Прогнивший Мир

Тёплая кора дерева ощущается под пальцами, как едва заметный ритм жизни, передающийся от её корней до ветвей. Лёгкая шероховатость, линии трещин, которые словно ведут по времени, напоминают о чём-то далёком и родном. В ночной тишине это прикосновение наполняет ощущением уюта, будто само дерево дышит рядом, живое, теплое. Оно передаёт тепло, которое проникает в тело, создавая момент гармонии. Чувство того, что мир, несмотря на всё своё хаотичное устройство, всё-таки может быть на мгновение уравновешен.

Днём, сидя на скамейке у больницы, когда небо затянуто облаками и прохлада отразилась в каждом движении, эта же кора остаётся холодной, сухой, словно её больше не касается жизнь. Здесь нет того тепла, только пустая тень, оставшаяся после чего-то когда-то живого.

Прислушиваясь к собственным мыслям, Сатори замечает, что суть не в ночи. Время суток не имеет значения. Время как бы становится лишним, когда в теле, уставшем от тренировок, кажется, что оно обречено на вечную усталость, а сестрёнка Хоши, увлечённая тренируется с танто, и вовсе становится частью окружающего мира, не создавая противоречий. В такие моменты стоит лишь заглянуть внутрь себя, почувствовать, как мир накладывает отпечатки на мысли, и дерево снова оживает в душе. Это не может быть простым совпадением. И это не просто игра света и тени.

Внутренний мир, казалось бы, должен быть зеркалом, отражающим то, что происходит вокруг. Но сакура, словно не следит за этим законом. Почему она бывает живой, полнокровной, а затем вдруг превращается в безразличную тень самой себя? Эта непостоянность тянет за собой всё, как если бы кто-то неосознанно отрывал в себе куски счастья и складывал их обратно, без всякой закономерности. Чувство тревоги, не отпускающее, будто всё это не может быть случайностью. Ведь если внутренний мир отражает нас самих, то почему сакура ведёт себя так странно?

Есть ещё один момент, который он не может оставить без внимания. В поле незаметно появилось новое деревце. Оно совсем крохотное, едва различимое в буйстве зелени. Такое маленькое, что вряд ли кто-то обратил бы на него внимание. Но именно его рост привлекает взгляд. Оно будто всегда было здесь, спрятанное, неведомое. Но почему раньше не замечал его присутствие? Откуда оно взялось? Ответов нет. Лишь ощущение, что что-то, что должно было быть здесь, наконец-то выросло, но при этом оно остаётся скрытым.

Тревога не отпускает, как туман, который не может раствориться в воздухе. Всё больше вопросов. Но они остаются без ответа.

Тем временем Хоши подходит к двери, шаги замедляются, будто её тело сопротивляется очередному шагу в эту неизведанную реальность. Коридор больницы наполнен запахом свежих трав и лёгкой горечью — смесь лекарств и сушёных целебных растений, что напоминает о том, что боль и выздоровление неразделимы. Под пальцами — холодная, гладкая дверная ручка. Она вдыхает глубоко, будто пытаясь напитать себя этим запахом, чтобы он скрасил её тревогу.

— Пусть это будет последний раз… — едва слышно шепчет себе под нос.

Тихий стук. Почти неуверенный, будто её собственное сердце бьется не в такт. Ответ не заставляет себя ждать.

— Входи, Хоши-тян, — голос Мивы-самы тихий и ровный, но в нём чувствуется мягкость, которая словно тянет девочку в комнату.

Дверь открывается, мягкий свет ламп наполняет пространство, рассекает полумрак, знакомый и в то же время чуждый. Девочка, как всегда, направляется к своему месту, не спеша. Она садится в кресло, её пальцы осторожно касаются подлокотников, проверяя, всё ли на месте. Всё ли так, как должно быть. Этот жест — невольный, но в нем скрыта отчаянная потребность в постоянстве.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Мива-сама, её голос словно тянет за собой, но не торопит. Пальцы постукивают по колену, создавая ровный ритм, который помогает Хоши сосредоточиться.

Девочка кивает. Ни слова больше. Говорить сегодня трудно. Кажется, что внутри её груди где-то там застрял комок, а воспоминания, что она так надеялась забыть, всё равно не уходят. Руки до сих пор помнят дрожь от того, как кунай срывался с пальцев и летел не в цель, а в живого человека. Вспышки воспоминаний вспыхивают, как молнии, болезненно яркие. Кровь на земле, отчаянный крик брата, его лицо, испещрённое усталостью и страхом, — он был так далеко от неё. Так близко и так далеко…

Мива-сама внимательно следит за ней, но не торопит. Лишь едва заметно приподнимает уголки губ, давая девочке почувствовать себя в безопасности.

— Готова?

Лёгкий кивок. Хоши сжимает ладони в кулачки. Её плечи слегка подрагивают, но взгляд остаётся сосредоточенным, почти пустым, как будто она собирается поглотить всю боль, не выпуская её наружу.

— Хорошо. Сделай глубокий вдох, дыши ровно. Мы приступаем к первой фазе — Гендзюцу для создания защищённого пространства. Это будет твоя отправная точка на пути к исцелению. В этом безопасном мире ты сможешь расслабиться и начать встречать те события, которые вызывают страх, без опасений, что они тебя сломят. Здесь ты найдёшь покой и сможешь спокойно проработать свои переживания. Не спеши.

Мива-сама пододвигает стул ближе, плавно закатывает рукава халата, и её рука нежно касается головы девочки. Тёплое прикосновение словно растворяет напряжение, и глаза Хоши начинают медленно закрываться, словно сами собой. Мир вокруг растворяется, а она погружается в спокойствие. Легчайшее прикосновение чакры — и вот уже ночь в караване превращается в нечто далёкое, словно её смотрят со стороны. Но сегодня всё будет иначе. Сегодня она здесь не одна.

— Где ты сейчас? — голос ирьёнина звучит мягко, но уверенно.

— В лесу… здесь спокойно, — Хоши оглядывается, пальцами осторожно касаясь коры ближайшего дерева. Шершавость коры словно настоящая. Воздух пахнет влажной землёй и смолой.

— Хорошо. Что ещё видишь?

— Вон там озеро, — девочка кивает на водную гладь впереди. В воде отражаются звёзды, но в этот раз их свет не кажется таким далёким.

— Чувствуешь себя в безопасности?

Молчание. Где-то в глубине сознания вспыхивают воспоминания — лязг клинков, боль в груди, отчаянный страх за брата… Озеро перед глазами колышется, будто дрожащие руки пытаются удержать чашу с водой.

Мива-сама постукивает пальцами по колену, давая время.

— В этом месте тебе ничто не угрожает, — голос ровный, словно прочная нить, удерживающая ткань реальности от распада. — Здесь можно просто быть.

Хоши глубоко вдыхает, позволяя этим словам укорениться в сознании.

— Угу… — в её голосе всё ещё есть сомнение, но и капля надежды.

Безопасное пространство формируется, позволяя впервые за долгое время ослабить внутренний панцирь. Ещё не до конца, но этого пока достаточно.

Темнота сгущается, но не давит. Напротив — окутывает мягким, почти ласковым покоем. В этом пространстве нет беспорядочного шума, лязга металла и криков боли. Здесь нет запачканной кровью земли и тел, что лежали, не двигаясь.

— Теперь, когда пространство стало безопасным, можно начать работать с воспоминаниями. Я постепенно введу в сознание образы тех страшных событий, что были пережиты. Но теперь они откроются в защищённом и контролируемом контексте, где не потеряется сила. Будет возможность наблюдать, как возвращаются эти образы, но с осознанием, что всё происходящее здесь не может навредить. Это поможет взглянуть на страхи со стороны, понимая, что они уже не представляют угрозы. — Голос женщины звучит мягко и уверенно, словно тёплый дождь, который мягко омывает, не причиняя боли. Каждое слово наполнено заботой и вниманием, обещанием, что рядом всегда будет поддержка и защита.

Глубокий вдох. Хоши видит себя. Маленькая фигурка, сжимающая кунай так крепко, что пальцы ноют. Грудь сотрясается от сбившегося дыхания. Вокруг — мелькание теней, но ничего не слышно.

Мива-сама стоит рядом, её силуэт спокоен, недвижим. — Это всего лишь воспоминание, — голос ровный, но не холодный. Он прогоняет страх, давая точку опоры. — Здесь никто не может причинить тебе вред.

Слова не сразу доходят, но тепло, что исходит от ирьенина, рассеивает застывший ужас. В глазах ребёнка — борьба. Можно ли доверять? Можно ли снова посмотреть на это?

— Я… — голос дрожит, но продолжает. — Он был там.

Проекция смещается. Сатори. В пыльном плаще, с луком в руках, быстрые, отточенные движения. Каждый удар точен, но в каждом — риск. Ветер колышет его волосы, а на губах — резкий выдох.

— Он мог… — пальцы снова сжимаются, но теперь уже не от страха, а от непрошенной злости на саму себя. — «Почему тогда ничего не сделала?»

Мива-сама касается плеча девочки. Лёгкое прикосновение, но ощутимое. — Посмотри ещё раз, — в голосе нет приказа, лишь приглашение.

Проекция меняется. Та же сцена, но на этот раз Хоши двигается. Кунаи летят точно в цель, маленькие руки дрожат, но не опускаются. Глаза наполнены не слезами, а решимостью.

— Ты помогла ему. Ты не была беспомощной. — Слова проникают в сознание, заставляя его шевелиться, как согреваемый солнцем лёд.

— Но если бы…

— Ты уже знаешь ответ, — мягкое постукивание пальцев по бедру. — Всё закончилось. Теперь ты можешь увидеть это иначе.

Изображение расплывается, исчезая, оставляя только ощущение… тепла

Мива-сама смотрит на Хоши, ожидая. Её голос ровный, но мягкий: — Начинаем вторую фазу. Плавно переходим к Гендзюцу для работы с травмой через повторение событий. В рамках этого подхода гендзюцу будет использовать повторение травматичных событий, но с элементами изменений, чтобы дать тебе шанс изменить свою реакцию и восприятие, — добавляет она, и в её словах ощущается уверенность, но без давления.

Пространство вокруг начинает растворяться в мягкой дымке. Кажется, что ты погружаешься в тёплые воды, не пугающие, а скорее обнимающие. Здесь нет грохота стали, запаха крови, резких шагов по разрушенной земле. Тени прошлого остаются где-то за завесой, скрытые и пока недоступные.

Хоши чувствует, как стоит на чем-то мягком, но при этом бесконечно ровном. Как будто поверхность под ногами не из камня, не из травы и не из песка. Только пространство, которое растягивается везде и нигде. Легкий холодок внутри груди, но не тот, что парализует. Это что-то вроде того, что чувствуется перед тем, как войти в воду.

Рядом стоит Мива-сама. Она не двигается. Лёгкие постукивания пальцев по бедру напоминают о привычке, помогающей сосредоточиться. На её лице нет ни строгости, ни снисхождения. Только спокойное ожидание.

— Всё будет медленно, — её голос остаётся спокойным. — Если станет слишком тяжело, скажи.

Никаких лишних слов. Без утешений. Просто факт: она здесь и контролирует процесс.

Хоши кивает. И мир начинает двигаться. Ветер, пропитанный кровью, пыль, забивающаяся в рот. Сцена перед глазами уже знакома, но что-то в ней изменилось. Это было раньше. Но иначе.

Маленькая девочка стоит с кунаем, пальцы сжаты так сильно, что ногти врезаются в кожу. Запах железа — едва уловимый, но он есть. Дыхание прерывистое, в груди тяжесть, будто воздух стал вязким и густым, словно застывший мёд. Рядом — Сатори. Лук натянут, тонкая тетива дрожит под напряжением. Взгляд брата острый, сфокусированный. Он делает шаг вперёд. 

Она остаётся позади. Мир вспыхивает резкими мазками: звон металла, всплеск алого, движения быстрые, словно всполохи пламени. Разбойники кажутся пугающе настоящими — запах пота и крови, грубые голоса, глаза, наполненные голодом. Тогда страх приковывал к месту, вонзал свои когти в позвоночник.

Но теперь... что-то меняется. Тень страха никуда не исчезла — она всё ещё там, холодная, цепляющаяся за сознание. Но поверх неё поднимается нечто другое. Пульсирующее, живое. 

— Попробуй, — голос Мивы-самы доносится мягко, но в нём чувствуется сила. — Сделай то, что хочешь. 

Звуки становятся глуше, картинка больше не кажется незыблемой. Воспоминание дрожит, как отражение на воде. Оно поддаётся. 

Грудь вздымается в резком вдохе. Ноги сдвигаются. В этот раз Хоши делает шаг вперёд.

Другой исход. 

Воздух тяжёлый, но уже не давит, не заглушает мысли. Запах дыма, пыль от топчущихся ног, металлический привкус страха на языке — всё это здесь, но больше не размывается в хаосе. Тело слушается, кунай ложится в ладонь, как продолжение руки. Мышцы помнят движения, даже если сознание ещё сомневается. 

Бросок. Сталь рассекает воздух, вонзается в плечо противника. Вспышка боли в его глазах, шаг назад. Уже не чудовище, не всесильный враг — просто человек. 

Сатори оборачивается. В его взгляде нет ни удивления, ни осуждения — только спокойное, молчаливое признание. 

Сердце гремит в груди, но теперь это не страх. Это ритм жизни, движения. Вдох. Выдох. Мир остаётся целым. Тело свободно, способно двигаться. 

— Видишь? — голос Мивы-самы проникает в сознание мягко, но уверенно. — Ты никогда не была беспомощной. 

Слова не просто звук. Они проникают глубже, чем прежде. Внутри что-то сдвигается. Караван. Крики. Лязг оружия. То, что прежде казалось водоворотом ужаса, теперь ясно, отчётливо. Движения больше не прячутся в панике — каждый шаг осознан.

Шаг вперёд. В глубине сознания всё ещё звучит эхо прошлого, тихий голос шепчет:  — Страшно… 

Но сквозь этот шёпот раздаётся другое:  — Ты справляешься.

Гендзюцу уже не просто воспоминание. Это пространство, где время течёт иначе, где прошлое больше не неизменно. В комнате стоит тишина, но здесь, внутри созданного мира, всё наполнено звуками: шорох земли под ногами, глухие удары стали, сбивчивые дыхания. 

Мива-сама наблюдает, взгляд спокоен, пальцы ритмично постукивают по ткани. Она не вмешивается, но её присутствие ощутимо, словно тонкая, почти незримая нить, удерживающая связь с реальностью.  — Видишь, как всё замедляется? — Голос мягкий, не давит, не торопит. — Это не иллюзия. Это твоя осознанность. 

Мир не рушится в хаосе. Детали больше не сливаются в единый вихрь. Теперь каждое движение — не рефлекс, а выбор. 

Разбойник бросается вперёд.  Напряжение в мышцах откликается, но не страхом — вниманием. Взгляд цепляется за движение плеча, за смещение центра тяжести. Он собирается нанести удар справа. 

Кунай срывается с пальцев. Полёт — не хаотичный жест отчаяния, а расчёт. Сталь вонзается в цель, заставляя противника отшатнуться. Теперь она не просто защищается. Она отвечает. Когда страх перестал быть абсолютным? Когда этот шаг вперёд перестал казаться невозможным? 

Мива-сама не произносит ни слова, но её молчание — это не пустота. Это подтверждение. 

Второй вдох. Движение. Тело больше не зажато в тисках ужаса. Разбойник снова атакует. Третий вдох… и удар точен.  Клинок вылетает из его рук, звонко ударяясь о землю.

Мир замирает. Ещё секунду назад — звон металла, тяжёлые шаги, резкие всплески воздуха. Теперь — тишина. 

Хоши моргает. Пространство остаётся прежним, но внутри него что-то сместилось. Караван медленно тает, превращаясь в светлую пустоту. Звуки боя рассеиваются, оставляя лишь ровное, почти нереальное спокойствие. Кунай холодит пальцы, но хватка ослабляется. Больше не нужен. 

Ткань мягко шуршит — Мива-сама делает несколько шагов вперёд. Останавливается рядом, взгляд спокоен, но внимателен, цепляет, не давит. Лёгкая, едва заметная улыбка трогает уголки губ.  — Как себя чувствуешь? 

Сердце уже не гремит в груди, не рвётся наружу, не пытается заглушить мысли. Вдох ровный, лёгкие наполняются воздухом без прежней тяжести.  — Спокойнее… — Голос звучит мягко, но в нём слышится тень сомнения, словно ещё не до конца осознанное ощущение. И всё же в этих словах есть правда.

Мива-сама нежно поглаживает Хоши по голове. — Пора перейти к третьей фазе, — говорит она, её голос спокойный, но уверенный. — Теперь тебе нужно представить место, вещь или человека, рядом с кем ты чувствуешь себя в полной безопасности. Почувствуй себя просто ребёнком, получающим заботу и любовь, без нужды бороться или быть сильной.

Иллюзия вновь приходит в движение. Тепло разливается по ладоням. Хоши моргает. Перед глазами — знакомый силуэт. Тёмные волосы, уверенный взгляд, лёгкий наклон головы, будто снова рассматривает что-то важное. Сатори. 

Он стоит рядом — не раненый, не измождённый битвой, не охваченный холодным гневом. Просто брат. Живой, тёплый, такой, каким должен быть. 

Грудь сжимает ощущение, напоминающее детство — то самое чувство, когда, просыпаясь ночью от кошмара, знаешь: стоит залезть в его кровать и всё будет в порядке. 

Мива-сама наблюдает со стороны. Пальцы касаются рукава халата, привычное постукивание едва заметно. Не вмешивается, не торопит — лишь смотрит, оценивая, как изменяется дыхание Хоши, как плечи постепенно перестают дрожать. 

— Он здесь, — голос звучит мягче, чем обычно. — Это не просто образ. Это та защита, что была с тобой всегда. 

Глаза Хоши опускаются к ладоням, пальцы сжимаются в слабый кулак, а затем медленно разжимаются. 

В груди всё ещё есть тяжесть — эхо тревог, которые невозможно стереть одной мыслью. Но в этой тяжести уже нет той всепоглощающей пустоты. 

Сатори стоит рядом, и мир больше не кажется таким холодным. 

Мива-сама делает шаг ближе, голос звучит ровно, но в нём слышится едва заметная мягкость: — Здесь ты можешь просто быть. Не сражаться. Не доказывать, что справишься. 

Шаг вперёд.  Воздух пахнет чем-то родным, знакомым. Может быть, теми самыми сухими травами, может, дымком костра, у которого они сидели во время путешествия. 

В груди что-то ломается — но не болью, а облегчением. Сатори не говорит ничего, но его присутствие достаточно красноречиво. Хоши делает глубокий вдох. Впервые за долгое время в этом дыхании нет сдавленности. Мир больше не кажется местом, где всегда нужно держаться на грани. 

Хоши медленно открывает глаза. Ощущение странное — лёгкость, будто что-то внутри перестало давить, как если бы груз, который казался неотъемлемой частью её самого существования, вдруг растворился. В уголках глаз блестят слёзы, но это не слёзы боли, не страх, не отчаяние. Это облегчение.

— Спасибо вам, Мива-сама. 

Голос хрипловатый, едва слышный. Пальцы дрожат, когда касается ткани на коленях, пытаясь осознать себя здесь, в этом моменте. Волнение ещё не ушло, но больше нет той сковывающей беспомощности. 

Мива-сама не отвечает сразу. В темных глазах читается спокойствие — глубокое, устойчивое, как неподвижная гладь озера. Её рука мягко касается волос Хоши, ладонь тёплая, уверенная. Это не просто жест утешения, а что-то большее — признание. 

— Хорошая работа, — говорит она, и в уголках её губ появляется едва заметная тень улыбки. 

В палате тихо. За окном медленно опускается солнце, окрашивая небо в глубокий оранжево-розовый цвет. Воздух пропитан слабым запахом трав, которые используют для лечения, но теперь этот запах не вызывает в памяти образы боли. 

Хоши долго сидит, прислушиваясь к себе. Сердце бьётся ровно. Дыхание свободное. 

Дорога домой кажется короче обычного. Ноги ступают легко, почти невесомо, как если бы она двигалась в потоке воздуха. Где-то вдалеке кричит Сэтору, его силуэт едва заметен в темнеющем небе. 

Когда заходит в дом, кухня наполнена тихим уютом — запах тушёных овощей, слабое потрескивание огня, мягкий свет лампы. Сатори стоит у плиты, занятый чем-то, но, почувствовав её присутствие, оборачивается. 

Его взгляд тёплый, спокойный, чуть изучающий, будто видит что-то новое. Уголки губ приподнимаются в мягкой улыбке. — Чувствую, ты наконец-то исцелилась. 

Голос глубокий, с лёгкими нотками удовлетворённости. В нём нет сомнения, нет вопроса — только уверенность, как в неизбежности рассвета после долгой ночи. 

Хоши задерживает дыхание, прислушиваясь к себе. Да. Впервые за долгое время ответ внутри звучит без тени сомнений.

***

— Братик, пошли быстрее! — Хоши-тян расхаживает по комнате от стены к стене, будто маленький хищник в клетке. — Такими темпами опоздаем на вручение сертификатов! — В голосе нетерпение, в движениях — нетерпимость к ожиданию. 

— Времени ещё полно, — спокойно отвечаю, продевая ремешки сандалий. — Полчаса в запасе. 

Но её это не устраивает. Стоит только поднять голову, как замечаю: руки уже сжаты в маленькие кулачки, а голубые глаза сверкают недовольством. 

— Ну наконец-то! — она хватает за руку и тянет к выходу. — Побежали! 

Скользнув взглядом по комнате, быстро проверяю: краны закрыты, плита выключена. Всё в порядке. — Хорошо-хорошо, — с лёгкой улыбкой уступаю натиску, прикрывая за собой дверь. — Только не тяни так, а то руку оторвёшь. 

Малышка только смеётся, не обращая внимания. Лёгкие шаги отбивают ритм по деревянному настилу, а затем смолкают, когда она выскакивает на улицу. — Догоняй! — звонкий голос уже где-то впереди. 

Сэтору срывается с перил, легко набирает высоту и уносится следом. Смотрю ему вслед, затем кладу ключи в карман и начинаю бег. 

Прошёл месяц с начала нового учебного года. Хоши-тян четырежды ходила на приёмы к Мива-саме. С тех пор ночные кошмары отступили.  Последний сеанс завершился словами, которые до сих пор звучат в памяти: —«Твоя сестра справилась». 

Глядя, как она смеётся, уносясь вперёд по пыльной дороге, трудно не согласиться, а мои чувства вторят мыслям Мивы-самы.

Трижды за этот месяц тренировки проходили в городе под видом игры в «Прятки». Клановые дети быстро показывали результаты: движения точные, скрытность отточенная, будто они делают это с самого детства. Остальные — кто как. Одни веселились, не воспринимая задание всерьёз, другие начинали стараться, но не выдерживали и через полчаса с хохотом носились по улицам, забыв об осторожности. 

Хоши-тян тоже поглядывала в их сторону. В глазах вспыхивало желание присоединиться, сбросить напряжение, побегать, как остальные. Но пришлось напомнить, зачем всё это. Поймёт ли? Возможно, обидится? Лёгкая тень промелькнула в её взгляде, но она лишь кивнула и снова растворилась в тени переулков. 

Каллиграфия давалась с трудом. Чернила оставляли на бумаге неровные линии, едва заметная дрожь в пальцах мешала довести символ до совершенства. Клановые дети писали уверенно, без заминки, но их учили этому с раннего детства. 

У Хоши-тян терпения хватало. Кончик языка чуть выглядывает из уголка губ, пальцы сжимают кисть с осторожностью, словно та может рассыпаться от неверного движения. Взгляд напряжённый, сосредоточенный. Ошибки её раздражают, но упрямство не позволяет бросить. 

Зато было два события, которые радовали её куда больше. Первое — разрешение от Мива-самы продолжать тренировки. Второе — поступление на бесплатные курсы по оказанию первой медицинской помощи. 

Правда, ничего нового там не оказалось. Те же базовые знания, те же методы, давно разобранные на страницах книг. Экстерном сдавать курс не разрешали, поэтому приходилось просто сидеть среди взрослых шиноби и читать медицинские труды, которые выдала Мива-сама. 

— Чтобы не теряли время впустую, вот вам список книг, — постукивая пальцами по столу, женщина мельком оглядела нас, задержавшись на Хоши-тян. — Их нужно будет выучить, если хотите повысить ранг ирьёнина. Разумеется, потребуется ещё хороший контроль чакры, ведь без него медицинские техники бесполезны. Это займёт не один год, но зато избавит от повторного изучения основ. 

Едва ощутимое движение уголков губ — неявный жест одобрения. Ладонь легко касается макушки Хоши-тян, приглаживая выбившиеся пряди. Глаза сестрёнки вспыхивают восторгом.

Улицы утреннего селения наполнены привычным шумом. Больница впереди. Белое здание с высокими окнами, за которыми едва различимы силуэты врачей. Запах лекарств чувствуется ещё на подходе, смешиваясь с ароматом хвои и влажной земли. 

Хоши-тян несётся вперёд, едва касаясь земли. Косички подпрыгивают на плечах, в голубых глазах горит нетерпение.  — Скорее! — Голос звонкий, полный радости. 

Получение сертификата — всего лишь формальность. Те, кто прошёл курс оказания первой помощи, официально считаются ирьёнинами Е-ранга, но никто, включая самих выпускников, не воспринимает это звание всерьёз. Всё только начинается. 

Однако, этот шаг важен. Без него не будет доступа к новым знаниям, техникам, практике. Больница станет первым настоящим полигоном, где навыки перестанут быть теорией.

Сестра несётся вперёд, светлые косички подпрыгивают при каждом шаге. В глазах – азарт, нетерпение, ещё немного – и они получат сертификаты.  Сэтори стремительно пикирует вниз и, словно змея, исчезает за пазухой у Хоши.

Регистратура встречает тишиной. За стойкой сидит пожилая женщина, склонившись над стопками документов. Движения её ловкие, привычные, взгляд даже не поднимается. 

— Здравствуйте, — голос звучит ровно, спокойно. — Кояма Сатори и Кояма Хоши. Мы пришли за сертификатами об окончании курса первой медицинской помощи. 

Женщина на секунду замирает, оценивающе оглядывает их, затем вновь опускает глаза в бумаги. 

— Двести двенадцатый кабинет, — голос сухой, бесстрастный, как будто всё это уже давно стало рутиной. Ни лишнего слова, ни тени эмоций. 

Хоши-тян нахмуривается, кутает руки в рукава. — Но ведь там работает Мива-сама… — в голосе проскальзывает неуверенность. — Разве не наш наставник должен вручать сертификаты? 

Ответа не последовало. Мысли роятся в голове. Если сертификаты выдаёт не тот, кто вёл курс, значит, либо что-то изменилось, либо это не просто формальность. 

— Тем лучше для нас, — задумчиво произносятся слова, больше для себя, чем для сестры. 

Лестница уходит вверх. Шаги звучат гулко. Впереди — встреча с тем, кто всегда говорит мало, но каждое слово стоит тысячи пустых фраз.

Дверь в кабинет слегка приоткрыта, за ней слышится шелест бумаг и тихие, размеренные шаги. Свет из коридора падает на деревянную табличку с выгравированными иероглифами: "Мива-сама, старший ирьёнин". Два легких удара в дверь. 

— Войдите. — Короткий, чёткий ответ, в котором нет ни капли удивления. 

Первым переступаю порог. Белые стены, запах лекарств смешивается с ароматом антисептиков. У дальней стены шкаф с медицинскими свитками, на столе — несколько открытых книг, рядом с ними танто в простых ножнах. 

Мива-сама сидит у окна, пальцы почти незаметно постукивают по деревянной поверхности стола. 

— Здравствуйте, — голос остаётся ровным. — В регистратуре сказали обратиться к вам за сертификатами. 

Хоши-тян бесшумно входит следом, пальцы сжаты в кулачки, но глаза блестят от волнения. 

— Поздравляю, детишки, — Мива-сама поднимает взгляд, уголки губ чуть дрогнули в слабой улыбке. — Теперь у вас начальный ранг ирьёнина. 

Вытягивает два свитка, бумага плотная, чуть шероховатая на ощупь. Имена выведены чёткими, аккуратными иероглифами. Один передаю сестре, и та мгновенно прижимает его к груди, будто боится, что свиток исчезнет. Но взгляд Мива-самы становится серьёзнее. 

— Теперь к главному. Уверены, что хотите пойти по этому пути? 

— Да! — Хоши-тян отвечает мгновенно, голос звонкий, уверенный. 

Молчание — тоже ответ. 

— Хорошо. Тогда ещё один вопрос. Книги, что я вам рекомендовала, прочитаны? 

Кивки. 

— А учиться хотите у меня? Или предпочтёте другого ирьёнина? 

— Конечно, у вас! — голос сестры срывается на чуть более громкий тон, чем нужно. Щёки тут же заливает румянец. 

Мива-сама усмехается, мягко треплет малышку по голове. — Отлично, осталось лишь проверить ваш контроль над чакрой. 

Мива-сама говорит спокойно, но в голосе появляется чуть больше строгости. Кончики пальцев постукивают по столу, словно отмеряя ритм, в котором будут следовать задания. 

Первая задача проста: поднять особый лист бумаги над ладонью, удерживая его с помощью чакры. Пальцы чуть подрагивают, когда тонкий листок начинает медленно парить в воздухе. Легче, чем ожидалось, но стоит отвлечься на мгновение — бумага качается, теряя устойчивость. 

Следующий шаг — направить её по коже вверх до плеча и обратно, не давая упасть. Концентрация требуется полная, любое колебание чакры — и бумага дёргается, цепляется за ткань рукава, рвётся. 

Полчаса сменяющих друг друга упражнений. Кажется, что пальцы ноют от напряжения, но мысли ясны. В конце испытания Мива-сама кладёт перед нами два небольших прямоугольных листа бумаги. 

— Теперь сложнее, — взгляд сосредоточен, улыбка исчезает, уступая место профессиональной строгости. — Сожмите лист двумя пальцами и аккуратно проведите чакрой линию от одного угла к противоположному. Медленно, с полной концентрацией. 

Хоши-тян кивает, голубые глаза блестят азартом. Бумага кажется тоньше, чем есть на самом деле. Концентрация чакры уходит в пальцы, едва ощутимое жжение проходит сквозь кожу, но стоит начать движение — линия выходит кривой, будто её прочертил пьяный каллиграф. 

У Хоши — не лучше. Её бумага сложилась пополам, хотя попытка явно была серьёзной. 

Мива-сама смотрит на результат, уголки губ чуть поднимаются, но не от удовольствия — скорее, от знакомой ей картины. 

— Для первого раза неплохо, — заключает она, забирая листки. — Но к медицинским техникам вас пока подпускать не буду. 

Хоши-тян недовольно надувает щёки. 

— Ваш контроль над чакрой далёк от идеала. А без него ни одна ирьёнинская техника не сработает, даже самая простая — скальпель чакры. 

Слова звучат как приговор, но в глазах наставницы нет жёсткости. Только оценка ситуации и желание направить в нужное русло. — Впрочем, с этим можно работать. Я ваш наставник, и моя задача — научить вас. 

Складывает руки на груди, делает небольшую паузу, затем вытаскивает два свитка. — А пока заполните эти документы. 

Хоши послушно берёт свой, но на мгновение замирает, когда наставница добавляет: — Кстати, слышали что-нибудь о ходьбе по стенам?...