Гоава 27. Каникулы
Через несколько часов Хоши-чан начала устала болтать - голос постепенно срывается. От возбуждения щеки пылают, глаза искрятся азартом, но слова путаются. Пальцы по-детски теребят край рукава, словно пытаясь удержать исчезающую энергию. И вдруг, будто боясь, что внимание слушателей ускользнёт, девочка решает пойти ва-банк.
— Смотрите, что умею! — её голос опускается до заговорщического шёпота, ладошка прикрывает губы, словно она раскрывает великую тайну.
Ручка вытягивается вперёд, на крошечной ладони дрожит листок. Несколько секунд – и он начинает подниматься, плавно вращаясь вокруг своей оси. Каждое движение осторожно, словно прирученный зверёк, лист слушается её. В глазах вспыхивает гордость, но в уголках рта прячется напряжение.
Отец слегка наклоняет голову, тёмные глаза следят за движением листа. — Ого. Никогда такого не видел.
Его голос спокоен, но в нём слышится нечто большее, чем просто удивление.
Мать придвигается ближе, светлые пряди выскальзывают из аккуратной причёски, один глаз мягко прикрыт. Наклонившись, она смотрит не на листок – на пространство между ладонью и ним. — Невероятно… и… любопытно, — в голосе пробуждается что-то задумчивое. — Ты используешь чакру?
Голубые глаза сестрёнки сияют от восторга, она едва не подпрыгивает.
— Да! Это базовая тренировка на контроль чакры! В этом я обгоняю даже Сатори!
Киваю, уголки губ слегка подрагивают. Спорить бессмысленно – в этом она и правда превзошла.
Вскоре, родители решили поведать о жизни в деревне после нападения. — В первое время всё было… тяжело, — голос отца ровный, но в нём слышится напряжение. — Деревня оплакивала погибших. Мы восстанавливали дома: одни — чинили, другие приходилось сносить, потому что починить уже было нельзя. Да и в некоторые дома просто некому было возвращаться.
Он замолкает, взгляд на мгновение устремляется в сторону, словно снова видит пустые улицы с заколоченными дверями.
— Чтобы такое больше не повторилось, мы решили построить ограду, — продолжает после короткой паузы. — Крепкий забор, ворота с охраной. На них же повесили колокол. Если снова нападут, каждый услышит звон и поймёт, что делать.
Мать чуть опускает голову, зелёный глаз на секунду скрывается за выбившейся прядью. — Мы продумали несколько планов на случай атаки, — добавляет она. — Для защитников и тех, кто не сможет сражаться. Чтобы никто не метался в панике, как в тот день… — Она не договаривает. Слишком хорошо помнит, как это было.
— Но к счастью, нападение не повторилось. Ни на следующий день, ни через месяц, ни через два. — Голос отца звучит твёрдо, но в нём нет облегчения. Только констатация факта.
Отец ведёт рассказ с привычной размеренностью, не спеша, словно взвешивая каждое слово. Пальцы чуть дрогнули, скользнув по грубой поверхности стола — следствие привычки удерживать молот даже в покое.
— Деревня постепенно успокаивалась, но страх не исчез, — говорит он, взгляд сосредоточен. — Раз в несколько месяцев проводим учебную тревогу. Колокол на воротах стал не просто звуком, а сигналом. Все знают, что делать, если он зазвенит.
Мать слушает внимательно, скрестив руки на груди. Лицо остаётся спокойным, но в глубине глаз читается что-то едва уловимое — смесь заботы и скрытого беспокойства.
— После работы мужчины стали обучаться бою, — продолжает отец. — Охотники учат стрелять из лука, лесник показывает, как правильно работать топором.
Он делает небольшую паузу, словно обдумывает следующее.
— Самых способных тренирую лично. Обоерукому бою можно научиться, но не всем это даётся. Только самые молодые справляются, да и то с трудом. Остальные берут в руки хотя бы один клинок, чтобы не остаться беззащитными.
Тишина в комнате тянется несколько секунд. В слабом свете лампы выражение матери остаётся сдержанным, но взгляд скользит по лицу отца, будто оценивает его слова.
— Главное, чтобы они не просто размахивали оружием, а понимали, что делают, — наконец, говорит она.
Слабый стук доносится из-под стола. Хоши болтает ногами, внимательно слушая разговор. В глазах плещется смесь эмоций — то ли гордость, то ли тревога.
Тору-сан, выдержав паузу, продолжает, приглушённым голосом: — Всё было спокойно примерно полгода. Мы уже начали думать, что угроза миновала, но однажды, посреди дня, зазвонил колокол.
Он медленно убирает инструмент в сторону, тёмные глаза отражают мерцающий свет лампы. — Действовали по отработанному плану: женщины, старики и дети поспешили в убежища, их охраняли те, кто дежурил днём ранее. Остальные взяли оружие и направились к воротам.
Хоши, затаив дыхание, прижимается ближе. Рика-сан, не прерывая рассказа мужа, осторожно поправляет выбившиеся пряди волос дочери.
— Постовые быстро разобрались. Это не нападение. К нам приближались беглецы – мужчины, многие несли детей на руках, женщины, старики… Уставшие, измотанные. Мы не стали ждать – послали гонца в селение Инака. Мужики усилили охрану, женщины тут же занялись теми, кто нуждался в помощи. Кормить, поить, перевязывать – дел хватало.
Рика-сан кивает, её голос звучит мягче: — Они были напуганы, истощены. У некоторых – раны, у других – пустые, потерянные взгляды. Кто-то плакал, кто-то молча сидел, сжимая руки в кулаки. Но когда поняли, что здесь безопасно, начали помогать. Мужчины из беженцев встали в дозор, сменяя наших, усилили охрану.
Тору-сан выдерживает короткую паузу, словно вспоминая те дни. — Несколько дней не ослабляли бдительность. И только когда пришли вестники из Деревни Риса с известием, что угроза устранена, тревога наконец-то отпустила.
Тору-сан проводит рукой по подбородку, задумчиво наблюдая за игрой света на деревянном столе. Голос его остаётся ровным, но в нём чувствуется тихая усталость:
— Сначала беженцы жили у нас, но вскоре удалось отстроить семнадцать домов. Новые жители заняли их, кто-то ушёл искать родных, а другие приходили из соседних деревень. Людей становилось больше, и деревня уже не могла оставаться такой же, как прежде. Возвели четыре смотровые вышки – по одной с каждой стороны. Теперь на них всегда дежурят двое.
Хоши слушает, широко распахнув глаза, пальцы непроизвольно теребят край рукава.
— Конечно, с едой было непросто, – Тору-сан наклоняет голову, будто оценивая сказанное. – Но справились. Теперь каждый мужчина владеет оружием ближнего боя, стреляет из лука…
— Не только мужчины, – перебивает Рика-сан, скрестив руки на груди. – Десяток женщин, включая меня, тоже взялись за оружие. Мы не слабее вас, и дом защитить сумеем.
Тору-сан лишь хмыкает. В темно-карих глазах вспыхивает тёплый огонёк, и прежде чем кто-то успевает заметить, он легко щёлкает жену по носу.
Рика-сан резко выдыхает, прикрывает нос ладонями и хмурится, словно маленькая девочка.
— Совсем разошёлся, кузнец, – недовольно тянет она, но голос выдаёт улыбку.
Смех вспыхивает неожиданно, словно искры из печи. Сперва сдержанный, но потом накатывает, заставляя Хоши звонко фыркнуть, а меня – чуть расслабить плечи. Тору-сан тоже не скрывает усмешки, а через мгновение даже Рика-сан сдаётся и присоединяется к общему веселью. В комнате становится теплее, и тяжесть прошедших дней отступает.
Разговор теряет прежнюю напряжённость, плавно переходя к повседневным заботам и забавным случаям.
Хоши, опершись на локоть, сонно моргает. Косички сдвинулись набок, а голова вот-вот скользнёт на стол.
— Пора спать, – негромко говорит Рика-сан, вставая.
Сопротивляться Хоши не пытается. Только что-то невнятно бормочет сквозь зевок, когда мать бережно помогает ей подняться. В глазах ещё теплится желание дослушать разговор, но усталость берёт верх.
Прощаемся перед сном. Тору-сан кивает, коротко бросает «Спокойной ночи» – его привычная сдержанность уже давно не удивляет.
В комнате темно, за окном едва слышно скрипят ветки. Подушка прохладная, тело мгновенно проваливается в приятную тяжесть отдыха.
Перед тем как дверь прикрывается, ощущается лёгкое прикосновение к волосам. Рика-сан целует в лоб – заботливо, мягко, как всегда.
— Спите спокойно, – голос приглушённый, но тёплый.
Тихий шорох ткани, удаляющиеся шаги… Затем только темнота и мерное дыхание Хоши в соседней кровати.
***
День начинается, как и всегда, с тренировок. Ранняя утренняя прохлада ещё задерживается в воздухе, но солнце уже пробивается сквозь редкие облака, обещая жаркий день. Тонкий утренний туман стелется над землёй, делая воздух влажным и свежим. Где-то вдалеке слышится пение птиц, их голоса смешиваются с ритмичным стуком металла — отец уже в кузнице.
Четыре часа — привычное время для тренировки. Разминка, метание кунаев и сюрикенов, контроль над чакрой, скорость и точность складывания ручных печатей. Всё это оттачивается день за днём, без пропусков. Одинаковые движения, но с каждым разом — чуть быстрее, точнее. Тело привыкает, запоминает. Мы с Хоши не позволяем себе отставать, стараемся нагнать друзей, даже если те старше и опытнее.
Руки механически складывают печати, одна за другой. Мы не боимся случайно создать технику — это просто невозможно. Раз за разом повторяются одни и те же символы, пальцы движутся уверенно, без лишних задержек. Сама мысль о том, что кто-то может случайно создать технику, перебирая печати, кажется нелепой. Это как пытаться написать книгу, хаотично перебирая буквы. Теоретически возможно? Наверное. Но шанс настолько мал, что можно считать его нулевым. Особенно если не использовать чакру при формировании печатей.
Хоши и я работаем по-разному, и это заметно сразу. Она начинает медленно, методично, точно повторяя каждое движение. Её пальцы двигаются размеренно, будто она высчитывает идеальную последовательность. Взгляд цепляется за каждую деталь, сосредоточенность читается в прищуре глаз. Постепенно темп нарастает, но контроль остаётся безупречным.
Я же с первых секунд задаю высокий ритм, позволяя рукам работать на пределе возможного. Ошибки появляются, но не останавливаюсь. Скорость не снижается — корректирую в движении. С каждым повторением лишние напряжения исчезают, пальцы быстрее находят правильные позиции, а тело запоминает нужные ощущения.
— Ты опять берёшь темп с потолка, — Хоши бросает короткий взгляд, но пальцы не останавливаются.
— А ты опять движешься, как будто выписываешь свиток, — отвечаю без тени раздражения.
Она фыркает, но в глазах мелькает лёгкая усмешка. — Скорость не равна точности.
— Но и точность не стоит на месте без скорости, — парирую.
Несколько секунд слышен только шелест ткани — наши рукава едва заметно колышутся от быстрых движений рук.
— Если ошибёшься в бою, исправить будет некогда, — Хоши чуть замедляется, смотрит пристально. — Ты уверенно складываешь печати, но уверен ли ты в их правильности?
— Ошибки неизбежны, — отвечаю, не снижая темпа. — Чем раньше они появятся, тем быстрее исчезнут.
Она вздыхает, но спорить не продолжает. В этот момент отец перестаёт стучать молотом. Кузница замирает в коротком перерыве, и на несколько секунд во дворе становится совсем тихо. Только ветер слегка колышет траву, и где-то вдалеке перекликаются птицы.
Монотонность движений, знакомый ритм, тепло утреннего солнца на коже. Всё это становится привычной частью дня, фоном, на котором проходят наши мысли и разговоры.
Тренировка длится уже больше часа, пальцы начинают уставать, но останавливаться ещё рано. Каждое движение должно стать безошибочным, естественным, таким же привычным, как дыхание.
Хоши первой прекращает складывать печати. Она медленно опускает руки на колени, слегка встряхивает пальцами, разминая напряжённые суставы.
— Давай передохнём, — предлагает она негромко, не столько спрашивая, сколько утверждая.
Действительно, небольшая пауза не помешает. Встаём, делаем несколько шагов по утоптанной земле, разминая затёкшие ноги. Солнце уже высоко, тени деревьев короткие, воздух тёплый и наполнен запахами хвои и земли. Вдалеке слышится стрёкот кузнечиков, редкие крики птиц.
Хоши, потянувшись вверх, зевает.
— Слишком долго сидеть в одной позе вредно для спины, — замечает она, сцепляя пальцы в замок и вытягивая руки вперёд.
— Это ты так оправдываешь отдых?
— Это я забочусь о здоровье, — фыркает сестра, не скрывая улыбки.
Пройдя пару кругов вокруг тренировочной площадки, останавливаемся под деревом, где земля усыпана свежими листьями. Наклоняемся, подбираем несколько самых ровных и целых.
Возвращаемся на место, садимся в позе лотоса. Ладони раскрыты вверх, на каждой — по листу. Закрываю глаза, настраиваюсь. В теле чувствуется движение чакры, тёплая, живая.
Листья едва заметно подрагивают на ладони, послушно поднимаясь в воздух. Движение ровное, без резких скачков. Контроль улучшается, но недостаточно быстро.
Хоши спокойно удерживает свои листья в воздухе, взгляд её сосредоточен, дыхание ровное. Движения её чакры стабильны, без малейших колебаний.
Пожалуй, стоит усложнить задачу. — Попробую второй рукой, — произношу, перекладывая пару листьев на другую ладонь.
Хоши бросает быстрый взгляд, чуть приподнимает брови. — Рано, — замечает она.
— Проверю, насколько смогу удерживать контроль.
Она не спорит, только чуть склоняет голову, внимательно наблюдая.
Глубокий вдох. Листья на обеих ладонях начинают подниматься, но тут же один теряет устойчивость и спиралью падает вниз. Слишком резкое движение чакры.
— Держи поток ровнее, — негромко советует Хоши, не отвлекаясь от своих листьев.
Ещё одна попытка. Более плавно распределяю поток, позволяю энергии течь без рывков. Листья поднимаются, начинают вращаться. Баланс держать сложнее, но… получается.
— Уже лучше, — признаёт сестра, уголки её губ чуть приподнимаются.
Молча продолжаем тренировку, оттачивая контроль. Хоши, как всегда, двигается осторожно, добиваясь стабильности. Я же предпочитаю усложнять задачу, исправляя ошибки на ходу.
Порыв ветра проходит по поляне, раскачивая верхушки деревьев и наполняя воздух свежестью. Листва шелестит под пальцами. Несколько листочков поднимаются над ладонью, покачиваясь в невидимом потоке чакры.
Хоши сидит напротив, кончики её светлых косичек слегка шевелятся от слабого движения воздуха. Листья над её ладонью зависли ровно, будто их держат нитями. Ни одного колебания, ни одной случайной вибрации.
Несколько минут молчаливо оттачиваем контроль, пока пальцы не начинают слегка неметь от непривычного напряжения. Время сменить тренировку.
Шуршание травы под ногами, лёгкий треск веток. Несколько минут разминки — и вот перед нами мишени, грубые деревянные круги, прибитые к стволам деревьев.
Хоши подбрасывает сюрикен, ловит его одной рукой. — Начнём с простого?
Бросок — чёрная четврехконечная звёздочка врезается в мишень. Достаю кунай, выравниваю дыхание. Полёт металла — глухой удар. Острие входит в дерево левее центра.
— Ты бросаешь чуть быстрее, чем нужно, — замечает сестра, подбирая следующий снаряд.
— А ты чуть медленнее, чем можешь.
Короткая пауза, после чего в глазах мелькает знакомый азарт. — Посмотрим.
Несколько серий бросков. Без спешки, без гонки за количеством. Только выверенное движение, отработка техники. Хоши аккуратно корректирует хват после каждого броска, внимательно следит за точностью. Мне же проще чувствовать интуитивно, подстраиваться в моменте.
Когда мишени покрываются сеткой мелких царапин, откладываем оружие. Хоши отходит на несколько шагов, плавно выстраивает знакомую стойку. — Повторю базовые движения.
Задумчиво наблюдаю, как её тело входит в ритм: мягкие перемещения, резкие, но контролируемые удары. Каждое движение просчитано, словно танец, который она разучивала десятки раз.
Делаю шаг назад, перенося вес на другую ногу. В стойку становлюсь интуитивно, без привязки к какому-то стилю. Взгляд фиксируется на воображаемой цели, кулак проходит сквозь воздух. Серия ударов — одни резкие, другие смягчённые. Нет структуры, нет чёткого рисунка.
Хоши замирает, разглядывает движения с лёгким прищуром. — У тебя всё ещё нет системы.
— Зато есть направление.
Она хмыкает, качает головой. — И куда оно ведёт?
Секунда молчания. — Пока не знаю.
Небольшая пауза, прежде чем на её губах появляется лёгкая улыбка. — Тогда лучше найди, пока тебя не направил кто-то другой.
Задумываюсь. В её словах что-то есть. Очередной порыв ветра проносится по поляне, кружа у наших ног пыльцу и мелкие травинки.
Проходит несколько часов. По рукам пробегает легкая дрожь от усталости, дыхание чуть сбивается. Воздух наполнен запахом древесной пыли и разогретой солнцем земли.
Хоши-чан проводит тыльной стороной ладони по вспотевшему лбу, раздувая щеки. В её голубых глазах мелькает довольство — тренировка удалась.
— Фух... — она глубоко вздыхает и встряхивает руками. — Ладно, хватит на сегодня. Пойду домой, помоюсь.
Она говорит бодро, но по слегка замедленным движениям видно — силы на исходе.
— Верное решение, — чуть улыбаюсь, наблюдая, как она пытается стряхнуть пыль с одежды, но только размазывает её по светлому рукаву.
— Эх, опять придётся застирывать, — вздыхает и делает вид, что обижается.
Потом хитро прищуривается, резко разворачивается на пятках и уносится в сторону дома, легко подпрыгивая на каждом шаге.
Останавливаться ещё рано. Поднимаю с земли колчан, перебираю пальцами оперение стрел. Проверяю лук — тетива натянута ровно, подсумок с леской, кунаями, сюрикенами и бомбочками с перцем удобно ложится на пояс.
В кузнице слышится ритмичный стук молота. Отец, склонившись над заготовкой, спокойно работает, словно время для него течёт иначе. В воздухе пахнет раскалённым металлом и древесным углём.
Подхожу ближе. Он замечает, медленно поднимает взгляд. В карих глазах спокойствие, за которым скрывается привычная внимательность.
— Пойду к реке, потом на охоту, — голос остаётся ровным, но внутри теплится лёгкое волнение. Природа всегда требует собранности.
Отец молча кивает, возвращаясь к работе. Для него этого достаточно.
На выходе слышится голос Хоши-чан: — Отдохну и пойду в лес. Нужно трав для мамы набрать.
Она говорит так уверенно, будто это самое естественное дело на свете. Но её взгляд чуть дольше задерживается на мне — беспокоится.
Тёплые капли воды скатываются по коже, медленно смывая усталость, которая так часто накапливается в теле после долгой тренировки. Река спокойно журчит, её воды с тихим шорохом проходят через заросли тростника. Поверхность воды искрится солнечными бликами, а воздух наполняет запах мокрой земли и свежести.
Я вдыхаю, чувствуя, как вода окутывает тело, возвращая мне силу. После такой тренировки этот момент особенно приятен — будто сама река помогает восстановиться, пробуждает меня заново.
Выныриваю, откидываю мокрые тёмные пряди назад и на мгновение замираю, прислушиваясь. Вдалеке слышны потрескивающие ветки, в кустах шуршит мелкий зверёк. Знакомые звуки, спокойствие. Всё как всегда.
Выходя на берег, быстро растираюсь, надеваю свежую одежду, ощущая, как прохлада ткани приятно касается разгорячённой кожи. Перебрасываю через плечо колчан и проверяю натяжение лука — всё на месте.
— «Пора в лес» — Но не успеваю сделать шаг, как из-за деревьев доносятся знакомые голоса.
— Говорю тебе, это была случайность! — смеётся Нобу.
— Ага, конечно, скажи ещё, что не специально в меня целился! — фыркает Джун, но в его голосе нет злости, только весёлое поддразнивание.
С лёгким движением выхожу из-за деревьев. Нобу и Джун стоят неподалёку, болтая между собой. На спинах — колчаны, в руках — луки. Выглядят сосредоточенными, но расслабленными, готовыми к охоте.
— Привет, Нобу-кун, Джун-кун. Вы на охоту? — спрашиваю, мой голос ровный, но в глазах скользит лёгкое любопытство.
Нобу вскидывает голову, усмехается: — Сатори-кун! Сто лет тебя не видели! Да, решили вдвоём пойти, так и дичь покрупнее взять можно, да и тащить будет полегче.
— Передай от нас благодарность Рике-сан — добавляет Джун, поправляя колчан.
Я слегка склоняю голову, вопросительно вскидывая брови: — Хорошо, но за что?
— Точно, ты же не знаешь! — Нобу усмехается. — Рика-сан учила всех желающих делать перцовые бомбочки для самозащиты и отдельно обучала оказанию первой помощи.
Джун подхватывает, улыбаясь: — Вчера на нас неожиданно выскочило семейство кабанов. Если бы не эти бомбочки, неизвестно, чем бы всё кончилось. Так что мы ей очень благодарны.
Коротко киваю. Для матери помощь другим — это естественно.
Вдруг Джун хитро прищуривается: — А ты чего? Тоже на охоту? Ходить по лесу за год ещё не разучился?
— Может, и охочусь реже вас, но стабильно раз в неделю приношу домой дичь, — говорю, уголки губ чуть дрогнув в слабой улыбке.
Лёгкий ветерок шевелит листву, солнце пробивается через кроны деревьев, оставляя на земле золотистые пятна. Поболтав ещё немного, мы расходимся, каждый направляется в свою сторону.
К вечеру лес замирает в предзакатном свете, окрашивая всё в тёплые оттенки охры и золота. Возвращаясь домой, ощущаю приятную тяжесть добычи: три крупных фазана, их пёстрая окраска мерцает в тусклом свете. Сегодняшняя охота удалась.
Во дворе встречает знакомый ритм – удары деревянных мечей перекликаются с ровным дыханием. Тору-сан и Рика-сан тренируются. Отец двигается спокойно, выверено, будто каждый шаг заранее вычерчен в его мыслях. Мать – стремительная, но сосредоточенная. Каждый её выпад сопровождается лёгким свистом рассекаемого воздуха.
Тихие шаги – едва уловимое движение позади. Оборачиваюсь – Хоши-чан, робко сжав руки перед собой, наблюдает за родителями. В голубых глазах мелькает задумчивость, прежде чем она находит голос:
– Может, обучим их использовать чакру?
Отмечаю в её голосе надежду, детскую веру в то, что всему можно научиться, если захотеть.
– Хм… – на миг прикрываю глаза, сосредотачиваясь. Поток энергии в телах родителей слабый, циркуляция замедлена. – Они уже взрослые. Увеличить объем чакры они смогут, но незначительно, а значит, и техники использовать вряд ли получится.
Разочарование скользит по её лицу, губы чуть дрожат.
– Однако, – продолжаю мягче, – можно научить их контролировать чакру для усиления тела. В экстренной ситуации это поможет: запрыгнуть на дерево, согреться, ускорить движение или даже усилить удар.
Яркая улыбка озаряет её лицо. – Спасибо, братик! Ты лучший! — Она бросается на шею, сжимает в коротких ручках, прежде чем вихрем уносится к родителям.
Тору-сан и Рика-сан слушают её сдержанно, но интерес на их лицах заметен. После недолгого обсуждения соглашаются, но с условием: никакого обучения без нашего присмотра. Не раньше, чем убедимся, что они не навредят себе.
Всё справедливо. Мне проще, чем другим – будучи сенсором, сосредоточившись на одном - двух людях, могу почувствовать, как течёт чакра в теле, её слабые и сильные потоки. Это значит, что смогу следить за их прогрессом. Но мне это доступно лишь вблизи, буквально когда моя рука качается человека или зверя.
Так начинается обучение. Не с практики, а с основы всего — теории.
Утро застаёт дом в привычной суете. В тёплом свете восходящего солнца кухня наполняется запахом травяного отвара, а из кузницы доносится размеренный гул молота. Работа кипит, но в расписание дня вплетается новое занятие.
На столе разложена тетрадь. Листы исписаны ровным, аккуратным почерком Хоши-чан. Девочка сидит напротив родителей, ладошками прижимая страницы, чтобы не завернулись. Глаза светятся энтузиазмом, когда она объясняет:
— Чакра создаётся из физической и духовной энергии. Она движется по каналам в теле… — голос звонкий, живой, но удивительно уверенный.
Рика-сан слушает сосредоточенно, иногда перебивая вопросами. Тору-сан молчалив, но в его взгляде читается внимательность. Когда что-то кажется неясным, он переводит глаза на меня. Отвечаю коротко, без лишних слов, дополняя объяснение сестры.
Процесс идёт быстрее, чем в Академии. Здесь нет отвлечённых предметов, только суть. Родители схватывают теорию с неожиданной лёгкостью — возможно, именно поэтому с каждым занятием в их взглядах появляется всё больше нетерпения.
Дни текут размеренно, вплетая в себя ритм повседневных забот.
Утро начинается в кузнице. Пламя горна раскаляет воздух, превращая его в дрожащий маревый танец. Тору-сан работает размеренно, но в каждом его ударе по металлу — точность и опыт. Искры разлетаются в стороны, падают на землю остывающими звёздами. Слаженная работа позволяет управляться быстрее: один раздувает мехи, другой раскаляет заготовку, третий отсекает лишнее. Сила важна, но ещё важнее — чувство металла, понимание момента, когда можно ковать, а когда стоит дать остыть.
Воздух в кузне густеет от жара. Стены дышат теплом, угли в горне тлеют алым светом, а раскалённый металл заливается янтарными бликами при каждом ударе молота.
Тяжесть инструмента в руках привычна, но каждое движение выверено до автоматизма. В этом ритме— что-то медитативное, позволяющее погружаться в себя, не теряя контроля над окружающим.
Вдох. Выдох.
Внутренний мир откликается. Осторожно зачерпываю крошечную каплю «холодной чакры», будто беря воду из тихой лужицы. Делю её, разбиваю на мельчайшие части.
Один из фрагментов скользит в систему циркуляции, встречая сопротивление. Тело неохотно принимает чужеродное вещество. Движение медленное, как будто протискиваю крупицу льда сквозь тёплый поток реки.
Вдох. Выдох.
Ощущение странное: лёгкий озноб внутри вен, едва заметная тяжесть в груди. Каждый новый импульс заставляет концентрироваться сильнее.
Разогретый металл искрит, принимая очередной удар. Работа идёт своим чередом, но мысленно продолжаю гнать чакру по каналам. Постепенно сопротивление ослабевает, частица медленно растворяется, смешиваясь с общей массой чакры.
Пробую ещё одну. Второй фрагмент капли идёт тяжелее — тело уже настороженно воспринимает вторжение, будто знает, что его пытаются изменить. Напряжение копится в пальцах, в плечах, в висках. Дыхание становится чуть глубже.
Молот опускается с привычной силой, но внутренняя борьба забирает больше сил, чем физический труд.
Вдох. Выдох.
Пот струится по виску. Две капли во время работы — мой предел.
Бросаю короткий взгляд на Тору-сана. Отец, казалось бы, сосредоточен только на деле.
Металл остывает, принимая нужную форму. Чакра вновь становится цельной, без чужеродных вкраплений. На сегодня хватит.
В это же время дом наполняется ароматами трав. В открытые окна тянет лёгкий запах сушёного зверобоя, перечную горечь тимьяна, терпкость сосновых иголок. Рика-сан, не торопясь, растирает корни в ступке, смешивая их в нужных пропорциях. Рядом хлопочет Хоши-чан — внимательно повторяет за матерью, запоминает рецепты, записывает в небольшой тетрадь аккуратным почерком. Пальцы девочки тонкие, ловкие, но в движениях чувствуется сосредоточенность: одно неверное смешение — и вместо лекарства получится яд.
Так проходит две недели. Дни сливаются в привычный ритм: утро в кузнице, день за учебниками, вечер за обсуждением нового. Вопросов становится меньше — значит, знания укладываются правильно.
Когда приходит день экзамена, в доме стоит тишина. Тору-сан сидит с прямой спиной, глядя на приготовленный список вопросов. Рика-сан сплетает пальцы в замок, задумчиво постукивает ногтем по столу. Волнение чувствуется, хоть внешне оба спокойны.
Начинается проверка. Вопросы касаются теории: циркуляция чакры, способы контроля, возможные ошибки. Ответы звучат уверенно, без запинок. Ни лишних слов, ни попыток угадать. Значит, усвоили. Пора переходить к практике.
Вечер выдается особенно тихим. Свежий воздух несёт с собой аромат хвои и сырой земли. Листья шуршат под ногами, когда Рика-сан и Тору-сан готовятся к первому упражнению.
На их лицах — сосредоточенность. Отец выпрямляется, закрывает глаза, глубоко вдыхает. Мать осторожно сжимает ладони, словно проверяя, чувствует ли что-то новое.
И вдруг — получается. Всё происходит за несколько мгновений, но выражения их лиц бесценны.
Рика-сан поражённо смотрит на свои руки, затем оглядывается на Тору-сана. В глазах искрится восторг, губы дрожат от едва сдерживаемой улыбки. Отец, хоть и старается сохранить спокойствие, не может скрыть редкой искренней радости.
— Чувствую… — тихо произносит мать, будто не веря своим ощущениям.
— Непривычно, — соглашается отец, осматривая ладони. Но через мгновение эмоции берут верх.
Мать смеётся — легко, звонко, от чистого восторга. Отец качает головой, но уголки губ предательски дрожат. В конечном итоге они оба выглядят так, будто готовы прыгать от радости.
Смотрим с Хоши-чан на эту картину, не сдерживая улыбок. Сегодняшний день они запомнят надолго.
Летние дни идут своим чередом. Утро начинается с работы в кузнице: гудит горн, искры оседают на закопчённых стенах, стук молота гулко раздаётся по двору. Тору-сан, как всегда, немногословен, но внимателен — оценивает каждый свой удар, выверяя движение.
Обучение родителей продолжается. Теперь, когда базовый контроль над чакрой освоен, начинаем практиковаться в её применении. Первым делом — согревание тела. Для Рика-сан это становится небольшим открытием: — Это полезнее, чем кажется на первый взгляд, — замечает она, касаясь разогретыми пальцами запястья. — Хороший способ избежать переохлаждения в лесу.
Тору-сан подходит к вопросу иначе. В отличие от жены, он чувствует чакру грубо, непривычно. В кузнице, когда пот струится по вискам, излишнее тепло лишь мешает. Но во время в холодных ночей — совсем другое дело.
В промежутках между тренировками — чтение. В библиотеке взято несколько книг, и теперь страницы тетрадей быстро покрываются заметками. Кое-где на полях появляются неуверенные пометки, значки вопросов — то, что пока не уложилось в голове и требует уточнения.
Рика-сан помогает разбирать сложные темы, особенно связанные с медициной. Объясняет просто, без лишних терминов, но при этом чётко, словно врач, что объясняет пациенту суть болезни.
— Вот здесь, — Рика-сан касается страницы лёгким движением, — описаны свойства трав, которые помогают при воспалениях. Но без точного понимания, как их использовать, можно не вылечить, а навредить.
Хоши-чан кивает, впитывая каждое слово. Её глаза горят неподдельным интересом, но на лице периодически мелькает сосредоточенное упрямство — некоторые моменты даются не так легко, как хотелось бы.
— А если смешать вот это… — крошечный палец указывает на название растения, — с экстрактом эхинацеи, получится что-то вроде слабого антисептика?
Рика-сан на мгновение задумывается, прищуривая разноцветные глаза. — Возможно, но всё зависит от пропорций. В малых дозах может помочь, но если переборщить… — Она замолкает, позволяя додумать самой.
— Будет токсично? — в голосе сестры слышится неуверенность.
Рика-сан улыбается. — Верно. Это касается не только трав, но и всего, что касается лечения. Даже самая полезная вещь в неверных руках становится ядом.
Хоши-чан энергично записывает сказанное. Почерк неровный, но в каждой букве — старание.
Разбираясь в основах знахарства, Хоши-чан параллельно объясняет матери принципы управления чакрой. Самые базовые вещи: как её ощутить, как высвободить наружу. Это странный обмен знаниями — одна обучает тому, что ей самой едва знакомо, другая впитывает новое с той же жадностью, что дочь — знания о травах.
— Закрой глаза, — голос у сестры мягкий, почти неуверенный. — Попробуй почувствовать тепло внутри. Чакра должна двигаться, как вода в реке…
Рика-сан, следуя совету, прикрывает глаза. Несколько секунд ничего не происходит, затем брови слегка хмурятся.
— Это… похоже на пульс, но глубже. Как легкое покалывание.
— Точно! Это она! — Хоши-чан расплывается в довольной улыбке, но тут же серьёзнеет. — Теперь попробуй вытолкнуть её наружу. Только чуть-чуть, чтобы не уставать.
Напряжение в плечах Рика-сан становится заметнее. Проходит минута, затем ещё одна…
— Странное ощущение. Как будто пытаюсь взять что-то несуществующее.
Сестра поджимает губы, размышляя. Затем поворачивается в мою сторону:
— Братик, а ты можешь посмотреть? Может, чакра застревает где-то?
Сосредоточившись, активирую сенсорные способности. Вижу, как энергия Рика-сан движется внутри неё — медленно, неуверенно. Поток слабый, но ровный.
— Она выходит слишком рассеянно, почти незаметно, — говорю после паузы. — Попробуй представить, что выпускаешь её через ладонь, как тепло от костра.
Рика-сан молчит, затем открывает глаза и глубоко выдыхает.
— Это сложнее, чем я думала.
Хоши-чан не расстраивается — наоборот, в её взгляде появляется азарт.
— Ничего! Мы будем тренироваться!
В этот момент становится ясно: впереди долгий путь, но и у Рика-сан, и у Хоши-чан достаточно упорства, чтобы пройти его до конца.
Тренировки продолжаются. Со временем родители всё увереннее контролируют чакру, но я не спешу давать сложные задачи. Освоить даже базовые вещи — уже достижение.
Как-то незаметно проходит день рождения. Восьмой по счёту. Обычный день, наполненный привычной работой и занятиями, но именно так он запоминается — не подарками, а чувством, что впереди ещё много всего.
***
Поле для тренировок залито мягким утренним светом. В воздухе ещё держится лёгкая прохлада, но скоро солнце поднимется выше, и дневной зной накроет округу. Земля вокруг выбита бесчисленными тренировками: следы шагов, вонзившихся в неё сюрикенов, осколки древесной коры после неудачных бросков.
Хоши-чан стоит перед мишенью, крепко сжимая три куная в маленькой ладони. Глубокий вдох, короткое движение — и металл вонзается точно в шестёрку. Голубые глаза вспыхивают восторгом, губы дрожат в сдержанной улыбке, но она не торопится обернуться, будто ждёт подтверждения, что это не случайность.
— Молодец, — голос звучит спокойно, но это не мешает ей расправить плечи и с ещё большим усердием схватиться за сюрикены.
Следующий бросок — восемь из восьми.
Отступает назад, едва сдерживая радость, и поворачивается, ожидая реакции. Гордость в глазах горит ярче утреннего солнца.
— Ты превзошла саму себя, — нет смысла скрывать факт.
Она энергично кивает, сияя от счастья. Даже кончики косичек подпрыгивают при каждом движении.
Но время не ждёт. Отрабатываю свою серию. Кунаи — двадцать шесть из тридцати. Сюрикены — шестнадцать. Результат хороший, но не идеальный. Значит, есть над чем работать.
Короткий отдых, затем уборка. Металл собирается в сумки, оружие проверяется перед упаковкой. Сюрикены блестят в свете, а кунаи хранят тепло ладоней.
А потом наступает момент, которого все ждали, но надеялись отдалить.
Караван медленно двигается к воротам, упряжные лошади недовольно фыркают, чувствуя напряжение в воздухе.
Рика-сан крепко прижимает Хоши-чан к себе, укрывая в тепле своих рук. Девочка утыкается лицом в материнское плечо, а плечи подрагивают от сдерживаемых рыданий.
Тору-сан стоит чуть поодаль, с привычной невозмутимостью. Но пальцы на рукояти сумки сжаты чуть сильнее, чем нужно.
— Практикуйтесь в том, чему мы научили, но без лишних экспериментов, — слова твёрдые, без возможности возражения.
Родители переглядываются. Ответ очевиден — они уже решили следовать наставлениям, но тревога остаётся.
Караван трогается. Хоши-чан оборачивается, глаза наполнены слезами, но она машет рукой, пока силуэты родителей не растворяются в пыльной дымке дороги. Каникулы закончились.