Прогнивший Мир

Перед воротами селения выстроились две небольшие очереди. В одной торговцы неторопливо поправляли тюки с товарами, переговаривались с охраной и пытались договориться о быстром проходе. В другой путники устало переминались с ноги на ногу, кутаясь в плащи от прохладного ветра. Над головой рассеянные облака плавно двигались по серому небу, намекая на скорый дождь.

— Это надолго… — Хоши-чан глубоко вздыхает, глядя, как шиноби методично осматривают каждую телегу, заглядывают под покрывала и даже ощупывают мешки с зерном.

Киваю, взгляд задумчиво скользит по второй очереди. Решение очевидно.

— Тогда просто перейдём туда, — спокойно заключаю, пожимая плечами, и спрыгивая с повозки.

Не проходит и секунды, как рядом приземляется сестрёнка — Сэтору покачивается на её плече, поправляя перья. Попрощавшись с охранниками и караванщиком, быстро направляются в сторону короткой очереди. Осмотр проходит без проблем, проверка личностей тоже — шиноби мельком сверяют данные, кивают и отводят взгляд.

Домой не торопимся. В пустом доме нас ждёт только прохлада, но не ужин. Поэтому первым делом направляемся на рынок.

По пути Хоши-чан внимательно следит за тем, как люди снимают с домов бумажные фонари, аккуратно складывают в коробки расшитые ткани и убирают на полки остатки праздничных украшений. Краешки губ опускаются, в глазах мелькает едва заметное разочарование. — На день позже. Фестиваль прошёл без нас.

Мягко приглаживаю ладонью светлые волосы сестрёнки. — Не расстраивайся. Этот фестиваль не последний в этом году. Ещё не раз успеешь примерить своё праздничное кимоно.

Щёки Хоши заливает лёгкий румянец, но она всё равно кивает — сначала нерешительно, потом увереннее. Сэтору, словно улавливая перемену в её настроении, переступает коготками и укладывает голову на её плечо.

Улицы селения встречают привычной суетой. Воздух наполнен ароматом свежей выпечки, жареного мяса и травяных настоев. Люди переговариваются, смеются, торгуются. На фоне этого шума голос Хоши-чан звучит особенно уверенно:

— Эти травы помогут при расстройстве сна, — пробегает кончиками пальцев по пучкам зелени, выбирая лучшие. — Не знаю, стоит ли брать, но… вдруг снова не получится хорошо поспать? — Колебание почти незаметно, но всё же берём.

Обратный путь проходит без спешки. Фонари уже зажжены, в воздухе чувствуется прохлада. Сэтору время от времени встряхивает крылья, словно проверяя их перед сном.

Стоит переступить порог, как сестрёнка срывается с места и исчезает в душевой. Остаётся лишь мокрый след от босых ног на деревянном полу. Сэтору недовольно вскрикивает, но потом, видимо, соглашается с таким развитием событий.

Сумки отправляются в спальню, руки – в таз с водой, ужин — на огонь. Спустя четверть часа Хоши-чан возвращается — чистая, довольная, с мокрым, растрёпанным Сэтору на плече. Белый халат великоват, но, похоже, ей нравится именно так. Подходит к газовой плите, пробует бульон, морщит лоб. — Маловато соли. Одним ловким движением исправляет ситуацию и берёт инициативу на себя. Оставляю кухню в её руках, ухожу в душ.

Ночь вязкая, воздух тяжёлый. Глухие вскрики вырывают из сна. Хоши-чан сжалась в комок, прячется под одеялом. Пальцы сжимают ткань, дыхание сбивается. Сэтору сидит рядом, но не двигается — будто понимает, что этого недостаточно. Микстура сработала, но не идеально. Первый кошмар за всю ночь, значит, этот — особенно тяжёлый.

Вздохнув, перелажу на её кровать, осторожно обнимаю. Тело всё ещё дрожит, но вскоре напряжение ослабевает. Вскрики стихают, дыхание становится ровнее. Проходит минута, другая. Наконец-то снова засыпает.

Тишина комнаты постепенно растворяется в ровном дыхании. Лёгкий ветерок шевелит занавески, тени фонарей на стенах плавно меняют очертания. Позвоночник ощущает мягкость подушки, руки расслабляются, а веки тяжелеют.

Медленное дыхание выравнивается. Вдох. Выдох. Сознание погружается в глубину, оставляя реальность за порогом. Темнота сгущается, но не давит — наоборот, в ней чувствуется уютное спокойствие.

Перед внутренним взором медленно раскрывается портал. Чёрные края дрожат, будто сотканные из дыма, но он не рассеивается, оставаясь стабильным. Шагнуть вперёд — и привычный мир растворяется в мгле.

Внутренний мир встречает привычной прохладой. В воздухе витает запах мокрой земли и цветущих деревьев. Ветра нет, но где-то вдалеке слышится лёгкий шелест листвы.

Сакура. Молодая, стройная, с тонкими ветвями, едва касающимися земли. Розовые лепестки ещё только начинают распускаться, придавая дереву лёгкость и нежность. Стоит прикоснуться к шершавой коре, как по телу пробегает волна тепла. Напряжение растворяется, мысли замедляются. Здесь нет спешки, нет тревоги.

Минуты текут незаметно. Оторваться от дерева сложно, словно оно удерживает, не позволяя вернуться в реальность слишком быстро. Но стоит заставить себя убрать руку, как мир постепенно теряет чёткость, окрашиваясь в темноту.

Вдох. Выдох. Комната снова обретает очертания. Возвращается ощущение подушки, слышится далёкий ночной шум улицы. Всё на месте. Но тепло прикосновения к древу всё ещё пульсирует в пальцах.

Раннее утро встречает прохладой. Воздух свежий, наполненный легким ароматом ночной влаги. За окном слышится далекая перекличка птиц, но в комнате тихо, если не считать ровного дыхания малышки.

Тренировка подождёт. Один пропущенный день не сделает слабее, а вот лишний час сна пойдёт Хоши-тян на пользу. Недавние тревоги всё ещё тревожат сознание — стоит обсудить её состояние с Мива-самой.

Тихо, стараясь не разбудить сестрёнку, покидаю постель. Комнату наполняет уютный полумрак, едва разгоняемый утренним светом. Спящий силуэт почти сливается с постелью, только светлые косички чуть разметались по подушке. Сэтору, свернувшийся у её плеча, поднимает голову, лениво щурится, но тут же снова прячет клюв под крыло.

На кухне привычные движения даются легко — руки сами тянутся к нужным продуктам. Спокойствие готовки всегда умиротворяет: ровный ритм ножа по разделочной доске, мягкое шипение масла на сковороде. Запах поджаренного риса с овощами наполняет квартиру, смешиваясь с паром горячего чая.

Послышался шорох. Хоши-тян появляется в дверях, сонно потирая глаза кулачком. Косички чуть растрепались, в глазах ещё теплится остаток сна, но на лице уже появляется довольная улыбка. — Утречко, братик…

— Доброе утро, — спокойно отвечаю, расставляя тарелки. Рядом с её порцией появляется небольшая миска с кормом, напитанным моей чакрой — для Сэтору. — Готова к началу второго курса академии?

— Агась! — сон в её голосе исчезает, сменяясь предвкушением. — Братик, а с этого же года можно начинать обучение в больнице?

Киваю.

— А когда пойдём узнавать про курсы ирьёнинов? — голубые глаза вспыхивают неподдельным интересом.

— Сегодня после занятий.

— Ура-а-а! — Хоши-тян чуть ли не подпрыгивает со стула, но, заметив взгляд, виновато опускается обратно, делая вид, что просто поудобнее устраивается.

Улыбаться не в моих привычках, но в груди становится теплее. Секунду-другую в комнате висит тишина, нарушаемая только царапаньем коготков Сэтору по деревянной поверхности, пока он увлечённо клюёт свой завтрак.

— Тогда я буду готовиться! — объявляет малышка с полной уверенностью в голосе. Кажется, сегодня её будет не остановить.

Утро наполняется легкой прохладой. Солнце еще не поднялось высоко, но его мягкий свет уже пробивается сквозь крону деревьев, отбрасывая на улицы длинные тени. Воздух свежий, пахнет росой и разогретой за ночь древесиной. Дорога в академию привычна: каменные мостовые, голоса торговцев, переклик соседей, неспешно открывающих лавки.

В классе оживленно. Летние каникулы закончились, но их эхо еще звучит в каждом разговоре. Аки-чан первой прерывает общий гул: — Меня обучили новой технике Е ранга!

В голосе гордость, в глазах азарт. Окружающие сразу оживляются, поворачиваются к ней, а кто-то даже придвигается ближе, ожидая демонстрации.

— «Сказала именно "новой". Значит, знает и другие техники этого ранга? Надо запомнить.»

Пока мысли раскладываются по полочкам, Аки-чан уже складывает печати. Движения точные, уверенные, хоть и слегка торопливые — волнение прорывается сквозь воодушевление. Вытянув пальцы и прижав их друг к другу, мы замечаем, как ладонь темнеет, словно пропитавшись камнем.

— Что это? — Хоши-тян подается вперед, с искренним интересом рассматривая руку подруги.

— Техника каменных пальцев! — в голосе Аки-чан звучит гордость, даже некоторая игривость. — Они становятся прочными, как настоящий камень. Можно атаковать — буквально пронзить врага, как кунаем. Или защищаться, блокируя оружие или хватая меч за лезвие.

Кто-то свистит, кто-то переглядывается, а кто-то уже прикидывает в уме возможности этой техники.

— Это только начальный уровень, — продолжает Аки-чан, наслаждаясь вниманием. — Следующая стадия покрывает всю руку, еще больше увеличивая защиту и силу удара. В таком состоянии можно даже блокировать техники стихий воды, огня, земли и ветра на уровне D ранга! Только вот против молнии использовать её категорически запрещено…

Шоичи хмурится, пальцы неслышно постукивают по краю парты. — Вроде неплохая техника, но слабость перед молнией слишком очевидна, — замечает он, задумчиво.

— Зато есть ещё более продвинутая версия! — азарт в голосе Аки-чан становится почти заразительным. — Каменная Кожа, С-ранговая техника. Она покрывает всё тело, делая его прочнее. Защита и вес возрастает в разы, а с ними и сила удара!

Хидео присвистывает, одобрительно качая головой. — Вот это уже серьезно. Представь такую технику у кого-то с хорошей физической подготовкой…

Тору задумчиво перекатывает в ладони яблоко, словно обдумывая услышанное.— Хорошая техника, но полная каменная броня наверняка замедляет движения, — произносит негромко, почти вразрез с общей атмосферой.

Аки-чан секунду смотрит на него, потом пожимает плечами. — Тут есть небольшой нюанс. Пока техника действует, невозможно двигать пальцами...

Размышления приходят сами собой. Сила не бывает абсолютной — в этом мире за всё приходится платить. Оружие, способное крушить скалы, не даст преимущества, если его невозможно поднять. Скорость, превращающая бойца в неуловимую тень, рано или поздно вымотает его тело. Даже самые совершенные техники несут в себе ограничения, порой незаметные на первый взгляд.

Глядя на Аки-тян, которая с гордостью рассказывает о своей технике, ловлю себя на мысли: а насколько она готова принять её слабости? Азарт в её голосе, уверенность в движениях — всё говорит о том, что она видит лишь силу. Но что будет, если однажды эта броня станет для неё обузой? Если в нужный момент пальцы останутся скованы, а тело — слишком тяжёлым для уклонения?

Мир, каким он есть, справедлив в своей жестокости. Он не даёт ничего просто так. И, наверное, именно это делает его понятным. Баланс, в котором за каждое преимущество приходится платить — не проклятье, а порядок вещей.

Класс снова наполняется разговорами, обсуждением, предположениями. Кто-то пытается повторить печати, кто-то уже строит гипотетические поединки. В воздухе ощущается то самое настроение начала учебного года — сочетание обыденности, новых возможностей и тонкого предвкушения перемен.

— Необычно! — Хидео-кун выпрямляется, переполненный гордостью. — Я тоже освоил новую технику, но показать не могу. Начал изучать наш клановый Хиден — «Тихая Смерть». Сейчас разбираюсь с первым этапом — «Невидимой стрелой».

За столом на мгновение воцаряется молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием свечи.

— Хиден — это же тайная техника клана? — Хоши-тян наклоняет голову, заплетённые косички чуть качаются. — Но ты же сказал её название, а из него и так понятно, что стрела становится невидимой...

Её искреннее недоумение вызывает лёгкую усмешку.

— Тайная она потому, что никто, кроме нас, не знает её принципа действия, — самодовольно улыбается Хидео-кун.

Слова зависают в воздухе, а взгляды синхронно устремляются к Тору-куну. Тот только вздыхает — из-за пазухи выбирается пара белок, взбирается на стол и садится, выжидающе уставившись на него. На головах у зверьков отчетливо видны сложные иероглифы.

— В клане разрешили практиковать массовое подчинение животных, — легко поясняет Тору-кун, убирая яблоко, которое крутил в пальцах. — Пока что работаю только с теми, у кого не развиты системы циркуляции чакры.

Хоши-тян бросает осторожный взгляд на своего соколёнка, уютно устроившегося под курткой. Но тот уже выскользнул наружу, с явным интересом следя за белками.

— Ух ты, это интересно! — синхронно восклицают Хоши-тян и Аки-чан, а в глазах обеих вспыхивает азарт.

Шоичи-кун молча поднимает руку, раскрывая ладонь. В комнате становится тише, взгляды цепляются за неё, ловят каждую деталь. Через мгновение на коже начинает проявляться что-то белёсое — едва заметная кристаллизация, которая стремительно нарастает, сгущается, формируясь в две тонкие, заострённые иглы. — Белые Иглы, — негромко поясняет он, не изменившись в лице.

Однако удивление прокатывается по комнате, ощутимое даже в воздухе. Даже внутри что-то ёкает — да, это простейшая техника, но он её применил без печатей, только концентрация и контроль.

Хоши-тян тихо вздыхает, задумчиво прижимая к груди руки. — А мы ничего нового не изучили… Только повторяли уже знакомое. — Слова звучат тише, чем обычно, почти растворяясь в окружающей обыденности.

Аки-чан тут же приобнимает её за плечи, легонько тряхнув, словно пробуждая от ненужных сомнений. — Зато ты оттачиваешь мастерство! Что толку в новом, если старое не доведено до совершенства?

Хидео-кун весело хлопает по столу, подмигивая: — Да и вообще, ты ведь у нас лучший во всём, что касается трав, отваров и всяких целебных настоев! Если кто и сможет вылечить любую хворь, так это только ты.

Хоши-тян надувает щёки, но в глазах мелькает слабая тень улыбки.

Не проходит и минуты, как дверь с легким скрипом скользит в сторону, впуская резкий поток холодного воздуха. В классе на мгновение стихает гул голосов — кто-то зябко поводит плечами, кто-то машинально трогает воротник формы. В проеме появляется Тетсуя-сенсей. Как всегда, сдержанный, с сосредоточенной осанкой, но сегодня на его лице читается легкая усталость. Чуть взъерошенные волосы и привычное движение руки к старому шраму выдают задумчивость, но в голосе — тот же ровный, уверенный тембр.

— Ну что, теоретики и практики, посмотрим, чему вы научились, — негромко произносит он, пробегая взглядом по классу.

Слова звучат спокойно, но в них чувствуется скрытая проверка. Кто-то выпрямляется, кто-то бросает быстрый взгляд на товарищей. Взгляд сенсея задерживается на Хоши-чан — та чуть прижимает к себе спящего под курткой Сэтору, словно ищет в нем поддержку. Затем он смотрит на Шоичи, который, как всегда, сидит идеально ровно, сосредоточенно постукивая пальцем по краю парты.

— Рад вас всех сегодня видеть, — продолжает Тетсуя-сенсей, поправляя воротник, словно он мешает дышать. — Хочу сразу перейти к главному. В этом году вас ждут новые дисциплины. Каллиграфия, выживание в лесу, командные тактики и ориентирование на местности.

Некоторые из учеников оживляются. Аки-чан перехватывает свою косу, теребя кончик в задумчивости. Хидео-кун чуть склоняет голову набок, явно обдумывая новость. Тору-кун бесшумно перекатывает в ладони яблоко, но не делает ни одного лишнего движения.

— Теория будет подкреплена практикой, — продолжает сенсей, легко постукивая пальцами по столу. — Например, изучая болота, вы не просто узнаете их свойства, а научитесь предугадывать отмели, распознавать опасные места. В шахтах и пещерах освоите технику безопасного передвижения. Ориентирование в лесу даст вам знание природных ориентиров и способность находить лучшие маршруты.

В классе нарастает тихий шепот. Кто-то явно воодушевлен, кто-то уже прикидывает, насколько сложным окажется курс. Аки-чан хмыкает, явно предвкушая вызов. Хоши-чан чуть нахмуривает брови, словно взвешивая, какие знания пригодятся в медицине.

Тетсуя-сенсей, как будто ожидая этого, делает паузу, оглядывая нас еще раз.

— Эти знания — не просто навыки. Это ваше выживание. Чем лучше вы их освоите, тем выше ваши шансы в бою, в разведке, в жизни.

Слова звучат негромко, но цепляют за что-то внутри. В комнате воцаряется тишина. Даже Хидео-кун перестает машинально насвистывать мелодию.

Тетсуя-сенсей чуть повел плечами, словно разминая затекшие мышцы, и продолжил:— Помимо этого, будут теоретические и практические занятия, которые особенно нравились ученикам второго года до вас. Маскировка.

При этих словах в классе пробежала едва заметная волна оживления. Несколько человек чуть подались вперед, а Аки даже перестала теребить кончик своей косы.

— Маскировка на местности, — поясняет сенсей, скользя взглядом по классу. — Использование ландшафта, подручных материалов, заготовленных инструментов, чтобы правильно скрываться. И маскировка в городе — слияние с толпой, применение городских строений для слежки, укрытия или ухода от преследования.

Хидео, сидящий рядом, едва заметно кивает, словно уже мысленно примеряет эти навыки на практике. Шоичи хмурит брови, скрестив руки на груди — не похоже, чтобы перспектива бегать по улицам его радовала.

— В обоих вариантах практика будет проходить следующим образом… — Тетсуя делает паузу, будто выдерживая драматический эффект. — Одна часть учеников прячется, другая ищет.

В классе наступает мгновение тишины, а затем — взрыв голосов.

— Давайте начнем прямо сейчас!

— Мы уже играли в прятки, так что можем сразу к делу!

— Сенсей, а можно в городе попробовать?

Тетсуя-сенсей усмехается, но быстро скрывает улыбку за серьезностью. — Как я и думал.

В его голосе звучит легкая ирония, но все понимают — уроки действительно будут интересными.

День в академии пролетел незаметно, словно лёгкий ветер, что не оставляет после себя следов. Мы с Хоши-тян завершили занятия, собрали вещи, и направились в сторону больницы.

Коридоры больницы пахнут лекарствами и свежей древесиной — видимо, недавно обновили пол. Стены выкрашены в тёплый песочный цвет, но от этого они не становятся менее строгими. Здесь всё подчинено порядку, всё имеет своё место, даже тишина — гулкая, наполненная шёпотом шагов, шелестом бумаг и приглушёнными голосами врачей.

Хоши-тян держится рядом, кутаясь в свой плащ, а Сэтору, нахохлившись, выглядывает из-под воротника. На мгновение сестра сжимает моё запястье, пальцы тёплые, но чуть дрожащие. Не спрашиваю, просто слегка сжимаю её ладонь в ответ. Девушка в белом халате замечает нас первой.

— Ох, кого я вижу! — Голос звонкий, мелодичный, чуть насмешливый. В следующий миг оказывается рядом, и нас окутывают тёплые объятия. — Неужели вы по мне соскучились? Это так мило!

— Да, соскучились, — Хоши-тян немного отстраняется, но в глазах всё ещё таится лёгкое напряжение. — Но мы пришли не только поэтому…

Слова сами находят порядок, складываются в краткий рассказ. Пока говорю, Хоши-тян то и дело переминается с ноги на ногу, её пальцы осторожно гладят Сэтору. Маленький сокол недовольно шевелится, но не вылетает — он чувствует, что ей сейчас нужно это движение.

Мива-сама слушает внимательно. Ни единой лишней эмоции на лице, только лёгкое постукивание пальцев по краю стола.

— Хм. Ребята, вы молодцы, но мне придётся вас немного огорчить. — Она делает едва заметную паузу, будто проверяя, готовы ли мы к её словам. — Судя по всему, обучение медицинским техникам придётся перенести на неделю. Всё это время малышка Хоши должна будет приходить ко мне после учёбы. Тренироваться не советую.

Хоши-тян замирает. Взгляд метается между мной и Мива-самой, но она не возражает. Женщина делает шаг ближе, понижает голос до почти неслышного.

— Тебе в ближайшую неделю придётся проводить с сестрой ещё больше времени, — её слова оборачиваются для меня не наказанием, а чем-то вроде напоминания. Как будто я и так этого не знал.

Киваю.

— А теперь уйди на пару часиков, мне с твоей сестрёнкой нужно поговорить.

Бросаю взгляд на Хоши-тян. В глазах сомнение, но спустя мгновение она неуверенно кивает. Спокойно выхожу, оставляя их вдвоём.

После короткой паузы, погрузившись в свои мысли, я неспешно направился в кузницу. Шаги звучали глухо по каменному мостовой, и каждый звук эхом отдавался в тишине, как будто сам воздух затаил дыхание. Ветер доносил запах раскалённого металла и немного серого пепла, который не покидал эти места.

Звон молота раздаётся ровно, с отточенной размеренностью — каждый удар словно взвешен, вписан в невидимый ритм. Огонь в горне потрескивает, дышит густым жаром, заставляя воздух дрожать. В тёмных углах кузницы притаился аромат раскалённого железа, древесного угля и масла — смесь терпкая, въедливая, пропитавшая стены и даже кожу.

Като, сосредоточенный, выводит узор на заготовке. Грубые пальцы ловко управляют молотом, будто танцуют по металлу, высвобождая его истинную форму. В его взгляде — неподдельная сосредоточенность, словно перед ним не кусок железа, а нечто живое, достойное уважения.

Шаги приближаются осторожно, но мастер замечает их, не прерывая работу. Лишь после очередного удара взгляд медленно поднимается.

— Като-сан, извините, но больше не смогу работать с вами. Нужно сосредоточиться на учёбе. — Голова склоняется в почтительном поклоне, и в тишине кузницы это движение кажется особенно весомым.

Кузнец какое-то время молчит, чуть прищурив глаза. В его облике нет явного огорчения, но лёгкая тень пробегает по лицу. — Эх… Ты был хорошим работником. Да и умная голова на плечах имеется. Вот бы и мой внук с таким же рвением к знаниям стремился…

Тон — задумчивый, почти рассеянный, как будто эта мысль пришла сама собой, а не была сказана специально. — Благодарю за добрые слова. Но… можно ли договориться? Если понадобится, смогу на время арендовать часть кузни?

Пауза, чуть дольше обычного. Като вытирает ладони о фартук, затем, хмыкнув, скрещивает руки на груди. — Хм. Конечно можешь. Тебя-то без опаски пущу — кузню за всё это время не сжёг, инструмент не портишь… Так что кредит доверия есть. Но учти: аренда — это одно, а расходники — за твой счёт.

В голосе играет тёплая насмешка, глаза поблёскивают хитрым огоньком, но за шутливым тоном скрывается серьёзность. Условия справедливые — ни больше, ни меньше.

— Разумеется, Като-сан. Спасибо за доверие. — Небольшой поклон — не столько формальность, сколько знак уважения.

Мастер кивает, возвращается к работе. Глухой стук молота вновь наполняет кузницу, голосом железа продолжая разговор, который не требует слов.

День плавно перетекает в вечер, и улицы окутывает мягкий свет. Дверь поддаётся с привычным скрипом, впуская в дом лёгкую прохладу. В воздухе – тонкий запах сушёных трав, заботливо спрятанных Хоши. Куртка оказывается на спинке стула, снаряжение – на полке. Всё так, как должно быть, всё на своих местах. 

Дом неторопливо наполняется тихими звуками – кипящая вода, мерное потрескивание масла, ритмичные удары ножа о разделочную доску. Овощи ровными ломтиками опускаются в кастрюлю, воздух густеет от пряных ароматов. Время от времени взгляд цепляется за циферблат. Торопиться некуда, но следить за минутами вошло в привычку.

Спустя час ужин готов. Осторожно ставлю кастрюлю в холодильник, приглушённый звук закрывающейся дверцы отдаётся в груди странным эхом. На душе – лёгкая усталость, словно день оставил на плечах невидимый груз. Присев на кровать, задерживаюсь на секунду, прежде чем скрестить ноги.

Спина ровная. Ладони покоятся на коленях. Воздух прохладный, тягучий, как тихая вода в глубоком колодце. Глаза прикрываются, тяжесть дня растворяется в ритме дыхания. 

Вдох. Выдох. Тепло разливается по телу, мысли становятся лёгкими, почти невесомыми. Пространство смещается, меняет очертания – реальность меркнет, уступая месту чему-то иному. 

Во внутреннем мире воздух неподвижен, наполнен тонким, почти неуловимым ожиданием. Но что-то... не так. Морщусь, осматривая пространство. Всё на месте – ровная трава, мягкий свет, древо сакуры, чьи ветви тянутся к небу. И всё же чувство потери настойчиво царапает изнутри.   

Двигаюсь вперёд, шаги не оставляют следов. С каждым мгновением ощущение усиливается – оно не растворяется, а, напротив, нарастает, будто натянутая струна. Когда пальцы касаются коры дерева, сердце сжимается. Тепло есть, но оно слабее, чем прежде. В десятки раз. 

Сакура всегда была источником умиротворения, мягким, стабильным светом среди хаоса. Что-то изменилось. Но почему? В реальном мире прошло всего несколько часов. Разве этого достаточно, чтобы так сильно поколебать привычный порядок? 

Раздражение поднимается внутри. Немного задерживаюсь. Внутренний мир медленно тает, будто утренний туман. Пространство теряет чёткость, уступая оттенкам реальности. 

Знакомый холод скользит по коже, тихий треск свечи пробивается сквозь тишину. Пальцы чуть шевелятся, плотно сомкнутые веки вздрагивают. Вдох. Выдох. Глаза открываются – мир возвращается, как будто и не исчезал.

Вернувшись обратно, застываю на несколько секунд. Позволяю эмоциям улечься, считая до десяти. Вдох. Выдох. Ответ придёт со временем. Всё рано или поздно встаёт на свои места.

Посмотрел на часы — пришло время идти. Переодевшись в повседневную одежду, вышел из дома, закрыв за собой дверь. Лёгкий вдох свежего воздуха, и, предвкушая встречу, направился к малышке.

День клонится к вечеру, заливая улицы мягким золотистым светом. Воздух пропитан ароматами свежей выпечки, фруктов и приправ, доносящимися с рыночных прилавков. Торговцы оживлённо переговариваются с покупателями, кто-то торопливо пересчитывает сдачу, а кто-то неспешно разглядывает товар, словно никуда не спешит. 

Шаги замедляются возле лотка с традиционными сладостями. Пожилой мужчина за прилавком ловко раскладывает свежие данго на подносы, едва заметно улыбаясь чему-то своему. Взгляд скользит по аккуратным деревянным шпажкам, и в голове рождается мысль. 

Хоши расстроена. Пусть ничего не говорит, но это видно. Детская печаль честная, прямая, её не спрятать за привычной улыбкой. И если баланс в природе неизбежен, разве нельзя создать его и в настроении? Немного радости в ответ на грусть, чтобы день закончился чуть теплее. 

Решение приходит само собой. — Здравствуйте, у вас есть данго? 

Продавец поднимает голову, и лицо его озаряет добродушная улыбка. — Конечно! Наш магазин единственный в округе, где можно найти самые разные виды данго!  — Голос бодрый, в интонациях – лёгкая гордость. 

— Разные? — интересуюсь, отводя взгляд к подносу. 

— А как же! У нас одиннадцать видов, а во время праздников появляется ещё один, особенный! 

Одиннадцать… Даже в простом угощении есть разнообразие. — Можно завернуть три разных? 

— Без проблем! — Продавец оживляется, ловко достаёт коробочку. — Для девушек чаще всего берут «Митараси» — покрытое сиропом из соевого соуса и сахара. Очень популярно и «Боттян» — трёхцветное, с красной фасолью, яйцом и зелёным чаем. А мужчины предпочитают «Тити данго» — мягкое, с лёгкой сладостью. Подойдут эти три? — В голосе слышится доброжелательное ожидание. 

— Да, думаю, подойдут. 

Продавец ловко упаковывает угощение, передаёт коробочку и с неизменной улыбкой кивает: — Спасибо за покупку. Приходите ещё! 

— Загляну, — отвечаю негромко, пряча коробочку в складках одежды. 

Больничные коридоры наполнены приглушёнными голосами. Где-то вдалеке раздаётся мерный стук каблуков, соседствующий с редким шелестом переворачиваемых страниц.

Хоши всё ещё на приёме у Мива-самы. Сидеть без дела — не вариант, поэтому удобно располагаюсь на стуле и сосредотачиваюсь на восприятии страха и чакры. 

Пространство раскрывается в ощущениях, словно тонкая паутина касается каждого, кто находится поблизости. На третьем этаже — два всплеска страха. Там проходят сложные операции. Страх пациента перед неизвестностью? Или страх близкого человека, ожидающего исхода? Возможно, и то, и другое. Эмоции — сложная штука и не дают мне возможности читать мысли.

Время течёт незаметно. Дверь кабинета открывается, и в коридоре появляется Хоши. Щёки тронуты лёгким румянцем, а уши розовеют, выдавая смущение. Следом выходит Мива-сама — уверенная, собранная, в своём неизменном белом халате. 

Взгляд сестры встречается с моим, и румянец становится ярче.

Голова невольно склоняется набок в немом вопросе: «Что случилось?»

Ответа нет. Только торопливо отведённые глаза. Через секунду взгляд скользит к Мива-саме — та задерживается на мгновение, будто размышляя, но ничего не говорит. 

Интересно.

— Милашке придётся ещё несколько дней приходить ко мне. Как я ранее упоминала, на это время запрещаю любые тренировки вне академии, — голос ровный, твёрдый, но в нём слышится привычная забота. 

Ладонь взъерошивает светлые волосы сестры, и та на секунду смущённо опускает глаза. 

— Кстати, — продолжает Мива-сама, теперь уже глядя на обоих. — Узнала у коллег: первое занятие по оказанию первой медицинской помощи начнётся через неделю. После сдачи зачёта получите ранг «Е» и сможете двигаться дальше... или остановиться. Это уже ваш выбор. 

Прищуренные глаза внимательно оценивают реакцию. — Всё запомнили? 

Короткий поклон в знак уважения. — Запомнили. Спасибо, Мива-сама. 

В руках — небольшая коробочка. Сестра приоткрывает её, и глаза тут же загораются. Сладковатый аромат тянется в воздухе, мягкий, тёплый. Пальцы замирают над аккуратными шариками данго. На секунду кажется, что она даже забыла дышать. 

Глоток. Едва слышный, но красноречивый. Хоши-чан подняла взгляд, полный восторга, и тихонько пробормотала: — Данго…