Магистр Дьявольского Культа........

Тренировочное поле клана Юймень. Полуденное солнце палит немилосердно, оставляя блики на полированных клинках, развешанных вдоль деревянных помостов. Воздух дрожит от зноя, смешанного с пылью, поднятой десятками учеников, отрабатывающих удары на манекенах.

В центре площадки возвышается каменный трон под алым балдахином - место, откуда госпожа Юй наблюдает за дисциплиной. Её фигура, облачённая в тяжёлые шёлковые одежды цвета фиалок, словно отбрасывает тень на всю округу.

Цзян Чен и Вей Усянь, едва переступив порог поля, замерли как вкопанные. Первый - прямой наследник клана, его пальцы нервно теребят рукоять меча, второй - вечный нарушитель правил, уже готовый съёжиться под гневным взором госпожи.

Их одежда, пропитанная запахом речной воды, выдавала долгую "прогулку" вместо занятий.

- Цзян Чен! - голос госпожи разрезал гул тренировки, заставив учеников замереть.

Она сошла с трона, словно тигрица, спускающаяся с утёса. Каждый её шаг отдавался звоном нефритовых подвесок на поясе. Её рука, холодная и цепкая, как сталь, впилась в подбородок сына, заставив того вскинуть голову.

- Глаза вниз? Ты - будущий глава, а не раб! - её ногти впились в его кожу, оставляя белые отметины. - Ты думаешь, твоё место закреплено кровью?

Кровь дает право, но не уважение.

Цзян Чен задрожал. Его сине-фиолетовые глаза, унаследованные от отца, метались, пытаясь избежать материнского взора. В горле стоял ком: он знал, что Вей Усянь, сирота с улиц, уже обогнал его в мастерстве с мечем.

Но признать это - значит разорвать последние нити гордости.

- Матушка, я... - голос сорвался на фальцет.

- Молчи! - она рванула его за рукав к внутренним покоям, не обращая внимания на шепоток учеников. - Ты будешь тренироваться, пока клинки не начнут плавиться в твоих руках. Или ты хочешь, чтобы клан презирал тебя, как презирают слабых псов?

Вей Усянь, отступая к группе учеников, машинально поправил красную ленту в волосах

Подарок Цзян Чена на прошлое рождение. Его взгляд скользнул к тренировочным мечам, затем к спине друга.

Он знал: каждый их побег - попытка Цзян Чена убежать не от занятий, а от вечного сравнения с ним. Но сказать это вслух - всё равно что плюнуть на алтарь клана.

В прохладном зале, где на стенах висели портреты предков с лицами, высеченными из чёрного дерева, госпожа Цзян толкнула сына к низкому столу. На нём лежал свиток - список "достижений" Вей Усяня за последний месяц, подчёркнутый киноварью.

- Ты видишь это? - её пальцы разорвали бумагу с шелестом, похожим на змеиный смех. -

Сила не в клинке, а в том, что заставляет его дрожать. Ты дрожишь, сын мой.

Когда дверь захлопнулась, Цзян Чен упал на колени, сжимая в кулаке клочья свитка. Где-то за стенами Вей Усянь бился с манекеном, выкрикивая боевые кличи - слишком громко, слишком демонстративно. Чтобы заглушить стук собственного сердца. Чтобы друг услышал.

Внутренние покои клана Юймень. Прохладный полумрак, нарушаемый лишь дрожащим светом масляных ламп.

Стены, украшенные генеалогическими свитками в черных рамах, будто смотрят на Цзян Чена осуждающими взглядами предков.

На каменном полу валяется разорванный свиток - его киноварные иероглифы, словно раны, зияют на пергаменте.

Цзян Чен швырнул свиток в стену. Удар гулко отозвался в тишине, а бумага, задев портрет основателя клана, рассыпалась в пыль. Он замер, наблюдая, как облачко золотой краски с портрета медленно оседает на пол.

Внутри бушевал ураган: гнев на себя, страх стать посмешищем, жгучее стыд за то, что снова позволил слабости взять верх.

- Ничтожество... - прошипел он сквозь стиснутые зубы, впиваясь ногтями в ладони.

Кровь, выступившая на губе от укуса, капнула на белую манжету, расплываясь алым цветком. Слёзы предательски застилали взгляд, но он яростно вытер их рукавом, оставив на щеке красную полосу от вышитого дракона на ткани. Плакать? Ты не ребёнок, - голос матери эхом ударил в виски.

Где-то за резной ширмой шелестели шаги служанки, тут же затихшие - все знали: когда молодой господин в ярости, лучше не попадаться на глаза.

На столе лежал недопитый чай - напиток успел покрыться масляной плёнкой. Мать ненавидела неаккуратность.

Цзян Чен рванул меч из ножен. Лезвие, подхватив отсвет лампы, метнуло на стены длинный синий блик. Первый удар по манекену был с такой силой, что щепки полетели на алтарь с курильницей.

Он не останавливался, даже когда мозоли на руках лопнули, окрашивая рукоять в розоватый оттенок.

Сильнее. Быстрее. Достойнее- каждый удар сопровождался внутренним ритуалом самонаказания.

За окном солнце сменилось луной. Вей Усянь, притворяясь, что чинит фонарь у пруда, украдкой наблюдал за светом в окне зала. Он слышал звон металла - ровный, методичный, беспощадный. Знакомый звук.

Так билось сердце Цзян Чена: без права на ошибку, без права устать.

Когда ноги подкосились от истощения, Цзян Чен рухнул на колени, прислонившись лбом к лезвию. Дыхание рвалось хриплыми спазмами. В отражении меча он увидел своё лицо - бледное, искажённое гримасой между отчаянием и решимостью.

- Я... не подведу... - прошептал он в пустоту, не зная, кого пытается убедить: мать, предков или того мальчишку, что до сих пор прятал в глубине души, того, что боялся даже самому себе признаться в существовании.

......

Много лет спустя.

Глаза Цзян Чэна, некогда полные огня, теперь напоминали потухшие угли. В них бурлили сгустки эмоций - гнев, стыд, бессилие. Он стоял на руинах Лотосовой Пристани, и каждый обломок кричал о прошлом.

Главные врата с девятью резными лепестками лотоса - символ клана, высеченный в камне его предками, - были сломаны. Деревянные створки, некогда гордо устремлённые в небо, теперь валялись в пыли, словно растоптанные цветы.

Его взгляд цеплялся за мелочи:
- Осколок нефритовой чаши сестры у его ног.
- Клочок алой ленты Вэй Усяня, застрявший в щели между камней.
- Потрескавшийся портрет отца, разорванный пополам.

Внезапно лязг доспехов вырвал его из оцепенения. Воины клана Вэнь окружили его, как гиены тушу. Их смех звенел в ушах, а руки, грубые и холодные, впились в его плечи.

- Смотрите-ка! Наследник Юньмэна! - кто-то пнул его под колени, заставив упасть в прах.
- Ты думал, сможешь спасти их? - другой воин схватил его за волосы, заставив вглядеться в лицо с оспинами.

И тогда подошёл он - мужчина в исписанным рунами. Его пальцы сжали горло Цзян Чэна, а ледяной голос прошипел:

- Ты потерял всё. Потеряешь и это.

Рука вонзился в нижний даньтянь. Цзян Чэнь не закричал - он взвыл. Золотое ядро, источник его силы, рассыпалось внутри, как песок сквозь пальцы.

Он рухнул на землю, сжимая в кулаке горсть пепла. В последний момент перед тем, как тьма поглотила сознание, он увидел отражение в луже:

- Не Цзян Чэня, главу клана.
- Не Цзян Чэня, мать.
- Тень. Лотос завял...

Но тьма не принесла покоя.

Его вырвали из беспамятства криком. Женским криком. Голосом, который он слышал с первых дней жизни.

- Сестра! - хрип вырвался из груди прежде, чем он открыл глаза.

Цзян Яньли стояла в десяти шагах от него, прижимая к груди окровавленный клинок. Её одежды были изорваны, но она держалась прямо, как всегда. Как учила его: Слабость не оправдание.

- Беги, - прошептала она, но Цзян Чэнь не мог пошевелиться. Не мог отвести взгляд от него. Того к кому обращались слова сестры.

То, что когда-то было воином клана Юньмэн, теперь напоминало куклу из гнили и костей. Живой мертвец шатался к сестре, его пальцы с когтями вместо ногтей скребли камень. Лицо... Боже, лицо было знакомым. Ло Болинь - казначей, читавший им сказки в детстве.

- Сестра, отойди! - Цзян Чэнь попытался встать, но тело не слушалось. Золотое ядро, превратившееся в песок, жегло пустотой под рёбрами.

Цзян Яньли не отступила. Она бросила легкий смешок в сторону Вей Усяня

- Беги! - повторила он, и в его голосе впервые дрогнула сталь.

Коготь пронзил её грудь со звуком рвущейся ткани. Кровь брызнула на лицо мертвеца, смешавшись со слизью, стекающей с его подбородка. Цзян Чэнь закричал. Закричал так, что горло разорвалось в клочья. Он полз, цепляясь ногтями за воздух , но уже знал: слишком поздно.

Сестра упала на колени, всё ещё сжимая в руке нефритовый гребень - тот, что Вей Усянь подарил ей на шестнадцатилетие. Её губы шевельнулись:
- Живи...

Мертвец рванул руку назад, вытаскивая окровавленные кости. Цзян Яньли рухнула на бок, её глаза стекленели, но губы застыли в слабой улыбке. Как тогда, в детстве, когда она находила его плачущим в саду после наказания матери.

Цзян Чэнь схватил меч. Лезвие дрожало в его руках, как лист на ветру. Он замахнулся, ударил, снова и снова - пока мертвец не превратился в кровавую кашу. Потом упал рядом с сестрой, прижав её холодную ладонь к щеке.

- Прости... - он хрипел, задыхаясь от слёз. - Прости, прости, прости... Я раскаиваюсь сестра. Я..Я был не смог спасти тебя. Вернись, умоляю.

Но её ответом была лишь тишина.

После этого он не мог продолжать.

Его подобрали солдаты клана Вэнь как трофей - сломанного наследника, который даже не сопротивлялся. Когда они волокли его по пеплу Лотосовой Пристани, он смотрел в небо и думал:
- Почему я всё ещё дышу?

Обрыв возвышался над бурной рекой, чьи воды, словно серебряные змеи, извивались среди острых скал. Небо затянуло свинцовыми тучами, изредка разрываемыми лучами солнца, которое уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в кроваво-багровые тона. Ветер свистел в ушах, трепал волосы Цзян Чена и приносил запах сырости и железа - запах крови, пропитавшей его одежду. Под ногами осыпались камни, с глухим стуком разбиваясь о скалы внизу.

Его лицо было бледным, как лунный свет, а в глазах, некогда полных огня, теперь зияла пустота, словно в них погасли все звезды. Рубашка, когда-то б, была изорвана и пропитана кровью - не только его собственной. Пальцы дрожали, сжимаясь в кулаки, когда он шагнул назад, к самому краю. Каждая мышца тела напряглась, будто он балансировал между жизнью и безумием. В его смехе, прерванном рыданиями, слышалось отчаяние зверя, загнанного в ловушку:

- Ты... Ты отнял у меня всё. Даже его... Даже а-Ляня.

Голос сорвался на хрип, когда он произнес имя. В памяти мелькнул образ: а-Лянь, чья улыбка была теплее солнечного света, чьи руки всегда тянулись к нему, чтобы обнять. Теперь эти руки лежали холодными в могиле, которую вырыл предатель, стоящий перед ним на коленях.

Его колени впивались в острые камни, а ладони, окровавленные и дрожащие, беспомощно сжимали край плаща Цзян Чена. Рана у груди зияла, как пурпурный цветок, распустившийся на ткани. Каждый вдох давался с трудом, а голос звучал прерывисто, смешиваясь с хрипом:

- Цзян Чен... прошу... Это не я... Я не хотел...

Слезы стекали по его щекам, оставляя блестящие дорожки на запыленном лице. Он пытался встать, но тело предательски подкосилось, заставив его схватиться за землю. В его глазах читался не только страх, но и мука - словно он сам не верил в то, что произошло.

Цзян Чен медленно поднял руку, отстраняя его. Его улыбка, внезапно вспыхнувшая, была ослепительной и леденящей, как зимний рассвет:

- Ты знаешь как меня называли наши войска? Монстром- шепотом произнес он, и в этом шепоте звенела сталь. - Но кто вложил в меня когти?

Мужчина пополз к нему, цепляясь за землю, но Цзян Чен отшатнулся. Ветер подхватил его плащ, развевая его, как крылья падшего ангела.

- Верни их! Верни мою семью!- крик сорвался с губ, превратившись в вопль. - Верни мне мою матушку...

Он не закончил. Его веки дрогнули, и на миг в пустоте глаз вспыхнула боль - та самая, что грызла его изнутри, пока не осталась лишь оболочка.

- Нет смысла, - прошептал он, разжимая кулаки. - Ты оставил мне только тьму.
И шагнул в пустоту.

Ветер оглушительно заревел в ушах. Мир перевернулся: небо под ногами, обрыв над головой. В последние секунды он увидел солнце - то самое, под которым они с а-Лянем клялись быть братьями. Луч золотого света упал на протянутые к нему руки мужчины, чье лицо исказилось в немом крике.

«Прости...»- успел подумать Цзян Чен, прежде чем тьма настигла его.

Бум.
Звук удара о воду слился с грохотом грома. Река, холодная и безжалостная, поглотила его, унося в вечность.

Наверху, на краю обрыва, остался лишь одинокий крик чайки - словно плач по тем, кого больше нет