерес. — Это похоже на проклятие.

На мгновение в комнате становится особенно тихо. Только тиканье часов да редкий шорох крыла под курткой.

— «Может, она права. Может, в этом есть что-то от проклятия. Но ведь страх — часть мира. Он всегда рядом: помогает выжить, заставляет бежать или сражаться, подсказывает, когда что-то идёт не так. Если убрать его, равновесие нарушится.»

— Это всего лишь ощущение, — произношу спокойно. — Не хуже и не лучше других.

Хоши долго не отвечает, но потом медленно кивает.

— Наверное, ты прав… — Голос звучит задумчиво. — Но если вдруг когда-нибудь… станет тяжело, ты же скажешь? — Слова простые, но в них — подлинная забота.

Киваю ещё раз. Хоши зевает, устало потирая глаза.

— Тебе давно пора спать, — поднимаюсь из-за стола, замечая, как она медленно моргает, борясь со сном.

— Угу… — сонно бормочет, уже на полпути к выходу, но вдруг останавливается. На секунду задумывается, а потом, по-детски искренне, добавляет: — Я уверена, что ты справишься, если что, всегда можешь положиться на меня.

Пару мгновений смотрю ей вслед, ощущая в этих простых словах больше тепла и света, чем в любом фонарном свете.

Лесной воздух свеж, прохладный ветерок играет в листве, разгоняя запахи травы и земли. Свет пробивается сквозь кроны деревьев, выхватывая золотистые блики на волосах Хоши. Поляна небольшая, окружённая старыми деревьями, их корни выпирают из земли, создавая естественные преграды. Здесь тихо, лишь шелест листьев да редкие крики птиц нарушают безмятежность.

— Как будем тебя тренировать? — Хоши с любопытством склонила голову, заплетённые косички слегка качнулись.

Сажусь в центр поляны, позволяя окружающим звукам заполнить сознание. Сэтору, устроившийся на низкой ветке, поджимает когти, пристально наблюдая за каждым движением. Его тёмные глаза ловят солнечные отблески, превращая взгляд в два маленьких зеркала, отражающих этот мир.

— Завяжешь мне глаза, отойдёшь на несколько шагов и начнёшь кидать камни, — спокойно объясняю, скрестив руки на коленях.

Хоши, стоявшая чуть поодаль, наклоняет голову, её голубые глаза вспыхивают лёгким недоумением.

— И откуда у тебя такой метод? — Её голос звучит непринуждённо, но в нём чувствуется скрытый интерес.

— Из книг.

— Из научных?

Лёгкая улыбка касается уголков губ, но не задерживается. — Эх, если бы… Из приключенческих.

Хоши качает головой, но в глазах появляется озорной огонёк. Её ладони ловко развязывают платок, который до этого держал волосы, и через мгновение ткань мягко ложится на глаза.

Мир погружается во мрак. Остаётся только дыхание ветра, приглушённый шум листвы и ощущение невидимых взглядов. В темноте становится проще сосредоточиться на оставшихся чувствах.

Шаги удаляются — лёгкие, но уверенные. Сэтору коротко взмахивает крыльями, прежде чем снова затаиться. Хоши делает несколько шагов в сторону, выбирает гладкий камешек, на мгновение замирает, а потом резко бросает его.

В груди нарастает слабое чувство — лёгкая волна страха. Хлопок. Камень срывается с пальцев Хоши, рассекает воздух. И в тот же миг тело уже знает — направление, скорость, даже точку падения. Лёгкий поворот плеча, движение ещё не началось, но вот-вот… Но что-то останавливает. Сознание перехватывает контроль, разбивая интуитивный импульс. Мир будто зависает на миг.

Тело остаётся неподвижным. Камень ударяется в плечо, оставляя тупую боль.. Морщусь, не от боли — от осознания, что Хоши не нравится это делать. Но она продолжает. Это необходимо.

Второй бросок хитрее. Тише, легче, будто сомнение отразилось в движении. Чувствую страх, но не замечаю границы между обычным ощущением и тем, что заставляет двигаться. Интуиция подсказывает уклониться, мышцы на грани реакции, но сознание вновь перехватывает контроль.

На миг застываю в разрыве между действием и бездействием. Пальцы едва дрогнули, но движение так и не случилось. Камень скользит по одежде и отлетает в траву.

Удар. Затем ещё один. И ещё.

Каждый раз разум пытается зацепиться за что-то, но тело замирает в нерешительности, балансируя между инстинктом и осознанием.

Время тянется. Камни попадают в плечи, спину, ноги. Боль не сильная, но на коже уже чувствуется жар от будущих синяков. Каждый бросок превращает тренировку в замкнутый круг — повтор, сопротивление, разочарование.

Ошибки накапливаются, но ни на шаг не приближают к решению. Между ощущением страха и моментом, когда тело должно двигаться, зияет пропасть. Пропасть, через которую, кажется невозможно перескочить.

Лес постепенно угасает в сумерках. Воздух тяжелее, влажнее, пропитан ароматом хвои и сырой земли. Где-то в ветвях коротко вскрикивает птица, эхом отдаваясь в тишине.

Хоши стискивает губы, пальцы теребят край рукава. Взгляд усталый, но не только от тренировок — от сомнений.

— Давай пока прекратим, — говорит наконец, голос мягкий, но с лёгкой тревогой.

Снимаю повязку и смотрю на неё. Глаза чуть опущены, пальцы сжимают очередной камень, но в её позе нет намерения бросать.

Поднимаюсь, разминаю плечо. Под тканью рубашки горячее пятно — очередной синяк. — Извини, что прошу тебя об этом, — голос звучит приглушённо. — Просто, кроме тебя, некому.

— А на что похоже это чувство? — вдруг спрашивает, внимательно всматриваясь. — Это уклонение, основанное на страхе...

Мысленно перебирать ощущения труднее, чем двигаться. — Представь, что стоишь перед человеком, — наконец отвечаю. — Вы договариваетесь, что он ударит в живот, а ты должна расслабиться. Но в последний момент тело само напрягает мышцы, чтобы смягчить удар. Оно не слушает.

Воздух остывает. Густеет тишина, лишь редкие шаги нарушают её. Дорога впитывает сумеречный свет, узкие переулки прячут скользящие тени. На улице почти безлюдно, но тишина не кажется давящей – скорее, она позволяет усталости не казаться такой тяжёлой.

Каждое движение отдаётся в теле глухой болью. Грудь сдавливает, дышать глубже не хочется — так легче не замечать, как побитые мышцы ноют при каждом шаге. Но привычка держать осанку прямая, плечи расслабленные.

Хоши идёт рядом, вцепившись в рукав, но взгляд её рассеян. Голова чуть наклонена, словно она продолжает разговор с кем-то в своих мыслях.

Как только дверь закрывается, пахнет травами. Горьковато-смолистые нотки ещё витают в воздухе — недавний сбор. Свет в комнате мягкий, тёплый, расползается по стенам, цепляется за тени полок, за край стола.

Стягиваю футболку. Ткань цепляется за кожу, оставляя лёгкое жжение. На ключице, ближе к плечу, расползается очередной багровый след.

Хоши уже у стола. Её пальцы быстро, но бережно мнут сушёные листья в маленькой чаше, движения уверенные, без лишних колебаний. В воздухе крепнет терпкий запах, в нём смешивается что-то травяное, резкое, с лёгкой ноткой мяты.

Садится рядом. Её пальцы холодные после керамики чаши, когда касаются ушибленного места. Не вздрагиваю. Она чувствует, насколько глубока боль, ещё до того, как скажу что-то вслух.

— Может, в следующий раз после подработки в больнице, поинтересуемся у Мива-самы?

Рассматриваю полки. Стеклянные баночки, высушенные коренья, мотки перевязочных бинтов.

— Думаю, можно, — соглашаюсь. — В селении она о нас знает больше всех. Если кому и можно доверять, так ей.

Хоши не отвечает, но уголки губ чуть дрогнули. Выражение, которое у неё появляется, когда решение наконец сложилось в цельную картину.

Глаза открываются в предутренней темноте. Тишина. Только приглушённый гул дыхания и редкие крики ночных птиц за окном. Тело ощущается легче, чем вчера — следы усталости и боли почти исчезли. Провожу ладонью по боку, где вчера ещё был синяк. Теперь только слабая, чуть прохладная кожа. — «Ускоренная регенерация, мази и подовина ночи проведенная за ассимиляцией холодной чакры — творят чудеса.»

На соседней кроваьи, свернувшись калачиком, спит Хоши. Лёгкие пряди волос разбросаны по подушке, дыхание ровное, размеренное. Сэтору, спрятавшись под её ладонью, изредка дёргает крылом во сне. Осторожно встаю, стараясь не потревожить их.

— Уже утро? — голос Хоши ещё сонный, но она уже приподнимается, протирая глаза.

— Почти. Но уже пора вставать.

Сквозь шторы просачивается первый свет, окрашивая комнату в блеклое золото. Завтрак проходит быстро: тёплый рис, немного рыбы, чай. Замечаю, как Хоши скатывает рис в аккуратные комки, ест медленно, смакуя. Я же глотаю еду машинально, почти не чувствуя вкуса. Мысли уже в другом месте.

— Синяки прошли? — сестра бросает на меня быстрый взгляд.

— Почти. — Поднимаю руку, сгибаю пальцы, проверяя, как реагируют мышцы. Всё в порядке.

На улице утренний воздух свежий, прохладный. По дорожкам уже спешат разные люди. Хоши идёт чуть впереди, её косы подпрыгивают на спине. Сэтору, устроившись у неё на плече, щурится на рассветный свет и ловит ветер клювом.

В академии привычный шум. Через приоткрытое окно, в класс пробивается утренний свет, рассеиваясь на партах, оставляя тонкие тени. В воздухе парят частицы пыли, плавно оседая.

Захожу первым. Вижу знакомую картину: расставленные ряды столов, следы давних царапин на дереве, мягкий шелест страниц. Хоши идёт рядом, её косы чуть покачиваются.

— О, наконец-то! — голос Хидео звучит весело. — Я уж думал, вы решили сбежать с утреннего урока.

Аки прыскает со своего места:

— Да ладно, Хидео, разве Сатори похож на того, кто сбежит? А вот Хоши... — прищуривается, намекая.

Разговор постепенно стихает. В напряжённой тишине слышно лишь мягкое поскрипывание дерева, когда кто-то меняет позу. Затем дверь открывается.

Сенсей входит в класс. В его движениях нет спешки, но этого достаточно, чтобы ученики замолчали. В помещении воцаряется сосредоточенная тишина, нарушаемая лишь тихим шорохом одежды и скрипом перьев по бумаге.

Тетсуя Ямада проходит к доске, поправляя ворот формы, словно она ему мешает. Взгляд его спокоен, но в глубине глаз читается усталость, как будто он мысленно уже перебирает десятки способов объяснить один и тот же материал. На секунду он замирает, поглаживая пальцами старый шрам на щеке, затем коротко кивает и говорит:

— Сегодня мы начнём с теории базовых техник. Позже перейдём к практике. — Его голос ровный, без лишней строгости, но с оттенком терпения, свойственного человеку, много раз повторявшему одно и то же разным поколениям учеников. — Любая атакующая техника требует больших затрат чакры. Меньше всего расходуется в техниках, основанных на гендзюцу.

Некоторые из учеников перешёптываются, кто-то наклоняется к соседу, записывая сказанное. Тетсуя делает короткую паузу, позволяя информации улечься, затем продолжает:

— Самая простая техника этого типа — хенге. Это базовая техника, создающая иллюзию, охватывающую только ваше тело, позволяющая изменить внешний облик на форму, равную или большую по размеру вашей собственной. Чтобы техника выглядела правдоподобно, важно учитывать мельчайшие детали: тень, колыхание одежды, отражение в воде. — Он делает пару шагов вдоль класса, мимолётно глядя на лица учеников. — Генинов легко распознать: их трансформация слишком идеальна. Нет пыли на одежде, рот открывается несвоевременно, движения глаз неестественно точны. Ошибки кажутся незначительными, но для опытного шиноби они видны сразу.

Кто-то из учеников тихо фыркает. Возможно, считает, что подобные мелочи не так важны. Возможно, уже представляет себя мастером маскировки. Тетсуя останавливается и скрещивает руки на груди.

— Однако хенге используется не только для маскировки среди людей. — В его голосе появляется лёгкая нотка интриги. — Есть шиноби, что способны скрыться даже в открытом пространстве, становясь частью окружения. Камень, дерево, тень... — он делает короткую паузу, позволяя ученикам самим додумать, насколько далеко можно зайти в искусстве маскировки.

Некоторые из учеников замирают в раздумьях, кто-то едва заметно хмурится. В классе повисает задумчивая тишина. Тетсуя кивает, удовлетворённый — по крайней мере, сегодня им будет о чём подумать.

— То есть эта техника может помочь стать невидимым?

Голос звучит с любопытством, но и с тенью сомнения. Учитель отрывает взгляд от разложенных свитков, оглядывает учеников. Его тёмные глаза на мгновение задерживаются на каждом.

— Не думаю, что есть в мире шиноби, способные использовать хенге для создания полной невидимости, — отвечает он ровным голосом. В руке привычно крутит карандаш, иногда негромко постукивает им по столу. — Почему?

Класс погружается в напряжённую тишину. Кто-то обдумывает вопрос, кто-то уже потерял интерес, глядя в сторону.

— Думаю, слишком многое нужно учитывать и менять по ходу движения, — раздаётся голос Хидео из первого ряда. — Пока стоишь на месте, прислонившись к дереву, создаётся одна картинка, но если двигаешься, нужно постоянно её подстраивать. Противник должен видеть не тебя, а то, что находится у тебя за спиной.

— Верно, — кивает Тетсуя. — А теперь представьте, что противников несколько.

Молчание. В воздухе будто нависает ожидание.

— Это превращает задачу в почти невозможную. Если враги смотрят с разных сторон, приходится учитывать множество углов зрения, менять проекцию для каждого из них.

Тетсуя поправляет ворот своей формы, задумчиво проводит пальцами по шраму на лице. В глазах отражается удовлетворение: ученики мыслят правильно.

— Но какие ещё слабые стороны у этой техники?

Тишина.

— Хорошо, подскажу. Даже если вас не видно, вас можно узнать. Как?

Мгновение раздумий, и Хоши быстро говорит: — По голосу!

Тетсуя одобрительно кивает.

— Правильно. Некоторые шиноби умеют изменять голос естественным образом, но это требует много лет практики. Теперь представьте, что вам нужно подделать голос. Как можно это сделать?

Кто-то едва заметно ёрзает, кто-то прищуривается в размышлении.

— Существует ещё три способа. Перечислю их от простого к сложному. Первый — это иллюзия, воздействующая на слух. Однако тут возникают сложности: необходимо учитывать громкость произносимых слов для каждого слушателя, так как они находятся от вас на разном расстоянии. Сенсоры могут уловить изменения в потоке собственной или чужой чакры и понять, что на них воздействуют с помощью гендзюцу. Малейшая ошибка — и маскировка будет раскрыта.

Несколько учеников кивают, записывая.

— Второй способ — использование техники стихии ветра. Здесь сложность не только в самом формировании техники, но и в её постоянной поддержке. Малейший сбой в концентрации — и голос сорвётся.

Некоторые ученики переглядываются, кто-то прикусывает губу.

— Третий способ — медицинская техника на основе высвобождении стихии Ян - Йонтона. Она требует высочайшего уровня понимания анатомии и принципа действия, но даёт наиболее достоверный результат. Однако доступна лишь немногим.

Класс на мгновение погружается в размышления. Взгляд Тетсуи проходит по рядам, ловит мельчайшие реакции.

— Не забывайте: выдать могут не только голос и внешность. Малейшая деталь — колыхание одежды, неверный жест, даже запах. А если среди противников сенсор — он почувствует вашу чакру, и тогда любая маскировка бессмысленна.

Возникает ощущение, будто воздух в классе стал чуть тяжелее. Кто-то напряжённо барабанит пальцами по столу. Кто-то опускает глаза, обдумывая услышанное. Тетсуя чуть приподнимает подбородок, наблюдая за ними.

— Запомните, техника маскировки — это искусство. И не существует идеального способа скрыться. Важно не только исчезнуть, но и не дать себя обнаружить. На этом всё.

Он замолкает. В классе остаётся только ровный шум дыхания учеников и тихий шелест карандашей по бумаге.

— Вторая техника сложнее предыдущей, — голос сенсея звучит ровно, но в нём слышится та осторожность, с которой учитель объясняет сложный материал. — Иллюзорный клон. В отличие от простой техники создания образа, здесь требуется создать иллюзию вне своего тела.

В классе стоит напряжённая тишина. Кто-то из учеников уже склонился над конспектом, стараясь запомнить каждое слово, кто-то лишь лениво барабанит пальцами по столу.

— Сложность не только в том, что требуется удерживать форму клона, — продолжает он, скрестив руки на груди. — Нужно гораздо больше, чем в прошлой технике учитывать окружение. Если ваш клон стоит на камне, но его стопа проходит сквозь него — противник поймёт, что перед ним иллюзия.

Перевожу взгляд на учеников. Хоши слегка наклоняет голову, задумчиво щурясь, как всегда, когда обдумывает что-то важное. Взгляд её голубых глаз скользит по странице конспекта, а пальцы автоматически поглаживают тёплое оперение Сэтору, сидящего на её плече. Соколёнок прищуривается, явно не находя лекцию особенно увлекательной.

— Как вы знаете, для техник гендзюцу используется Интон — высвобождение стихии Инь, — подытоживает сенсей. — Но следующая техника совершенно иного толка.

— Шуншин, — начал он, словно разжёвывая каждое слово, — работает не на Интоне и иллюзиях, а на высвобождении физической энергии. Йонтон позволяет преобразовывать чакру в мощный поток энергии, ускоряя её движение в теле. Это не просто «ускорение». Это... перенапряжение всех систем.

Он обернулся к классу, и взгляд его, как всегда, был проницательным, но мягким, как у человека, который привык работать с учениками.

— Чтобы использовать Шуншин, нужно уметь направить преобразованную чакру по всему телу, заставить каждую клетку работать на предельной скорости. Мышцы, связки, суставы — все это должно двигаться с максимальной эффективностью. И если ты не справишься с этим контролем, в лучшем случае последствием станет перенапряжение.

Голоса учеников постепенно затихали, все были поглощены его словами, когда я вдруг почувствовал взгляд Хоши. Её глаза, как всегда, излучали спокойный, но глубокий огонь, исследующий всё вокруг. Она привыкла быть в центре своего мира, где знание — её главное оружие. Однако возможности Йонтона явно произвели на неё впечатление. Если изменение голоса с помощью высвобождения физической энергии лишь заинтересовало её, то Шуншин вызвал более заметную реакцию.

Тетсуя продолжал объяснять: — Важно помнить, что Шуншин — это не просто техника, это образ жизни. Ты не просто ускоряешь себя, ты сливаешься с этим ускорением. Быстрота приходит не сама по себе. Она приходит через контроль чакры.

В классе снова стало тихо, а я невольно задумался, пытаясь представить, как бы использовал эту технику в бою. Быстрое движение, молниеносное решение. Но что, если сила выбьет из равновесия? Если всё это, что кажется таким простым, приведет к потере контроля? И самое главное, последствия в виде перенапряжения всего организма — это не шутки.

Хоши тихо бормочет: — Шуншин и Йонтон... не так легко понять, но если разобраться, это сила, которую нужно почувствовать, а не просто изучить.

Сенсей мерно шагает вдоль класса, его взгляд пронзает пространство, словно он оценивает не только знания учеников, но и их готовность к предстоящим испытаниям.

— И последняя техника, самая сложная из всех ранее представленных, — голос сенсея звучит ровно, но в нём слышится оттенок серьёзности. — Каварими, техника подмены. Она считается самой сложной среди базовых техник Е-ранга, поскольку требует комбинирования нескольких ранее озвученных техник одновременно.

Ученики внимательно слушают, некоторые даже задерживают дыхание. В этой тишине отчётливо слышно, как Тетсуя-сенсей постукивает карандашом по столу, привычным жестом поглаживая старый шрам на лице.

— Есть два уровня данной техники, — продолжает он. — Первый — базовый. Шиноби должен выполнить два действия одновременно: применить шуншин и оставить иллюзорного клона на своём месте, тем самым обманывая врага. Это требует хорошей концентрации, но в целом техника остаётся доступной большинству.

Пауза. Взгляд сенсея задерживается на нескольких учениках, он как будто оценивает их возможности. Затем продолжает:

— Второй уровень — продвинутый. Здесь всё сложнее. Необходимо выполнить три действия одновременно: призвать заранее помеченный объект, который должен находиться неподалеку, например, деревянный брусок, затем поверх него создать иллюзорного клона и использовать шуншин, чтобы мгновенно сменить положение.

Некоторые ученики переглядываются, осознавая сложность задания. Хоши, сидящая рядом, слегка хмурится, обдумывая услышанное. Её руки машинально касаются скрытого под курткой соколёнка Сэтору. Он едва слышно щёлкает клювом, словно чувствуя её напряжение.

Раздается звонок. Урок завершён, но в классе сохраняется тяжёлая тишина. Ученики остаются на местах, поглощённые мыслями, переваривающими только что услышанное.