Прогнивший Мир

В тишине ночи мужчина сидит за массивным столом из тёмно-красного, идеально отполированного дерева. В его кабинете царит строгий порядок. Стены украшают свитки и старинные карты, закреплённые в изящных рамах. На полках выстроены книги в безупречном ряду, словно каждая из них была частью тщательно продуманного узора. Воздух чистый, с тонким ароматом благовоний, едва заметным, но неизменно присутствующим.

На полу лежит ковёр с изысканным геометрическим рисунком, без складок и следов пыли. Даже свечи, горящие в высоких канделябрах, будто подчёркивают строгость и выверенность этого места. Здесь нет места хаосу, лишь аккуратность и чистота, отражающие внутреннюю природу мужчины.

Он сидит, опираясь локтями на стол, и смотрит через большое окно на ночное небо. Луна, ясная и холодная, заливает его лицо мягким светом, подчёркивая резкие черты и едва заметную улыбку. Его карие глаза, кажущиеся почти чёрными в этом свете, сверкают с тонкой насмешкой, будто он наблюдает за неведомой сценой, понятной лишь ему одному.

Глубокий, тягучий голос, низкий и мягкий, разрывает тишину:

— Сейчас он спит, — произносит мужчина, словно разговаривает с самой луной. — Уставший, растерянный, измученный. Возможно, они уже дали ему снотворное. Как удобно... Люди всегда ищут спасения во сне, как будто он может скрыть их страхи. Какая трогательная иллюзия.

Он откидывается на спинку кресла, ненадолго закрывает глаза, будто смакуя собственные слова. Затем медленно поднимается, его движения спокойны и изящны, будто каждый жест заранее отрепетирован.

Руки плавно поднимаются, словно он дирижирует невидимым оркестром. Каждый палец складывается с точностью, превращая ручные печати в сложный танец. Мужчина действует неспешно, будто наслаждается процессом.

— Отражение Кошмара, — шепчет он с едва сдерживаемым удовольствием, голос звучит почти нежно, но в его тоне есть холодное наслаждение. — Активация.

В этот миг кажется, что воздух в комнате становится плотнее. Лёгкая дрожь пробегает по стеклу окна, является следствием высвобождения чакры. Мужчина замирает, наслаждаясь моментом, прежде чем снова опустить руки. Его губы изгибаются в широкой, самодовольной улыбке, а карие глаза смотрят в пустоту за окном.

***

В полумраке больничной палаты слышно лишь мерное тиканье часов. Тело шиноби лежит неподвижно, как разбитая марионетка. Свежие шрамы покрывают кожу, будто напоминания о каждом сражении. Повязки едва скрывают следы операций, а руки привязаны к кровати, словно пытались удержать его не только от внешнего мира, но и от собственного сознания. 

Сон приходит резко, словно втягивая в себя. Вокруг поднимается густой лес, его тени колышутся, словно живые. Хруст веток под ногами, лёгкий шелест листвы — всё кажется слишком реальным. Тяжесть воздуха давит на грудь, а интуиция кричит об опасности. 

Вдруг за спиной раздаются шаги. Резко обернувшись, он замечает двух напарников. Их лица искажены странными ухмылками, глаза полны холодного презрения. Это не их обычные выражения, а нечто иное, чуждое. 

— Что происходит? — голос звучит глухо, словно растворяясь в лесной тишине. 

Напарники молчат. Их движения синхронны, изящны, но в этом изяществе есть нечто пугающее. Кунаи сверкают в их руках, как лезвия хищников, готовых разорвать добычу. 

Первый бросок — быстрый, как молния. Он уворачивается, перекатывается в сторону, но следом летит второй. Тело ноет от усталости, недавние раны напоминают о себе. Шиноби успевает отбить часть атак. Однако удары напарников становятся всё более быстрыми и точными. 

Один из них оказывается сбоку, кунай полосует плечо. Боль пульсирует, но он не сдаётся. Вспышка ярости толкает его вперёд, отбивать очередной выпад. Но это лишь отвлекает от второго напарника. Удар в спину приходит неожиданно. Клинок пронзает тело, мир заволакивает тьма. 

Но это не конец. 

Глаза открываются снова. Перед ним тот же лес, те же звуки, та же тишина. Сердце бешено колотится, в голове пульсирует единственная мысль: «Я умер. Но как я здесь снова?»

Шаги снова звучат позади. Он поворачивает голову и видит их. Напарники. Их злые улыбки не изменились. Всё повторяется. 

Шиноби моргает, пытаясь стряхнуть пелену ужаса. Сердце колотится, дыхание сбивается. Он оглядывается по сторонам — те же деревья, те же тени, те же шаги за спиной. 

— Это гендзюцу... — шепчет он, сжимая кулаки. 

Пальцы быстро складывают печать. Техника, призванная разорвать иллюзию, высвобождает поток чакры, но лес остаётся. Звуки продолжают нарастать, напарники приближаются, их лица всё те же — искажённые, чужие. 

— Невозможно... — в голосе звучит сомнение, но он заставляет себя продолжать. — Развейся! 

Ещё одна вспышка чакры, сильнее, отчаяннее. В воздухе чувствуется её волна, сносящая листья с ближайших деревьев, но иллюзия лишь становится острее. Лес будто оживает, тени сгущаются, лица напарников становятся ближе. 

— Это не может быть правдой, — произносит он, делая шаг назад, но ноги словно тянут вниз. 

Напарники бросаются вперёд. Их кунаи сверкают в лунном свете, удары идут один за другим. Он защищается, ловит их атаки, но сила врагов превосходит его. Один из них наносит удар, разрывая бок. Шиноби отступает, кровь стекает по пальцам, но он снова складывает печати, пытаясь в последний раз вырваться из этого кошмара. 

— Прекрати это! — выкрикивает он, вкладывая всю свою чакру в технику. Лес взрывается светом, но мгновение спустя возвращается в первозданную тишину. Напарники стоят перед ним невредимые, их ухмылки становятся шире. 

— Нет... — едва успевает выдохнуть он. 

Кунай одного из напарников пробивает грудь, второй удар — в спину. Тело ломается, как марионетка, перерезанная по нитям. Боль охватывает его, мир заволакивает мрак. 

Темнота... И снова лес. Шум ветра в ветвях, хруст веток под ногами, знакомая тишина. Его глаза открываются, и всё начинается сначала. 

Лес снова окружает его. Тяжёлый, густой, словно впитавший его боль и отчаяние. Шаги напарников звучат за спиной, их силуэты становятся ближе, но в этот раз к звукам добавляется нечто новое. Тихий, тягучий голос раздаётся будто из самой глубины его сознания. 

— Ты снова здесь, как капля дождя, упавшая в неизбежное море. Не устал ли повторять этот бесконечный цикл? 

Шиноби замирает, пытаясь понять, откуда идёт звук. Голос мягкий, напевный, но в нём есть нечто угрожающее, заставляющее сердце замирать. 

— Кто ты? Покажись! — его голос дрожит, но он старается сохранить твёрдость. 

Ответа нет, только тихий смех, напоминающий шорох листьев на ветру. 

— Ты так торопишься найти виновного... Неужели до сих пор не понял? Всё это — их вина. Эти двое, что за твоей спиной, всегда ждали момента, чтобы ударить. А ты позволил им. 

Напарники продолжают приближаться. Их улыбки теперь кажутся издевательскими, как будто слова голоса обнажили их истинную сущность. 

— Это ложь! — выкрикивает шиноби, снова складывая печати. — Ты всего лишь играешь со мной! 

Но попытка разрушить иллюзию ничего не меняет. Лес остаётся, лица напарников становятся ещё зловещей. 

Голос продолжает, наполняясь тягучим наслаждением: 

— Как трогательно... Ты действительно веришь, что это всего лишь сон? Что стоит взмахнуть рукой, и всё исчезнет? О, как же сладка твоя наивность. 

Напарники бросаются вперёд. Шиноби сражается с отчаянной яростью, но каждое движение отзывается болью. Он успевает ранить одного, отбросить другого, но внезапный удар снова пробивает его спину. 

— Нет! — его крик тонет в темноте, охватывающей тело. 

И снова глаза открываются. Тот же лес. Те же шаги. Тот же голос. 

— Ты удивлён? — раздаётся насмешливый шёпот. — Но, согласись, правда всегда была рядом. Просто ты отвернулся, предпочтя сладкую ложь. 

Шиноби хватает воздух рваным дыханием, сжимает кулаки до боли. Он не сдастся. Но голос продолжает, его тон остаётся мягким, но каждая фраза как клинок, ранящий глубже, чем оружие. 

— Ты всё ещё не понял? Каждый, кто тебя окружает, предал тебя. Они всегда ждали момента, чтобы свалить вину, избавиться от тебя. А я… я всего лишь помогаю тебе увидеть истину. 

Голос замирает на мгновение, а затем добавляет, с мрачной насмешкой: 

— Давай, попытайся снова. Я могу наблюдать за этим бесконечно. 

Очередная схватка заканчивается так же. И снова темнота. Снова лес. Шиноби начинает понимать, что он заперт здесь, во власти голоса, который раз за разом ломает его волю.

Лес окутывает его, как тяжёлое одеяло, душит своей неизменностью. Шаги напарников снова звучат позади. Голос больше не молчит, он стал ближе, его бархатные интонации, пропитанные скрытым торжеством, теперь словно шепчут прямо в ухо. 

— Восхитительно, не находишь? Этот цикл, словно танец, где партнёры никогда не устают. А ты... Ты всё ещё надеешься вырваться. 

Шиноби, тяжело дыша, складывает печати, снова пытаясь разорвать иллюзию. Поток чакры выходит из-под контроля, взрывая воздух вокруг. Но лес остаётся. Шаги становятся громче. Ухмылки напарников всё ближе. 

— Это... невозможно, — шепчет он, пятясь назад. 

— Невозможное, — перебивает голос, — это просто слово для тех, кто боится смотреть правде в лицо. 

Напарники бросаются на него, их кунаи сверкают, движения точны, безупречны. Шиноби уклоняется, блокирует, но тело уже предельно истощено. Один удар ранит руку, другой рассекает бедро. Он снова чувствует, как теряет контроль, кровь заливает землю. 

— Зачем... вы это делаете? — произносит он, с трудом поднимаясь. 

Напарники не отвечают, их лица остаются пугающе пустыми. Но голос за его спиной наполняет тишину: 

— О, разве это не очевидно? Они лишь играют свою роль. А ты, мой дорогой друг, не понимаешь самого важного. 

Ещё один удар. Кунай пронзает его грудь, мир снова меркнет, тело падает. Но смерть становится лишь очередной дверью в этот бесконечный кошмар. 

Он открывает глаза. Лес встречает его той же обманчивой тишиной. 

— Ты чувствуешь это, верно? — голос теперь звучит мягче, почти успокаивающе. — Ложь, которая пронизывает всё вокруг. Она так привычна, так естественна. Но я здесь, чтобы спасти тебя от неё. 

Шиноби вскрикивает, сложив руки для новой попытки развеять иллюзию. Его чакра пульсирует, разрушая всё вокруг, но лес остаётся на месте. 

— Хватит! — его крик разрывает воздух. — Ты врёшь! 

Голос отвечает, наполнившись печальной насмешкой: 

— Вру? О, как ты торопишься с выводами. Нет, это они лгут. Всю твою жизнь. Каждый взгляд, каждая улыбка, каждое слово. Они предали тебя, как предают всегда. Но я... Я тот, кто открыл тебе глаза. 

Он делает паузу, позволяя словам проникнуть глубже. 

— Ты ведь понимаешь, не так ли? Всё это для того, чтобы ты стал сильнее. Чтобы ты осознал правду. Не сопротивляйся. Прими её. 

Шиноби, тяжело дыша, смотрит на свои окровавленные руки. Тишина вокруг давит на него, шаги напарников снова приближаются. А голос, как шёлковый шнурок, обвивает его разум. 

— Ну что, начнём снова? — звучит в конце, и лес снова оживает.

Шиноби снова сидит у дерева, прижимая ладонь к свежей ране на боку. Лес с каждой повторной смертью будто бы сгущается вокруг него, становясь теснее, плотнее, словно хочет задушить его. Он смотрит на свои руки, дрожащие, окровавленные. Это всё кажется слишком реальным. 

— Они предатели, да? — спрашивает он сам себя шёпотом, словно боясь услышать ответ. 

— Наконец-то ты задаёшь правильные вопросы, — голос звучит мягко, но с явным удовольствием, словно он ждал этого момента целую вечность. — Знаешь, я всегда восхищался теми, кто умеет видеть сквозь иллюзии. Даже если правда разрывает их на части. 

Шиноби поднимает голову, силясь увидеть источник звука, но вокруг лишь мрак и движение теней. 

— Они... не могли, — он говорит, но голос его слаб, без уверенности. — Я доверял им. 

— Ах, доверие... — тянет голос, с наигранной печалью. — Такая хрупкая вещь. Ты ведь сам чувствовал, как они изменились, верно? Их взгляды стали холоднее, их улыбки стали лживыми. Почему ты до сих пор пытаешься отрицать очевидное? 

Перед глазами вновь вспыхивают образы: напарники, переглядывающиеся за его спиной, их сдавленные смешки, холодные замечания на тренировках. Эти сцены когда-то казались ему незначительными, но теперь каждая деталь обретает новый смысл. 

— Это... ложь, — шепчет он, но сам себе не верит. 

Голос мягко смеётся, звук растягивается, как трещина по стеклу. 

— Ложь? Ты уверен? Или, может быть, ты боишься? Боишься признать, что твоя жизнь — лишь череда предательств? Но это не страшно. Истина — это освобождение. Разве ты не чувствуешь, как становится легче? 

Шиноби хватается за голову, пытаясь удержаться за воспоминания. Его команда вытаскивает его из засады, его командир кладёт руку ему на плечо, обещая, что всё будет хорошо. Но тут же перед его внутренним взором появляются другие образы: тот же командир, но теперь с равнодушием в глазах, тихо приказывающий бросить его. 

— Нет, — он повторяет снова и снова, но теперь его голос звучит как жалкий лепет. 

— О, как трогательно, — голос становится ближе, его интонации наполняются издёвкой. — Ты всё ещё хочешь верить, что они спасли тебя. Но скажи мне: если бы они действительно были на твоей стороне, разве ты оказался бы здесь? Разве ты был бы один? 

Шиноби тяжело дышит, но не отвечает. Внутри него растёт пустота, разрушая остатки сопротивления. 

Голос делает паузу, словно давая ему время осознать услышанное, а затем произносит, почти шёпотом: 

— Они не просто бросили тебя. Они всегда видели в тебе угрозу. А ты был так глуп, что этого не замечал. 

В этот момент лес снова оживает. Напарники появляются из-за деревьев, их улыбки кажутся ещё шире, а кунаи в руках блестят зловеще. Но на этот раз он не встаёт. Он не пытается защититься. 

— Это всё неправда, — его голос слаб, словно он убеждает себя, а не кого-то. 

Голос отвечает с насмешливой нежностью: 

— Конечно, неправда. Ведь легче жить в иллюзии, чем столкнуться с реальностью. 

Напарники бросаются вперёд, клинки снова находят цель. Шиноби закрывает глаза, но тьма больше не приносит облегчения. Он понимает: его бой не кончится никогда.

Время теряет смысл. Шиноби больше не знает, сколько раз его убивали и сколько раз он снова открывал глаза в том же лесу. Каждый раз он пытается сражаться, убежать или развеять иллюзию. И каждый раз его встречает тьма, прежде чем всё начинается снова. 

Крики больше не разрывают горло — голос сорван, отчаяние поглотило его волю. Напарники, лес, бой — они больше не кажутся чужими. Всё перемешивается в безумный вихрь событий, где реальность и сон становятся одним целым. 

— Это... это не может быть правдой... — он шепчет, опираясь на дерево, кровь снова капает с ран, будто напоминая, что боль настоящая. 

Голос звучит снова, мягко, почти ласково: 

— Но что есть правда, мой дорогой друг? Ты ведь помнишь, как они оставили тебя? Как твоя команда отказалась от тебя, когда ты был бесполезен? 

Шиноби трясёт головой, стараясь не слушать. Но образы проникают в сознание, как ядовитый дым. Он видит себя раненным, как напарники холодно отворачиваются, оставляя его умирать. Видит, как их взгляды наполняются презрением. 

— Нет... Это не так... — слова звучат слабо, словно он сам не верит в них. 

Голос продолжает, наполняясь трагическим сожалением: 

— О, ты хочешь верить в их верность, в их преданность. Но ты помнишь, как они смеялись за твоей спиной? Как их взгляды говорили: "Он слаб. Он нас только тянет вниз." 

Шиноби зажмуривает глаза, но образы всё равно всплывают: он видит, как напарники переглядываются за его спиной, как будто планируют что-то. Эти воспоминания... или это ложь? 

— Это было не так... Это было... — он замолкает, больше не уверенный в своих словах. 

Лес начинает дрожать, будто отражая его внутренний хаос. Голос становится ближе, обволакивает его, как густой туман. 

— Ты хочешь бежать от этого, не так ли? Но зачем? Истина — это освобождение. Ты был для них всего лишь инструментом. Как только ты стал ненужным, они избавились от тебя. Разве ты не заслуживаешь мести? 

Шиноби хватается за голову, пытаясь сосредоточиться. Перед его глазами вспыхивают картины прошлого: миссии, разговоры с напарниками, их улыбки. Но теперь в этих улыбках он видит что-то другое — насмешку, скрытую угрозу. 

— Они спасали меня... или... или нет? — его голос дрожит. 

Голос шепчет, мягко, почти утешающе: 

— Ах, бедный ребёнок. Вся твоя жизнь была ложью. Но теперь всё иначе. Я здесь, чтобы раскрыть тебе правду. 

Шиноби падает на колени, руки трясутся. Он не может понять, где заканчивается реальность и начинается иллюзия. Напарники приближаются снова, их ухмылки теперь кажутся злобными, гротескными. 

— Это неправда! — он кричит, но крик теряется в тишине леса. 

Голос больше не отвечает. Вместо этого шаги напарников становятся громче, их лица искажены до неузнаваемости. Они бросаются на него, и он не сопротивляется. Клинок пронзает его тело. 

Он снова открывает глаза. Лес, шорох листвы, знакомая боль. 

— Кто я? — его голос тихий, почти неслышный. 

В ответ раздаётся мягкий шёпот: 

— Ты тот, кто должен был всё это понять. Тот, кто узнает правду, когда она больше не сможет причинить боль. 

Шиноби трясёт головой, но прошлое и настоящее больше не различаются. Он видит только тени, слышит только голос, который становится единственной реальностью.