Прогнивший Мир

Ледяной холод впивается в тело, проникая под кожу, растекаясь по венам. Боль — невыносимая, жгучая, ноющая — не стихает ни на мгновение, словно гниение, разъедающее меня изнутри. Глухие стоны раздаются в кромешной тьме, теряясь в её вязкой, давящей пустоте.

Вокруг лишь тьма, ведь нету глаз. Я не двигаюсь. Не могу. Скованные цепи — невидимые, но не менее реальны, чем страх, что сжимает горло. Запертый, загнанный, забытый, словно мёртвое животное, что давно перестало бороться.

Надежда? Жалкая иллюзия, бессмысленный звук, растворившийся в вечном мраке. Будущее? Оно рассыпалось в прах вместе с моей плотью. Здесь нет времени. Нет конца. Нет меня. Лишь холод. Лишь боль. Лишь вечная, ненасытная тьма.

Но что-то меняется. Сквозь сомкнутые веки пробиваются теплые солнечные лучи, щекочут кожу, заставляют морщиться. Сознание медленно всплывает из тумана и едва приоткрыв глаза, накатывает странное ощущение дежавю.

Блеклый потолок. Тот же знакомый запах лекарств, впитавшийся в воздух. Тело словно стянуто тугими бинтами, кожа под ними зудит, а мышцы ноют при малейшей попытке пошевелиться.

Рядом, положив голову на край кровати, посапывает Хоши-чан. Светлые волосы растрепались, одна из косичек чуть ослабла. Маленькие пальцы все еще сжимают край одеяла, будто боялась, что исчезну, если отпустит.

Осторожно пробую подвигать занемевшими руками, следя, чтобы не разбудить ее. Едва пальцы дрогнули, пытаясь проверить подвижность, как длинные ресницы Хоши-чан затрепетали. Глаза открываются и голубые зрачки сразу встречают взгляд — сначала полные растерянности, а затем вспыхивают радостью.
— Брати-и-ик! Ты проснулся!

Прежде чем успеваю что-то сказать, тонкие руки обхватывают шею, а мягкие косички щекочут щеку. Тепло её тела согревает даже сквозь бинты, но вместе с ним приходит и лёгкая боль — рёбра, похоже, снова пострадали.

Приходится сдержать резкий вдох, чтобы не выдать дискомфорт. Осторожно глажу по спине, успокаивая. Маленькие пальцы вцепляются в ткань одежды, будто боится, что исчезну, если ослабит хватку.

— Всё хорошо, — голос звучит чуть хрипло. — Не слишком крепко сжимаешь?

Хоши-чан отстраняется, но не полностью. Щёки разрумянились, в глазах — тревога, смешанная с облегчением.

— Ты был без сознания так долго, — губы поджимаются, будто сдерживает слёзы. — Думала, опять…

Не даёт договорить, крепко сжимая ладонь. Кажется, нужно ещё немного времени, чтобы поверила — всё действительно в порядке. Тишина, прерываемая лишь дыханием, кажется давящей.

Хоши-чан сидит рядом, ссутулившись, опустив взгляд. Тонкие пальцы теребят подол рукава, косички чуть растрепались, а плечи едва заметно дрожат.

— Опять ничего не смогла сделать… — голос тонет в ночной тишине, звучит тихо, надтреснуто. — Только спряталась за твою спину. Как бесполезный балласт, от которого одни проблемы…

Голубые глаза вспыхивают слезами. В них — боль, досада, тень сомнения.

— Не говори глупостей, — голос остаётся ровным, но в груди что-то неприятно сжимается. — В такой ситуации никто из наших одногодок не выжил бы. У нас получилось по двум причинам. Первая — ты доверяла мне и слушалась без колебаний, даже когда не понимала смысла. Вторая — нам повезло. Ещё бы несколько секунд — и всё закончилось бы иначе.

Пауза. Хоши-чан смотрит исподлобья, прикусывает губу.
— И не забывай, — продолжаю, мягко касаясь её плеча, — ты тренируешься не меньше нас. Если продолжишь в том же духе, то после Академии по силе будешь не уступать клановым детям. А может, даже превзойдёшь их.

— Но как? — голос дрожит, но в нем уже меньше безнадёжности. — Вы же тренируетесь больше… Сколько бы я ни старалась, у вас всё равно будет больше опыта в спаррингах.

Едва заметно улыбаюсь, пожимаю плечами.
— Тогда бросай свою работу.

Она вскидывает голову, губы приоткрываются от удивления.
— Я могу работать ещё по три-четыре часа в свободные дни, не пропуская тренировок. Да, денег станет чуть меньше, но скорость твоего развития возрастёт в разы. Это стоит любых затрат.

— Б-братик… но тогда ты будешь меньше тренироваться! — испуганный голос, полный тревоги.

— Неправда. Я тренирую систему циркуляции чакры даже во время работы. Разве что прогресс в одном направлении замедлится, но в другом ускорится.

Длинные ресницы дрожат, пальцы крепко сжимают подол одежды, будто пытаются за что-то зацепиться. Запах горьковатых лекарств витает в воздухе, но не способен заглушить напряжение.

— Должна была… — голос звучит глухо, будто пробивается сквозь толщу воды. — Должна была что-то сделать.

Плечи вздрагивают, но она не поднимает глаз. Кажется, каждое слово даётся с трудом, но их уже не остановить.

— Знала, что нужно… Понимала… — дыхание сбивается, ладони ещё сильнее сжимают ткань. — Но просто стояла и смотрела.

Злость — глухая и удушающая, но направленная внутрь, а не наружу.
— Какая от меня польза, если не могу спасти даже тебя?..

Тонкие плечи снова дрожат, но Хоши упрямо сдерживает слёзы. В голосе звучит не жалость к себе, не страх, а отчаяние, перерастающее во что-то другое — в решение.

— Всё это время… — шёпот, почти не слышный. — Всё это время училась, думала, что знаю, как помочь. Но когда это действительно понадобилось… просто стояла.

Тихий вдох. Глубокий. Долгий. И затем — голос меняется. — Больше так не будет.

Поднимает голову. Взгляд ясный, но не детский. В нём нет наивности, нет прежней мягкости. Только огонь. Горячий, жгучий, как та самая решимость, что пульсирует в груди.

— Буду сильной, — голос звучит твёрдо, словно выбитый в камне. — Буду спасать. Неважно кого. Неважно как.

Она произносит это не как обещание, не как надежду — как факт.

— В следующий раз… — уголки губ дрогнули, будто в тени улыбки, но в ней нет радости. — В следующий раз я уже не позволю тебе вот так валяться, братик.

В глазах пылает не детская злость, не обида. Там рождается что-то иное — стержень, который больше не согнётся.

Голова утыкается в плечо, дыхание сбивается. Медленно обнимаю, стараясь не морщиться от боли. Пальцы скользят по светлым волосам, мягко приглаживая их.
— Всё хорошо, — мой голос тихий, едва слышный.

Хоши-чан судорожно вздыхает, но не отвечает. Тепло её дыхания щекочет шею, а прерывистое сопение выдаёт сдерживаемые эмоции.

«Я тоже должен стать сильнее...»

Медленно склоняюсь ближе, чтобы слова достигли только её. Произношу что-то негромко, не задумываясь о смысле. Просто говорю, позволяя голосу убаюкивающе литься, растворяя напряжение.

Рука бережно гладит её макушку, пальцы зарываются в мягкие пряди. Чувствую, как дрожь постепенно утихает.

Неважно, какие слова звучат. Главное — их ритм, их тепло. Главное, чтобы она знала: я здесь, сейчас — рядом.

Тёплый солнечный свет лениво скользит по стенам, отбрасывая на пол причудливые тени. Тишина, нарушаемая лишь редкими звуками снаружи, кажется вязкой, густой, словно лекарственная паста. Хоши-чан сидит рядом, светлые волосы спадают на плечи. Пальцы теребят край рукава, но голос, когда она начинает говорить, почти спокойный.

— Говорят, что всё произошло за какие-то пятнадцать секунд. Как только ты потерял сознание, безумца остановил шиноби из селения. Он уже был неподалёку, получил твой сигнал и сразу вмешался. Победа легко ему далась.

Голубые глаза мерцают в полутьме, отражая отсветы лампы. В них нет страха, но есть что-то иное — словно зыбкое напряжение, скрытое под ровной поверхностью.

— Помнишь, Хидео-кун говорил о выжившем, который вёл себя странно? Оказалось, что это был он. После поимки его отправили в больницу, но всё же надеялись, что его ещё можно исцелить.. Охрану поставили — его знакомого чунина, но… — пальцы сжимаются, ткань чуть натягивается.

Небольшая пауза, едва заметный вдох.
— Когда проверили, что случилось с охранником… Всё оказалось так, как предполагали. Безумец убил его и сбежал. А через пять минут после побега начал убивать людей на рынке.

Голос всё ещё ровный, но в нем ощущается напряжённая нить. Как будто слишком многое было передумано прежде, чем эти слова сорвались с губ.

Прижимая Хоши-чан к себе, ощущаю, какая она хрупкая. Слабая дрожь пробегает по её плечам, дыхание тёплое, чуть сбившееся.

— Всё будет хорошо, — голос звучит мягко, но уверенно. — Ты сильная, справишься. Я верю в тебя.

Тонкие пальцы сжимают рукав, словно цепляясь за что-то родное, надёжное. В ответ тянется тихий, но твёрдый голос:

— Братик, сейчас со мной всё в порядке. Ничего страшного, небольшое сотрясение… Голова рассечена, вот и крови было много, но рана была не глубокая, меня быстро исцелили.

Голубые глаза смотрят внимательно, словно пытаясь убедить, что волноваться не о чем.

— Но когда увидел тебя лежащей в луже крови… — слова застывают в горле.

На секунду вспоминается тот момент — холодный камень, размытые пятна алого, неподвижное тело. Сердце замерло.

— Всё уже позади, — Хоши-чан улыбается, осторожно сжимает пальцы в кулачок.

Несколько часов проходят в неспешных разговорах. Тепло домашнего уюта и тихий голос сестрёнки постепенно рассеивают напряжение. Когда приходит время идти в Академию, Хоши-чан нехотя поднимается, будто не хочет разрывать этот момент.

Прежде чем уйти, наклоняется, осторожно касается губами щеки.
— Спасибо, братик.

Мгновение — и вот уже исчезает за дверью, оставляя после себя лёгкий запах трав и что-то ещё… неуловимо тёплое.

Не долго мне пришлось оставаться в одиночестве. Шаги за дверью звучат размеренно, уверенно. Вход плавный, без лишних движений – в дверном проёме появляется Мива-сама.

– Как самочувствие, наш юный герой? – голос ровный, с лёгкой усмешкой, но взгляд внимательный, оценивающий.

Стул поддаётся под её весом с мягким скрипом. Пальцы едва слышно постукивают по подлокотнику – знак того, что мысли её заняты, но она здесь, полностью сосредоточена.

– То лапы ломит, то хвост отваливается, – фраза слетает с губ прежде, чем успевает показаться глупой. Обрывки воспоминаний, ещё зыбкие, но уже знакомые, сами находят дорогу в речь.

Брови Мива-самы едва заметно приподнимаются – не ожидала, но и удивление у неё выходит сдержанным.

– О, наш пациент шутит! Значит, не всё потеряно, – короткая пауза, во взгляде проскальзывает искра размышлений. – Ну а хвост… – пальцы замирают, чуть приподнимается уголок губ. – Так уж и быть, пришьём.

Тепло в голосе почти неуловимо, но оно есть.
– Слава Ками, – зеркалю улыбку. – А то без него, чувствую себя как-то неуютно.

— Что ж, позубоскалили и хватит, теперь можно серьёзно побеседовать. 

Мива-сама постукивает пальцами по гладкой поверхности стула. В палате практически абсолютная тишина. Её тёмные глаза изучают, проникая вглубь, словно видят больше, чем обычный взгляд способен уловить. 

— Ты неплохо справился, — голос ровный, без лишних эмоций, но в глубине его звучит капля удовлетворения. — Несколько раз отразил атаку, которая явно превосходила твои возможности. Но за всё хорошее приходится платить. 

Кажется, воздух становится плотнее, слова, что следуют за этим, тяжелеют. 
— Большинство твоих каналов чакры и тенкецу в области груди и спины получили микротрещины. Наши ирьёнины не могут это исправить. Впрочем, сомневаюсь, что кто-то вообще на это способен. Плюс несколько сломанных рёбер и с десяток мелких травм. 

Слова безжалостны в своей чёткости. Они не пугают, но заставляют осознавать хрупкость тела. 
— В течение недели, тебе запрещено выполнять любые тяжелые физические нагрузки.

Пауза. Мгновение, в которое можно осмыслить услышанное. 
— Однако есть и хорошие новости. 

Едва заметное движение губ, почти неуловимое. Не улыбка, но что-то похожее. 

— Мощность твоей регенерации изменилась. Если раньше она превышала клановых шиноби всего на двадцать процентов, то после недавнего боя этот показатель увеличился до пятидесяти пяти. Мы не знаем, почему так произошло. Но благодаря этому, уже через пару дней каналы чакры и тенкецу достаточно восстановятся, чтобы ты вернулся к полноценным тренировкам с чакрой. До тех пор можешь лишь медленно прогонять её по каналам. 

В голове перекатываются цифры. Двадцать. Пятьдесят пять. Почти втрое. Как это возможно? Почему именно сейчас? Связано ли это с той холодной чакрой?

— Кроме того, администрация селения предоставит вам компенсацию. 

Тон тот же – спокойный, уверенный. Как будто просто факт, ещё одна часть уравнения. 
— Это всё. Хорошие и плохие новости закончились. 

— Мива-сама, а кто тот шиноби, что остановил убийцу? 

Темные глаза смотрят прямо, словно взвешивают, насколько много можно рассказать. 
— Юдзо Кадзума, — отвечает наконец. Голос спокоен, но в нём слышится оттенок уважения. — Один из сильнейших шиноби селения. Гений, создавший собственный хиден — материальные иллюзии. 

Гений. Это слово звучит так легко, будто вес его не осознаётся. 
— То есть он может буквально создать всё из ничего? 

— На первый взгляд — да. 

Пауза. Она едва заметно улыбается уголками губ, будто предугадывает следующий вопрос. 

— Внешний вид его иллюзий ограничен только фантазией. Оружие, стены, целые дома — он способен придать им любую форму. 

Образ человека, способного одним движением создать нечто реальное, кажется почти невозможным. Иллюзии, которые можно потрогать… Сколь сильным нужно быть, чтобы управлять такой техникой?

— Однажды мы были с ним на миссии, — голос Мива-самы остаётся ровным, но в нём проскальзывает нечто едва уловимое. — На пути оказался обрыв. 

Пальцы коротко постукивают по столу, отмеряя секунды. 
— Но он же должен был быть обозначен на карте? — уточняю. — По инструкции, все члены отряда обязаны знать маршрут. 

— Верно. Мы видели его заранее. Но Юдзо лишь спокойно сказал, что решит проблему. 

Пауза. 

— Тогда казалось, что он создаст мост с помощью стихии земли... 

— Но? 

Лёгкая улыбка — почти незаметное движение уголков губ. 

— Он создал мост. Соединил два края обрыва. 

— И в чём проблема? 

— Он сделал это с помощью полуматериальной иллюзии.

Слова звучат неторопливо, словно давая время осознать их. 

— Мост выглядел как гигантский праздничный торт. 

Образ вспыхивает в воображении: массивный, многоярусный, покрытый белоснежным кремом, с витиеватыми узорами. Совсем не то, что ожидаешь увидеть в полевых условиях. 

— Красиво, необычно, но ощущалось… странно. Будто идёшь по воздуху. Текстура, выпуклости — всё это чувствовалось, но не было ни тепла, ни холода, ни влажности. Как будто трогаешь плотный дым. 

Иллюзия, способная обмануть зрение и осязание, но не полностью. 

— Разве возможно создать полуматериальную иллюзию? 

— Насколько знаю, он вдохновился одним кланом из Конохи — кланом Нара. С помощью высвобождения духовной энергии Инь они управляют своими тенями, сковывая врагов. Опытный шиноби этого клана способен делать свою тень материальной, менять её форму и даже наносить физические повреждения. 

— Впечатляет… Но они вряд ли раскрыли ему свои секреты? 

— Конечно. Однако Юдзо — гений. Не знаю, до чего он смог самостоятельно дойти, какие нюансы понять, но... Уже в пятнадцать лет он получил титул «Архитектор Иллюзий». Бесклановый сирота, встретивший шиноби клана Нара в тринадцать лет — и сумевший создать нечто невероятное. 

— Вы им восхищаетесь?

— Конечно да и я рада, что он не является врагом нашего селения... Но...

Вновь уточняю — Но?

— Он очень сложный человек. Работать с ним — одно наказание. Его поведение описывают как «Блажь сильнейшего». Юдзо не стремится быстро закончить бой, вместо этого, он его растягивает, смакуя момент, словно что-то ищет, что-то, чего нам не понять. Но если ты находишься в его команде, то можешь быть уверенным в двух вещах: Первое — своей манерой речи, он точно сведёт тебя с ума. Второе — если ты будешь в опасности, он тебя обязательно спасет.

Тишина растягивается, словно тонкая нить, дрожащая от малейшего движения. Мысли путаются, накладываются друг на друга, не давая собраться.   Мива-сама наблюдает несколько секунд, будто оценивая состояние. Затем едва заметно кивает и поднимается со стула. 

— Ложись. Тебе нужно отдохнуть. 

Голос ровный, но в нём ощущается что-то мягкое — не забота в привычном смысле, а спокойная уверенность в том, что отдых действительно необходим. 

— Спасибо вам… за всё. 

Мгновение. В уголках её губ мелькает почти невидимая тень улыбки. 

— Не за что, малыш. Это моя работа. 

Шаги растворяются в коридоре, оставляя палату наполненной приглушённым светом и мерным шумом с улицы. В комнате теперь только дыхание и неразрешённые вопросы, крутящиеся в голове.

***

Здание администрации селения Инака.

В кабинете царит строгий порядок: стопки документов на столе расположены ровно, лампа даёт мягкий, приглушённый свет, а сквозь небольшое окно тянется аромат влажной земли после недавнего дождя. Озэму Матаги убирает в сторону отчёт, который только что изучал, и переводит взгляд на дверь.

Раздаётся чёткий, уверенный стук.

— Входите.

Дверь открывается, и внутрь осторожно заходит девушка ирьенин - Мива. Шаги лёгкие, но выверенные, а пальцы свободной руки едва заметно касаются ткани халата – привычка, выдающая сосредоточенность. Озэму жестом предлагает ей пройти ближе. Девушка подходит и передаёт документы, затем выпрямляется, ожидая вопросов.

— Рассказывай, — голос ровный, без спешки. — Начни с мальчика.

— Озэму-доно, в отчёте указаны все травмы полученные Сатори-кунос, но ничего необратимого нет.

— Что скажешь о его ментальном состоянии?

— Предварительно — без последствий. В разговоре не проявил страха перед произошедшим, ясно дал понять, что намерен продолжать тренировки. Потенциал как шиноби — довольно высокий.

— А его сестра?

— И раньше усиленно тренировалась, но теперь появилась дополнительная мотивация. Подробности — в отчёте.

Озэму наклоняет голову, на мгновение задерживаясь на последней фразе. Пальцы неслышно касаются амулета на шее.

— Хорошо, что в данном случае последствия оказались положительными, — голос остаётся спокойным, но в глубине карих глаз затаилась напряжённость. — Однако плохо, что мы расслабились после окончания войны. Решили, будто дома — абсолютная безопасность.

Короткая пауза. Затем он откидывается на спинку кресла, взгляд становится пронзительным.

— Есть в этой ситуации нечто, что мне не нравится. Что говорят следователи?

Мива едва заметно сдвигает брови, словно оценивает, с чего лучше начать.

— Полный анализ крови чуунина Иватари показал наличие яда горной змеи.

— Яда? — взгляд Озэму мгновенно заостряется. — Отравленный человек не может быть таким резвым.

— В обычных условиях — нет. Но в малых дозах этот яд подавляет действие снотворных и успокоительных. Вместо расслабления человек получает обратный эффект: сниженное критическое мышление, агрессивность, рост генерации чакры, снятие физических ограничений.

— Берсерк, — коротко заключает он.

Наступает тишина.

— Почему ирьёнины сразу не заметили отравления?

— Яд редкий, дорогой и трудно обнаруживаемый.

Глава селения остаётся неподвижен, но в воздухе ощущается едва уловимое изменение напряжения. Он медленно проводит пальцами по амулету.

— Совпадение или кто-то хорошо подготовился? Можешь идти.

Девушка коротко поклонилась и выскользнула за дверь, оставив хозяина кабинета наедине со своими мыслями.

***

Время в больнице тянется медленно, но теперь, пройдя последний медицинский осмотр, наконец-то покидаю её стены! Дыхание становится свободнее. Воздух пропитан свежестью утренней росы, а прохладный ветерок слегка касается лица, напоминая: я снова в строю.

Но мысли не отпускают.
Где скрывалась эта чакра? Почему я никогда не ощущал её прежде? В тот момент она вспыхнула внутри, хлынув в тело, как поток ледяной воды, заполнив каждый уголок. Но она не только холодная, но и невероятно плотная! Наверняка именно из-за неё увеличилась скорость моей регенерации! А ведь это была всего лишь капля силы! Но последствия оказались слишком тяжёлыми. Повреждённые каналы и тенкецу напоминают о себе слабой, но ощутимой болью.

Чем это было? Даром или проклятием?

Вспоминая ощущения, едва заметно морщу лоб. Когда чакра текла по каналам, казалось, будто пытаюсь проглотить абрикосовую косточку целиком. Тяжесть, сопротивление, почти невыносимое давление. Если это всего лишь капля… что будет, если попытаться использовать больше?

Шаги замедляются, пальцы машинально касаются запястья. Ответов нет, только догадки, и единственный способ их проверить — ощутить эту силу снова. Но как?

Первым делом заглянул в дом знаний — библиотеку. Здание встречает полумраком и тишиной, нарушаемой лишь скрипом деревянного пола и шелестом переворачиваемых страниц. Воздух пропитан запахом старых книг и чернильных записей, оставленных поколениями шиноби.

Поиски начинаются с логичного заключения: если чакра не была получена извне, значит, её источник скрыт где-то в глубинах меня самого. Стандартные методы диагностики ирьёнинов ничего не выявили, что заставляет меня искать иной подход. Возможно, ответ кроется в медитации?

Часы проходят незаметно. Среди множества псевдонаучных трактатов вроде «Узнай, какого цвета твоя душа» и «Каким животным ты был в прошлой жизни» попадаются действительно стоящие труды. «Медитация как способ самопознания» обещает раскрыть скрытые резервы организма, «Обуздание внутренних демонов» намекает на контроль над мыслями и желаниями, дабы достичь просветления.

Перед самым выходом взгляд задерживается на тонкой, невзрачной книге.

«Биджу. Человечны ли звери? Является ли зверем — сам человек?»

Название цепляет. Пальцы невольно тянутся к обложке, гладят пожелтевшую бумагу. Вопросы множатся. Что, если эта сила похожа на ту, что носят джинчуурики? Что, если внутри скрыто что-то… иное?

Улицы к вечеру наполняются мягким светом фонарей, а в воздухе смешиваются ароматы жареного мяса и свежей выпечки. После выписки друзья решают устроить небольшой праздник — повод не только отметить выздоровление, но и на время забыть о тревогах.

Кафе встречает теплом и шумом весёлых голосов. Заказанное барбекю дымится на тарелках, распространяя пряный аромат специй. Мясо сочное, с хрустящей корочкой, пропитанное терпким соусом. Беседы текут легко, смех звучит чаще обычного. Здесь, среди друзей, тревожные мысли на время отступают, растворяясь в атмосфере уюта. Такие моменты редки. И оттого ценнее.

Вечера проходят в тишине, нарушаемой лишь шорохом переворачиваемых страниц. Книги, принесённые из библиотеки, раскрывают перед разумом новые горизонты, но прежде чем углубляться в практику, важно постичь теорию. Вчитываясь в строки, ловлю себя на мысли, что время течёт быстрее, чем кажется.

Но вот настает момент, который отвлекает от чтения. В один из таких вечеров Хоши, раскрасневшаяся от волнения, вбегает на кухню. Голубые глаза сияют возбуждением.

— Сатори-кун! Он вылупляется! – голос звенит нетерпением.

Не дав и секунды на осмысление, она хватает за руку и тянет в комнату. Лёгкость, с которой восьмилетняя девочка умудряется это сделать, забавляет, но сопротивляться бесполезно.

Инкубатор стоит на привычном месте. Внутри, освещённое мягким светом, яйцо покрыто сетью трещин, которая растёт с каждой секундой. В воздухе чувствуется напряжение ожидания.

Момент замирания. Затем хрупкая скорлупа поддаётся, и из неё медленно появляется маленькая светло-серая головка. Маленькие глазки, ещё не привыкшие к свету, моргают, осваиваясь в новом мире.

Дни проходят в заботах о новорождённом соколёнке. Хоши с энтузиазмом берёт на себя большую часть ухода, но без помощи не обойтись. Птенец ещё слаб, его движения неуверенны, а перья больше похожи на мягкий пух.

На кухне, где воздух пропитан ароматом свежесваренных яиц, привычные действия становятся ритуалом. Твёрдый желток превращается в мягкую крошку, скорлупа – в белесый порошок. Всё это передаётся в маленькие ладошки сестры.

Перед каждым кормлением Хоши замирает на мгновение, прикрывает глаза и аккуратно наполняет пищу своей чакрой.

— Так его каналы по которым циркулирует чакра станут крепче, – объясняет, когда взгляд ловит немой вопрос. – Как мышцы у шиноби.

Голубые глаза светятся уверенностью. В её возрасте такие рассуждения кажутся нехарактерными, но в медицине и знахарстве она действительно талантлива.

Потянулись обычные школьные будни. Академия дышит рутиной — утренние переклички, звон стали в тренировочных залах, шелест страниц на теоретических занятиях. Воздух наполнен смесью терпкого аромата бумаги, пропитанной чернилами, и слабого запаха древесной пыли от старых парт. 

На одном из уроков Тетсуя-сенсей рассказывает о стихийной принадлежности и её влиянии на развитие шиноби. Говорит спокойно, мерно, как будто проверяя каждое слово на прочность. Иногда, задумавшись, проводит пальцем по шраму, словно вспоминая что-то далёкое. 

— Стихийная предрасположенность делится на три официальных ранга, — поясняет он, постукивая карандашом по столу. — Высокая означает превосходный контроль и быстрое освоение техник определенной стихии. Средняя замедляет этот процесс почти вдвое. Низкая же делает путь шиноби куда сложнее: изучение идёт в три раза медленнее, чем у тех, у кого предрасположенность средняя, и в шесть раз медленнее, чем у обладателей высокой. 

Некоторые ученики переглядываются, задумчиво хмурят лбы. Кто-то украдкой сжимает кулаки, обдумывая свои шансы. 

— Большинство шиноби обладают средней стихийной предрасположенностью. Таких около шестидесяти процентов, — говорит он, не меняя спокойного тона. — Тридцать пять процентов имеют низкую предрасположенность, что заметно осложняет их путь. 

Голос звучит ровно, но в глубине угадывается нечто большее — усталость человека, который сам, возможно, сталкивался с подобными трудностями. 

— И только пять процентов рождаются с высокой предрасположенностью к одной или нескольким стихиям, — продолжает он, скрестив руки. — Такие шиноби быстрее осваивают техники, легче чувствуют свою стихию. 

— Каждый шиноби может освоить любую стихию, — продолжает сенсей, откидываясь на спинку стула, — но обычно, если есть выбор, шиноби не развивают стихию с низкой предрасположенностью. Это не запрещено, но требует упорства, которым мало кто обладает. Однако существуют исключения. Вне этой системы стоит неофициальный ранг… 

Задерживает паузу, давая время на догадку. 

— Монстр. Таких шиноби исчезающе мало. — Замирает на мгновение, словно позволяя этим словам повиснуть в воздухе. — И к счастью для всего мира, — добавляет негромко. 

Класс замирает. Даже те, кто до этого лениво рисовал в тетрадях, поднимают головы. 

— В истории шиноби встречались гении, способные управлять своей стихией с рождения, без печатей. Второй Мизукаге, например, по слухам, уже в три года мог заполнить ведро водой, используя лишь силу воли. Глава клана Юки того же возраста создавал ледяные иглы без печатей. Такие люди рождаются редко, но именно они оставляют след в истории. 

Мел в его руке замирает на полуслове. Тишина в классе — редкость. Кто-то затаённо надеется оказаться в числе этих «монстров», другие с недоверием прикидывают, насколько это возможно. 

В промежутках между чтением книг и медитацией, когда мысли уже не так четко выстраиваются, как хотелось бы, появляется ощущение, что нахожусь на пороге понимания. Ощущение, будто сам тянусь в сторону чего-то сокрытого, что всё это время оставалось неведомым. Книга о биджу становится тем самым светом в темном тоннеле, который внезапно озаряет путь. Кажется, я действительно двигаюсь в правильном направлении, и этот шаг — не случайность.

Автор книги — странная личность, но с непростым опытом. Он бы мог быть известен как величайший неудачник, так и счастливчик, чья жизнь не раз сыграла с ним злую шутку. Этот человек, похоже, видел больше, чем следовало бы. Четыре раза он стал свидетелем разрушительных проявлений биджу. Его записи не производят впечатления обычной хроники — скорее, это полотно эмоций и переживаний, записанных в момент страха и недоумения.

Интересно, как он сумел выжить? Выжить при одном буйстве биджу - великая удача, но при четырех... Врагу не пожелаешь пережить подобное. Он пишет, что в каждом великом селении его многократно проверяли, ставили слежку, читали его записи, ирьенины исследовали тело, но каждый раз они приходили к одинаковому выводу: он — простой человек, даже не шиноби.

Я отрываюсь от книги, кидаю взгляд в окно. За ним — мир, полный скрытых смыслов и непредсказуемых сил. Сил, которые могут вырваться, как биджу, уничтожая всё вокруг, или наоборот, принести освобождение. Сил, которые таятся в самых глубинах тела и разума, и я чувствую, как что-то в мне откликается на эти слова.

После буйства восьмихвостого биджу, которое оставило за собой лишь разрушение и страх, он решает отдалиться от великих стран, искать убежище подальше. Селение Скрытого Водопада, укромное место среди густых лесов и бурных рек, стало его новым домом. Но не сама его история захватывает, а то, что он после всех своих приключений решил посвятить себя изучению судьбы биджу — их истории и того, куда они исчезают, как только перестают быть угрозой.

То, что он рассказывает, заставляет мои глаза задержаться на странице. Нет, это не просто удивление — это ошеломление, переполняющее разум. Великие Селения не просто прячут биджу в недоступных пещерах, в мрачных подземельях, как я предполагал. Нет, они делают нечто куда более поразительное — запечатывают этих гигантских существ в теле человека. Монстры, обладающие невероятной силой и устрашающей мощью, сжимаются до размеров обычных людей, и их чудовищная энергия становится частью человека. Существа, которые могли бы с легкостью разрушать города, теперь запечатаны телах людей, и не всегда их владельцы могут контролировать ту силу, которая в них заключена.

Трудно представить. Как это возможно? Как можно поместить такую силу в человеческое тело, и что при этом происходит с этим телом? Как человек выдерживает такой груз?

Мой взгляд скользит по строкам, а мысли не прекращают метаться. Каким образом эти люди могут жить с такой силой? Что за жертвы они приносят? И почему никто не говорит об этом вслух? Ответов нет, только пустота, которая наполняет каждый новый вопрос.

Думаю, что для многих этот факт — не просто странность. Это — необходимость. Великие Селения, как бы они ни старались скрыть свои секреты, всегда будут хранить в себе то, что может изменить баланс сил в мире. И вот, чем больше я размышляю об этом, тем яснее становится, что вопрос с биджу — это не просто загадка, а целая система, которую нужно понять, чтобы хотя бы осознать, что происходит в этом мире.

Раньше я бы считал это не более чем глупой выдумкой, фантазией, не заслуживающей внимания. Но теперь, спустя месяц после начала медитаций, сомнения постепенно исчезают. В тот момент, когда впервые почувствовал эту едва уловимую волну, холодную и плотную, как ледяной ручеек, что струится из самых глубин моего тела, стало ясно: что-то действительно происходит.

Чакра. Но не та, к которой я привык, не та, что легко ощущается, пульсирует в теле и текуча, как река. Эта сила – нечто другое, невообразимо плотное, ледяное. Она словно из глубин моей души, скрытая за слоями эмоций и мыслей. Как будто я сам не знал, что она там есть, но она была. Просто ждала, чтобы я её почувствовал.

Я начинаю понимать, что двигаюсь в правильном направлении. Впервые в жизни ощущаю, что ответы, на которые я так долго пытался найти ключ, становятся ближе. Медитация не даёт мгновенных результатов, но каждый день приносит что-то новое, что-то важное. Иногда, кажется, что я касаюсь самого себя — своего истинного ядра.

Фраза «Тот, кто ищет — тот найдёт» вдруг обретает для меня новый смысл. Не просто слова, а реальность, с которой приходится сталкиваться. И вот, спустя три месяца упорных усилий, я нахожу его — место, где этот ручеёк превращается в нечто большее. Это не просто ощущение, а явление, которое вызывает изменения. Изменения, которые я пока не могу объяснить.

Для этого мне пришлось немного изменить свой подход. Уменьшить интенсивность тренировок, как физических, так и с чакрой. Время, которое я отдавал поискам, требовало жертв. Но результат того стоил. Ведь теперь, когда ощущаю, как энергия начинает циркулировать иначе, как она меняется, заполняя всё вокруг, появляется уверенность, что я на правильном пути.

В который раз за последний месяц, сажусь на кровать в позу лотоса, закрываю глаза и позволяю дыханию стать спокойным и размеренным. С каждым вдохом ощущаю, как напряжение покидает тело, а с каждым выдохом освобождаюсь от лишних мыслей. Это даётся мне не сразу, мысли словно пчёлы носятся в сознании, но мне уже известно как с этим бороться — каждую мысль заключаю в мыльный пузырь, что устремляется в небо.

Медленно, глубоко вдыхая, перед внутренним взором начинает складываться образ. Я стою на темной лестничной площадке, откуда вниз ведет узкая каменная дорожка. Внимательно всматриваюсь в пространство и замечаю едва заметную темную дымку, струящуюся от верхних ступеней.

Настраиваюсь на свой путь: каждый шаг — это вдох, а следующий шаг — это выдох. С каждым движением тьма на ступенях становится глубже, плотнее, пока, спускаясь всё ниже, не начинает собираться в черную воронку портала. Она манит и успокаивает, словно приглашает войти в место, где нет времени, но всегда есть уют и покой.

Шаг становится уверенным. Переступаю через её границу. В тот момент, когда ступня касается пустоты, меня обволакивает тьма. Густая и мягкая, как самое теплое одеяло. Она не пугает, не давит — наоборот, её присутствие приносит облегчение.

Вдыхаю эту тьму, позволяя её мягкости заполнить легкие. Каждый вдох наполняет ощущением простора и бесконечности.

Тьма медленно рассеивается, словно густой туман, разрываемый первыми лучами рассвета. Пространство обретает очертание: бескрайнее поле простирается во все стороны, а посреди него высится черный барьер, рассекающий землю надвое.

Хватает одной лишь мысли, чтобы спуститься вниз. Ступни касаются земли — прохладной, влажной, пахнущей сырой травой и осенней свежестью. Движение воздуха почти незаметно, но оно есть, оно живое, несёт в себе что-то древнее, первобытное.

Рука тянется к барьеру. Пальцы тонут в густом, маслянистом тумане, но не могут проникнуть дальше. Ощущение странное: словно впереди пустота, но она отталкивает, не пуская дальше. Барьер недвижим, бесшумен, но в нём чувствуется сила, и эта сила делает его непреодолимым.

Путь остаётся только один — в сторону. Поле вспахано, но почти пусто. Лишь ровный ковёр травы колышется под лёгкими дуновениями ветра. Вдалеке редкие колосья пшеницы, разбросанные хаотично, словно их кто-то посадил и тут же забыл.

В центре поля возвышаются три дерева. Самое большое — могучий дуб, с узловатыми корнями, глубоко вросшими в землю. Рядом стоит сосна, стройная, с тёмной хвоей, что еле слышно шелестит в тишине. Третье дерево — молодая сакура. Хрупкая, ещё не готовая расцвести, её ветви словно застыли в ожидании.

Стоя под этими деревьями, впервые чувствую покой. Здесь нет напряжения, нет тревоги. Нет и малейшего намёка на страх, на ту скрытую эмоцию, что обычно исходят от других людей.

Тишина окутывает мягко, как шелковая вуаль. Здесь по-настоящему спокойно.

Небольшой разлом в земле остаётся незамеченным, пока не приближаюсь ближе. В его тени, почти скрытое, лежит ещё одно дерево. Корни вывернуты, словно его вырвали из земли силой, но ствол остаётся нетронутым, застывшим в безмолвном свидетельстве своей гибели. Листьев нет, кора потрескалась, а в воздухе витает слабый запах сырой древесины и гнили. Здесь нет жизни, только ощущение опустошённости, будто само место отвергло это дерево, выталкивая его из своей ткани.

Больше на этой стороне ничего примечательного. Поле остаётся пустым, молчаливым, скрывающим за своей простотой что-то большее. Вновь подхожу к барьеру, позволяя взгляду скользнуть по его густой, маслянистой поверхности. Ни звука, ни движения, только бесконечная, вязкая тьма.

Пристальный взгляд улавливает неясные очертания по ту сторону. Различить что-либо сложно, но постепенно становится видно, что поле за барьером не едино — оно разделено на три части.

Первая — продолжение этого мира, такая же трава, но без признаков жизни. Ни деревьев, ни цветов, ни вспаханной земли. Лишь старая телега, одиноко стоящая посреди пустоты, её колёса наполовину погрузились в почву, будто она давно здесь сгнивает.

Вторая часть скрыта глубже, её очертания теряются в густом мраке. Едва различимые тени дрожат на границе видимости, но не дают себя рассмотреть.

Третья заставляет сердце замереть. Пять столбов, расставленных ровным полукругом. Между ними — нечто. Оно не движется, не издаёт ни звука, но присутствие чувствуется на уровне инстинктов. Темнота вокруг этой фигуры гуще, чем сам барьер, словно пространство здесь сгущается, скрывая её от взгляда. Но даже не видя деталей, понимаю: оно нечто чуждое, но и нечто родное.

Тонкий, почти беззвучный плеск нарушает тишину. Под этим существом берет начало ручей — узкая, извилистая нить воды, что неспешно течёт к барьеру. Вода кажется живой, но в её движении нет естественной мягкости родников — лишь холодная, механическая неизбежность.

Пристальный взгляд выхватывает в основании барьера едва заметную трещину. Сквозь неё просачивается тонкая струя. Не просто прохладная — ледяная, обжигающая, словно несёт в себе дыхание чего-то застывшего вне времени.

Капли скользят по траве, оставляя за собой лёгкий иней, который тут же исчезает, будто земля сопротивляется этому прикосновению. Капли медленно соединяются воедино, образуя крохотную лужу. Прикоснувшись к ней осознаю — это та самая чакра, что уже один раз спасла мне жизнь.

Сколько ни пытаюсь разглядеть больше, тьма не даёт ответов. Веки смыкаются, сознание тянется прочь. Странное поле меркнет, исчезая, а когда глаза вновь открываются, осознаю себя уже в реальном мире.

Лужа больше не просто источник любопытства — она стала частью тренировок. Потребовалась целая неделя, чтобы научиться извлекать из неё чакру, капля за каплей впитывая её в свою систему. Каждое движение требует сосредоточенности: сначала чакра едва реагирует, её течение нестабильно, но с каждым разом становится легче.

Наибольшая сложность — брать эту энергию без глубокого погружения в медитацию. Обычное сосредоточение недостаточно, разум норовит отвлечься, тело противится новому процессу. Но шаг за шагом контроль растёт. Теперь удаётся вызывать это ощущение быстрее, словно мышцы, привыкшие к непривычной нагрузке.

Работа в кузне неожиданно помогает в освоении нового навыка. Чем интенсивнее труд, тем сильнее расходуется собственная чакра. Металл требует концентрации, физические усилия высасывают силы, но именно в эти моменты становится возможным черпать энергию из лужи. Холодная чакра смешивается с собственной, подстраивается под ритм, постепенно укрепляя систему каналов. С каждым днём связь с бескрайним полем становится глубже.

Не только собственные тренировки приносят плоды. Усердие Хоши-чан тоже даёт результат. Увеличенная нагрузка, спарринги с ровесниками — и вот, спустя три месяца, среди бесклановых сверстников ей больше нет равных. Она лишь немного уступает мне и ребятам, кто с детства обучается в кланах.

Но это не главное. Настоящая гордость Хоши-чан — метание сюрикенов. В этой дисциплине малышка умудрилась превзойти даже меня, пусть и всего на полбалла. Разница незначительная, но каждый раз при упоминании этого момента глаза её загораются, а в голосе звучит сдержанная, но неподдельная радость.

— Теперь ты будешь просить меня о советах, да? — игриво щурится, сцепляя руки за спиной.

— Возможно, — отвечаю спокойно, наблюдая, как тонкие пальцы ловко подбрасывают сюрикен.

— Не «возможно», а «точно»! — делает шаг вперёд, явно собираясь дать очередной совет.

Достижения мотивируют её, но ещё сильнее подстёгивает возможность хоть в чём-то превзойти старшего брата.

Вместе с ней растёт и соколёнок Сэтору — имя, означающее «просвещённый». Птенец почти не покидает её плеча, словно тень, следуя за своей маленькой хозяйкой. Она заботится о нём не только физически — тонкие потоки чакры укрепляют его организм, делая сильнее с каждым днём. Даже шиноби из клана Кансатсу, знающие толк в таких вещах, признают, что Сэтору обладает необычным потенциалом. Хорошо развитая система чакры, острый, почти разумный взгляд — если так пойдёт и дальше, из него выйдет отличный помощник.

В свете фонаря очертания комнаты становятся мягкими, почти нереальными. Тишина, нарушаемая лишь